Новые марсианские хроники

Алексей Калугин Колдун

Взвод попал под массированный обстрел вражеской артиллерии, когда, казалось, ничто не предвещало беды.

Колдун стоял по щиколотку в жидкой грязи, заполнявшей дно ирригационного рва и, прижав локтем приклад автомата, пытался прикурить. Задача была непростая,— ветер продувал ров, как аэродинамическую трубу. Колдун старался прикрыть ладонью трепещущий язычок пламени зажигалки, но огонёк гас прежде, чем он успевал поднести его к сигарете.

— Бросай курить, Колдун…

Шедший следом за Колдуном рядовой Оглин встал к ветру спиной, давая приятелю возможность спокойно прикурить.

И в этот момент на позициях траггов отрывисто рявкнула гаубица. Снаряд разорвался на краю рва, метрах в двадцати от того места, где остановились Оглин и Колдун. Осколком, вошедшим точно под срез шлема, Оглину снесло половину черепа. Тёплые брызги крови хлестнули Колдуна по лицу. А Оглин ещё какое-то время стоял и смотрел на него мёртвыми глазами, в которых уже не было ничего — ни усталости, ни боли, ни сожаления.

Ночью небо на Марсе никогда не бывает абсолютно чёрным. Во тьме, накрывающей марсианскую пустыню ночью, всегда присутствуют едва уловимые оттенки багрового цвета. А в те часы, когда над горизонтом поднимается Фобос, небо делается похожим на засохшую лужу крови.

Прежде чем снаряды обрушились на взвод сержанта Вирана, небо Марса расцвело сполохами жёлто-зелёных огней, а воздух наполнился пронзительным воем, словно множество бэнш слетелись в одно место, чтобы возвестить о гибели людей. Снаряды, что использовали во время ночных обстрелов трагги, в полёте трассировали и издавали жуткие воющие звуки, от которых закладывало уши и кровь, казалось, закипала в жилах. Полковые химики утверждали, что это было связано с особенностью состава взрывчатой смеси, используемой в снарядах. Но те, кому хотя бы раз довелось побывать под ночным обстрелом, сходились во мнении, что таким образом трагги пытались оказывать на противника психологическое давление,— днём ведь они никогда не использовали «бэнш».

Трагги били по рву прямой наводкой, так, словно точно знали, где залёг третий взвод разведроты землян. Сержант Виран даже не пытался отдавать приказы — в диком грохоте и вое их всё равно бы никто не услышал. Теперь каждый сам должен был думать о спасении. Хотя, о каком спасении могла идти речь,— выжить в мясорубке, в которую за считанные секунды превратился ирригационный ров, казавшийся до этого надёжным укрытием, было невозможно.

Колдун упал на грудь рядом с рядовым Оглином и, ткнувшись лицом в жидкую грязь, уже в который раз подумал, о том, что трудно придумать что-либо более глупое, чем ирригационный ров на Марсе.

Человеческая психика порою выкидывает удивительные фокусы. Вот и сейчас, лёжа на дне ирригационного рва, Колдун слышал не звуки рвущихся снарядов, а то, как шлёпаются рядом с ним в жидкую грязь осколки, один из которых в конце концов должен был убить его, и то, как шипят в воде кусочки раскалённого докрасна металла.

Пара осколков щёлкнули по бронекирасе на спине Колдуна,— недостаточно крупные, чтобы пробить металлокерамический щит,— почти эфемерную перегородку, отделяющую слабое человеческое тело от смерти, со свистом рассекающей воздух.

И ещё он слышал крики… Или ему только казалось, что он слышит отчаянные голоса своих товарищей по взводу?

— Колдун!.. Где ты, Колдун!..

— Помоги, Колдун!..

— Да сделай же хоть что-нибудь, Колдун!..

Колдуном он стал, оказавшись на Марсе. А прежде его звали Олег Николаевич Неверов. Когда трагги высадили десант на Марс и Межгосударственный совет Земли выступил с заявлением о начале войны с инопланетными захватчиками, он вместе с сотнями таких же молодых парней, знавших о войне только из книг и видеофильмов, побежал на мобилизационный пункт. Все они тогда, в первые дни конфликта, были уверены, что война продлится всего несколько дней. Ну, самое большее, пару недель. Этого срока, по оценкам доморощенных экспертов, было достаточно для того, чтобы лихо, в стиле старых добрых фантастических фильмов расправиться с космическими агрессорами и с гордостью победителей вернуться домой, где героев с нетерпением будут ждать млеющие от восторга подруги. Естественно, никому не хотелось упускать такой возможности,— война с инопланетянами, это будет почище летнего лагеря в первобытных джунглях на Борнео.

