Новая жизнь 6

Глава 16

Есть ли у героев книг или фильмов чувства? Нет, я понимаю, что и те и другие старательно показывают нам — что они есть. Вот она — любовь до гроба и обнимашки на свадьбе, счастливая улыбка невесты и летящий в толпу подружек букет «теперь ваша очередь»… Вот тут — ненависть и жажда мести, скрытый в рукаве клинок, серьезная морщинка между бровей и палец на спусковом крючке, выбирающий слабину… а тут вот — тяжкое безразличие и усталость от жизни, табачный дым к потолку от пепельницы, полной раздавленных окурков, комната дешевого мотеля и отвращение к самому себе.

Или — страх. Вот я сейчас — испытываю страх, нет, скорее даже экзистенциальный ужас, такой, какой испытывали люди в произведениях Лавкрафта, глубинный, всегда живущий где-то на самом дне души и поднимающийся оттуда, снизу, как только что-то потревожит эту темную бездну. Там же где-то обитает и Темный Попутчик, но он никогда не погружается так глубоко… и каждый раз, как что-то падает вниз, туда, все ниже и ниже, исчезая из виду — я словно задерживаю духание, ожидая, что древний ил на дне всколыхнется и оттуда вынырнет этот доисторический ужас, который со мной всю мою жизнь. Доставшийся от наших предков в наследие, ужас-который-всегда-с-тобой. Потому что как только люди получили возможность мыслить абстрактно, моделировать ситуации в голове… проще говоря — выдумывать, первым делом они выдумали этот ужас. Ему два миллиона лет, и он обитал еще в черепе неадертальцев и синантропов, он начинал проникать в черепные коробки наших предков задолго до того, как мы спустились на землю с веток, но настоящую силу он обрел только тогда, когда мы научились думать. Выдумать себе ужас — какая дурацкая идея. И я могу иронизировать над этим, могу отпускать шуточки со сцены, читать об этом лекции, пытаясь рационализировать этот хтонический ужас, но когда он сжимает сердце своей холодной рукой — ничего из этого не помогает.

Острая боль пронзает мне спину, и я стискиваю зубы. Боль — отвлекает, спасибо судьбе за ее маленькие милости.

— Знаешь, а ведь я совсем не тот, за кого себя выдаю — говорю я.

— Конечно — откликается доктор Квинзель, она штопает мне спину и очень сердится, когда я шевелюсь, у нее твердая рука, но давно не было практики, а когда ты двигаешься — говорит она — шов может выйти неровным. Конечно, в этом есть свой шарм, но все же…

— Все мы носим маски — продолжает она: — а уж ты и подавно. Сколько ты всего на себя взвалил — тут и помощник всем и вся, тут и безжалостный мститель, и спаситель человечества и мессия в белых одеждах и правильный сын и брат… ах, да, ты же еще мой puddin’… при этом большую часть ты носишь просто так. Добровольно. Из страха, что тебя не одобрит… нет, не общество, а твоя внутренняя система ценностей и принципов.

— Это называется — тараканы. Внутренняя система ценностей и принципов — это тараканы — поясняю я: — слушай, довольно больно! Вот в жизни не поверю, что у тебя да обезболивающего нет. Это ты специально, да?

— Конечно — я не вижу, но уверен, что доктор Харли Френсис Квинзель прямо сейчас — удовлетворенно кивает головой: — я обожаю причинять боль людям. Вот прямо сейчас сижу и думаю, а не воткнуть ли тебе в спину скальпель, раз уж все так удобно получилось.

— Серьезно? У тебя очень удобная позиция.

— У меня в аптечке нет обезболивающего, потому что эта дура опять его стащила — объясняет она: — а я не проверила. И вообще, от кого-кого, а вот от тебя я не ожидала, что ты дашь ей себя в спину ударить! Вот даже был бы тюбик — я бы его тебе не дала. Потому что у ошибок бывают последствия. О чем ты думал?

— Сссс… — тихо шиплю я, сдерживая порыв вскочить и отбросить ее руки. Больно! Уверен, что она это специально.

— Все. — слышится щелканье ножниц, и я облегченно расслабляюсь. Не тут-то было — ее ловкие руки протирают все сверху обеззараживающим раствором, и я снова стискиваю зубы. На удивление — не так уж и больно.

