О, мой бомж

Глава 68

Я надеялась, что Данька пропустит мимо ушей, не поймет. Но он прекрасно все услышал и уставился на Ивана, хлопая глазенками:

— Где папа?

— Вот же, — Иван указал рукой на Горского, а потом перевел взгляд на меня, застывшую с выражением ужаса на лице, и сдавленно выругался.

Все внимание Даньки сфокусировалось на Горском. Остальные перестали для него существовать. Он забыл и про Машу, и про Ивана. Не сводя глаз с Горского, Даня неуверенно пошел к нему.

Подойдя вплотную, остановился и поднял голову, смотря на Горского снизу вверх, серьезно, сосредоточенно, изучающе.

— Ты плавда мой папа? — спросил он.

Горский повернулся ко мне, и его взгляд сказал мне о многом. Ни он, ни я не предполагали, что все так получится. Мы бы выбрали другой момент, к которому тщательно подготовили бы Даню, чтобы не нанести ему психологическую травму. Я беспомощно смотрела на Горского, не зная, как правильно поступить.

— Да, я твой папа, — твердо сказал Горский и присел перед Данькой, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

Несколько долгих секунд Данька смотрел на него, неверяще хлопая глазами, а потом с криком:

— Папка! Папка! — бросился ему на шею, обхватил ее ручонками и порывисто забормотал:

— Я так ждал тебя! Так ждал!

По щекам Даньки побежали дорожки слез.

Смущаясь, он тыкался мокрым носом в шею Горского, терся щеками о его свитер, пытаясь стереть свидетельства своей слабости. Ведь все родные ему постоянно говорили, что настоящие мужчины не плачут.

Горский прижимал всхлипывающего Даньку к себе. И лицо его выражало такую любовь, такое счастье, что я сама едва не разревелась.

— Мы пошли, — сказал Иван, радуясь, что за свой промах не получил по шее, и поспешил ретироваться.

— Может, и мы пойдем? — неуверенно за моей спиной пробасил Олег.

— Нет, все нормально, — вытирая все же выступившие слезы, ответила я.

— Нам пора к кинозалу, — Горский взъерошил волосы Даньке.

Данька отлип от Виктора, но стоило тому подняться, как он вцепился как маленький крабик в его ладонь. А потом, когда они сравнялись со мной, схватил за руку и меня тоже. Со стороны мы, наверное, смотрелись счастливой семьей, гуляющей по развлекательному центру.

— А почему ты мне не говолил, что ты мой папа? — вдруг спросил Данька.

— Я же разведчик? Разведчик, — нашелся Горский. — Я был на важном задании, поэтому должен был хранить это в тайне.

— Почему ты так долго не плиезжал? В Афлике был?

— И в Африке, и в Турции, и в Испании, — начал перечислять Виктор, — у меня и фотографии есть. В Японии даже был. На конференции… разведчиков.

— Покажешь фотоглафии?

— Конечно. У меня все дома в альбомах.

— А почему мама тебя не узнала?

Горский ненадолго задумался.

— Потому что, когда мы познакомились с твоей мамой, я выглядел совсем по-другому. А потом я изменил внешность и стал работать под прикрытием.

— Тебе опелацию делали? — серьезно спросил Данька. Смотрел как-то передачу с бабулей про пластическую хирургию, вот и блеснул познаниями.

— Да, по удалению совести, — чуть слышно буркнула я.

— Нет, я просто сходил к барберу и сбрил бороду. Подстригся по-другому. И ни враги, ни твоя мама меня не узнали.

— А ты теперь будешь жить с нами? — выдал Данька.

И я слишком поспешно почти выкрикнула:

— Нет!

Горский посмотрел на меня с затаенной горечью, а Данька с непониманием.

— Я буду очень приезжать к вам в гости, а вы будете приезжать ко мне, — улыбнулся ему Горский, усиленно делая вид, что все хорошо.