Однако большинство парней, явившихся по зову совести на мобилизационные пункты, получали назначение в части тылового обеспечения, расположенные на Луне и орбитальных станциях. Те, кто попадали в подразделения, базирующиеся на Фобосе и Деймосе, считали, что им уже повезло,— до района боевых действий было, можно сказать, рукой подать. И только считанные единицы направлялись в действующую армию. Поэтому Олег сначала даже не понял, что произошло, когда в руках у него оказалось приписное свидетельство, в соответствии с которым он поступал в распоряжение командира четвертой разведроты мобильной пехоты, принимающей непосредственное участие в боевых действиях на поверхности Марса. Решающую роль в этом сыграло то, что пару лет назад Олег ради спортивного интереса прошёл курс выживания в экстремальных условиях, по окончании которого заработал двадцать пять призовых баллов,— для новичка фантастический результат,— и получил специальность фельдшера с правом работать в полевых условиях. Вот так обычно всё и происходит в жизни,— ты сам даже не думаешь, чем обернётся тот или иной твой поступок, а на нитке судьбы уже завязывается узелок, который в нужный момент непременно зацепится за заусенец на ногте старой мойры.

Узнав, что до отправки в действующую армию нужно ещё пройти месячный курс общевойсковой подготовки, Олег приуныл,— война с траггами могла закончится прежде, чем он успеет принять участие хотя бы в одном сражении. Но, вопреки восторженным ожиданиям патриотов и бодрым заверениям Объединённого Генштаба Земли, война на Марсе приняла затяжной позиционный характер. Так что спустя означенный месяц Олег Неверов с группой счастливых новобранцев высадился на Марсе.

И в тот же день всех их раскидали по разным подразделениям — кого в штаб, кого на передовую.

Армейская казарма оказалась новым миром, не похожим ни на что другое, с чем прежде приходилось сталкиваться Олегу. Здесь царили свои порядки и законы, которые далеко не всегда совпадали с правилами общевойскового устава. Единственный новобранец в роте, Олег чувствовал себя пацаном среди ветеранов, которым уже не раз доводилось побывать под обстрелом. Рядом не было знакомых, которые могли бы подтвердить, что Олег Неверов действительно хороший парень, поэтому самоутверждаться и завоёвывать авторитет среди новых товарищей приходилось самому.

Собственно, никто в роте не имел ничего против новичка — на него просто не обращали внимания до тех пор, пока он не был нужен. Во время боевых рейдов или тренировок Олег действовал вместе со всеми, но в казарме он неизменно оказывался один, в стороне от всех, окружённый странной, пугающей его пустотой.

Сломать барьер отчуждения помог случай. Ещё в школе Олег увлёкся искусством фокуса. Не теми новомодными иллюзионными шоу, для постановки которых требуется невероятно сложное и невообразимо дорогое техническое оснащение, а на первый взгляд совершенно элементарными приёмами, что, будучи доведёнными до виртуозного автоматизма, способны заставить зрителей поверить в то, что артист на самом деле способен творить чудеса. Конечно, свободный полёт под куполом театра или прогулка по языкам пламени выглядит куда более эффектно, чем исчезающая между пальцев монетка. Но, глядя на яркий постановочный трюк, искушённый зритель, конечно же, понимает, что здесь не обошлось без долгой подготовительной работы и сотни ассистентов, задействованных в представлении. Он не столько ощущает прикосновение к чему-то чудесному и почти непостижимому, сколько пытается угадать, где именно спрятана сложная система зеркал, которая помогает трюкачу оставаться живым после того, как его распиливают на четыре части. Когда же человек видит, как меж пальцев фокусника исчезает монета, которую он сам же ему вручил, или карта совершенно непостижимым образом меняет масть, он не может понять, каким образом это происходит, потому что маг не пользовался ничем, кроме своих рук с закатанными по локоть рукавами. Как можно понять то, чему невозможно найти объяснение? Человек не желает самому себе признаться в том, что его ловко обманули, а потому предпочитает верить в то, что сверхъестественное порою всё же может имеет место в жизни. Подлинное чудо — это обман, который происходит в пяти сантиметрах от кончика носа наблюдателя, в тот неизмеримо короткий отрезок времени, когда он на мгновение смыкает ресницы.