— Спине — покой в течении недели как минимум — появляется в поле моего зрения Бьянка, стягивающая с рук медицинские латексные перчатки: — разрез глубокий, пришлось сшивать слоями, как и положено. Сейчас такие замечательные материалы для шва — биоразлагаемые, так что швы можно не снимать потом — так заживет.

— Спасибо. — говорю я. Встаю и шиплю. Я теперь как змей — при каждом движении шипеть буду.

— А теперь нам надо поговорить — серьезно глядит на меня Бьянка: — почему ты поступил именно так и что нам делать с… — она бросает быстрый взгляд на дверь в дальнем углу. Именно там и заперта Шизука, которая пока спит и спать будет еще долго. Проснется только часов через шесть… если проснется. Кроме нее у нас на руках труп, потому что оставлять тело на полу заброшенного завода — как минимум нехорошо. Итого, мы с прибытком, ночь только начинается а у нас в Логове Злодейки — уже одна накачанная седативными школьница-убийца и одно тело. Хорошо же так рационализировать, верно? Венецианское изобретение, бухгалтерский баланс — он так здорово все объясняет. Плюс и минус. Щелк-шелк счетами. Одно тело — щелк, минус. Одна убийца… плюс или минус? Куда щелкнуть костяшкой счет?

— Я уже говорил, что я не тот, за кого себя выдаю — вздыхаю я: — я переродился. Я — старая личность в новом теле. В этом теле.

— Я уже поняла, что у тебя есть свои тараканы, связанные с идентичностью. И я уважаю твое право так думать. Хотя научно это нонсенс, но все же… я тебе верю — твердо заявляет Бьянка и я изучаю зрачок ее глаза. Конечно, ни черта она мне не верит. Наверное, я ей таким же голосом про всю ее жизненную позицию «А я — Харли Квин и не волнует!» говорю. Дескать ты можешь сходить с ума и я поддержу тебя в твоем безумии, но мы оба знаем что это — безумие, верно?

— Ладно — сейчас не время рвать на себе рубашку, что-то доказывая, да и не смогу я доказать ничего. Бьянка мне в два счета обратное докажет. Что никакой я не перерожденец, а это у меня навязчивая идея. Что альтернативных миров и параллельных реальностей не существует, а вернее — не доказано что существуют. И что ученые имеют дело с реальностью, которую можно доказать и повторить. Мы с ней в этом схожи — пытаемся быть рациональными, трактуем все логично… кроме самих себя.

— Мне страшно — признаюсь я: — страшно, что я забываю. Страшно, что я не помню лиц друзей. У меня были друзья. У меня были дети, была жена и … я не помню их. Я пытаюсь вспомнить, я напрягаю память, но… они как будто стерты из моей головы ластиком. Помню запах, помню голоса, помню шуточки, которыми обменивались когда собирались большой компанией, помню какие-то несущественные мелочи, но не помню лица. И я знаю, что мы все умрем, но что если — не умрем? На каком этапе я перестану быть собой, тем кем я являлся? Или кем стал? Что если в конце путешествия от меня ничего и не останется?

— Парадокс корабля Тезея… — кивает Бьянка: — описанный еще Плутархом. Здесь все просто, и я не понимаю, чего тут бояться. Ты становишься немного другим каждую секунду, каждую минуту. И ты никогда не станешь прежним. Остаться неизмененным — это и есть смерть, это как доисторическая мушка, которая застыла в янтаре. Все меняется, меняешься и ты. Чего тут бояться? — она поправляет свой локон рукой. Она — молода, уверена в себе и своей правоте, и я чувствую бессилие оттого, что не могу объяснить какой хтонический ужас охватывает меня, когда я пытаюсь вспомнить и не могу, когда я представляю, как драгоценная память о моей жизни, о любимых и близких людях — где-то там, в самой глубине, на дне души, под липким илом — разлагается и постепенно превращается в пыль. Вечная жизнь? Да лучше смерть и забвение, чем это. Все, что остается у нас после жизни, после смерти близких, после любви и страданий, после счастья — это воспоминания. Все, чем отличается бывалый ветеран от салаги — это опыт. Те же самые знания. Отбери их у меня — я уже не буду той личностью… я буду просто тело и это ужасно. Именно с этим липким страхом я имею дело прямо сейчас.

