О войнах

Хотя она была оформлена в виде простого марксизма, ее сутью и силой была националистическая месть. Пропаганда также сопровождалась большим количеством информации о ходе войны, особенно в виде газет, которые раздавались солдатам, а также экскурсиями комиссаров по окопам. Солдатам рассказывали, почему они воюют, за несколько минут до боя, а после его окончания поток информации возобновлялся. В Гражданской войне в Испании солдаты говорили, как важна информация для морального духа, но в большинстве армий ее не предоставляли. Но многомесячные бои затрудняли проведение регулярных лекций и собраний. Вместо этого в ход пошла пропаганда примером. По словам одного из комиссаров, когда формировалась специальная штурмовая группа, в нее назначались два-три члена партии для руководства.

Моральный дух был высок. Сотрудники Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) прочитали миллионы солдатских писем. В некоторых из них содержались жалобы на усталость и тяготы военной службы. Некоторые письма отражали пораженческие настроения. За период с июня по август 1942 г. из 30 237 000 проверенных писем 15 469 содержали пораженческие высказывания. Солдаты знали, что их письма подвергаются цензуре, но пораженческие настроения, проявившиеся в 0,05% случаев, все равно кажутся очень низкими. На самом деле необычайная самоотверженность как вермахта, так и Красной Армии делает насмешкой демократический "триумфализм" в бою, о котором я говорил в главе 3.

Многие солдаты признавались, что в бою испытывали сильный страх, сначала перед непрекращающимися атаками немцев, их, казалось бы, бесчисленными танками и самолетами, непрерывными артиллерийскими обстрелами. Но они рассказывали, как преодолевали страх. Хелльбек рассказывает о пехотинце, который в своем первом бою испытал "парализующий страх, когда немецкий огонь заставил его упасть на землю". Но он также отметил, что страх испарился в тот момент, когда он понял, что должен встать, если хочет избежать бессмысленной смерти: "Я понял, что мы можем погибнуть зря". Это была не храбрость или мужество (которых у меня не было). Я просто понял, что умру, если ничего не предприму. И единственным шансом спасти себя и других было продвижение вперед". "Он "поднял себя с земли и был удивлен гальванизирующим эффектом боевого клича, рефлекторно прозвучавшего на его губах: "Я не мог сказать ничего другого, кроме того, что сказал бы любой на моем месте. "За Родину! За Сталина!"

Сильная идеологическая мощь популистского марксизма сделала эту армию своеобразной, наиболее похожей на вермахт по степени проникновения идеологии, но превосходящей его по степени политического воспитания, по партийной принадлежности, определяемой уровнем убийств, по защите Родины (чего не было у вермахта). Красная Армия была страшной военной машиной, но это была самооборона против врага, который, как знали ее члены, уничтожил миллионы людей и в случае победы поработит оставшихся в живых. Запредельная идеология армии позволяла ей выдерживать огромные потери и продолжать сражаться с интенсивностью, превосходящей другие армии. Ее техника не сильно уступала технике вермахта, численность была выше, но преимущество было за счет более высокого морального духа. Немцы считали, что это происходит благодаря бездумному повиновению азиатской расы. Но покорность была разумной, полной идей.

Западные союзники: Одинокие поля сражений и необстрелянные

В этой войне были задействованы более широко разбросанные поля сражений. Военно-воздушные силы обеспечили огневую мощь с воздуха, что вынудило сухопутные войска рассредоточиться, позволило наносить удары по удаленным целям и существенно увеличило потери среди мирного населения. Несмотря на первоначальный успех танковых блицкригов, танки оказались довольно уязвимыми, и основу наземных боевых действий по-прежнему составляли артиллерийские батареи и пехота. Пехотные подразделения часто пользовались автономией от своих офицеров, и солдаты говорили о "пустом" поле боя, где враг редко мелькал. Генерал сэр Уильям Слим, руководивший Бирманской кампанией, заявил: "В конце концов, каждое важное сражение развивается до такой степени, когда отсутствует реальный контроль со стороны старших командиров. . . . Доминирующим ощущением на поле боя является одиночество".

В таких боях солдаты могли сами решать, как им поступить. Они могут решить не стрелять из своего оружия. Важную роль в обсуждении мотивации солдат сыграли отчеты бригадного генерала США С. Л. А. Маршалла о темпах стрельбы американской пехоты на Тихоокеанском и Европейском театрах военных действий. Несмотря на то, что в отношении его методов были высказаны сомнения, большинство ученых повторяют его выводы как факты. Исследования Маршалла были основаны на коллективных обсуждениях с собраниями пехотных батальонов, а не на интервью с отдельными людьми. Достоинством этого метода было то, что он смог построить подробный рассказ о конкретных боевых действиях, объединив опыт каждого бойца в яркое общее повествование о сражении с места событий. Маршалл опубликовал более десятка рассказов об отдельных столкновениях, начиная со Второй мировой войны и заканчивая Кореей и Вьетнамом. Это яркие рассказы о столкновениях, которые редко проходили по плану, дающие наглядное представление о сражении. Сегодня они практически неизвестны. Любопытно, что в них не упоминается о прекращении огня, за исключением случаев, когда подразделения были прижаты огнем противника.

Однако Маршалл писал и более обширные отчеты, в которых приводились статистические данные о темпах стрельбы и отказе от стрельбы, которые до сих пор цитируются. Маршалл задавал открытые вопросы каждому батальону и выслушивал их свободные ответы. Из этого он сделал вывод, что процент людей, ведущих огонь по противнику, "не поднимался выше 20-25%" - поразительно низкая цифра. Мы должны немного увеличить ее, поскольку, по его словам, только около 80% солдат имели возможность стрелять. Из них стреляли 25-30%, что все равно очень мало. По его словам, стрелять мешали соображения, связанные с убийством других людей: "Средний и здоровый человек... имеет такое внутреннее и обычно нереализованное сопротивление убийству ближнего, что он не станет по собственной воле лишать себя жизни, если ему удастся отвести от себя эту возможность. . . . В жизненно важный момент он становится сознательным отказником, сам того не осознавая."

Маршалл не привел никаких доказательств этого вывода, но добавил, что оружие, обслуживаемое экипажами - артиллерия, пулеметы, оружие, стреляющее с вертолетов, - почти всегда стреляло потому, что за человеком внимательно следили товарищи. Этот вывод был неоднократно подтвержден более поздними исследованиями. Но в конце 1940-х - 1950-х гг. выводы Маршалла произвели фурор среди военных, которые еще со времен Первой мировой войны были обеспокоены проблемой так называемого "пассивного боевого состава". Они не хотели повторения системы "живи и живи". Власти признали достоверность его выводов и ввели новые, довольно разумные методы обучения, имитирующие реальные боевые условия, как он и рекомендовал.

Однако со статистикой Маршалла нельзя согласиться. Создается впечатление, что он взял их из воздуха. В его отчетах нет никаких подробностей о том, как он пришел к своей статистике. Его полевые заметки оказались скудными и не содержали никаких намеков на количественные расчеты. Его помощник, капитан Джон Вестовер, приводит слова Маршалла о том, что статистика - это лишь "украшение веры". Он добавляет, что Маршалл делал лишь отрывочные записи, и, что самое обидное, он никогда не спрашивал солдат о стрельбе! Сами заявления Маршалла о количестве проведенных им бесед также были разнообразны и преувеличены. Возможно, солдаты могли сообщить ему общее впечатление об отсутствии стрельбы, но даже этого его помощник не помнит. "Статистика" Маршалла была чистой выдумкой.

