Новая жизнь 6

Глава 18

За то время, что мы с Бьянкой (которая продолжала настаивать на том, чтобы я называл ее «мой Кексик») провели, обыскав скромную комнату Шизуки — я многое узнал. Узнал о том, кто такая Невада-тан, девочка, которая убила свою одноклассницу в одиннадцать лет, и стала интернет-мемом, очень популярной героиней косплея и манги, благодаря которой в правительстве развязалась нешуточная дискуссия на тему «а давайте уже понизим возраст с которого наступает уголовная ответственность, а то малолетки совсем охренели». И еще узнал о том, что Шизука все же не является Невадой-тан.

— Возраст примерно одинаков, тоже налицо синдром Аспергера и похожи немного, да еще и Рыжик тут со своим «Невада-тан!». Вот и… ошиблась — говорит Бьянка, держа в руках сертификат о рождении, который мы откопали среди документов: — но все равно с ее прошым что-то нечисто. Видишь — другое имя. Слава богу, не Цудзи Нацуми, и то хлеб. Но… ей изменили фамилию и имя. И она под защитой. Ее опекун работает в полиции. Что-то тут не так.

— Ты мне будешь говорить — хмыкаю я, открывая холодильник. Что держат в холодильнике школьницы-убийцы? Никаких отрезанных рук, глаз в баночках или там вырезанного сердца. Аккуратно сложенные бенто из магазина. Газированные напитки. Что-то царапает мой мозг на подсознательном уровне, но что? Гляжу на выложенные на полку продукты. Абсолютно нормальный вид… для продуктового магазина. Никто не складывает продукты в своем холодильнике вот так. Это для магазина нормально, но не для домашнего холодильника. Что же отличает домашний холодильник от холодильной витрины с прозрачным стеклом в обычном магазинчике у дома, так называемом «комбини»?

— Ты проголодался? — сочувственно спрашивает у меня мой Кексик: — приедем в Логово Злодейки я тебе приготовлю чего-нибудь. Хочешь стейк с кровью? Вагю, как ты и любишь…

— Вагю — это здорово — машинально соглашаюсь с ней: — что не так с этим холодильником?

— Холодильник? — она пролезает под моей рукой и смотрит внутрь: — Обычный холодильник. Я бы взяла парочку бенто и… вот, жиросжигающая кока-кола, два вареных очищенных яйца в упаковке и…

— Ты чего делаешь?

— А? Извини. — Бьянка ставит на место упаковки с бенто: — просто тут все разложено как в витрине «Иннер-комбини», я машинально. Точно, тут же все — вещественное доказательство. Хорошо, что мы в перчатках.

— Вот оно — говорю я: — это не холодильник, это витрина. Все разложено как в «комбини», никаких тебе открытых банок, никаких овощей без упаковки, никакого беспорядка. Она… наверняка плохо питается.

— Витамины у нее неплохие. Я сама такие покупаю, а они дороговаты для простой школьницы. — замечает Бьянка: — То есть она питается как Наруто — только тот один рамен ел, а эта одни бенто и газировку. Плюс витамины и ей хватает.

— Странно. — закрываю дверь холодильника: — а что у нас тут?

— Ничего особенного — пожимает плечами Бьянка: — обычные дела для школьницы ее возраста. Нижнее белье, журналы с гуро-мангой и кровищей, что неудивительно, плюс… вот это, глянь, тебе понравится. — на кровати разложены интересные предметы. Вибратор, здоровенный такой, едва ли не семи сантиметров в диаметре и чуть ли не сорока в длину. Ей-богу, не вибратор, а такая… дубинка для силовых переговоров. Эффект устрашения гарантирован. И как такая штуковина внутри мелкой Шизуки помещается? Анальная пробка, гель-смазка, наручники (настоящие, а не пластиковая игрушка), еще один вибратор, с присоской для клитора и какие-то шарики. Несколько ножей. Опасная бритва. Пила по кости. Дрель. Кляп для рта, обычный красный шарик, такой был во рту у Марселаса Уоллеса, когда его насиловал Зед.

— Ну… интересно, конечно. Впрочем, я уверен, что у тебя коллекция повнушительней найдется… — подначиваю я Бьянку, взвешивая в руке большой вибратор. Тяжелый.

— Я девушка постарше и у меня полно денег. У меня не коллекция игрушек. У меня игровая комната — поднимает бровь Бьянка: — как приедем в Токио — я тебе покажу. Ты видел диаметр этой штуковины? — она берет в руку анальную пробку: — эта девушка еще преподнесет нам сюрпризы, я уверена. А эта манга? — она кладет пробку на место и пролистывает глянцевый журнал, раскрывает на случайном месте и протягивает его мне: — если на странице нет расчлененки или кровищи — я свой лабораторный халат съем. На камеру.

