Вечер продолжил удивлять и радовать. Не помню, чтобы в каком-то из борделей жрицы любви обслуживали меня с таким рвением, горячностью и старательностью, с какими трудились сегодня над моим телом Чёрная и Белая. Такого не случалось даже в элитных заведениях Турока, чьи работницы заслуженно славились своим профессионализмом.
Компаньонок больше не озадачивало и не смущало моё «уродство». Женщины обращались с ним умело, по-хозяйски, демонстрируя, что в точности запомнили все мои вчерашние наставления. Действовали слаженно, энергично, проявляли фантазию, не мешали и деловито подсказывали друг другу, словно выполняли пункты заранее чётко спланированного мероприятия.
Их напор и настойчивость меня поначалу насторожили. Заподозрил в поведении компаньонок подвох. Сверхактивность, услужливость и стремление жриц любви выжать из меня все соки и радовали, и настораживали. Даже скастовал на себя «драконью кожу», готовясь к возможному нападению: с такой защитой мог расслабиться — сомневался, что в этом мире есть оружие, способное её пробить.
«Кожа» не пригодилась.
Я разгадал причину стараний компаньонок.
Улыбнулся, подумав о том, что мог бы догадаться о задумке женщин и раньше. Отбросил тревожные мысли.
— Вы ещё не проголодались, госпожа? — в очередной раз интересовалась Белая.
— Курочка в белом вине у нашей поварихи сегодня получилась просто замечательная! — нашёптывала Чёрная.
Компаньонки всё чаще заговаривали о еде. И со мной, и друг с другом.
Но не переставали трудиться: совместными усилиями заставляли меня интенсивно сжигать калории. Должен признаться, у них это неплохо получалось. На разговоры об ужине мой живот вскоре стал реагировать жалобным урчанием.
— Ладно, — сказал я. — Перерыв.
В глазах тружениц борделя вспыхнула надежда.
— Что вы там говорили о курице? — спросил я.
Компаньонки взвизгнули и захлопали в ладоши.
Когда я спустился вниз, общий зал показался мне словно сонным — тихим, почти безлюдным. Пока шагал к ещё вчера облюбованному столу, насчитал в зале десяток компаньонок, облачённых в полупрозрачные робы, да полдюжины их клиенток с эмблемами боярских родов на одежде. При виде меня те и другие оживились. Засверкали в мою сторону улыбками, словно приняли меня за хозяйку борделя. Зашушукались, провожая нашу троицу взглядами.
Карауку я заметил на барной стойке. Та лежала по правую руку от приветливо улыбавшейся мне госпожи Бареллы. Хозяйка салона поинтересовалась моим самочувствием и настроением. Дождалась, пока мы с компаньонками рассядемся. Кивнула головой — направила к нашему столу пышногрудую разносчицу.
Я не спеша сделал заказ.
Не подавал вида, что догадался, чего от меня ждут.
А меня и не торопили.
Пока ел, в комнате появлялись всё новые лица. Едва ступив на порог, женщины обязательно задевали меня взглядами. Потом оглядывались по сторонам и занимали места за столами, на диванах, усаживались на разбросанные по полу подушки.
К тому времени, когда я покончил с едой, в зале случился аншлаг. Сидячие места закончились. Пятеро то ли пока не впрягшихся в работу, то ли уже отработавших смену компаньонок дожидались окончания моего ужина стоя у стены.
Моя просьба принести чашку кофе вызвала в зале волну недовольных шепотков. Заметил: Чёрная и Белая едва сдержали разочарованные гримасы. Оказавшаяся под прицелами многочисленных глаз разносчица зябко повела плечами; подгоняемая многочисленными взглядами, метнулась на кухню.
— Слышала, сегодня в Городском театре было необычное представление, — сказала словно невзначай оказавшаяся рядом с нашим столом хозяйка борделя.
— Быстро до вас дошла информация, — сказал я.
— Как же я жалею, что пропустила это зрелище! — сказала госпожа Барелла. — Гостьи салона мне так красочно его описывали! Вы не поверите, госпожа! Они вынудили меня впервые за долгие годы испытать зависть! Ничего не могла с собой поделать. Вот бы хоть одним глазком взглянуть на эту огненную птицу!
— Места здесь маловато.
Несчастный взгляд хозяйки борделя показался мне вполне искренним.
— Но… могу повторить представление в миниатюре, — добавил я.
Белая и Чёрная снова взвизгнули — у меня едва не заложило уши.
Барелла всплеснула руками.
— Госпожа! — воскликнула она. — Я!.. Я не знаю, что сказать. Можете просить у меня, что угодно. Всё, что пожелаете, госпожа!
— Кофе, — сказал я. — А потом уже будет пение.
— Эй! Бездельницы! Кофе для нашей любимой госпожи!
— Шевелите ляжками, дурёхи! — в тон своей начальнице прокричала Белая. — Госпожа согласилась петь!
Уже далеко заполночь, лёжа на кровати, слушал болтовню компаньонок.