Тем не менее Малешевич повторяет выводы Маршалла как факты и приводит шесть авторов, которые, по его словам, подтверждают Маршалла. На самом деле трое из них просто повторяют выводы Маршалла. Трое, Рэндалл Коллинз, Дэйв Гроссман и Джоанна Бурке, действительно приводят новую информацию, но это их не убеждает. Я уже критиковал Гроссмана при обсуждении Гражданской войны в США, а с двусмысленной поддержкой Бурке я разбираюсь позже. Коллинз ссылается в основном на новаторские социологические исследования Стоуффера и его коллег, использовавших крупномасштабные опросы американских солдат и летчиков Второй мировой войны. Тем не менее, они не сделали практически никаких выводов относительно отказа от стрельбы.

Вместо этого Стауффер и его коллеги сделали акцент на страхе. В одном из американских пехотных полков, солдаты которого были индивидуально опрошены во Франции в 1944 г., 65% признались, что хотя бы один раз не смогли выполнить свою работу должным образом из-за сильного страха. Крупные обследования четырех пехотных дивизий на Тихоокеанском театре военных действий, проведенные Стоуфером, выявили физиологические реакции страха, очень похожие на те, которые Доллард наблюдал в Испании. 76% солдат заявили, что часто или иногда испытывали сильное сердцебиение, 52% - неконтролируемую дрожь, около 50% признались в обмороке, холодном поту и тошноте, 19% - в рвоте, 12% - в потере контроля над кишечником. Военный психолог Ральф Кауфман также сообщал о высокой частоте подобных недомоганий среди пехотинцев Тихоокеанского флота. Он рассматривал их страхи как рациональную реакцию на угрозу; физиологические последствия включали повреждения сердечно-сосудистой, желудочно-кишечной и дыхательной систем. Бурке соглашается с ним и нападает на слишком рационалистические, по ее мнению, теории социологов, которые игнорируют эмоции, соматические всплески, ярость, окаменение и другие разрушительные эмоциональные реакции в бою. Как социолог, я согласен.

Стоуффер и его коллеги опросили другую большую выборку солдат, выяснив, какие ошибки чаще всего совершают новобранцы и более опытные солдаты. Стрельба "на поражение", когда стреляют слишком много, а не слишком мало, пока не видят цель, оказалась третьей по распространенности ошибкой в обеих группах, после таких грехов, как сбивание в кучу во время патрулирования и слишком сильный шум ночью. Все это грехи гиперактивности. "Замерзание", показатель отсутствия стрельбы (по каким-либо причинам), заняло лишь девятое место. В дневниках пленных японских солдат пытались объяснить чрезмерную, по их мнению, стрельбу американцев тем, что американцам платили в зависимости от количества выстрелов! В современной войне стрельба в сторону похожа на отсутствие стрельбы в том смысле, что и то и другое - это вызванное страхом избегание риска, смысл которого в том, чтобы не выдать противнику местонахождение своего тела. И кто может винить солдата за любую из этих тактик, учитывая дальность и смертоносность современного оружия? Это было разумное поведение, вызванное страхом, а не моральными устоями.

Джозеф Блейк добавил автобиографии тридцати трех военнослужащих сухопутных войск. Первым ужасом, который они обычно испытывали, был вид изуродованного трупа, друга или врага. Это происходило раньше, чем их собственные первые действия, и этот вид часто был сознательной стратегией смягчения, используемой офицерами. Как следствие, "большинство мужчин, подвергшихся насилию, способны совершить насилие, не испытывая после этого никакого шока". Мужчины сообщают о своем первом убийстве (после воздействия) вскользь, как о части продолжающегося действия, или, если они говорят об этом, то говорят в терминах убийства как "естественной функции", "инстинктивного" и т.д.". Блейк приводит слова американского героя войны Ауди Мерфи: «Нелегко избавиться от мысли, что человеческая жизнь священна. . . . Если у меня и были какие-то сомнения, то они начали исчезать после взрыва снаряда, убившего Гриффина, и исчезли совсем, когда я увидел, как двое мужчин рухнули на железнодорожное полотно. Теперь, когда я пролил свою первую кровь, я не испытываю никаких сомнений, ни гордости, ни угрызений совести. Есть только усталое безразличие».

Бурке опирается на психиатрические заключения, дневники и письма двадцати восьми британских, американских и австралийских солдат, участвовавших в двух мировых войнах и во Вьетнаме. Это небольшая и довольно разнородная выборка, и она не дает количественной оценки, но ее рассуждения остры. Уже на первых страницах она говорит о том, что война дала некоторым ощущение огромной силы, "приобщение к власти жизни и смерти". Один американский ветеран говорит, что убивать было захватывающе, называя базуку и пулемет "волшебным мечом" или "экскалибуром для вояк", потому что "все, что ты делаешь, - это незаметное движение пальцем, просто желание, мелькнувшее в голове, как тень, даже не полный синапс мозга, и "пуф!" во взрыве звука, энергии и света исчезает грузовик, дом или даже люди, все разлетается и снова превращается в пыль"

Бурке добавляет: "Эта книга содержит бесчисленные примеры таких людей, как застенчивый и чувствительный солдат Первой мировой войны, который рассказывал, что первый раз, когда он воткнул штык в немца, был "великолепно удовлетворен ... ликующим удовлетворением". "Лейтенант находил, что колоть пруссаков штыком - это "прекрасная работа". Новозеландский сапер рассказывал, что "мучительная, но волнующая резня" доставляла ему "невыразимую радость". Фергюсон соглашался с этим, утверждая (хотя и не приводя никаких доказательств), что бой часто воспринимался как захватывающий, авантюрный, даже веселый, потому что был опасен: "Многие мужчины просто получали удовольствие от убийства"; «Мужчины продолжали сражаться, потому что хотели этого».

Далее Бурке с одобрением приводит работу Маршалла о необстреле, хотя в ней подчеркиваются прямо противоположные настроения, чем те, о которых она только что подробно рассказала. Она приводит всего два примера "пассивного боевого состава". Один из них - солдаты Первой мировой войны, практиковавшие "живи и живи". Мы уже видели, что это была рациональная реакция на страх, а не выражение моральных устоев. Второй случай - это американские десантники Второй мировой войны, попавшие в дефиле по дамбе в Нормандии в июне 1944 года. Энтони Кинг рассказывает об этом подробнее. Этот батальон уже не раз отличился в боях. Однако, несмотря на то, что батальон подвергся обстрелу, который привел к потерям, десантники не открыли ответного огня, несмотря на настоятельные требования своего командира, подполковника Роберта Коула. В официальном отчете говорилось, что они были прижаты, но Коул был настроен более критично. Он сказал, что они будут стрелять только в том случае, если он или другой офицер будет стоять прямо за ними и кричать. "Ни один из двадцати пяти человек добровольно не применил оружие", - подчеркнул он. Но ситуацию спас Коул, выхватив штык и крикнув "Заряжай!". Когда он бросился вперед, четверть батальона тут же последовала за ним, и по мере того как атака набирала обороты, к ней присоединялись все новые и новые бойцы. Немецкие позиции были взяты, хотя и с большими американскими потерями. Коул получил Медаль Почета за эту атаку, и в конце концов его люди оказались не такими пассивными, как он предполагал. К сожалению, Коул был убит, так и не дождавшись медали. Он не предполагал, что моральные устои стали причиной того, что его солдаты не открыли огонь.