То, что умел Олег, было неплохо только для любителя. Но, к удивлению самого артиста, простейшие трюки с исчезающим карандашом, с фотографией, порванной надвое и вдруг оказавшейся целой, или с бумажным цветком, внезапно сгорающим во вспышке ослепительно яркого пламени,— описание их можно найти в любом пособии для начинающих престидижитаторов,— приводившие некогда в восторг его одноклассников, пришлись по вкусу и сослуживцам. Возможно, потому что в окопах развлечения по большей части всё одни и те же. Или, может быть, солдатам хотелось хотя бы ненадолго забыть о том, почему они здесь, и вновь почувствовать себя мальчишками, готовыми разевать от восхищения рты, наблюдая за манипуляциями ловкого фокусника, которого пока ещё никому не удавалось поймать с картой, спрятанной в рукаве. Как бы там ни было, продемонстрировав однажды свой талант, Неверов вскоре стал любимцем всей роты. А после того как Длинный Баррет в шестой раз попытавшись засечь тот момент, когда яйцо, что сжимал в кулаке Олег, оказывалось у него в кармане брюк, и вновь потерпев неудачу, дружески хлопнул фокусника по плечу и сказал: «Да ты, парень, настоящий колдун»,— к Неверову навсегда пристало это прозвище.

Радуясь успеху, Колдун не собирался останавливаться на достигнутом. Отправляя домой видеописьмо, он попросил родителей переслать ему весь магический инвентарь и книги, по которым он когда-то изучал мастерство иллюзиониста,— аккуратно упакованные в коробку, они вот уже несколько лет пылились на полке в чулане их дома. В ожидании посылки Олег каждую свободную минуту тренировал пальцы, а получив её, поверг всех в изумление внезапно открывшейся у него способностью читать мысли.

Как-то раз, когда, возвращаясь после ночного рейда с территории, занятой траггами, взвод уже на рассвете угодил на своё же минное поле и рядового Гесса в клочья разнесло противопехотной миной, младший сержант Молинари, замерший с поднятой левой ногой, которую он теперь не решался опустить на землю, посмотрел на стоявшего рядом с ним Колдуна и, оскалившись, точно взалкавший крови вампир, прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Ну что, Колдун, что теперь делать будем? Может быть, прочитаешь какое-нибудь заклинание? Если что и может нас сейчас спасти, так только чудо…

Колдун на мгновение прикусил нижнюю губу, а затем уверенно шагнул вперёд.

— Стой! — Крикнул вслед ему лейтенант Маневич, командовавший взводом до того, как его место занял сержант Виран.

Но Колдун продолжал идти вперёд, словно и не слышал окрик командира.

— За ним! След в след! — быстро приказал остальным лейтенант.

Колдун и сам не мог объяснить, с чего вдруг у него появилась уверенность в том, что он сумеет вывести взвод с минного поля. Как и все остальные, Колдун понимал, что с минуты на минуту трагги накроют их миномётным огнём. Но, в отличие от Колдуна, другие не видели той надежды, что всего на мгновение блеснула в глазах Молинари, когда он, как бы в шутку, обратился к Колдуну за помощью.

После этого случая в роте на Колдуна стали посматривать как-то по особому. Не то чтобы все сразу вдруг уверовали в его чудодейственные способности, но, нет-нет, да и обратится кто-нибудь к Колдуну с вопросом вроде:

— Эй, Колдун, чем завтра рейд закончится?

А Колдун, усмехнувшись, глянет на багровое небо Марса, придаст лицу выражение глубокомысленной задумчивости, а затем возьмёт да подкинет ногтем монету, которая, долетев до верхней точки своей траектории, вдруг растворится в воздухе.

— Всё будет нормально,— спокойно ответит Колдун солдату.

А тот облегчённо вздохнёт и пойдёт рассказать приятелям о том, что Колдун обещал назавтра удачный день.

Ещё раз бойцы третьего взвода имели возможность убедиться, что в фокусах Колдуна присутствовало нечто большее, чем простая ловкость рук, когда рота ввязалась в бой на территории противника. Штурм позиций траггов, предпринятый по приказу командования, захлебнулся после первых же десяти минут боя. Поспешное отступление землян едва не переросло в паническое бегство. Разведрота удерживала траггов до прибытия вертолётов эвакуационной группы.

В том бою осколок снаряда пробил щиток на спине лейтенанта Маневича. Колдун подбежал к упавшему навзничь лейтенанту и принялся снимать с него бронекирасу, чтобы попытаться остановить кровотечение.

— Что с лейтенантом? — спросил оказавшийся рядом сержант Виран.

