Новая раса (том 1)

Найдёнова Липа

Так, продолжим разбор «полётов». Точнее, моего перелёта в другой мир.

Не так давно моя семья состояла из одной лишь Наташки — такой же, как и я, детдомовки, единственной подруги и названной сестры в одном флаконе. Она, пожалуй, единственная, по ком я скучаю на Земле. В её жизни тоже сейчас происходят большие перемены (организованные не без помощи моих новых знакомых). Перемены, надеюсь, приятные. Теперь же народная королева-освободительница в моём лице обзавелась десятками преданных друзей, сотнями хороших знакомых и тысячами просто уважающих разумных существ (не употребляю тут слово «людей», потому как, помимо них в этом списке присутствуют лица и морды иных рас). Но, самое главное, я нашла родную кровь — своего НАСТОЯЩЕГО отца! И ещё одно самое главное — обрела ЛЮБОВЬ в лице парня по имени Мидо — красивого, доброго, честного, сильного и молодого.

Моё Величество — с ума сойти!

Нет, когда затевала революцию, то совершенно не жаждала монаршей власти. Я просто восстала против беззакония, скотского отношения к людям, пыталась добиться справедливости… Как ни странно, затея удалась. Ну а, в благодарность за это, крестьяне усадили мой зад на трон и принудили самопровозгласиться «анпиратицей»!

Увы, как писал старик Шекспир: «Не всё спокойно в датском королевстве».

Конечно, я не питаю иллюзий, что с захватом столицы Вивьера, сразу же наступит всеобщее счастье. Согнать прежнего короля с престола и самой взгромоздиться на золочёный стул с витиеватыми украшениями — это лишь полдела. Ещё надлежит удержать власть. Причём не силой, а грамотным руководством. И, чую, задачка не разочаровать поверивший в меня люд будет посложнее, нежели призвать их под ружьё.

Положим, додавить с помощью ополченцев разрозненные, но по-прежнему яростно огрызающиеся отряды сподвижников Констафа, сумеем. Потом следует распустить мужиков к жёнам и детям. Пусть занимаются более привычными профессиями.

Но вот как бороться со «свиньёй», подложенной нам прежним властителем? С тысячами отморозками, намеренно выпущенных на волю? Констаф будто заранее предчувствовал свой печальный исход и специально накопил в тюремных застенках столько отребья, не предавал их казни. Как мне победить не на шутку разгулявшийся бандитизм? Грабежи, убийства, насилие, воровство процветают, как никогда.

Плюс десятки ежедневных пожаров, вспыхивающие тут и там — тоже, подозреваю, отнюдь не из-за неосторожного обращения с огнём.

Да ещё участившиеся случаи нападения виверн, гигантских жаб, ядовитых змей и прочих мерзких рептилий. Мёдом им тут намазано что ли? Старожилы не припоминают, чтобы раньше творилось что-то подобное. Странно, загадочно и подозрительно всё это.

Но я справлюсь! Обязательно! И прослыву в памяти потомков не только Первой или Освободительницей, а и Мудрой!

— Ну, так, что будем делать, Ваше Величество? — вывел меня из задумчивости маркиз Нэллис, согласившийся возглавить наспех организованную жандармерию.

Маркиз — один из немногих дворян, которые без колебаний, перешли на сторону бедняков. При Констафе Нэллис занимал пост начальника тайной канцелярии, но никаких предубеждений, касающихся ведения им двойной игры, у меня не возникает. Почему?

Во-первых, он добросовестно и умело выполняет возложенные на него обязанности. За несколько дней (точнее суток, ибо это человек со «стальным стрежнем» внутри, порою кажется, не ведает усталости, и работает даже ночами), по «горячим» следам, раскрыл четыре десятка дел и переловил около сотни злодеев. Ещё большее количество преступлений удалось предотвратить благодаря мерам предосторожности, своевременно предпринятым по его ценным указаниям.

А во-вторых, потому что при прежнем короле этот суровый мужчина с цепкими глазами, служил в вышеупомянутой должности давно, но в момент изгнания супостата был закован в колодки и висел на цепях и крюках на самом нижнем и сыром этаже арестантского подземелья. Некогда крепкого мужчину средних лет, превратившегося в дряхлого седовласого старца, долго и жестоко пытали, морили голодом, холодом и калёным железом. Веки его были срезаны, ноздри разорваны, все без исключения пальцы на руках отрублены, по всему телу виднелись уродливые следы неподдающихся счёту увечий. Нэллис не реагировал на внешние раздражители, дышал так слабо и редко, да вдобавок был настолько окоченелым, что мы поначалу решили, будто бедняга помер. Никогда не забуду его остекленевший взгляд.