— Госпожа, вы зря стесняетесь своего… отличия от других женщин, — говорила Белая.
— Небось, ходить с такой штуковиной между ляжек не очень-то удобно, — вторила коллеге Чёрная. — Бедняжка.
— Мне вас жаль. Но… в этом нет ничего страшного.
— Вы же не калека!
— Об этом я и говорю.
— Любая, из тех, кто услышит ваше пение, — сказала Белая, — тут же захочет стать вашей подружкой. Можете мне поверить, госпожа.
— Я бы и сама…
— Да при чем здесь ты?
— Я и говорю, — сказала Чёрная, — кто угодно, даже девицы из благородных будут мечтать стать вашими подружками, госпожа!
— И плевать им будет на это ваше уродство, — сказала Белая.
Она продолжала наглаживать «уродство» рукой.
— Вот-вот! — согласилась с ней Чёрная.
— Да и вообще, к нему вполне можно привыкнуть.
— А кое в чём оно и… ничё так… полезное, заменяет многие штуковины. Дай сюда.
Чёрная отобрала «уродство» у коллеги.
— Кому-то ваша… особенность может и понравиться, — сказала она.
— Когда приезжала госпожа Килея, сестра нашей хозяйки, — сказала Белая, — она рассказывала, что на материке — в этом, как его, в королевстве Ягвара — есть тётки, которым нравится развлекаться с мужчинами.
— Ага! Помню! Говорила, что те сумасшедшие деньги за такое платят! Не то, что за нас!
— Госпожа Килея из кожи вон лезет, чтобы угодить этим извращенкам. Жаловалась своей сестре, сколько денег и трудов уходит на то, чтобы раздобыть для них мужиков.
— Но только те постоянно дохнут!
— Представьте, госпожа, как бы богачки обрадовались, увидев вас.
— И ваше уродство, — добавила Чёрная.
В очередной раз услышав слово «уродство», я демонстративно нахмурился.
— А ещё в королевстве есть огромный театр! — мечтательно вздохнула Белая, резко сменив тему. — Намного больше нашего.
— Говорят, там целая тыща баб помещается! — подхватила Чёрная. — Это ж сколько народищу?! И эта… ихняя королева, наверное, туда тоже захаживает.
— Вот бы послушать, госпожа, как вы будете в том театре петь!
Утром, покинув бордель, я прогулялся по магазинам.
Прикупил три десятка стеклянных пузырьков — в таких маленьких склянках местные алхимики продавали зелья. Столько же приобрёл гвоздей с похожими на мелкие монеты шляпками. Всё это богатство привёз в квадрат Силаевых, где меня с нетерпением дожидалась Росля.
Боярышня встретила меня у ворот. Хмурая, неприветливая. Засыпала вопросами о том, где я был, рассказала, что старшие утром устроили ей нахлобучку из-за нашей вчерашней выходки с посланиями.
— Слуги проболтались, что это мы с тобой угрожали Сомовым и их прихвостням.
— Ничего страшного, — сказал я.
— Мне за это знаешь как влетело?!
— Переживёшь.
— Я сказала, что сама всё придумала, что ты ни при чём, — сообщила Росля.
— Молодец.
Я обнял боярышню за плечи, повёл её к дому.
— Кира, наши не собираются штурмовать квадраты Сомовых!
— И не надо.
Слонявшиеся по двору слуги провожали нас любопытными взглядами.
— Тогда зачем мы вчера вручили им «вызовы»? — спросила Рослевалда.
— Чтобы помочь твоей маме.
Росля остановилась.
— Каким образом это ей поможет? — спросила она. — Кира! Объясни!
— Если у твоей семьи послезавтра на Совете будет большинство голосов, — сказал я, — ваша глава проголосует за мамину невиновность. И Варлаю отпустят. Видишь? Всё очень просто.
Росля встрепенулась.
— Но… Кира! Я же говорю: моя родня не собирается нападать на Сомовых! Ни на один квадрат!
— Тогда молись.
— Что?
Я повторил:
— Молись. У кого вы обычно просите помощи? К каким высшим силам взываете?
— К предкам, — ответила Росля.
Я кивнул.
— Хорошо. Вот им и помолись. Но только потом. Сделаешь это ночью, не раньше. Сейчас не до этого: у меня есть для тебя другое задание.
— Какое?
Легонько подтолкнул боярышню в спину.
Та послушно зашагала в заданном мной направлении.
— После обеда напишешь ещё двадцать пять экземпляров «вызова», — сообщил я. — Таких же, как вчера — не забудь упомянуть в них о маме. Я скажу, для каких квадратов.
— Но зачем?! — воскликнула Росля.
Она шмыгнула носом, поджала губы.
Сжал её плечи.
— Чтобы взять большинство на Совете, — объяснил я. — Считай сама. Шесть голосов у вашей семьи уже есть. Девятнадцать «вызовов» мы вчера сделали. Вместе это двадцать пять. Маловато. А если и союзники вас подведут? Нет, будем действовать наверняка — пиши ещё двадцать пять посланий, не меньше.
