Глава 30

Я смотрю на досье. На коричневую картонную папочку, которая лежит на столе между мной и Натсуми. Я наконец все понял. Отец у Шизуки, или как ее назвали с рождения — Сатоми Миратаи, ее отец — не был легковерным и пустоголовым идиотом, нет. В заместителях директора крупных компаний идиотов не держат. Он просто очень любил свою жену. И когда от отчаяния он обратился к Великому Зрячему — его смогли убедить только факты. Уже после второго сеанса встречи с Зрячим — у нее пошла ремиссия, опухоль прекратила агрессивный рост, и врачи только руками развели. Только тогда Сатоми Широ — уверовал. И чтобы продолжать излечение своей жены — он вступил в «Общество Духовных Людей» полностью. Ведь процедуры от Великого Зрячего для тех, кто не являлся членом «Общества» — были очень дорогими, а вступив в «Общество» можно было рассчитывать на бесплатные сеансы. Вот только … вступив в это «Общество» нужно было отказаться от всего своего. От денег. От карьеры. От всего. Отныне все это было не твоим имуществом, а собственностью «Общества» и его единоличного лидера, слепого Великого Зрячего.

В том числе — и дети. Отец Шизуки мог бы оставить дочку на попечение родственников… наверное. Но не стал этого делать. Вступили в «Общество» всей семьей, слегка пьяные от ощущения собственного счастья — ведь маму вылечили! Правда врачи предупреждали что это всего лишь ремиссия, а не полное излечение и что болезнь может вернуться в любую минуту, но что эти врачи понимают? Они же ничего не смогли сделать.

Что дальше? А дальше информации в папке нет. Есть только подозрения. С момента возвращения Великого Зрячего с Гималаев и переименования в «Общество Высшей Истины» — информацию изнутри как отрезало. Но стали происходить странные вещи. Во-первых, стали пропадать люди. Например, журналист одной газеты, который хотел написать разгромную статью про «Общество Высшей Истины» — пропал вместе со всей своей семьей. Или адвокат одной девушки, которая решила подать в суд на Великого Зрячего, который, как она утверждала — неоднократно насиловал ее и других девушек во время своих «обрядов». Он тоже пропал, выехал за город на своей машине и пропал. Ни его, ни машины так и не нашли. Девушка, которая была его клиентом — покончила жизнь самоубийство, утопившись в ванной. Следов насилия на ней не нашли и полиция сочла это самоубийством. В папке было еще несколько таких случаев.

Во-вторых — появились сигналы от двойных агентов полиции о том, что «Общество Высшей Истины» закупает оружие и не только револьверы, и даже автоматические винтовки из Китая, но и компоненты к биологическому и химическому оружию. Все это давало неоднозначный фон вокруг «Общества Высшей Истины», которое стали открыто называть сектой и культом.

Примерно в это время на вокзале в Киото полицейские подобрали ребенка, девочку. Это и была наша Шизука. Она ничего не говорила, молчала в ответ на все вопросы и только когда полиция решила найти ее родителей, чтобы передать ее обратно — стала умолять, чтобы ее направили в детский дом. Когда выяснилось, что отец и мать Шизуки — члены «Общества Высшей Истины» — информацию придержали, а к Шизуке направили следователя из высшего эшелона Генеральной Прокуратуры. Этим следователем был отец Натсуми. Он таки смог разговорить молчаливую девочку и волосы у него дыбом встали. Секта практиковала обряды, во время которых человека могли убить и частенько так и бывало. Секта практиковала сексуальное насилие старших над младшими, в том числе — и над детьми. Секта практиковала «расширение разума» с помощью ЛСД и иных психотропных средств. Своей целью секта ставила вооруженный переворот в Японии, захват власти в стране, а позже — и во всем остальном мире. Следователь немедленно поместил Шизуку под программу защиту свидетелей, так Шизука стала Шизукой и у нее появился опекун из полиции. Так она сама осела в Сейтеки, городе далеком от Киото. Следователь же обратился с рапортом по инстанции, требуя немедленного действия в отношении секты и… это обращение стоило ему карьеры. Потому что все что у него было — это невнятные показания несовершеннолетней девочки. Потому что обыски домов членов секты — не принесли результатов. Потому что члены секты давно уже проникли даже в Генеральную Прокуратуру. Все, на что хватило остатков полномочий следователя — это уничтожить все следы о Шизуке в архиве и попроситься на перевод в нижестоящую прокуратуры нашей префектуры.