— Тебе не придется менять свои вкусовые привычки — констатирую я, глядя на раскрытые страницы. На странице девочка в очках режет бензопилой другую девочку, прямо поперек обнаженной груди, во все стороны хлещет кровь.

— Теперь понятно, почему она так к тебе привязалась. — говорит Бьянка: — Она фиксируется на таких вещах, но кто-то сказал ей что плохо так делать. А ты — единственный авторитет, который снял с нее намордник и поводок и сказал «фас!». Она тебя обожает — но только до того порога, когда ты пойдешь против ее желаний. Я так полагаю, что у нее все вот это — она бросает журнал на кровать, на вибратор и наручники: — взаимосвязано. Потребность в разрядке через насилие. Сексуальная деструктивность, как описал Фрейд в своей работе от двадцать шестого года «Торможение, симптом и страх». И… есть у меня пара мыслей, что с этим делать, но это не одобрит ни один психолог с лицензией. А еще есть вероятность что все равно ее убить придется. Впрочем… тебе же все равно, puddin’? Ты все равно собираешься ее сломать, а потом — убить, верно? Ты просто ужасен…

— Не говори глупости. — качаю я головой: — Ладно, складываем все по местам и возвращаемся. Сегодня мы много узнали. Хотя бы то, что Шизука — не Невада-тан.

— И то, что ей изменили фамилию и имя и она живет под защитой полиции. И у нее удивительно гибкое тело. В смысле — она хорошо растягивается? Как иначе она могла бы использовать… все это? Я бы порвалась. — говорит Бьянка, собирая «инструментарий» Шизуки с кровати: — много чего мы сегодня узнали. Ты уже определился?

— Спасибо, что поддерживаешь меня — отвечаю я: — без тебя многое было бы невозможно и твоя поддержка мне важна. Такое редко встретишь… хотя о чем это я. Такого обычно не бывает. Так что официально заявляю, что ты — чудо. На всех уровнях.

— Мне часто это говорят. — кивает Бьянка, вполне удовлетворенная собой: — И пишут.

— И они правы. Сколько у нас осталось времени?

— До того, как наша «не-Невада-тан» проснется? Час… может меньше.

POV Шизука-тян

Когда она открыла глаза — она не увидела ничего. Когда она попыталась пошевелиться — она почувствовала ремни на руках. И на ногах. Она моргнула и поняла, что на ее глазах — повязка. Да, вспомнила она тут же, Наставник же обучал этому. Если ты взял противника в плен и хочешь подвергнуть его психологической обработке — сперва обездвижь его, раздень догола и свяжи, на глаза наложи повязку. Это основы, связанный и голый человек чувствует себя беззащитным, а повязка на глазах — добавляет депривации. Можно сюда же добавить наушники, плотно защищающие от внешнего мира… и включить музыку погромче. Еще ничего не сделано, а жертва уже готова сдаться. Да, Наставник многому научил ее, и она собиралась показать ему — как многому. Насколько многому. Чему — многому. Но… не получилось.

Что же. Отсюда нет выхода. Она и не собиралась пережить эту встречу, она знала, что с Наставником ей не справиться… или сейчас она убеждает сама себя? Хотела ли она на самом деле его смерти и что бы она делала после этого? Кроме того, что замела бы следы и упаковала его в мусорные пакеты с утяжелителями и сбросила в море? Что бы она делала потом?

У нее нет ответа. Наверное, это и есть ее проблема. Темнота вокруг начала пугать ее. Темнота и пустота. Раздели ли ее? Сидит ли она уже голая? Ей не так уж холодно, может она одета? Чувствует ли она ткань своим телом? Почему-то мысль о том, что сейчас Наставник разглядывает ее голое тело — вызывает у нее неприятное сжатие в груди. Она не такая красивая как Натсуми-тян, как Томоко или Мико, даже Наоми. Она — слишком маленькая, у нее слишком плоская грудь, у нее худые бедра и тонкая белая кожа, через которую просвечивают синие венки и это ужасно. Чудовищно.

Она знает это чувство — когда в темноте таится зверь. Тода-сан водил ее в Темную Комнату с тех пор, как она помнила себя. В Темной Комнате было прохладно и пахло… пахло чем-то затхлым. И еще были руки… тогда она не знала значения этих рук, не знала, что именно они с ней делают, но ей было страшно и больно. Она терпела, потому что так было надо. Молчать и терпеть.