В третьем, самом проникновенном разделе книги Бурке больше ни разу не упоминает ни Маршалла, ни пассивность, ни отсутствие стрельбы. Нет и обещанных "бесчисленных примеров" того, как солдатам нравилось убивать. Солдаты испытывали более сложные чувства по отношению к врагу. Один из них сказал: "Встречаясь с ними лицом к лицу, нельзя было испытывать личную ненависть, они были такими же, как мы, манипулируемыми государственными деятелями, генералами и разжигателями войны. Мы были - они были - пушечным мясом". Но это не мешало им убивать. Во время бомбардировок союзников они могли испытывать жалость к вражеским солдатам, заявляя при этом, что убьют их столько, сколько смогут. Бурке добавляет: "За редким исключением большинство военнослужащих убивали врага с чувством, что они выполняют немного неприятную, но необходимую работу". Она говорит, что война позволяет мужчинам совершать законные убийства, которые в мирное время они воспринимали бы с ужасом. Они часто чувствовали себя виноватыми за то, что убивали, но это чувство позволяло им почувствовать, что их человечность восстановлена, и это помогало им вернуться к гражданской жизни. «Мужчины, не испытывающие чувства вины, были в какой-то мере менее человечны или безумны: убийцы, не испытывающие чувства вины, были аморальны».

Таким образом, моральные угрызения совести среди солдат союзных войск ощущались, но они были переработаны в готовность убивать, хотя и редко с энтузиазмом. Сообщения о немецких или японских зверствах также способствовали уменьшению угрызений совести, как и расизм среди солдат на азиатских, но не европейских театрах военных действий. Но Бурке также подчеркивает зверства союзников по отношению к пленным и гражданскому населению во всех трех войнах. Большинство солдат не одобряли их в принципе, поскольку военные нормы создавали четкое различие между законными и незаконными убийствами. Это "сохраняло здравомыслие мужчин на протяжении всей войны и помогало им защититься от мучительного чувства вины и ошеломляющей жестокости" . Однако практика была разной. Среди приведенных Блейком случаев половина упоминает двадцать пять случаев убийства пленных, а еще пять говорят об этом как об общей практике. Даже когда такие убийства пресекались офицером, никаких мер против виновных не принималось. Этот вопрос ставил солдат перед настоящими дилеммами. Нужно ли убивать пленных, если их охрана отвлекает солдат от боя, или если они могут сбежать и присоединиться к армии? Да, конечно, - ответило большинство, как это было при Азенкуре в 1415 г. Они могли сочувствовать убийцам, понимая, что если бы им приказали совершить злодеяние, они, возможно, и сами подчинились бы.

Однако садизм встречался редко, и лишь немногие фронтовики руководствовались глубокой ненавистью к врагу. Бурке видит больше ненависти в тылу. Женщины были не менее агрессивны, чем мужчины, говорит она, нанося удар по феминистскому эссенциализму. Большое количество исследований показывает, что те, кто стреляет издалека, имеют более ненавистные взгляды на врага, чем те, кто стреляет с близкого расстояния; что тыловые войска выражают большую ненависть к врагу; что фронтовые войска лучше относятся к пленным, чем тыловые; что американские гражданские лица ненавидят врага больше, чем американские войска; что войска, все еще находящиеся в США, ненавидят врага больше, чем войска на театрах военных действий; и что ненависть к японцам была сильнее среди американцев, воюющих в Европе, чем среди тех, кто воюет на Тихоокеанском театре военных действий. «Гнев проявляется, - говорит Коллинз, - там, где практически отсутствует страх конфронтации».

Наконец, противореча своим предыдущим высказываниям, Бурке утверждает, что крайняя агрессия была редкостью. Солдаты описывали это как потерю мужчинами самоконтроля: "Он совсем потерял голову", "У него поднялась кровь", он действовал не в соответствии со своим настоящим характером, говорили они - точно так же, как говорили американские солдаты времен Гражданской войны. То, что убийственная агрессия была отклонением, успокаивало их. Но "вина выжившего", угрызения совести за то, что он жил, а его товарищи погибли, намного перевешивала "вину убийцы".

Кинг предполагает, что выводы Маршалла были сделаны на основе его беседы с подполковником Коулом и коллективного обсуждения с пехотным батальоном, который выдержал японскую атаку на крошечных островах Макин в Тихом океане. Маршалл сообщил, что из батальона, насчитывавшего более двухсот человек, огонь по противнику вели только тридцать шесть пулеметчиков, а убитых японцев находили только перед этими пулеметными позициями. Батальон ошибочно считал, что японцы уже разгромлены, и при высадке на остров подготовил лишь слабые оборонительные позиции. Когда японцы неожиданно атаковали, возникла паника, и большинство из них полегло. Официальная история оправдывает их пассивность особенностями расположения боевых порядков, но Кинг сомневается в этом, поскольку накануне, когда паника вызвала массированный обстрел, батальон действовал неадекватно. Он добавляет, что при последующем наступлении на остров Кваджалейн другой батальон вел минимальный огонь, и пулеметчики и один активный сержант спасли положение. Очевидно, что в американской армии были небезупречные батальоны. Но в рассказе самого Маршалла нет и намека на моральные угрызения совести, а в других его рассказах о боевых действиях американские солдаты действовали вполне достойно, без каких-либо случаев моральных угрызений совести.

Кинг подчеркивает пассивность американских войск в Европе. Офицеры жаловались на то, что подразделения прижаты огнем, не желают раскрывать свои позиции, отстреливаясь, слишком полагаются на артиллерию, уступая немцам превосходство в огневой мощи. Кинг критикует британские, канадские и американские войска в Нормандии, обвиняя в этом низкий уровень подготовки офицеров и неадекватную подготовку пехоты. Он, Фрэнсис Стекел и Мартин ван Кревельд утверждают, что солдаты союзников уступали немецкому противнику, чрезмерно завися от превосходства в воздухе и артиллерии. Это, вероятно, было верно на протяжении большей части войны, вопреки демократическому триумфализму Рейтера и Стама. Конечно, к тому времени немцы были на дне бочки с живой силой и стояли перед лицом поражения. Но ни один из этих авторов не ссылается на моральные устои.

Роберт Энген подробно описывает опрос канадских офицеров в Нормандии сразу после боя. Офицеры жаловались на многое, но только не на отсутствие стрельбы. Две трети считали, что темп стрельбы был достаточным, одна треть жаловалась на слишком интенсивную стрельбу. Большинство офицеров завидовали способности своих немецких коллег добиваться ограниченного, контролируемого и точного темпа стрельбы. Исследование Крейга Камерона, проведенное среди американских морских пехотинцев на Тихоокеанском театре военных действий, не обнаруживает никаких свидетельств отсутствия стрельбы или пассивности. Напротив, в Гуадалканальской кампании было много раненых и больных, которых следовало госпитализировать. Морской пехотинец не стал бы "выходить из строя", если бы это привело к увеличению нагрузки на его товарищей. Конечно, морские пехотинцы были элитным подразделением. Он говорит, что на Окинаве страшная стычка заставила большее число бойцов покинуть строй и отправиться в госпиталь, но без какого-либо намека на плутовство. Камерон приходит к выводу, что слова Маршалла - "это умозрительный аргумент, призванный успокоить моральные чувства гражданских лиц". В действительности же, по его словам, "убийца всегда существовал в людях, и его нужно было просто вывести на чистую воду и поощрить". Американцы оказались столь же искусны и безжалостны в применении насилия, как и их тоталитарные враги". Показатели эффективности и темпы стрельбы в разных воинских частях, очевидно, различались, хотя моральные устои, похоже, отсутствовали.