Данька нахохлился как маленький воробушек:

— Хочу, чтобы мы жили вместе.

После того что случилось нужно было срочно решать, как нам сосуществовать дальше.

Данька постоянно донимал меня вопросами, почему папа не может жить с нами. А я не знала, что придумать, как извернуться. Правда была слишком неприглядной и точно не годилась для того, чтобы ее открывать ребенку.

Нам нужно было выработать единую легенду, чтобы не получилось так, что Горский говорит одно, а я совершенно противоположное. Данька хоть и маленький. Но несостыковки замечает на раз-два.

В конце концов мы решили встретиться без маленьких розовых ушек неподалеку, которые могли бы услышать то, что для них не предназначалось.

Все вопросы можно было решить днем, пока Данька был в садике, но у Горского получалось только после работы.

Мне пришлось уговорить маму посидеть с Данькой. Как только она услышала, что я собираюсь возвращаться на предыдущее место работы на должность директора, так сразу предложила снова возить Даньку в сад.

Горский, как и обещал, заехал за мной после семи. Не знаю зачем, перед выходом я подкрасила ресницы и нанесла блеск на губы. Уж точно не для Горского. Чтобы посидеть полчаса в его машине, краситься было совершенно необязательно.

Спустившись с крыльца, я сразу нырнула в теплый салон.

— Ну, начнем? — неуверенно спросила я.

— Начнем. Только не здесь, — его рука легла на рычаг переключения скоростей, и машина тронулась с места.

— Горский! — взвизгнула я. — Мы так не договаривались.

— Нужно найти спокойное место, я не привык вести важные переговоры в машине.

— Я никуда с тобой не поеду! Останови немедленно! Учти, я с тобой никуда не пойду. Под пуховиком у меня домашняя одежда.

— Как раз то, что нужно. Мы и поедем домой.

— Нет! Нет! И нет!

Меньше всего я хочу оказаться с ним наедине.

— Я отказываюсь находиться с тобой вместе без свидетелей.

— Давай подхватим вот того парнишку, — Горский тыкнул пальцем в сторону тротуара и даже слегка притормозил. — Чтобы тебе не страшно было. Можно еще кого-нибудь. Пусть посидят на диване тихонечко, пока мы с тобой будем вопросы решать.

— Ты маньяк, Горский.

Он пожал плечами.

Горский, как оказалось, жил в элитном жилищном комплексе. Цены на квартиры здесь были выше облаков. Вестибюль напоминал зеркальную галерею Версаля — роскошные хрустальные люстры, свисающие с потолка, богатая штукатурка, кожаные диваны, зеркальные поверхности и мрамор.

И посреди этого великолепия, взирающая на всех с величием королевы консьержка.

Даже воздух здесь пах по-иному. Деньгами. Большими деньгами.

И мне подумалось, если так выглядит подъезд, то в квартире Горского непременно должен быть золотой унитаз.

Слава Богу, его квартира не ослепляла королевской роскошью. Она была просто современной и стильной. И очень большой. В прихожей могла поместиться вся моя квартира целиком.

— Нам сюда.

Он провел меня в гостиную.

У панорамного окна, из которого открывался потрясающий вид на ночной город стоял круглый стол, сервированный ресторанными блюдами. В центре стола возвышался подсвечник со свечами.

— Ты решил заманить меня на свидание, — я даже не спрашивала, утверждала.

— Отнюдь, — беспечно отозвался он. — Это мой обычный ужин.

— Со свечами.

— У нас часто выключают свет, — пожал плечами он.

— Вот давай только поговорим без всей этой ерунды, — отрезала я, нисколько ему не веря.

— Как скажешь, — сказал он, и в этот миг в квартире погас свет.

— Ты это сделал?

— Как? — удивился он. — Я же стою здесь, с тобой. Посвети-ка телефоном, я зажгу свечи.

После нескольких щелчков зажигалкой стол озарился мягким желтоватым сиянием свечей. Комната теперь выглядела поистине волшебно.