— Пока не знаю,— ответил Колдун.— Помоги снять кирасу…

Лейтенант был без сознания. Вдвоём Колдун и Виран стянули с него бронекирасу. Майка, надетая под кирасой, была насквозь пропитана кровью. Алая кровь вытекала из широкой рваной раны на пояснице лейтенанта пульсирующими толчками, и её было так много, что сомнений быть не могло: у лейтенанта разорвана почка. Колдун выдернул из ранца чистое полотенце, сложил его в несколько раз, прижал к ране на спине лейтенанта и наложил сверху плотную давящую повязку. Это было всё, что он мог сделать в условиях, когда вокруг рвались снаряды, а воздух со свистом рассекали пули траггов, которые, казалось, вели обстрел одновременно со всех сторон.

— Ну?..— Посмотрел Виран на Колдуна.

— Принимай командование взводом, сержант,— ответил тот.— Лейтенант, можно сказать, уже покойник. Если в ближайшие пять-десять минут не прибудут вертолёты эвакуационной команды…

Он не закончил начатую фразу,— оба они одновременно услышали слабый, но вполне отчётливый стрёкот летящих вертолётов.

— Колдун…— Лейтенант пришёл в себя и смотрел на солдата широко раскрытыми, полными боли и какой-то совершенно непередаваемой предсмертной печали глазами.— Что со мной, Колдун?..

— Всё будет в порядке, лейтенант,— попытался успокоить его Колдун.— Вертолёты эвакуационной команды уже на подлёте…

— Эвакуационная команда? — Лейтенант посмотрел на Колдуна, а затем на Вирана так, словно подозревал их в том, что они замыслили убить его.— Мы разве не победили?

— Нет,— сержант устало качнул головой, но всё же нашёл в себе силы ободряюще улыбнулся смертельно раненому командиру: — У нас ещё будет шанс свести с траггами счёты, лейтенант.

— К чёрту! — Лейтенант рывком поднялся на ноги, схватил валявшийся на земле автомат и передёрнул затвор.— Никто не уйдёт отсюда, пока мы не убьём последнего трагга!..

В майке, мокрой от крови, с автоматом наперевес, матерясь на чём свет стоит, лейтенант Маневич побежал по направлению к окопам, в которых засели трагги.

Колдун и Виран догнали лейтенанта и вдвоём с трудом повалили его на землю. Лейтенант ещё пытался сопротивляться, но к тому времени, когда вертолёты эвакуационной команды опустились на землю и в них начали загружать раненых, Маневич затих и только едва слышно бормотал что-то сквозь бред.

Уже после возвращения в расположение части, приняв душ и переодевшись, сержант Виран рассказывал своим приятелям, что никогда прежде не видел, чтобы человек с проникающим ранением брюшной полости, потерявший больше половины всей крови, мог подняться на ноги, да ещё и драться с таким ожесточением, что двое здоровых мужиков с трудом с ним справились.

И всё это произошло после того, как Колдун наложил на него свою руку,— добавлял он, многозначительно подняв указательный палец. И после небольшой паузы: — Я не берусь утверждать, что Колдун действительно способен творить чудеса. Но, скажу вам честно, парни, нам здорово повезло, что он оказался в нашем взводе. Рота в этом бою только убитыми потеряла треть личного состава. А у нас во взводе — только лейтенант Маневич, да ещё двоих слегка зацепило.

Слушая сержанта Вирана, остальные согласно кивали. Да и не один Виран видел, как вскочил на ноги и снова ринулся в бой смертельно раненый командир, умерший в вертолёте эвакуационной команды, не долетев до госпиталя.

Колдун стал талисманом третьего взвода, гарантирующим удачу в бою. Со временем во взводе установилась традиция — перед выходом на задание Колдун клал передний щиток своей бронекирасы на табурет, а каждый солдат взвода, включая и нового командира, проходя мимо, непременно касался его кончиками пальцев левой руки. Исполняя этот ритуал, никто, скорее всего, не верил всерьёз в то, что прикосновение к холодной помятой металлокерамике бронекирасы Колдуна может спасти ему жизнь. Но в бою каждый солдат готов свято уверовать в любую чертовщину, если только она была на его стороне.

Что было истиной причиной тому — присутствие Колдуна или же просто удача,— но только взводу под командованием сержанта Вирана постоянно везло. Везло самым фантастическим образом. До тех пор, пока они не забрались в это чёртов ирригационный ров.