Бен Шалит, военный психолог, думал, что сможет подтвердить факт необстрела Маршалла израильскими солдатами в ближневосточных войнах. Но ему это не удалось. Почти 100% обычных пехотинцев и элитных коммандос стреляли по приказу или по обстоятельствам. Он также обнаружил чрезмерную стрельбу, которая эффективно снимает страх, поскольку барабанный бой и стук оружия скрывают пульсацию страха внутри солдата. Шалит описывает, как командир израильского спецназа подсчитывает пулевые отверстия в телах врагов и делает замечание своим солдатам: "Нужно ли сверлить человека 25 пулями, когда достаточно и двух?"

И, наконец, часто цитируемое исследование подразделения полевых исследований британской организации Defense Operational Analysis Establishment, которое в 1986 г., как утверждается, изучило убойную эффективность военных подразделений в более чем ста сражениях XIX и XX веков. В исследовании сравнивались реальные данные этих боев с показателями поражения испытуемых в имитационных боях с использованием импульсного лазерного оружия, которое не могло ни нанести, ни получить вреда от виртуального "противника". Испытуемые убили гораздо больше симулированного противника, чем было отражено в реальных исторических данных о потерях. При этом испытуемые не испытывали ни страха, ни ненависти в этой экспериментальной обстановке, ни шума, ни ослепления, ни хаоса, ни пригибания и перебежек в реальном бою. Это была свободная от напряжения игра на ловкость, демонстрация превосходства рациональности в условиях, далеких от реальности. Более того, мне не удалось найти оригинальный отчет об этом эксперименте и отметить, что все, кто его цитирует, используют практически одинаковые слова. Возможно, его не существует, кроме как в виде интернет-мифа, но если он существует, то нам, вероятно, следует его игнорировать.

Ни в одном из этих исследований моральный страх не упоминается в качестве причины пассивности под огнем, за исключением рассказа Бурке о том, как он преодолевается. Страх был проблемой, хотя солдаты могли с ним справиться. Генералы понимали, что это самое большее, на что они могут рассчитывать. Американский генерал Джордж Паттон якобы сказал: "Мужество - это страх, который держится минуту", а американский генерал Омар Брэдли якобы сказал: "Мужество - это способность действовать правильно, даже когда напуган до полусмерти".

Опросы американских солдат: Приятели, латентная идеология и выполнение заданий

Опросы, проведенные Стоуффером и его коллегами, показали, что основным чувством солидарности и верности у американских солдат является не страна, армия или полк, а небольшая группа товарищей, с которыми они делят свою жизнь в бою и вне его. Они боролись за то, чтобы не подвести своих товарищей, тем самым обеспечивая соблюдение групповых норм и поддерживая личность в условиях боевого стресса. "Теория товарищей" неоднократно подтверждалась; многие солдаты рассказывали, какую большую часть своей жизни они делили с товарищами и насколько интимными были их отношения. Себастьян Юнгер ярко выразил это в среде американских солдат в Афганистане: "Армия может тебя завалить, девушка может тебя бросить, враг может тебя убить, но общая готовность защищать жизнь друг друга не подлежит обсуждению и со временем только углубляется. Готовность умереть за другого человека - это такая форма любви, которую не могут внушить даже религии, и переживание ее глубоко меняет человека". Конечно, исламистские террористы тоже испытывают подобное.

Солдаты порой боялись прослыть трусом больше, чем смерти. Социальный страх смягчал экзистенциальный страх, как мы видели в Гражданской войне в США. Сомнения возникали в условиях войны с высокой смертностью, когда первичные группы распадались с приходом неизвестных новобранцев, как это было в Гражданской войне и среди американских морских пехотинцев на Окинаве. Особенно это было характерно для немецкой армии на Восточном фронте во Второй мировой войне. И все же эти немцы продолжали сражаться и умирать до самого конца, отброшенные даже к воротам Берлина. Бартов считает, что это противоречит теории приятельства, тем более что вермахт изначально комплектовался по местному принципу, что поначалу усиливало приятельские отношения. Однако для Штауфера и его сослуживцев долгосрочные дружеские отношения не имели особого значения. Именно их взаимозависимость в бою порождала близость. Чарльз Москос отмечает: "Интенсивность первично-групповых связей, о которых так часто сообщают в боевых подразделениях, лучше всего рассматривать как обязательную необходимость, вызванную непосредственными обстоятельствами жизни и смерти". Парень рядом с тобой прикрывал твою спину, снимал напряжение черным юмором, весело ругался, врал за тебя, если ты не подчинился приказу или убил гражданского, заботился о тебе, если ты был ранен, а если ты умер, он отправил бы твое личное имущество твоей семье. Взаимность в жизни и смерти порождала сильную близость, которую некоторые называли любовью. Новобранцы быстро становились приятелями. Это было необходимо, иначе они погибали. Солдат, независимо от его преданности делу или послушания приказам, ставил перед собой главную цель - остаться в живых. Этого нельзя было добиться без своей основной группы.

Стауффер и его коллеги также попытались выяснить, насколько важны были приятели. В 1944 г. они спросили у пехотинцев, сражавшихся в Европе, что заставляет их идти вперед. Самым распространенным ответом было стремление выполнить задание или закончить войну (44%). На втором месте - стремление не подвести своих товарищей (14%), далее следуют мысли о доме и близких (10%), чувство долга и самоуважения (9%). Идеологические мотивы, такие как неприкрытый патриотизм, составили всего 5%. Выполнение задачи, долг и самоуважение можно объединить в неявное патриотическое чувство институционализированного морального долга, которое является скрытой идеологией для двух третей солдат. По мнению Эдварда Шилса, моральный дух в малых группах предполагает "набор обобщенных моральных предрасположенностей или чувство обязательства... некоторую степень идентификации с коллективом и некоторое чувство обобщенного обязательства и готовность признать законность его требований в многочисленных конкретных ситуациях. . . . Солдаты, которые в первую очередь думали о том, чтобы выполнить задание, должны были в какой-то мере признавать законность "задания" и чувствовать себя обязанными его выполнить"

Ощущение выполненного долга позволяло сосредоточиться на каждой задаче, стоящей перед солдатом, на каждом участке местности, на каждом движении, на каждой последовательности стрельбы, на каждой мелочи ритуала. Все вместе они могли частично перекрыть окружающий хаос и ужас. На протяжении большей части войны большинство немецких солдат, вероятно, действовали лучше, чем большинство американских, но все должно было измениться. Питер Мансур и Роберт Раш изучали бои американской пехоты в Бельгии в ноябре 1944 года с высокой потерей личного состава. Потери в полку Раша составили 87% от его первоначальной численности. Оба они согласны с Бартовым в том, что такие потери привели к краху системы "приятелей", но, по их словам, тем не менее, солдаты мрачно держались, сосредоточившись на выполнении задач каждый час каждого дня, чему способствовало осознание того, что они продвигаются в Германию, скоро выиграют войну и вернутся домой. Немцам, привыкшим к наступательным успехам , не хватало уверенности в обороне при отступлении, и в итоге они, а не американцы, потерпели поражение. Контекст сражения имеет значение.

Американские солдаты разделяли табу на патриотизм с развевающимися флагами. Они заявляли, что подобную "чушь" несут гражданские, не знающие реалий войны. Им было неприятно воспринимать гражданские представления о "героизме", зная о собственном несовершенном поведении. Им не нравилось иметь "героев" в качестве товарищей, поскольку их бросающаяся в глаза храбрость притягивала вражеский огонь, как магнит, ко всей группе. У большинства американских солдат была "негласная и довольно глубокая убежденность в том, что мы на правильной стороне и что война, раз уж мы в нее вступили, была необходима". Эта институционализированная идеология была важна для союзных войск, как и в начале войны во Вьетнаме. Солдаты не были так преданы своему делу, если считали войну несправедливой или невыигрышной, как это было характерно для поздних этапов войны во Вьетнаме.