— Ты слишком увлечен западной философией — говорит Бьянка и задумывается на секунду, потом щелкает пальцами: — Вот, смотри. Я никогда не была особо продвинутой в единоборствах, но… — она поднимает руку, закручиваясь и… бьет меня четким, как по учебнику ударом. Шуто-учи, рука-меч. Блокирую, перехватывая запястье. Боже, какие тонкие у нее руки… и как болит у меня спина после этого движения.

— Видишь? — говорит она: — Это движение вбито тебе в подсознание. Ты — это не Кента, не старик в теле Кенты и ничто из этого. Ты — вот это движение, ты — здесь и сейчас и хватит умствовать. Когда у нас будет время — я с удовольствием поговорю с тобой на эту тему, разобью всех твоих Фрейдов и Юнгов, уничтожу современную психологию как науку, а философию — как веру. Но прямо сейчас меня интересует, какого черта ты дал ударить себя в спину? Ты же знал где она и мог просто устроить засаду. Не отвечать на сообщения и рано или поздно она бы решила, что ты не придешь — и вышла бы сама. Вот тебе и твой урок сразу и демонстрация превосходства — ты же этого добивался? Откуда в тебе самоубийственные нотки, вот что я хочу знать. Мне уже достаточно лет и я не собираюсь искать кого-то еще только потому что мой бойфренд решил прыгнуть под поезд.

— Как приятно знать, что о тебе заботятся — натужно шучу я.

— Когда-то я выговаривала Рыжику за то, что она совершенно не разбирается в парнях. Вечно ей какие-то подонки попадаются — Бьянка опускает руку и садится в свое кресло: — и как ученый я понимаю, что дело тут не в парнях, а в ней самой. Ей нравятся такие. Она порой обожает страдать и устраивать самосаботаж. Но что у меня с этим проблемы… поверь мне, я рада, что ты и я вместе кого-то убиваем, это показывает силу наших взаимоотношений, но я боюсь за тебя…

— Ты рада что мы вместе кого-то убиваем? — спрашиваю я, на секунду забыв про свою спину.

— Конечно — кивает Бьянка: — ведь теперь у нас один путь. Собака, которая укусила хозяина — подлежит устранению. Ты не подумай, что я ограничиваю твою творческую мысль, но я могу достать хорошую кислоту… все рекомендуют плавиковую, она же фтористый водород, но тут хорошая вытяжка нужна и делать нужно ночью, выделений в воздух будет очень много, плюс сажа. Но если ты все же настаиваешь на растворении в кислоте заживо — у меня возражений нет. Желательно ее привести в сознание, чтобы она насладилась ощущениями… и противогаз надеть, а то задохнется от летучих продуктов распада, пока ее ноги будут растворяться. С другой стороны так не будет видно ее лица…

— Да, в такие минуты я понимаю за что я тебя обожаю — говорю я: — ты даешь мне полное ощущение того, что я тут — не самый долбанутый.

— А еще есть…

— Погоди — поднимаю я руку: — ты же отдаешь себе отчет в том, что я не Джокер? А ты не его подружка?

— Конечно — тут же кивает она: — как и ты, который зачем-то надумал себе что переродился. Я верю в то, что ты — старый инопланетянин, который захватил его тело. Замечательно.

— Туше — признаю я: — но все-таки растворять Шизуку в кислоте мы не будем. Пойми одну вещь — если после меня ничего не останется, если, даже будучи живым я не могу вспомнить своих близких людей — то какой во всем этом смысл? Мне трудно объяснить, но я привязался к этой девушке, и она уже мой близкий человек.

— Она пыталась тебя убить. Полоснула тебя ножом и ждала пока ты истечешь кровью — напоминает Бьянка, у нее фотографическая память и я ей завидую. С другой стороны, это значит, что она то никогда и ничего не забывает. Это как если ты никогда не забудешь какое-нибудь стыдное воспоминание о выпускном или как ты облажался по-крупному, наверное, жить с такой памятью тоже не очень легко.