Вот так, причудливым образом сплелись судьбы отцов Шизуки и Натсуми и самих девочек.

— Полагаю, что Шизука больше не испытывает дочерних чувств к своему отцу — задумчиво протягивает Натсуми: — то, что вы с Бьянкой с ней сделали — это наконец вернуло ей способность радоваться сексуальному общению с другими людьми. Ведь когда тебя в детстве насилуют в Темной Комнате — это наверняка ломает детскую психику и здоровое отношение к сексу в принципе. Ну… чего и следовало ожидать от вас с Бьянкой — она все-таки гениальный психолог, а ты — гениальный манипулятор. В результате, правда, получилась не просто девочка со здоровой психикой и нормальным отношением к сексу… в результате получилась твоя сексуальная рабыня и последовательница… но на этот раз — это ее добровольный выбор, нэ? Кроме того… зная тебя — я почему-то уверена, что ты не станешь злоупотреблять этой властью. И почему я так в тебя верю?

— Потому что я — чертов гуманитарий — улыбаюсь я ей: — вот и все.

— Как это связано? — не понимает Натсуми.

— Ну, знаешь, у технарей принято немного свысока относиться к гуманитариям. Все эти инженеры и прочие узкие специалисты, они говорят — что вы будете делать без электричества, без водопровода и джинсов? Все это делают машины, которые делает технари. А гуманитарные науки на их взгляд — чушь и бред, трепотня. — объясняю я: — Но на самом деле гуманитарии — это основа. Это ответ на вопросы, которые мучали человечество все время его существования. И типичный технарь, дорвавшись до власти, до денег, до всемогущества — не будет знать, что с этим делать. Люди считают, что счастье — это больше. Больше денег, больше машин, больше любовниц, больше всего. Но… какой смысл в яхте, на которой ты бываешь недельку-другую за весь год? Съесть больше, чем вмещает желудок — невозможно. Дальше определенной черты секс вызывает отвращение. И с собой — за грань смерти — ты ничего не возьмёшь. Люди, которые наконец получают это «больше» — не знают, что с этим делать. Они искренне считают, что счастье — это больше возможностей и меньше ответственности.

— Разве это не так? — приподнимает бровь Натсуми: — Ведь это и означает высшую власть, возможности и никакой ответственности. Делай что хочешь.

— Ты знаешь, как умер Элвис Пресли? Он лежал под одеялом, дорогим одеялом из шелка, в комнате с задернутыми шторами, в шикарном огромном особняке на своем острове и время от времени — высовывал ногу из-под одеяла и дергал ею. По этой команде специально обученный человек — тут же ставил ему в ногу укол героина. И он снова забывался. Так он и умер. Вот это и есть иллюстрация того, о чем ты говоришь — он получил все удовольствие и никакой ответственности. Охота так жить? Почему-то — нет, верно? А вообще, при словах «больше возможностей и меньше ответственности» сразу встает образ вот этого самого Слепца из секты «Высшей Истины» — он так и хочет. Делать что угодно — убивать людей, насиловать их дочерей и ему за это ничего не будет. Вот он, идеал такого отношения. Диктатор и самодур. И самое страшное в том, что человек не обретет счастья на этом пути. Он будет метаться, он будет разрушать все вокруг, он будет пробовать жрать и трахать все подряд, но это не будет приносить ему удовлетворения… вернее — будет приносить все меньше. Он будет пробовать новые удовольствия — издеваться над людьми, казнить их с особой жестокостью, делать все, на что способна больная фантазия… но ему будет хотеться большего. Всегда.