Моральный дух не может поддерживаться вечно. Приходилось учиться. Многим новичкам поначалу было трудно убить хорошо видимого противника, но они почти всегда стреляли, а потом привыкали. Они становились "боеспособными", эффективно выполняющими свой долг солдатами примерно через десять дней боя, а на пике эффективности - примерно через двадцать пять дней. Но бой продолжался и продолжался. Хотя исторические сражения зачастую приносили не меньше потерь, чем современные, но длились они гораздо меньше - несколько часов, максимум день-два. Затем оставался долгий период до следующего сражения. Солдатам приходилось готовиться к одному-единственному травмирующему событию. В отличие от этого, современные сражения шли долго, а их исход оставался неопределенным. Под воздействием постоянного стресса солдаты падали духом. Примерно после сорока дней боя они были эмоционально разбиты, не высовывались и делали минимум. Патрули залегали в безопасных местах, заявлялись мнимые засады, росла заболеваемость и количество саморанений. Эффективность походного цикла сохранялась, по разным оценкам, до 140, 180 или 200 дней, но затем солдат испытывал острый невроз, становился настолько нечувствительным к обстрелам, чрезмерно осторожным и нервным, что терял работоспособность.

Среди британских потерь во Второй мировой войне 10-20%, по мнению властей, имели психические расстройства. Многие солдаты, находившиеся в условиях непрерывных боевых действий, практически выходили из строя. Американские военные психиатры говорили о солдате: «Психические дефекты стали настолько крайними, что на него нельзя было рассчитывать при передаче словесного приказа. Он оставался в своем окопе или рядом с ним, а во время острых действий практически не принимал участия, постоянно дрожа». Тем не менее, большинство солдат снизили свою самоотдачу, стали меньше рисковать и страдать. Более крайним показателем нежелания воевать является дезертирство, хотя на него сильно влияет то, где находится солдат - вблизи или вдали от дома. Уровень дезертирства во время Второй мировой войны в основном составлял 5-6%, что является низким показателем для большинства войн и ниже, чем в мирное время, поскольку солдаты находились за границей. В 1944 г. уровень дезертирства в немецкой армии быстро вырос до 21%, что объяснялось не только деморализацией в конце войны, но и тем, что солдаты, ушедшие в отпуск, просто не возвращались.

Смертоносность оружия привела к тому, что солдаты больше не стояли в массовых колоннах и шеренгах. В этом случае они были бы мгновенно уничтожены. Они рассредоточились в укрытиях по полю боя. «Там, где эффективный солдат на линейном поле боя должен был быть автоматом, эффективный солдат на рассредоточенном поле боя должен был быть автономным». Военная подготовка включала меньше тренировок и больше внимания уделялось выполнению задач, как рекомендовали Маршалл и Стауффер. Каждому подразделению ставится задача, каждый солдат обучается выполнять подзадачи в рамках этой задачи. Солдат учат, что для выживания бойцы подразделения нуждаются друг в друге для выполнения своих задач, что официально поощряет систему приятелей. Солдатам вбивают в голову, что если они будут сосредоточены на выполнении задачи, то, скорее всего, выживут. Солдаты успокаиваются, если чувствуют, что могут контролировать свое выживание. Однако после длительного пребывания в боевых условиях солдату может показаться, что он не может этого сделать. Тогда он теряет ориентацию на выполнение задачи, и его моральный дух падает.

Летчики-истребители: Вторая мировая война и Корея

Больше доказательств дают летчики-истребители времен Второй мировой войны. Я добавляю летчиков в Корее, потому что их опыт был схож, и многие из них также летали во Второй мировой войне. Летчики-истребители интересны тем, что, в отличие от пехоты, они автономны, они одни в небе. Даже в стандартных четырехсамолетных формациях четыре пилота должны были принимать решения в доли секунды. В Корейской войне бои были еще быстрее, поскольку это была первая война с участием реактивных самолетов, американских F-86 Sabre против МиГ-15.

В убийстве было большое неравенство. Лишь несколько летчиков сбивали большую часть противника. Асы, сбившие пять и более самолетов противника, составляли всего 5% от общего числа американских летчиков-истребителей, однако они сбили от 37 до 68% самолетов противника, причем это число варьировалось в зависимости от театра военных действий. Семьдесят пять процентов летчиков вообще не имели ни одного сбитого самолета. Британские данные по Битве за Британию не столь искажены: 39% летчиков сбили хотя бы один вражеский самолет, 15% - более одного, а 8% были признаны асами, сбив пять и более самолетов. Коллинз полагает, что это подтверждает аргументы Маршалла по поводу отказа от стрельбы и, возможно, моральных устоев.

Я не согласен. Причин неравномерного распределения убийств было четыре.

1.

Летная работа была чрезвычайно тяжелой. В результате

высокой аварийности, не связанной с боевыми действиями, во Второй мировой войне погибло 6000 человек (включая экипажи бомбардировщиков). Боевые действия были гораздо сложнее. Чтобы обойти вражеского летчика и оказаться в потенциальной зоне поражения в его тылу, когда оба самолета идут со скоростью 560 км/ч, а в Корее - более 725, нужно было принимать решения в доли секунды на высокой скорости в дрожащем самолете. Умение и сила вести непрерывный огонь при маневрировании требовались для противодействия реакции противника на уклонение и для предотвращения угрозы со стороны других самолетов противника. Критические периоды принятия решений длились две секунды. "Ситуационная осведомленность" и способность воспринимать и анализировать быстро движущиеся объекты в трехмерной среде были редкими навыками. Пилоты, быстро обученные и брошенные в бой, не смогли сбить вражеские самолеты, потому что этот уровень мастерства был им не по силам. По оценке одного из американских летчиков в Европе, "среди пилотов нашей группы на задании было, наверное, процентов 20 или около того тех, кто настойчиво стремился к бою". Другая большая часть - процентов 60 - при благоприятных условиях оказывалась умеренно эффективной. Затем были те, кто был малопригоден в воздушном бою, независимо от условий встречи". Аналогичные данные приводились и для Кореи. Таким образом, уровень мастерства способствовал разным показателям стрельбы и поражения.

2.

Это дало статистический артефакт. Многие новички, особенно если они были низкоквалифицированными, быстро становились жертвами, и поэтому они никогда не стреляли до того, как погибали или переводились за неудовлетворительные результаты. Непрерывный приток краткосрочников увеличивал общее число пилотов, но почти не увеличивал число убитых. Надолго выживали единицы едва грамотных пилотов, способных держаться в строю и мало что еще, защищенных удачей и товарищами.

3.

Большинство вылетов во Второй мировой войне, особенно американских, было совершено в последние два года войны, когда Люфтваффе и ВВС Японии были в значительной степени уничтожены. Истребителей союзников стало больше, что увеличило число летчиков, которые так и не совершили ни одного убийства. Большинство из них в дальнейшем выполняли задания по сопровождению бомбардировщиков над Германией и Японией, чтобы удержать противника от вылета последних истребителей для атаки бомбардировщиков. Огонь наземного зенитного огня также был сосредоточен на бомбардировщиках, а не на истребителях. Большинство истребителей никогда не сталкивались с вражескими истребителями. За четыре года войны даже американские асы стреляли только в одной трети вылетов. В последние два года войны средний американский летчик-истребитель мог рассчитывать на встречу с немецким истребителем один раз в двадцать пять вылетов. Это также увеличило число не стрелявших и не убивавших.