— Да. И это в том числе и моя вина. Я не понял, что с ней происходит и…

— Вопрос не в том, какие именно педагогические усилия пошли у тебя наперекосяк — перебивает меня Бьянка: — вопрос в том, что с ней делать сейчас? Она же снова попробует… через некоторое время.

— Хм. — ее слова наводят меня на мысль. Правда эта мысль пока только о том — как именно продать Бьянке идею о том, что мы не будет растворять Шизуку в кислоте. Мысли о том, что же с ней делать — все еще нет. Но всему свое время.

Что касается высказанной Бьянкой истины «она снова попробует» — что же, в жизни, в реальной жизни оставлять у себя за спиной психопата-убийцу живым, да еще и с навязчивой идеей о реванше — дурная идея. С другой стороны, герои комиксов делают это на постоянной основе, а Бьянка у нас уже одной ногой в том мире живет. Потому и продать ей идею «архиврага» или там «помощницы-психопатки, которая всегда пытается меня убить, но никогда не убьет, потому что я — лучше» — относительно легко. Достаточно вспомнить броманс между Джокером и Бэтменом, эти ребята жить друг без друга не могут. Пытаются друг друга убить постоянно. Но если приглядеться, то можно увидеть, что каждый их них неоднократно мог бы решить проблему… более радикальным способом. Но нет, без этой парочки вся серия комиксов ушла бы на нет, в том и смысл повествования — чтобы у героя был достойный соперник, а не череда безликих оппонентов, падающих от одного выстрела или удара. А что может быть достойней соперника, которого вырастил сам? Так что с точки зрения внутренней логики мира комиксов мои действия крайне логичны, и я немного не понимаю, почему Бьянка злится? Ведь с ее точки зрения это все оправдано — и входить в темное помещение, где тебя ждет засада и получить нож в спину просто пытаясь поговорить и чувства, которые возникают между соперниками… А! Вот оно! В комиксах, а особенно в этой серии — чувства между соперниками всегда сильнее, чем чувства к собственным партнерам. Никто даже не помнит девушку Бэтмена, а Харли Квин заимела свою собственную франшизу как спин-офф, центральной осью комиксов про Бэтмена являются его взаимоотношения с Джокером. С его соперником. И… все мы помним тот эпизод, когда Джокер отталкивает Харли, которая пришла к нему с целью соблазнить — просто потому, что задумывал очередную пакость своему бро. Вы вдумайтесь — просто планировал. Сердечко Мистера Джея давно принадлежит ушастому борцу с преступностью и тогда становится понятно стремление Бьянки растворить Шизуку в плавиковой кислоте.

— Ты же просто ревнуешь — говорю я и щеки Бьянки вспыхивают красным пламенем.

— Вот еще! — та тут же складывает руки на груди и отворачивается: — было бы к кому.

— А ты вдумайся… школьница, но уже убила своими руками, без подсказок и прочего. Сама. Устроила засаду. Положила приманку. Напала со спины. Разве не настоящая Злодейка?

— Вот растворю ее в кислоте — вот тогда и посмотрим, кто настоящая Злодейка — заявляет Бьянка: — тоже мне… дилетантка.

— Ценный кадр — возражаю я: — мне такая помощница и нужна. Правда сегодня она проявила слишком много … инициативы, ну так я ее накажу. Нет, скорее — перенастрою. Это моя вина что я не сделал это раньше. Скажи — ты веришь в меня?

— Перенастроить человека… я знаю таких как она. Она — психопатка. Я — тоже, но у нас есть отличия. Мне не нужно никого убивать, чтобы кончить. — уходит от ответа Бьянка: — И если бы она никогда и никого не убила за всю свою жизнь — то она бы просто прожила скучную жизнь, не более того. Но ты — ты дал ей возможность получить свою дозу, свой high-up и она уже не станет прежней. У нее такая любовь. Не удивлюсь, если вот этот мальчик, что у нас в холодильной камере лежит — ее первая любовь, например. Первый сексуальный опыт. Что-то личное. А ты — тоже глубоко личное. Ей нужно стать лучшей ученицей, а как узнать, что ты лучше убийца, чем твой учитель? Убить учителя. Это старая история.