— Ого. Об этом я не думала — хмурится Натсуми: — наверное потому, что у меня не так много времени насладиться жизнью. И все же — какой твой ответ? Какое твое решение? Почему ты не станешь как Слепец, ведь то, что происходит вокруг тебя — уже секта? Есть люди, которые слепо верят в тебя и пойдут за тобой. Почему ты уверен, что не станешь разбрасываться их жизнями?

— Потому что я верю в категорический императив Канта — отвечаю я: — потому что такими вопросами человечество задается тысячи лет, а вы, технари — ни черта не читаете мыслителей прошлого и настоящего! Вам кажется, что вы нашли выход, сделали пульт от телевизора и мусоропровод с канализацией и все решено.

— Я не технарь. — отрицательно мотает головой она: — и что такое категорический императив? Мы в школе такого не проходили.

— Ну вот. Бьянка например — знает. Вот смотри — Кант утверждал, что есть общая мораль, неписанная и как бы подсознательно известная всем. И она выше всех этих «хочу жрать, пить, срать и трахаться». Утилитаристы считали, что задача человека — избегать боли и стремиться к наслаждению, что сумма наслаждения должна быть выше суммы боли, но они не застали Элвиса Пресли и его героин. Кант же говорил, что вот есть ситуация… представь, идешь ты и видишь как здоровенный бугай избивает маленькую девочку — какие у тебя мысли?

— Что он — скотина и его надо избить самого?

— Вот видишь, есть императивы. И ты и я и практически вся планета — мыслят одинаково. Несмотря на разницу культур, воспитания, языковую среду, предрассудки и комплексы — категорический императив у всех один и тот же. Встать на защиту слабого. Помочь упавшему. Защитить того, кто не в состоянии себя защитить. Пригреть того, у кого не хватает тепла. Просто… мы не всегда так делаем, потому что боимся за свою собственную сохранность, нас удерживают рамки общества и законы и много чего еще. Но глубоко внутри у нас есть это чувство — что правильно, а что нет. И научиться его слышать, научиться задавать самому себе вопросы — это возможно даже если ты не читал Канта, не читал Марка Аврелия, не знаешь о Фрейде и Юнге, о Викторе Франкле… но сложно. Пойми, знать во имя чего ты живешь — это важнее чем сделать эту жизнь комфортной с помощью телевизионных пультов и сервисов заказа еды на дом. Прежде чем начать зарабатывать деньги, власть и влияние — надо спросить себя — а зачем? Иначе ты будешь строить пустую оболочку, без центра, без ядра. Без души. И эта чертова фраза «большая сила означает большая ответственность» — это правда. Только это ответственность не перед другими людьми, как ошибочно полагают герои. В первую очередь это ответственность перед собой.

— А прикидываешься тупым… — хмыкает Натсуми: — признайся, прикидываешься, нэ?

— Я буду все отрицать — пожимаю плечами я: — местами я могу быть непроходимым тупицей. Особенно когда девушка подает мне сигналы что «можно уже срывать одежду» а я все еще ей лекцию про Афинскую демократию и особенности половой жизни леммингов читаю.

— Это… вот как сейчас? — она лукаво улыбается и я вздыхаю.

— Да, как сейчас — отвечаю я: — но тут же как всегда — момент уже упущен, верно?

— Ты покорил меня на слове «категорический императив», именно тогда и надо было срывать с меня одежду. И… раз уж мы прошли этот дорожный камень… что ты думаешь про Секту «Высшей Истины» и ее Великого Слепца? Что подсказывает тебе категорический императив Канта?

— Категорический императив говорит мне что это надо прекратить. И что самым простым способом будет — сделать так, чтобы Слепец ушел из этого мира. Правда это только направление, а уж детали категорический императив оставляет на меня. Как обычно.