Злость на Горского за то, что он все подстроил (а я была уверена, что он и со светом постарался, потому что не бывает таких совпадений) незаметно отступила.

Я подумала: а почему бы и… да.

У меня никогда не было таких свиданий. С Игорем у нас все завертелось со времен студенчества, а студенты народ небогатый — там совсем другая романтика. Да и потом, когда мы с ним поженились, он меня по ресторанам не водил, потому что считал, что бессмысленно выбрасывать деньги на еду. Вкусно можно поесть и дома.

Так красиво сервированные блюда я видела только в кулинарных шоу по телевизору.

— Откуда ты узнал, что я люблю средиземноморскую кухню?

— Данька сказал, что ты любишь рыбу, а остальное я додумал.

— Додумывать ты умеешь.

Я шагнула на опасный путь.

Сейчас я могла испортить хрупкое вынужденное перемирие между нами. На переоформление фирмы Ивана Никифоровича на меня я согласилась. Ради Даньки. Так у меня будет гарантированная работа и заработок, зависящий только от меня самой. Поэтому в последнее время с Горским мы общались чаще, чем мне хотелось бы. Хорошо, что только по телефону. Лютаев занимался подготовкой необходимых документов. А впереди меня ожидал поход к нотариусу.

— Додумывать умею, — согласился Горский. — Прости. Я очень виноват перед тобой. Я не должен был верить чужим словам. Мне нет оправдания. Я так сильно тебя обидел.

— Этот стол — твои извинения?

— Нет, что ты. Просто хотелось, чтобы ты немного расслабилась. Я считаю, что бесполезно что-то говорить и делать красивые жесты. Только поступками можно загладить вину.

— Ты просишь прощения за то, кем считал меня. С большой натяжкой это можно отнести к недоразумению. Кто-то сказал, кто-то, не проверив, поверил на слово. Но твой спор, Горский! Там инициатива исходила именно от вас. Вы придумали, вы организовали. И здесь нельзя свалить вину на кого-то третьего. Ты жестоко посмеялся, а я наивно поверила в твою историю.

— Это был самый идиотский поступок за всю мою жизнь. Но я ни о чем не жалею, — он неожиданно улыбнулся. — И если бы я знал, что итогом станет встреча с тобой и появление Дани, я бы каждый день, нарядившись бомжом, ходил бы под твоими окнами до тех пор, пока бы ты меня не заметила. Вы с Данькой — самое лучшее, что могло когда-либо случиться со мной. Я люблю вас, Кать. Вы — самые главные люди в моей жизни.

Я оторопела. Я не ожидала признания от Горского. Да, я видела, как трепетно он относится к Даньке. Но я не могла и подумать, что он что-то чувствует ко мне.

— А еще я должен был кое-что тебе отдать, — Горский опустил руку в карман пиджака и вытащил мою трудовую книжку. — Я не имел никакого права тебя задерживать, но и отпускать не хотел. Потому что я не представляю своей жизни без тебя.

Я забрала зеленую книжицу и положила перед собой. Вот и уволена.

— Есть еще кое-что, что я хотел сделать уже давно.

Горский встал из-за стола и подошел ко мне и вдруг… стал опускаться на колени? Ну, это уже явно перебор. Зачем он ставит меня в такую неловкую ситуацию?

Однако я ошиблась. Горский встал передо мной не на колени, а на одно колено и в руке его была бархатная коробочка с безумно красивым кольцом, переливающимся россыпью бриллиантов.

— Я прошу тебя, Кать, стань моей женой. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья.

Это было так неожиданно, что я растерялась.

— Я так не могу, Виктор, прости. Мне нужно время все переварить, осмыслить. Сегодня я рассчитывала на совсем другой разговор.

— Хорошо, — сказал он, но кольцо не убрал, наоборот, надел его мне на палец.

Я хотела снять его, но он остановил.