4.

Имели место перекосы в отборе. Лучшие самолеты доставались лучшим пилотам, а лучшие из лучших получали роль лидера. Стандартная американская схема полета (в RAF она несколько отличалась) состояла из четырех самолетов: первый "элемент", состоящий из ведущего и его ведомого, и ведущий второго элемента и его ведомый. Роль первого лидера заключалась в том, чтобы сбивать вражеские самолеты, а роль его ведомого - прикрывать его спину. Командир второго звена мог присоединиться к нему, если появлялась возможность, но обоим ведомым было категорически запрещено стрелять, если не возникало чрезвычайных ситуаций. Таким образом, на позиции лидеров назначались лучшие пилоты, и в Корее лидеры получили 82% заявленных поражений. В редких случаях ведомые тоже попадали в цель, но более половины пилотов, участвовавших в вылетах, практически никогда не имели шанса сбить противника. Таким образом, предполагалось, что непропорционально большое количество убийств получат лишь несколько пилотов.

Часто цитируется еще одно исследование, в котором утверждается, что половина пилотов F-86 никогда не стреляла из своего оружия, а из тех, кто стрелял, только 10% попадали в цель - поразительные цифры. Это утверждение было сделано в статье двух военных психологов, Блэра Спаркса и Оливера Нейса. Но они не приводят никаких доказательств этого утверждения, вместо этого переходя к политическим предложениям, которые доминируют в их статье - больше понимания психологии пилотов (и больше работы для психологов!). Это явно служит целям авторов, если они могут заявить о такой неудаче. Такой вывод, несомненно, широко обсуждался бы, но я не нашел ни одного такого доказательства или обсуждения. Пока не будет найдено реальное исследование, я настроен скептически.

Еще одним возможным показателем слабости пилота является прерванный вылет - отказ летчика от выполнения задания перед боем. Во время Второй мировой войны Восьмая воздушная армия США подсчитала этот показатель для бомбардировщиков. В январе 1944 года 70% из 6770 бомбардировщиков выполнили свои боевые задания. Из 30 тех, кто не выполнил, 61% вернулись назад из-за погодных условий, а 29% - по механическим причинам. Это означает, что 3% от общего числа пилотов могли схитрить. Общий процент абортов среди истребителей RAF составлял около 10%. После приземления прервавший посадку самолет RAF осматривался, и пилот должен был защищаться перед офицерским составом. Если пилоты повторяли аборты, то объявлялся тревожный звонок о возможных "низких моральных качествах", и пилот мог быть переведен на другую должность. Социальное давление на пилотов, заставлявшее их выполнять свой долг, было очень сильным в условиях сегрегированных авиабаз. Это заставляло тех, кто должен был повернуть назад из-за проблем с самолетом, продолжать выполнение задания, и при недостаточной скорости или маневренности они могли быть сбиты.

Ни одно исследование не позволяет предположить, что отказ стрелять был вызван моральными соображениями. Летчики уважали пилотов противника, но во время быстрого маневрирования они редко видели их отчетливо. Веррелл приводит рассказы о боевых действиях в Корее более тридцати летчиков. Только один из них говорит, что ему стало плохо после того, как он сбил МиГ. Он видел, что пилот мучается, зажатый в горящей кабине. Он решил избавить его от мучений, убив его. И все же одна норма была общей для обеих сторон: если летчик катапультировался, по нему нельзя было стрелять. Убивали самолеты, а не пилотов. По словам Блейка, американские летчики времен Второй мировой войны описывают самолет, а не пилота, как врага и даже обращаются к нему "он" и "его".

Таким образом, в основном технические, селекционные и миссионные причины привели к дисбалансу убийств, хотя, возможно, около 10% пилотов не могли вести эффективный бой из-за страха и напряжения. У них были все основания бояться, учитывая уровень смертности. Но в бою летчикам было не до страха. Полная поглощенность задачей приводила в восторг и отодвигала страх на второй план. Этого нельзя сказать о более пассивных экипажах бомбардировщиков, которые боялись смерти больше, хотя вероятность их гибели была в два раза ниже. Марк Уэллс говорит, что британские экипажи бомбардировщиков "иногда сомневались" в жертвах среди гражданского населения, но он не упоминает ни одного человека, отказавшегося бомбить.

Один из асов Корейской войны после своих первых убийств сказал: "Я был так взволнован, что мысль о том, что я убил двух человек, не приходила мне в голову. Во-первых, меня подтолкнул к действию гнев, а во-вторых, самолеты, которые я только что сбил, были объектами, а не людьми". По словам Шервуда, летчики в Корее испытывали удовольствие и гордость за свои поражения. То, что асы всех стран почитались как национальные герои, давало им стимул убивать. "Любовь к спорту, а не чувство долга заставляют тебя продолжать полет, не обращая внимания на то, сколько в тебя стреляют", - сказал один из них. В Корее пилоты добровольно продлевали свои туры и летали в праздники. Потери в Корее были низкими, поскольку это была короткая война, в которой участвовало больше пилотов, многие из которых имели опыт Второй мировой войны. Смертность составляла около 10%, хотя среди летчиков, имевших поражения, она была несколько выше, а среди асов - еще выше. Пилоты более медленных истребителей-бомбардировщиков сталкивались с наземным огнем. Шервуд отмечает, что в воздушном бою было потеряно 147 истребителей, но 816 самолетов всех типов были сбиты огнем с земли.

Во Второй мировой войне потери пилотов были огромны. Командование бомбардировщиков RAF (в состав которого входили истребители) подсчитало, что 51% всех летных экипажей погибли или пропали без вести в результате боевых действий, 12% погибли в результате аварий, 12% были сбиты и стали военнопленными. Только 24% остались невредимыми, что является очень низким показателем. Аналогичные потери были и в Восьмой воздушной армии США в Европе: 57% убитых или пропавших без вести, 17% погибших в результате ранений или несчастных случаев, только 25% остались невредимыми. Потери немецких и японских летчиков были еще выше, когда они начали проигрывать воздушную войну. Их мужество в продолжении войны было самоубийственным.

Несмотря на большую вероятность гибели, моральный дух американских летчиков был выше, чем у пехотинцев, а боевой дух летчиков-истребителей - выше, чем у других летчиков. Это объяснялось гордостью за свое мастерство, самостоятельностью и свободой, которой они пользовались в небе, способностью отражать любые атаки, высоким статусом "героев" во время войны, а также обособленностью, товариществом и контролем над обществом, в котором они жили. В кастовой системе военно-воздушных сил асы занимали наивысший статус и имели все стимулы для того, чтобы продолжать добиваться новых убийств. Идеология здесь ни при чем. В Корее у летчиков сформировалось то, что Шервуд называет "отношением к летному костюму": "чувство уверенности в себе и гордости, граничащее с высокомерием. . . . Предпочтение отдавалось высокопроизводительным одноместным истребителям. . . В этой культуре особое значение придавалось дерзости и неформальности. Летчик-истребитель проводил больше времени в летном костюме, чем в униформе. В его мире статус зависел от летных способностей, а не от дипломов, званий или «офицерских" навыков. . . . Военное происхождение и институциональные традиции не имели для него никакого значения; вместо этого элитарность ВВС определялась мастерством, мужеством и типом самолета».

На смену строевой подготовке и дисциплине в значительной степени пришли отношения "учитель-ученик". Высшие офицеры затем приказывали своим подчиненным выполнять задания, но в небе они были автономны. Высокий моральный дух придавал им то необычайное мужество, которое поражает всех комментаторов. Они шли в бой, подвергаясь высокому риску смерти, испытывая сильнейший эмоциональный стресс, но не дрогнув. Это был пик мужества, не внезапный адреналиновый поступок пехотного героя, а двух-трехчасовой подвиг на выносливость, повторявшийся много раз, без спада ритма самоотдачи пехотинцев, служивших долго.