— В целом верно — киваю я: — и ты так легко признаешь, что ты психопатка…

— Хм. Я — ученый и вполне отдаю себе отчет в собственном психическом состоянии. — фыркает Бьянка, складывая руки на груди: — Вот сейчас например — у меня переизбыток гормонов стресса, которые настраивают мою нервную систему на доверие к тебе и желание заняться сексом. Я прекрасно понимаю, что ты не Мистер Джей, а я — не Харли Квин, но мое подсознание считает иначе. Для меня эта пара — просто эталон отношений. Я — всегда была сумасшедшей и мечтала о паре. О том, кто сможет принять меня такой, какая я есть и быть еще более сумасшедшим чем я. И прямо сейчас это просто реакция гормональной системы на события — на стресс, на тяжелую работу, на откровенный разговор. А еще я отдаю себе отчет в том, что довольно привлекательна в сексуальном смысле… и что ты на это реагируешь. Я вижу.

— Кхм. — кашляю я, чувствуя, что внезапно охрип и спешно закидывая ногу на ногу. Опять шиплю, потому что от неловкого движения спину пронизывает боль.

— У тебя тоже стресс. Ты знал — верхним, рациональным разумом, что я слежу за сценой и не дам тебе умереть, но твой организм — приготовился к смерти. Предсмертная реакция организма вызывает в том числе выброс гормонов, отвечающих за половое влечение. Последний шанс оставить потомство, ни к чему поддерживать жизнь в этом теле, сжигай все, но трахни кого-нибудь перед смертью! — говорит Бьянка и поясняет, видя мое удивление: — Это так профессор у нас в университете говорил.

— Это самая научная и самая возбуждающая речь о сексе, которую я когда-либо слышал. — признаюсь я: — Ты поразительно много об этом знаешь…

— У меня был факультатив… — Бьянка встает с кресла и сбрасывает с себя халат. Под халатом у нее конечно же ничего нет. И когда она успела снять с себя белье, было же, точно было. Магия? Но это хорошая магия, такая — светлая. Магия снятия нижнего белья мыслью. Мне б такую.

— Мы можем сделать это прямо на столе. Вот тут… я нагнусь, а ты схватишь меня за волосы сзади… и может немного придушишь… ты же хочешь использовать свою Харли? Вруум, вруум? — говорит она, медленно поворачиваясь спиной, так, чтобы я мог оценить, мог увидеть ее изгибы. И вроде я видел все эти долины и взгорья, все эти ослепительные изгибы — на плакатах, на фото, на обложках глянцевых журналов, но сейчас это зрелище завораживает. Я с трудом глотаю слюну. Вот чертовка.

— На самом деле я обожаю секс… но у меня было до смешного мало мужчин — она присаживается на стол: — полагаю это все мой фетиш в голове. Мало кто мог быть таким долбанутым как ты. Ну и… я не эта твоя ебнутая ниндзя, меня не вставляет убивать, но сам факт что у нас все как у них — это меня заводит. И… я смотрю ты мучаешься?

— Что? Да… — я опускаю взгляд вниз, туда, где мои брюки начинают напоминать палатку, поставленную в лесу бойскаутами: — тебе говорили, что ты просто замечательна в sex-talk? Познавательно и возбуждающе… — я встаю с места и делаю шаг к ней, но тут спину пронзает острая боль и я скрючиваюсь, хватаясь за спину как старый дед.

— Ссс…. — шиплю я: — дорогая, ты сегодня просто прелесть, но к сожалению…

— Не переживай… — Бьянка улыбается, она ослепительна и желанна, ее тело притягивает как магнит. Она бросает что-то в меня, и я ловлю на лету. Одноразовый шприц-тюбик.

— Очень мощное обезболивающее — поясняет она: — вариант для спасателей и армии. Побочный эффект — сильная эрекция… часа на три.

— А вот сейчас я буду тебя наказывать… — медленно говорю я, созерцая маленький пластиковый предмет у меня в руке: — прямо сильно.

— Осторожнее — предупреждает меня она: — швы разойдутся — придется снова накладывать. Без анестезии… это у меня последний тюбик. Наверное… может быть…

— Ах ты… — смотрю на довольное лицо Бьянки: — ну все… сама напросилась…