Интересно, думает она, как бы Наставник поступил с Тода-саном? Или со Слепым Зверем? Она была уверена, что Наставник обязательно вмешался бы. И, наверное, убил бы Тода-сана. А может быть даже стал бы искать Слепца. И тогда последователи Слепца обязательно нашли бы Наставника и убили бы и его. Зачем она сделала это сама? Она соврала полиции о том, что не знает кто такой Тода-сан и где он живет… а он жил совсем недалеко. Еще со времен своего существования в Свете — она научилась не привлекать внимания и быть незаметной, ходить бесшумно и замирать на месте без движения — потому что если она привлекала внимание Тода-сана, то он мог и отправить ее в Темную Комнату. А в Темной Комнате ее искусство двигаться совершенно бесшумно не помогало — Слепой всегда находил ее. И он двигался по-настоящему бесшумно, так что она прекрасно понимала каково это — стоять совсем голой и беззащитной в абсолютной темноте. Она — знает. Но… ей все равно страшно. К такому не привыкнешь.

— Пожалуйста… — говорит она и ее голос звучит так слабо, как будто откуда-то издалека: — пожалуйста…

— О! Ты проснулась, Шизука-тян. Погоди-ка… — шаги и вот с ее глаз снимают повязку. Она с невероятным облегчением снова видит свет! Слишком ярко! Она щурится сквозь набежавшие слезы.

— Погоди, сейчас я тебе руки освобожу — звучит рядом знакомый голос и правда развязывает ей руки. Она трет глаза, привыкая к свету. Нет, он не яркий, просто после темноты слишком большой контраст, вот и глаза заслезились. Она находится в странной комнате… нет, даже скорей отгороженном пространстве, она видит потолок далеко вверху, понимает что это всего лишь перегородка, что на самом деле они где-то в большом помещении, она сидит в кресле, которое напоминает… ничего хорошего ей не напоминает, это или кресло для стоматологии либо пыточное и зная Наставника она точно может сказать, что тот — не стоматолог.

— Сумимасен. Сумимасен. — кланяется она, извиняясь: — Мне так жаль… мне очень жаль.

— Да не дергайся ты так, сейчас я ноги тебе тоже освобожу. — он наклоняется и снимает ремни с ее ног: — Все. Можешь сесть по нормальному. Пить хочешь?

Слезы выступают у нее на глазах, и она кивает. Он протягивает ей стакан с водой, и она послушно пьет. Стакан из тонкого стекла и у нее свободны руки, она может одним движением разбить стакан о металлический подлокотник кресла, держась за дно, обязательно будут острые осколки… и воткнуть его Наставнику в горло. Но он уже показал, что в состоянии постоять за себя… как он ее вырубил? Она не помнит.

Она пьет воду не спеша, растягивая удовольствие. Потому что сейчас будет наказание. Какое? Наверное, она умрет. Наверное, это будет болезненно. При этой мысли все внутри нее сжимается. Она с сожалением протягивает пустой стакан обратно, и Наставник забирает его у нее из рук.

— Поговорим? — спрашивает он весело, и она кивает. У нее нет выбора. В конце концов она попробовала и у нее не получилось.

— Знаю, что ты не очень красноречива, но мне нужны некоторые ответы. Можешь просто кивать… но иногда мне нужны пояснения… в более развернутом виде. — говорит Наставник и у нее в груди что-то падает вниз. Вот он, допрос. Это только кажется, что она и он на равных тут. Сидят напротив друг друга. На самом деле — все кончилось. Наставник сам учил ее не подставляться. Сам учил ее не оставлять свидетелей и не оставлять следов. Не испытывать слабостей. И вот сейчас он вытянет из нее все, что она знает, а потом… потом Темная Комната снова. И конец.

— Пожалуйста, не завязывай мне глаза — просит она: — я хочу видеть. До самого конца. Пожалуйста…

Конец POV

— Как красиво. — говорит Шизука, наблюдая за тем, как солнце садится в воду, окрашивая ее в багрово-алые цвета: — Никогда этого не замечала.

— Красиво, да? — спрашиваю я, протягивая ей термос с зеленым горьким чаем. Она берет и делает глоток. Качает ногой. Ее нога опасно свешивается с крыши здания. Логово Злодейки — бывший производственный цех, когда-то тут упаковывали рыбу, замораживали рыбу, дегидрировали рыбу, консервировали рыбу, выкачивали из ее воздух и бог знает что еще. А потом рыба кончилась. Рыба всегда кончается. И теперь ее разводят на рыбных фермах, там же и упаковывают. А на месте таких вот заводиков теперь ночные клубы, хостелы, кондоминимумы и даже клубы по разведению породистых собак — сам видел. И мы с моей неудавшейся убийцей сидим на крыше. Она думает, что я привел ее сюда насладится последней чашкой чая, после чего сверну ей шею и сброшу вниз. Потому Шизука старается насладится последними мгновениями своей жизни — поймать сатори. Дети в наше время такие драматичные… слишком много сидят в телефоне.