— Оно тебя ни к чему не обязывает. Носи его, пока думаешь.

Украдкой я посмотрела на руку. Безумно красиво.

— Мы так и ничего не решили, что говорить Дане. Я не представляю, как ему объяснить, почему мы не сможем жить вместе.

— Почему не сможем? Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем.

Он увлек меня за собой.

— Давай руку, а то расшибешься в потемках.

От его ладони исходил жар, который странным образом передался мне и распространился по всему телу.

Он подвел меня к одной из дверей и открыл ее, подсвечивая пространство фонариком на телефоне.

— Это что? Детская? — с удивлением спросила я.

— Да, я сделал комнату для Дани. Даже смешариков на стене изобразили. Я хочу быть его настоящим отцом, а не воскресным папой. Переезжайте ко мне. Я готов на все ради вас.

— А если я тебе поставлю условия?

— Ставь. Любые.

— Во-первых, с нами переедет Филипп.

Я загнула палец.

По лицу Горского прошла судорога.

— Во-вторых, сделай документы Антонычу и оформи ему хорошую пенсию.

— В-третьих, пообещай мне, что не станешь ко мне домогаться никаким образом.

— Обещаю, — легко согласился Горский, а я-то так надеялась, что он включит заднюю. — И ты пообещай, что переедете в ближайшее время.

— Обещаю.

Горский вытащил из-за спины сложенные крестом пальцы.

— Ты соврал мне! А как же: я выполню любое условие!

— По поводу последнего — да! Я не смогу его выполнить. Потому что я хочу тебя. Безумно хочу. Каждый раз как тебя вижу, не могу ни о чем другом думать.

Внезапно его руки оказались на моей талии.

Я попыталась избавиться от них, но он лишь сильнее впечатал меня в себя.

— Прости, я слишком долго этого ждал, — прохрипел он и впился в мои губы.

Вот же сволочь! Заманил… и… и…

Больше я не могла ни о чем думать. Мозг просто расплавился от нахлынувших ощущений. Не только мозг, я сама плавилась в его руках. Его горячие губы отнимали у меня волю. Они терзали мой рот жадно, с упоением. Ладони скользили по моему телу, вызывая мелкую дрожь. Стон, вдруг сорвавшийся с его губ, лишил меня остатков разума. Я уже была готова лететь с ним в пропасть его опаляющей страсти. Но я должна быть сильной… Должна оттолкнуть его. Должна сопротивляться. Его желание, горячее, безумное, всепоглощающее передавалось мне, скручивалось в тугой узел внизу живота. Не прерывая поцелуя, он легко подхватил меня под задницу. Через тонкую ткань брюк я чувствовала каменную твердость, упирающуюся в меня. Я обвила его бедра ногами не потому, что поддалась ему, а чтобы не упасть. Я скажу ему, что так переговоры не ведут. Обязательно. Как только он разорвет поцелуй.

Горский нес меня куда-то по коридору. Я поняла куда, как только оказалась на спине на его кровати.

Его ладони проникли под мой джемпер, опаляя прикосновениями живот. Он высвободил из чаши простого хлопкового бюстгальтера грудь, и она тут же очутилась в его жадной ладони. Я тоненько застонала. Я против, неужели не понятно? Горский, как всегда ничего не понял. Он оставил в покое мои губы, но переместился к груди, втянув в рот сосок. Я, задыхаясь от возмущения, отчаянно заколотила кулачками по его спине. И когда он успел снять пиджак?

Рука Горского невозмутимо скользнула вниз и оказалась там, где все пылало от невыносимого, мучительного жара. Довольно ловко у него получилось спустить мои джинсы и добраться до хлопковых трусиков. Его пальцы проникли под простую ткань и коснулись предательски влажного чувствительного места.

Горский…

Какой же он…

Лживый…

М-м-м…

Беспринципный…

Ах-х…

Наглый…

М-м-м…

Любимый?