— Но… Кира, это же… глупо.
— Глупо ничего не делать. Глупо будет, если твою маму казнят. Согласна со мной?
— Да, но…
— Никаких «но». Пошли сочинять послания. После обеда развезём их адресатам.
— Мне запретили покидать сегодня этот квадрат, — сказала Росля.
Вздохнула.
— Наплюй на запрет, — сказал я. — Уверен, что ты выдержишь порку. Или что там тебе светит за ослушание? Времени до Совета у нас осталось мало. А работы предстоит много. Так что наплюй. Поняла?
— Ладно.
— Квадраты на окраине возьму на себя. Твои — как и в прошлый раз, ближе к центру.
Похлопал боярышню по плечу.
— И это ещё не всё.
Показал Рослевалде свёрток с покупками.
Сказал:
— Здесь у меня пустые склянки. К вечеру в девятнадцати из них должна быть кровь Силаевых. Поняла меня?
— Кровь? — переспросила Росля. — Зачем?
— Затем, — сказал я. — Чтобы провернуть нашу затею. Подробности тебе знать ни к чему. Делай, как я говорю, и всё у нас получится. Раздобудь кровь Силаевых. И без обмана! Ваши деревья предков должны будут её опознать.
Боярышня хмыкнула и спросила:
— Где ж я её возьму?
— Это уже твоя проблема. Можешь сцедить из себя. Девятнадцать маленьких пузырьков — это немного: не умрёшь. А можешь вскрыть вены родственницам. Выбор за тобой, Росля. Мне без разницы, откуда ты возьмёшь кровь — лишь бы твои предки признали, что та принадлежала Силаевым. Понимаешь?
Вместо ответа боярышня шмыгнула носом.
— Но только помни: сделать это нужно обязательно, — сказал я. — И в срок. До заката солнца ваша кровь должна быть у меня. Уяснила? От этого зависит судьба твоей мамы.
До вечера мне скучать не пришлось. В быстром темпе пообедал в компании молчаливой Кишины и боярышень. И едва Рослевалда покончила с писаниной, отправился колесить по боярским кварталам — развозить «вызовы» адресатам.
Делал это, примерно как и в прошлый раз. Подъезжал к нужным воротам, прибивал гвоздём к доскам лист с посланием. Взял на себя большую часть работы по доставке. Росле выделил только восемь адресов. Боярышне ещё предстояло дотемна разобраться со склянками.
Под раздачу в этот раз попали семь нейтральных к Силаевым боярских родов — не стал даже запоминать фамилии счастливчиков. Их квадраты располагались между территориями Сомовых и Силаевых. Потому их и выбрал: меньше придётся завтра ночью от одного к другому бегать.
Лишь пожал плечами в ответ на слова Рослевалды о том, что отобранные мной в качестве доноров территорий роды обидятся и разозлятся. Какое мне дело до их обид? Пусть с ними потом разбираются Силаевы. Как и со своими новыми кварталами. Мне нужно всего лишь выполнить данное Мышке обещание.
Росля осталась ночевать в комнате младшей сестры. Заглянул к ним вечером, усыпил обеих. На случай если кто-то из боярышень решит проведать меня ночью. Так же поступил и с Кишиной — кто знает, что той придёт в голову. Не желал, чтобы Силаевы узнали ни о моей ночной прогулке, ни и о моих возможностях.
Одно дело — подозрения Рослевалды. Они так и останутся лишь подозрениями, если кто-либо не докажет тот факт, что я покидал ночью комнату. Любой боярыне покажется слишком фантастичным предположение, что я за ночь совершил девятнадцать успешных нападений на фамильные квадраты.
Мне геройская слава не нужна: плавали — знаем. Объясняй потом, как именно ты совершил свои подвиги. Если люди чего-то не понимают, они лишь сперва этим восхищаются. Потом начинают этого бояться. Ну а там, глядишь, и очищающее пламя костра на горизонте замаячит.
Жариться живьём — то ещё удовольствие.
Зная о таких последствиях, никакой геройской славы не захочется. В геройских делах важно не оставлять свидетелей. Либо резать тем глотки, либо морочить головы.
Иначе глазом не успеешь моргнуть, как тебя объявят воплощением зла — тогда останется или идти на костёр, или вновь надевать личину тёмного властелина.
Часть склянок с кровью я рассовал по карманам. Остальные уложил в маленький рюкзак, что позаимствовал у Мышки: решил, что лучше возьму его, чем потащу с собой сумку. Постоял у окна, любуясь на закат, «обнаружением жизни» исследовал пространство за окном.
Едва только солнце спряталось за каменными зубцами стены квадрата, я бросил на дверь комнаты запирающее плетение. Скастовал «отвод глаз». Дождался, пока патрулировавшие квартал слуги-воительницы зайдут за угол дома, нацепил Мышкин рюкзак и спрыгнул на грядку под окном.
Пришло время рубить деревья.