Задача, поставленная перед взводом, казалась невероятной простой. Всего-то и нужно было, что под прикрытием ночи добраться до ирригационного рва, проходящего метрах в трёхстах от оборонительного рубежа землян. Затем, спустившись в ров, солдаты должны были максимально близко подобраться к позициям траггов, установить пусковые кассеты с сигнальными ракетами, служившими ориентиром для наведения орудий во время артобстрела, и так же тихо и незаметно вернуться назад.

Никому не было известно, кто отрыл этот ров и откуда бралась вода, заполнявшая его слоем в пять-шесть сантиметров. Но сам по себе факт существования ирригационного рва на Марсе, где вода была слишком дорога для того, чтобы просто так сливать её в водоотвод, казался настолько противоречащим элементарному здравому смыслу, что в душе у Колдуна зародилось неосознанное беспокойство, а может быть, и предчувствие чего-то недоброго, едва он ступил в жидкую грязь на дне рва.

Сержант Виран только усмехнулся, когда Колдун поделился с ним своими опасениями.

— Брось, Колдун, всё будет нормально. Дело-то плёвое,— быстренько сбегаем туда-обратно и через пару часов будем в казарме чай с лимоном пить.

Всё шло гладко до тех пор, пока со стороны окопов траггов не взлетела зелёная ракета и по тому месту, где находился взвод, не начала бить прямой наводкой вражеская артиллерия. Что это было — трагическая случайность, фатальное невезение или же траггам каким-то образом стало известно о приближении противника,— теперь уже не имело значения. В одно мгновение ирригационный ров превратился в преддверие Ада. Сине-зелёные трассы завывающих на сотни голосов бэнш исполосовали ночное небо, превратив его в дикую сюрреалистическую картину. Казалось, не осталось ни пяди земли, на которую не упал бы осколок снаряда, а воздух был пропитан смертью, точно губка влагой.

Растерянность и замешательство первой минуты прошли, и Колдун, чуть приподнявшись на локтях, глянул по сторонам.

Он успел увидеть только шлем рядового Оглина, наполненный какой-то странной серо-бурой массой, когда его снова вдавил в грязь налетевший на него Молинари. Рывком перевернув Колдуна на спину, Молинари, брызжа слюной, заорал ему в лицо:

— Дьявол, Колдун!.. Мы же все здесь сдохнем!..

Взгляд у Молинари был совершенно безумный. Трудно было даже предположить, что он может сделать в следующую секунду,— то ли схватит автомат и начнёт палить во всё, что попало, то ли сядет на корточки, прижмётся спиной к стенке рва и, обхватив голову руками, тупо завоет.

— Нужно уходить! — крикнул Колдун и попытался вырваться из рук Молинари.

Но тот снова швырнул Колдуна в грязь и уселся на него верхом.

— Сделай что-нибудь, Колдун!.. Я прошу тебя!.. Я хочу выбраться отсюда!.. Помоги же мне остаться живым, гад паршивый!..

— Нужно уходить! — крикнул в ответ Колдун.— Где Виран?

— Убит!.. Все убиты!..

— Прекрати орать! Нужно собрать тех, кто остался, и уходить!

Неожиданно Молинари схватил автомат и ткнул ствол Колдуну в шею.

— Не думай, что сможешь уйти один,— прошипел он сквозь зубы.— Или ты вытащишь меня отсюда, или я пристрелю тебя!.. Будь ты проклят, Колдун,— лицо Молинари исказила жалобная гримаса, как будто он собирался заплакать.— Дьявол, ты же можешь это сделать!..

— Ты свихнулся, Молинари,— негромко произнёс Колдун.— Что я могу?..

Тело Молинари судорожно дёрнулось и упало на Колдуна: — Молинари!..

Уперёвшись в плечо солдата, Колдун скинул его с себя и поднялся на четвереньки. Молинари лежал на спине, раскинув руки в стороны. Лицо его было перемазано то ли грязью, то ли кровью, а глаза слепо смотрели вверх, на мелькание удивительного калейдоскопа, в который превратили ночное небо «бэнши» траггов.

Наклонившись к лицу Молинари, Колдун уловил едва различимое дыхание.

— Виран! — Крикнул он, встав на колени.— Сержант Виран!