Однако, когда страдальца спустили вниз, и по традиции, как всем мёртвым, накрыли лицо тканью, из-под неё неожиданно раздался гневный крик, едва не отправивший на тот свет товарищей, державших носилки с «трупом»:

— Эй! Погодите меня хоронить! Не сдохну, пока кое-кому не отомщу!

И было в том голосе что-то такое, отчего, как пишут в книгах, кровь в жилах стынет.

Причин, заставляющих его терпеть мучения и цепляться за жизнь, узник не называл. Равно как умалчивал, чем конкретно провинился перед свергнутым тираном. Скупо проронил что-то про личные счёты и всё. Однако информацию о том, кто он есть на самом деле, и кем был до заключения, не таил. А когда ему поведали о сложившемся в государстве положении, сразу же предложил свою квалифицированную помощь.

Вскоре выяснилось, что советник Острад знал Нэллиса ещё по прошлой жизни, характеризовал его только с положительной стороны и даже настойчиво рекомендовал назначить оного капитан-командором местной военизированной полиции. Естественно, после резюме от великого прорицателя, только полная дура отказалась бы от столь ценного кадра…

— Как поступить, ваше высокородие, пока не знаю. — Однако публичная казнь схваченных преступников — это полная ерунда, которая вряд ли поможет делу. И уж тем более я категорически против привлечения к данному процессу Ту Синха со степняками, — покачала я головой, пояснив: — Как минимум, это безнравственно. Кроме того, сильно сомневаюсь, что оставшиеся на воле злодеи, сразу же прекратят вершить плохие дела и превратятся в праведников, едва прослышат, как их менее удачливые товарищи заживо зажарились в драконьем пламени или попали на обеденный стол к оркам.

— Позвольте с вами не согласиться, Ваше Величество, — возразил Нэллис, — Да, закоренелых негодяев это не сломит, но остальных, коих большинство, непременно заставит задуматься, прежде чем рискнуть отправиться на следующее дело.

— Возможно. Но вы, сударь, не учитываете ещё одну немаловажную деталь. Ведь как ни запрещай, но на площадь всё равно проникнут вездесущие любопытные дети. А им глазеть на подобное зрелище уж точно не рекомендуется, — продолжала я гнуть свою линию. — На глазах ребятни, и без того пролито уже достаточно крови. Так что, нет, капитан-командор, нет и ещё раз нет! Запугиванием мы однозначно ничего не добьёмся. Бандиты только озлобятся и станут осторожнее. И вы не правы: судя по рожам повторно брошенного за решётку контингента, там все, без исключения, закоренелые убийцы и воры. Это настолько алчные мерзавцы, что готовы мать родную продать за медяк. Грабить и убивать эти негодяи перестанут лишь тогда, когда окажутся в могиле.

— Тогда давайте хотя бы устроим показательные пытки? Без летального исхода.

— Вы совсем спятили, Нэллис?! Я, до сих пор себя корю, что позволила тайно прибегать к крайним мерам допроса, в отношении некоторых подонков, а вы предлагаете всю эту дикость вытащить на всеобщее обозрение!

— Эх, моя королева, всё-таки вы слишком добры, — покачал головой капитан-командор, зачем-то присовокупив: — Даже для простолюдинки.

И хоть из уст собеседника это прозвучало как укор, я посчитала упрёк за комплимент. Не люблю насилие. Особенно неоправданное. Убивать на войне в бою, — это одно, но в мирном городе нужно стремиться решать проблемы цивилизованными способами.