— Я готова. — наконец она ставит термос на крышу, продолжая глядеть вдаль, на уходящее под воду солнце: — Я готова.

— Отлично. Вот и поговорим. — осторожно беру термос, он дорогой, из запасов Логова Злодейки, а Бьянка не скупится на нужные вещи, все у нее самое лучше. Будет жаль если термос сейчас упадет с крыши и… конечно же ничего с ним не будет, он небьющийся, армейская модель. А вот искать его потом, в тех кустах, что выросли внизу у стены здания — замучаешься.

— Не скрою, у меня было несколько мыслей что с тобой делать — говорю я, закрывая термос: — и даже несколько предложений.

— Каких? — Шизука заметно напрягается. Сатори, конечно, хорошо, но мысль о близкой кончине может напрячь. Вся эта боль, некрасивая возня у тела, кровища, грязь… а особенно, если это твоя кончина.

— Дай подумать? У меня сперва была мысль выдрессировать тебя. Дать тебе шанс убежать… а потом поймать. Наказать… скажем ударом шокера. Дать тебе шанс напасть… а потом лишить его. Снова наказать. И так снова, снова и снова. В конце концов ты сломаешься и все на свете будешь воспринимать как провокацию. Выработать в тебе так называемую выученную беспомощность. Первым это описал еще один русский ученый, Павлов. В школе учили его работы, верно? Он вырабатывал у собак рефлексы — зеленая лампа — еда, красная — удар током. В школе правда не рассказывали, что были собаки, которых били током все равно. Какая бы лампочка не горела. И эти собаки в конце концов даже не убегали из клетки, когда им открывали дверь. Они просто ложились и скулили, получая очередной удар током.

— Это… ужасно. — говорит Шизука: — Но…

— Это можно сделать и с человеком. Трудно восстанавливать психику, помогать становится здоровым, а уж ломать… ничего трудного. — пожимаю плечами я: — Удивительно насколько пластична психика.

— Но…

— Есть еще предложение от Кексика. Она романтик… если не считать ее предложения растворить тебя в плавиковой кислоте. Так вот при обыске у тебя дома… да, мы обыскали твое логово. И обнаружили там интересные вещи. Кексик предложила связать тебя, наложить на глаза повязку, использовать смазку и наркотики, расширяющие сознание, а потом в течении как минимум суток — постоянно стимулировать твои эрогенные зоны.

— Фхшвх! — Шизука поперхнулась и выпучила глаза.

— То есть вставить в тебя все эти… приспособления и включить. Кексик говорит у нее еще и зажимы для сосков есть, которые ток проводят и присоски… всякие. Она уверяет, что если убрать твою зависимость, прямую ассоциативную связь в мозгу между насилием, убийством и оргазмом — то это исправит ситуацию. Мол сейчас ты все равно рано или поздно убивать начнешь, а так поймешь, что убийство не равно удовольствие. Только для этого надо чтобы ты не просто оргазма достигла, а непрерывно оргазмировала несколько часов подряд… после чего тебе дадут поспать и снова… до получения необходимого результата… — я вздохнул, вспоминая ворчание Бьянки, что у нее нет тут аппарата МРТ и что даже если его заказать в Германии, то пока он будет ехать… но она по зрачкам может ориентироваться. Сама мысленная картинка, что Шизука будет лежать связанная, с разведенными в стороны ногами, с вставленными в нее и включенными вибраторами, а между ее ног будет стоять Кексик в своем лабораторном халате и регулировать силу тока — почему-то не возбуждает. Скорее напоминает картинку из комикса про доктора Франкенштейна и его шлюху…

— Есть и более простые предложения. Есть тут на заводе пустые помещения. Замуровать тебя в стену, как у Эдгара По и все. Оставить колокольчик… и дырочку для воздуха.

— Вот как… — Шизука задумчиво смотрит вниз. Она явно решает для себя, что уж проще ей сейчас с крыши прыгнуть.

— Не советую. Высота не такая большая, да еще и кусты эти внизу. Убиться не убьешься, только ноги переломаешь. — говорю я: — Дополнительные неудобства. У меня к тебе вопрос есть. Как ты думаешь, человек может меняться? Стать другим?