Никто ему не ответил. Ни единый голос. Вокруг рвались снаряды, и люди, залёгшие на дне ирригационного рва могли просто не слышать крик Колдуна. Но Колдун об этом даже не подумал. Он почувствовал, как на него накатывает волна дикого, животного ужаса. В единый миг у него перехватило дыхание — так, будто его бросили в прорубь с ледяной водой. Он один находился под обстрелом траггов, и все летевшие снаряды были нацелены только в него. Один в целом мире, во всей Вселенной, которая тоже погибнет, если его жизнь оборвётся. В этот момент Колдун понял, как можно сойти с ума от страха. Неконтролируемый первобытный ужас наполнял каждую клеточку его тела и рвался наружу. Упав на четвереньки, Колдун запрокинул голову к жидкому, растекающемуся, словно бурый кисель, небу и заорал во весь голос.

Когда крик оборвался, Колдун начал действовать. Не думая ни о чём, он делал то, что подсказывали инстинкты. Накинув на шею ремень автомата, он подполз к Молинари и взвалил его на спину. Поясным ремнём связав кисти рук Молинари у себя под шеей, Колдун пополз по дну ирригационного рва в ту сторону, откуда пришёл взвод.

Он полз, пока не выбрался из-под обстрела. Но даже и после этого он продолжал упорно двигаться вперёд. Наверное, он уже не понимал, что ему удалось спастись. Понятие жизни в его отупевшем и не воспринимающем никаких внешних раздражителей сознании оказалось накрепко связано с представлением о движении, о том, что нужно во что бы то ни стало передвигать ноги и руки в жидкой грязи, заполняющей дно неизвестно кем и чего ради отрытого ирригационного рва. Он полз до тех пор, пока силы не оставили его. Рухнув в грязь, Колдун провалился в беспамятство, которое только и спасло его психику от окончательного распада.

Колдун пришёл в себя спустя двое суток на больничной койке. Его нашли солдаты, посланные на поиски пропавшего взвода сержанта Вирана.

То, что из всего взвода в живых остался один Колдун, не получивший к тому же ни единой царапины, породило новую волну разговоров о его фантастическом везении.

О чём никто не стал рассказывать Колдуну, так это о том, что тело рядового Молинари, которого Колдун тащил на спине, послужило ему живым щитом. Когда их нашли, привязанных друг к другу поясным ремнём, весь спинной щиток бронекирасы Молинари был иссечён осколками. Если бы Колдун попытался выбраться из-под обстрела один, оставив Молинари там, где его ранило, все эти осколки достались бы ему.

Спустя неделю Колдун выписался из госпиталя. Командование представило Колдуна к награждению орденом «За мужество в бою» и предоставило ему двухнедельный отпуск. Орден Колдун убрал на самое дно своего походного ранца и никто никогда не видел, чтобы он когда-нибудь доставал его. Он даже не пробил дырочку под орден на своём парадном кителе. А от отпуска Колдун отказался,— изъявил желание сразу же вернуться в строй. Единственное, о чём он попросил,— чтобы его перевели в другую часть. Командование не возражало.

Для всех так и осталось загадкой, куда исчезли его реквизит фокусника и книги о искусстве иллюзии,— когда Колдун прибыл на новое место службы, в мотострелковую часть, базирующуюся в зоне Большой Марсианской пустыни, ничего этого у него при себе уже не было. И никогда больше Колдун не развлекал сослуживцев фокусами. Даже свой любимый трюк с окурком сигареты, исчезающим в кулаке, Колдун больше никогда не проделывал,— теперь, докурив сигарету до самого фильтра, он бросал окурок на землю и старательно вдавливал его носком ботинка в сухой марсианский песок. Колдун надеялся, что на новом месте он снова сможет стать Олегом Неверовым, от которого никто не станет ждать чуда.

Но на войне вести порой разносятся быстрее, чем тот, о ком в них идёт речь, перемещается с места на место. Начальник штаба, которому Олег вручил документы о переводе, с интересом посмотрел на бойца, после чего вроде как в шутку заметил:

— Ну, вот и Колдун прибыл.

К тому времени все в части были уже осведомлены о том, что к ним переводится сам Колдун.

Теперь он навсегда стал Колдуном,— иначе его не называл даже командир батальона. И то, что из последнего рейда кроме него ни один не вернулся живым, ни для кого уже не имело значения.

Как-то раз, собираясь в рейд, Колдун заметил, как солдат, проходивший мимо табурета, на котором он разложил своё снаряжение, как бы случайно коснулся кончиками пальцев переднего щитка его бронекирасы. Колдун стал наблюдать внимательнее и увидел, как то же самое проделали остальные бойцы, с которыми ему предстояло идти на задание.

Тогда Колдун сел на пол и, прижав ладони к лицу, заплакал. Потому что он точно знал, что никого из них не сможет спасти.