Заключение

На эти полвека пришлись две самые кровопролитные войны в истории, в которых участвовали миллионы солдат. Героев, которые в порыве адреналина бросались на врага, было немного, но и другая крайность - моральные угрызения совести по поводу убийства - тоже встречалась нечасто. Но, увы, эти сомнения обычно приходили уже после войны, слишком поздно, чтобы спасти жизни, но нарушая душевное равновесие ветеранов. Солдаты, как правило, считали, что это была справедливая война. Во второй войне "трансцендентная идеология" была важна в вермахте и в императорских войсках Японии, а в Красной Армии имела абсолютно решающее значение. Среди западных союзников такая открытая идеология была редкостью в обеих войнах. Вместо этого преобладало сочетание имманентной и институционализированной идеологии, обеспечивающей скрытую патриотическую мораль, которая была связана с чувством долга при выполнении необходимой задачи. Затем добавлялось давление приятелей и ощущение того, что победа не за горами. Этого было достаточно, чтобы страх был управляемым, а отлынивание сводилось к не высовыванию головы. В длительных кампаниях это давление изматывало солдата и часто приводило к психологической деградации. Поскольку противник испытывал такой же спад, военным действиям ничего не угрожало. Иначе обстояло дело у летчиков-истребителей, для которых выполнение заданий доставляло удовольствие, а поражение приносило высокий статус воина. Это вознаграждение делало их по-настоящему мужественными, готовыми принять на себя повышенный риск, связанный с их ролью.

Это мало что говорит нам о человеческой природе, кроме того, насколько она податлива. Но это говорит о том, насколько могущественны социальные отношения власти, способные дисциплинировать мужчин на поведение, которое было бы немыслимо для них в мирное время: неоднократно пытаться убить других, подвергая себя риску смерти или увечья. Женщины переживали войну по-другому. Те, кто служил в войсках, иногда подвергались опасности, хотя и не на передовой, за исключением Красной Армии, но в большинстве случаев от женщин требовалось лишь оказывать поддержку своим мужчинам и двигаться по своим делам. Но для большинства воевавших мужчин война была социально обусловленным адом. Вторая мировая война была на редкость справедливой войной, рациональной для защитников и подкрепленной справедливым мирным урегулированием и балансом сил, обеспечившим впоследствии меньшее количество межгосударственных войн.

ГЛАВА 13. Страх и ненависть на поле боя

III

Коммунистические войны

ОСНОВНАЯ ПОСЛЕвоенная борьба велась между Соединенными Штатами и Советским Союзом, пришедшим на смену фашизму в качестве соперника за мировое господство. Несмотря на пару пугающих моментов, в ходе "холодной войны" США и Советский Союз вели себя прагматично, снижая угрозу ядерной войны и соглашаясь, часто негласно, на договоренности, которые сводили конфликт к противостоянию между доверенными лицами в зоне интересов каждой сверхдержавы. В целом американская и советская внешняя политика была плохой новостью для многих отдельных стран Юга, но она была хорошей новостью в плане снижения вероятности ядерной войны. Страх перед новой крупной войной был главным сдерживающим фактором. Тем не менее, обе стороны осуществляли множество более мелких, зачастую тайных вооруженных интервенций. Барри Блехман и Стивен Каплан обнаружили 215 случаев, когда в период с 1946 по 1975 гг. американские администрации использовали вооруженную силу без реальной войны, т.е. MID, для достижения своих политических целей по всему миру. Через шесть месяцев они достигали своих целей в 73% случаев, однако через три года этот показатель снижался до 44%, что является довольно неоднозначным результатом. Каплан обнаружил 190 советских интервенций в период с 1944 по 1979 г. Только в Восточной Европе и Афганистане это были крупные интервенции, в остальных случаях Советы действовали довольно осторожно. И в этом случае результаты были довольно неоднозначными. Но достижение американских или советских целей не всегда шло на пользу народам, которые принимали интервенцию.

В четвертом томе книги "Источники социальной власти" анализируется американская внешняя политика в период холодной войны, делается вывод о том, что в некоторых регионах она была иррациональной, ослепленной антикоммунистической идеологией, которая рассматривала зарубежные левоцентристские движения как демонов или дурней, а их деятельность - как поощрение коммунизма или анархии. Политика американской администрации была направлена на их подрыв, тайный или открытый, путем финансирования, вооружения и материально-технической помощи правым государствам и вооруженным группам. Иногда американские войска осуществляли прямое вмешательство. Такая политика, наоборот, толкала либералов и социал-демократов в этих странах все дальше влево, иногда в объятия Советского Союза, ослабляя шансы на проведение столь необходимых реформ, которые принесли бы Соединенным Штатам больше союзников и лучшие условия для бизнеса американских фирм.

В период "холодной войны" было две крупных "горячих" войны - в Корее и во Вьетнаме. Хотя они и представляли собой традиционную геополитическую борьбу между великими державами, они также были борьбой между соперничающими трансцендентными идеологиями, одна из которых стремилась к созданию в конечном итоге коммунистического мира, а другая - мира капиталистической демократии, хотя в действительности Советский Союз не был похож на социалистические идеалы, как и его союзники, а США не культивировали режимы, напоминающие демократию. Соединенные Штаты были полностью вовлечены в эти две войны, как и Китай в одну из них. Советское участие было менее прямым, в основном через посредников, тайные действия и поставки. США рассматривали своих противников в обеих войнах как доверенных лиц советского мирового порядка. Идеология передавалась их вооруженным силам, но в разной степени, как мы сейчас увидим.

Корейская война

Народно-освободительная армия Китая (НОАК) имела большой опыт, полученный сначала в ходе длительной войны с японцами, а затем в ходе гражданской войны в Китае, закончившейся в 1949 году. Многие солдаты, участвовавшие в последней Маньчжурской кампании этих войн, были корейцами, боровшимися против японского порабощения своей родины. После Второй мировой войны Корейский полуостров был разделен по тридцать восьмой параллели в результате перемирия между диктатурами Северной и Южной Кореи, коммунистической и капиталистической. Американцы, консультировавшие Юг, упустили возможность оказать давление на проведение земельной реформы, которая подорвала бы поддержку коммунистов на Юге и, возможно, сдержала бы вторжение Севера. Соединенные Штаты исправили эту ошибку после Корейской войны. Но две Кореи могли бы существовать и без войны.

С 1946 по 1950 г. по Югу прокатились восстания, которые привели к гибели около 100 тыс. человек, в основном в результате массовых правительственных репрессий. Поэтому в июне 1950 г. северокорейские войска вторглись на Юг, чтобы помочь повстанцам и создать единое коммунистическое государство на всем полуострове. Правитель Севера Ким Ир Сен считал, что южное правительство, возглавляемое Сингманом Ри, ослаблено борьбой группировок, имеет коррумпированную и мятежную армию. Его также обнадеживал тот факт, что госсекретарь США Дин Ачесон не включил Корею в так называемый "периметр обороны" США. Возможно, Соединенные Штаты не будут вмешиваться в дела Кореи. Ким Ир Сен, правда, слишком долго ждал (ведь восстание было почти закончено) разрешения от первоначально нерешительного Сталина, но Ким уверенно сказал ему, что он сможет разжечь "внутренний взрыв" на Юге. Мао в этом не участвовал. Подготовка Кима была тайной, что не давало Соединенным Штатам возможности предупредить о возможности ответного удара. Ким предполагал, что молниеносный удар заставит американцев, располагавших на Юге небольшими силами, пойти на примирение. Если же этого не произойдет, то, по его мнению, Сталин поможет ему в борьбе. Однако Сталин не собирался ввязываться в войну. Его идея заключалась в том, чтобы воевать через своего северокорейского посредника. Он видел свою выгоду в том, чтобы либо унизительно вывести США, либо втянуть их в дорогостоящую войну. В итоге получилось последнее.