— Наверное нет — отвечает мне Шизука после некоторого молчания: — я… пыталась.

— Я вот тоже считаю, что человек не может изменится — киваю я. Мы молчим. Молчу я, потому что думаю о том, что за все это время я остался тем, кем я являюсь. Старым дураком, который мнит себя умным. Молчит Шизука, собирая свои мысли и свою решительность в кулак.

— Но знаешь, тут речь скорее о том, что человек не меняется, а скорее открывается его истинная натура. Кто он есть на самом деле. Глубоко внутри. Вот. — я достаю боевой кинжал Ферберна-Сайкса, сделанный из старого штыка, и протягиваю ей: — Кажется это твое.

— … — она молча берет его в руку и вопросительно смотрит на меня.

— Ты знаешь, что делать. Что тебе на самом деле нужно. — говорю я: — А вон там пожарная лестница с крыши. Я распорядился чтобы тебя не преследовали.

Шизука исчезает за моей спиной, и я чувствую ее дыхание сзади. Смотрю на закат. Действительно красиво.

— Это все? — спрашивает она у меня и ее шепот шевелит волосы у меня на затылке. Она сзади с кинжалом. Самая дурная мысль из всех, что могли взбрести мне в голову. Ставим все на зеро? Если она сейчас сделает движение… одно из многих, которые я ей показал, если она решится — то моя жизнь в этом мире закончится. И так тому и быть. Если ваша любимая жена решила вас отравить — то вам лучше съесть этот яд. Потому что заслужили. Потому что если такой близкий человек хочет вашей смерти — значит вы что-то сделали не так и очень сильно. Шизука — одна из близких мне людей. Ближайшая… даже Томоко и Натсуми не знают обо мне того, что знает она.

— Лично я верю в то, что человек может меняться. — говорю я, глядя на алые цвета впереди: — Что он может становиться лучше. Но только в том случае, если он сам этого захочет. Тебя можно сломать, но нельзя перевоспитать. И отчасти это моя вина — твой триггер.

Удар. Я скашиваю глаза. Рядом, в жестяной крыше здания — торчит боевой кинжал британских коммандос.

— Я не могла по-другому — говорит Шизука: — он… он так со мною поступал! Я… думала ты такой же!

— Если ты имеешь в виду — грязный манипулятор и сволочь, то ты права… — отвечаю я и поворачиваюсь. Обнимаю Шизуку, чувствуя, как ее трясет в моих руках. Отходняк.

— Наверное я и заслуживаю лежать тут, на крыше с выпущенными кишками, но речь не обо мне. Речь о тебе, дорогая. Ты — заслуживаешь большего. Ты заслуживаешь любви. Ты заслуживаешь теплоты и дружбы. Уверенности в завтрашнем дне.

— Я… у меня… но ты поможешь мне? Пожалуйста! — поднимает она глаза, и я аккуратно, пальцем — вытираю ей слезу с щеки.

— Конечно. — говорю я: — Ты же моя семья. А семья — это когда никто не остается позади и никого не забывают.

— Это из мультфильма. — говорит Шизука, но не вырывается из моих объятий.

— Лили и Стич. Хороший мультик. Там тоже был такой… синий монстрик. Орудие убийства. Образец шесть два шесть.

— Твой снайпер устал… — указывает Шизука: — но она все равно бы не успела.

— Я знаю. Я подменил ей дротик в винтовке. Ты бы успела уйти.

— Но… зачем? Разве ты не продумал это все? Разве у тебя не было плана?

— У меня не было плана. Я не знал, что делать. Я знал только одно — что я не могу тебя убить сегодня. То есть… я мог бы — физически это легко. Но на этой планете нет такой силы, что бы заставила меня это сделать. Я — верю в тебя. И если случилось бы так, что я ошибся, то и в самом деле — лучше бы мне умереть с моей глупой верой в тебя.

— Ты идиот. Я могла тебя убить.

— Не могла. Ты даже кинжалом полоснула, а не пырнула. Ты у нас — мягкая и пушистая. О! Ты у нас цундере!

— Не смей!

— Ну точно! Вся такая грозная и насупленная, а на самом деле — с добрым сердцем…

— Прекрати немедленно!

— Шизука цундере. В глубине сердца ты любишь людей. Просто не знаешь, как сделать им приятно. А ты оставайся, мы с Кексиком покажем, как именно сделать нам приятно… ты знаешь, что у нее своя Красная Комната есть в Токио?

— Отстань!

— Все. Я не могу больше смеяться. А то опять швы разойдутся…