— Зато вы, маркиз, наоборот, чрезмерно жестоки! Между прочим, надсмотрщики на вас жалуются. Поговаривают, что вы готовы разорвать на куски любого заключённого. Даже пойманных за малейшую провинность бедняг лупите до потери чувств. Сетуют на то, что частенько, после общения с вами, избитые узники частенько больше не приходят в себя и их приходится оттаскивать на кладбище, — парировала я строгим голосом. — Потрудитесь объяснить, как это следует понимать? Мне рекомендовали вас исключительно как человека, разумного, талантливого и справедливого. Но пока, увы, вижу перед собой лишь мстительного субъекта, дорвавшегося до высокого чина и пользующегося служебным положением, ради сведения личных счётов с давними обидчиками. Может, как вы выразились, я и чересчур добра, но долго смотреть сквозь пальцы на такое безобразие не намерена! Замордованные вами подлецы, конечно же, заслуживали наказания, но не у всех же степень вины была смертельной?

— У ВСЕХ!!! Эти твари, все без исключения заслуживают самой жестокой кары! Будь моя воля, некоторых из них я бы воскресил и убил дважды! — прорычал мужчина в шрамах, заставив меня невольно поёжиться.

— Ну, знаете, это уже слишком, — возмутилась я. — Или объясните, наконец, почему вы так считаете…

— Не могу!

— Что ж, воля ваша. Но в таком случае я вынуждена буду сместить вас с поста капитан-командора! — пригрозила я.

— Делайте, как посчитаете правильным, — обречённо опустил голову собеседник.

Нет, это не выход. Срочно нужно найти с ним общий язык, вникнуть в его проблему, понять, что за горе его гложет, что за сила им движет. Терять такого ценного сотрудника совершенно не хочется. Особенно сейчас.

— Нэллис, ну, прошу вас, поведайте, что превращает вас в зверя? — уже с нежностью обратилась я человеку без век. — Ведь не за свой же обезображенный внешний вид вершите возмездие?

— Нет, не за него, Ваше Величество!

— Я хорошо помню о данном обещании. При первой же возможности закажу для вас полный курс регенерации у светлых магов.

— Вы очень добры, моя королева, — повторился подданный с лёгким поклоном. — Однако на самом деле это не так срочно. Я уже практически свыкся. Гораздо важнее раны сердечные, но, к сожалению, никакой эльф такое не исцелит.

— А я? Может быть, я сумею помочь, Нэллис? Хватит уже таить в себе боль. Поделитесь ею с другими и увидите, — вам обязательно станет легче!

Сначала побагровевший, а затем побледневший «живой труп» тяжело взглянул из-под обезображенного лба, затем обратился ко мне, пренебрегая правилами этикета:

— Девочка, а ты уверена, что готова разделить со мной мою боль?

«Жуть какая. Теперь уж точно не уверена», — испуганно подумала я про себя, но закусив губу, чтобы не брякнуть вслух какую-нибудь глупость, дав тем самым повод решившемуся на откровение милорду передумать, кивнула.

Не мастак Нэллис излагать длинные и красочные истории. Но даже краткое сбивчивое повествование о своей горькой судьбе, в котором рассказчик намеренно опускал чудовищные подробности, прибавил мне седины в волосах и заставил по-иному взглянуть на его поступки.

Первая часть жизни этого человека напоминала красивую добрую сказку.

Молодой, богатый, талантливый и довольно-таки симпатичный граф казался баловнем судьбы.

Несмотря на юный возраст, его уважали соседи по иерархической лестнице. Ведь он не прокутил, как многие, отцовское наследство, а приумножил его. Удивительно, но за что бы тот ни брался, любые начинания приносили доход и славу.

К нему был благосклонен король за верную службу и непоказное проявление патриотизма и очень скоро пожаловал ему титул маркиза.

Нэллис пользовался успехом у дам, как чуткий, пылкий и ни капли не эгоистичный любовник. Ну и как завидный жених, а в перспективе — хороший муж.

Вассалы также обожали своего сюзерена за то, что тот не душил их налогами, гнобил в меру, всячески поощрял старания и вообще общался с челядью не свысока, плюя через губу, а практически на равных.

Через какое-то время, как и полагается, Нэллис выбрал себе суженую. Да не абы какую, а саму княжну Эйфориду! На зависть всей не остепенившейся мужской половине человечества (и, поговаривают, даже какой-то части эльфийского) покорил сердце знаменитой писаной красавицы, к тому же с наследством немалым!

Граф, то есть уже маркиз, привёз невесту из соседней страны, что, несомненно, благоприятным образом повлияло на добрососедские отношения Баркландии и Вивьера. Супруга вскоре родила ему чудесную малышку. В общем, так бы семейство жило и не тужило до счастливого конца, кабы однажды, возвращавшемуся с охоты Констафу не взбрендило нагрянуть к любимчику-маркизу в гости.