— Мой отец сделал это делом всей своей жизни — задумчиво говорит Натсуми: — по выходным он работает с документами, в свое личное время — проводит опросы свидетелей и выезжает в поисках доказательств. Но он — один и у него связаны руки. Он ничего не может сделать без явных доказательств. И даже если он и поймает кого-то из секты на месте преступления — Слепец наверняка выйдет сухим из воды. Его последователи его не сдадут, а физически он участия не принимает. То же, что он делает внутри коммуны, внутри их центрального поселения — остается там. Это частные владения и входа туда нет никому. Только по ордеру, подписанному судом. И если бы не мои особые обстоятельства, если бы не то, что я могу не дожить до Рождества — я бы в жизни к тебе не обратилась. Я бы выучилась сама и сама бы положила конец существованию этой секты. Но… боюсь, что у меня нет столько времени. — она наклоняет голову набок: — печально, что моей последней просьбой к моему другу будет именно такая.

— Ты уж постарайся дожить до Рождества — говорю я: — я тебе такой подарок подготовил… будет грустно, если ты его не получишь. И потом — Рождественская Ежегодная Оргия без тебя будет совсем не та, как обычно.

— Тем более у тебя будет стимул сделать все еще до моей смерти — улыбается она: — потому что как только… как только я узнаю о том, что все кончено — я буду готова отдать тебе все, что у меня есть. Все то оставшееся время — я стану твоей рабыней на этот срок. Хочешь? — она улыбается, и улыбка у нее выходит очень печальной. Я вздыхаю и беру ее руку в свою.

— И зачем мне умирающие рабыни? Если ты станешь моей рабыней — то очень здоровой и имеющей планы на далекое будущее. — отвечаю я: — хотя мне нравятся твои постоянные отсылки к смерти… но ты должна понимать, что после того, как я принял у тебя заказ на перерождение — ты не сможешь избавиться от меня даже после смерти.

— Какой ужас — улыбается она, на этот раз уже по настоящему: — это значит что и в следующей жизни мне не отделаться от всех вас — ведь ты наверняка за собой весь свой гарем потащишь!

— У меня нет гарема. Есть коллектив свободно мыслящих индивидумов.

— Которые все с тебя глаз не сводят. Это, кстати, и называется гарем. Нет, это даже гарем в квадрате… в который я обязуюсь вступить, как только Шизука будет отомщена.

— Это будет сделано независимо от твоего обещания. Колхоз — дело добровольное. — отвечаю я: — потому что я это не для тебя сделаю. Как бы я ни любил тебя, я не стал бы никого убивать только по твоей просьбе. Категорический императив.

— Так я и скажу, когда ты свои лапы к моей заднице потянешь — насмешливо фыркает Натсуми: — манипулятор.

— Ээ… ипохондрик. — тут же нахожусь я.

— У меня есть право быть ипохондриком. У меня смертельная болезнь!

— У всех смертельная болезнь! Жизнь вообще плохо заканчивается — все умирают. Кстати, так и говорят, что жизнь — это смертельная болезнь, передаваемая половым путем.

— Какая прелесть — произносит голос, и я оборачиваюсь. У дверей стоит Рыжуля и зевает во весь рот, прикрываясь ладошкой: — я так рада что хоть вы вдвоем не трахаетесь. Есть в этом обществе столпы морали и нравственности, и я сейчас не о тебе говорю, кобель.

— Я тебя тоже очень люблю, Рыжик — откликаюсь я: — что случилось?

— Бьянка зовет. Все собрались. Она речь скажет.

— Хорошо. — я встаю и смотрю на Натсуми. Та тоже встает и бросает на меня вопросительный взгляд.

— Бьянка просто так ничего не делает — объясняю я: — и об этом меня не предупредила. Так что… интересный вечер у нас будет…


КОНЕЦ ШЕСТОЙ КНИГИ

Загрузка...