В принципе ничего экстраординарного в том поступке не было. Подобное случалось уже не впервой, и радушный Нэллис, зная пристрастия монарха, организовал встречу на должном уровне.

Однако, то ли венценосец перепил до такой скотской степени, что начал бессовестно охотиться на «жаркую чужестраночку», а хозяину дома сильно не понравилось, что правитель Вивьера суёт руки туда, куда ему не положено; то ли какой-то злой язык нашептал Констафу, будто почти князь (а по законам Баркландии, через одиннадцать лет после заключения брачных уз с Эйфоридой, Нэллис мог претендовать и на наследование княжеского титула), давно уже обогнавший монарха по богатству, мечтает о смене власти в стране: то ли ещё что-то послужило причиной всплеска королевского негодования. Но уже следующим утром маркиза объявили государственным преступником, заковали в кандалы и бросили в темницу, а его имение отошло во владение сидящей на троне династии.

К сожалению, к этому моменту Констаф окончательно разругался с Генургом Пятым и родичи Эйфориды не смогли помочь мужу княжны. И потому данный инцидент послужил трагическим переходом ко второй страшной части, когда добрая сказка превращается в фильм ужасов.

Опального дворянина били, пытали, пытали, били, снова пытали и опять били. До тех пор, покуда он не переставал подавать признаки жизни. Потом давали немного отлежаться и возобновляли процедуры. Нэллис потерял счёт времени и не ведал, сколько минуло с даты ареста: один месяц, два дня, пять лет или целая вечность. Но зато он точно знал, что жене и дочке удалось спастись от гнева монарха. В последний миг они укрылись в тайной нише стены, а затем покинули дом через подземный ход.

А ещё Констаф так и не смог конфисковать двадцать два сундука, набитых золотом и драгоценностями, хранящихся в гномьем банке — у коротышек своя политика. Оттого и бесился! Самому Нэллису те богатства, скорее всего, уже не пригодятся, а вот красавице Эйфориде и малышке понадобятся. А по сему, он ни под какими пытками не перепишет ни на кого доверенность.

Так и тянулись бесконечно долгие и бесконечно однообразные часы, дни, годы …

Надежд на спасение не было абсолютно никаких. Какая внутренняя сила не давала маркизу сдохнуть или сойти с ума, он и сам не понимал. Скорее всего, искорка приятных воспоминаний о близких ему людях. И ещё, пожалуй, вера. Как же без неё? Вера в благополучное будущее своей семьи. Воспоминания и вера — это то немногое, что у него осталось, то, что никто не силах был у него отнять. И этой малости Нэллису было вполне достаточно, чтобы хранить душевное равновесие и справляться с любыми физическими муками.

Но однажды его дежурный мучитель осклабился и заявил:

— Ну, всё, упрямец, сегодня ты, наконец, вернёшь королю награбленное! Опробую на тебе новый метод. Будет одновременно очень больно и очень приятно!

Узник презрительно скривился, мол, не первый раз уже подобные хвастливые заявления слышит.

— Поясню: больно тебе, а приятно — мне.

Нэллис и на сей раз не удосужился ответить этой опостылевшей роже.

— Да нет, ты снова не понял, болван. Боль твоя будет не физической, — живодёр как-то по-особому гадко хмыкнул и подал условный знак помощнику, наблюдающему за дверью. Тот с готовностью залязгал железными засовами и втолкнул в камеру связанную заплаканную женщину в разодранном платье и туго связанными за спиной руками.

— Глядите, милорд, кого мы вам привели прямо из тёплой королевской опочивальни. Новую игрушку его величества! Игрушку-потаскушку, хе-хе, — мерзко хихикнул тюремщик представив несчастную. Затем добавил в голос извиняющихся ноток. — Правда, бракованная попалась, слишком быстро сломалась. С неженками это частенько. Но ничего, мы ведь не привередливые, нам позабавиться, и такая сойдёт, верно?

Подвешенный на крюках Нэллис нахмурился и безучастно посмотрел на провинившуюся девицу… а потом вдруг бешено задёргался, загромыхал цепями:

— Эйфорида!