Ядро северокорейской армии - НКПА - воевало против японцев в Китае и Маньчжурии. 25 июня 1950 г. 75-тысячная армия НКНА прошла по территории полуострова и через три дня захватила Сеул. Американские войска поддерживали южнокорейцев с июля, но северокорейцы оттеснили американские и южнокорейские войска на юг. Американские войска оказались втянутыми в гражданскую войну вдали от родины под эгидой ООН. Когда Советский Союз, ранее вышедший из ООН, вновь объявился и наложил вето на войну в Совете Безопасности, Соединенные Штаты передали решение на рассмотрение Генеральной Ассамблеи ООН, где в то время доминировали союзники США. Соединенные Штаты действовали в поддержку союзника, как они неоднократно делали это на протяжении последующих десятилетий, в надежде остановить распространение коммунизма и сохранить власть США во всем мире. Жизненно важные национальные интересы не ставились под угрозу. Антикоммунисты во главе с сенатором Джозефом Маккарти осуждали президента Трумэна за мягкость по отношению к коммунизму, поэтому Трумэну пришлось продемонстрировать свою жесткость из соображений внутренней политики. Вторжение в Корею произошло сразу после успешного испытания советской атомной бомбы, победы коммунистов в гражданской войне в Китае и заключения китайско-советского договора о взаимной обороне. Нельзя было допустить, чтобы упреки "кто проиграл Китай", кипевшие в Вашингтоне, перешли в упреки "кто проиграл Корею", хотя многие в Вашингтоне знали, что Сингман Ри не был демократом. Американские лидеры не назвали бы свою страну "имперской", но они стремились к мировому господству и, как лидеры всех империй, не могли смириться с "унижением", которому коммунисты подвергли отступающие американские войска. Мировой авторитет США был под угрозой. Поэтому факторы как политического, так и репутационного, как личного, так и национального характера делали американское вмешательство неизбежным. Ким оказался один.

Изначально НКПА имела превосходство. Ее костяк имел опыт ведения боевых действий в горах, был идеологически настроен и сталкивался с плохо организованной южнокорейской армией (РК), отличавшейся коррумпированностью офицерского состава и низким моральным духом. НКПА адаптировала политическую практику китайской НОАК, о которой я расскажу позже - ячеистая организация, коллективные политические собрания и много идеологических наставлений, хотя это было несколько ослаблено жесткой дисциплиной и неравенством званий. Генерал Дуглас Макартур, командовавший американскими войсками в Корее, недооценивал ее, хвастаясь: "Я могу справиться с ней с одной рукой, связанной за спиной". 3 Тем не менее, держась в горах, НКПА проникала между войсками противника, минуя дороги, на которых доминировали американские системы связи и управления, и вынудила их к ряду отступлений. Только в районе анклава Пусан на крайнем юге американцы и РК смогли, наконец, сформировать оборонительную линию. США, а вслед за ними и другие контингенты ООН перебрасывали свои силы, и НКНА пришлось атаковать их в лоб. Потери в живой силе и технике росли, но атаки продолжались, демонстрируя способность солдат к самопожертвованию. К этому времени американцы уже перестали относиться к НКПА с прежним пренебрежением и оценили их как противников. Поражение Америки было немыслимо, но возможно.

Но в сентябре 1950 г. генерал Макартур начал высадку десанта далеко на север, в Инчхон, что заставило НКНА вступить в войну на два фронта, к которой она была плохо подготовлена. Оказавшись в меньшинстве и уступая в численности, подвергаясь массированным американским бомбардировкам, она отступила. Совет национальной безопасности рекомендовал американским войскам остановиться на тридцать восьмой параллели, и тогда миссия была бы выполнена. Но Трумэн прислушался к воинственному Макартуру, и войска США и ООН продолжили продвижение на север. Отступление северокорейцев превратилось в разгром. Ким сообщил китайскому генералу Пэн Дэхуаю, что его армия разваливается и что он может связаться менее чем с 50 тыс. своих солдат. 4 Передовые отряды американцев достигли реки Ялу на китайской границе. Макартур отдал предпочтение горячему преследованию, чтобы у НКНА не было времени на перегруппировку. Но это также означало, что цель сместилась с восстановления довоенного статус-кво на "освобождение" Северной Кореи от коммунизма. Покладистая ООН приняла необходимую резолюцию в поддержку. Это была глупость.

Макартур стоял на пороге Китая, угрожая Маньчжурии, где находилась большая часть китайской тяжелой промышленности. Мао столкнулся с господством США вплоть до своей границы. Китайская гордость была возмущена тем, что американские солдаты открыто мочились в реку Ялу на границе. В Вашингтоне мало кто верил в то, что китайцы будут воевать, - эта вера была результатом американского презрения к слаборазвитой стране с якобы третьесортной армией, которая якобы контролировалась Советами, а Сталин явно не хотел воевать. Некоторые американцы, знавшие Китай и Мао, предостерегали от агрессии, но они были вычищены в ходе борьбы за власть по принципу "кто потерял Китай?". Внутриполитическая фракционность мешала рациональному мышлению.

Мао опирался на традицию "парабеллум" в китайской стратегической мысли, рассмотренную в главе 6, но с марксистским уклоном, согласно которому вооруженная борьба разрешает классовые и международные противоречия. 5 Его внешняя политика была направлена на восстановление Тайваня силой, но американский флот переместился для его защиты, а у Китая не было эффективного военно-морского флота. Мао был вынужден отступить и перед угрозой Корейской войны перебрасывал войска с юга на север. Таким образом, у него были свободные войска для оказания помощи Киму. Он считал, что настал момент продемонстрировать всему миру мощь Китая, удивив Сталина и ошеломив Трумэна и Макартура. На случай необходимости применения силы началась тайная подготовка. Были созданы Китайские народные добровольческие силы - якобы автономная армия добровольцев, чистая фикция, позволяющая Китаю не объявлять войну США. Первоначально планировалось вторгнуться и остановиться в районе тридцать восьмой параллели. Но продвижение Макартура на север было слишком стремительным для этого. В соответствии с доктринами "Парабеллум", предусматривающими гибкость и обман, Мао перешел к вторжению, скрывая при этом численность войск, чтобы заманить американские войска в бой против, как они полагали, незначительных китайских сил. Затем американцы будут окружены и отброшены на юг, а возможно, и вовсе покинут Корею.

В конце сентября - начале октября 1950 г. Мао высказывал лишь неопределенные угрозы в адрес США, а после 13 октября замолчал, притворившись слабым. Это привело к желаемому результату: Макартур стал еще быстрее продвигаться на север, оставляя большие разрывы между своими передовыми частями и центром связи и снабжения. Теперь американские войска были растянуты на большие территории вдоль обоих побережий. В конце октября Мао приказал крупным силам НОАК тихо перейти границу. Они скрытно двинулись вниз по горной цепи, получив приказ продолжать скрывать истинную численность армии. Небольшие китайские силы вступили в бой с американцами, а затем отступили, создав впечатление слабости. Часть китайских солдат была отправлена в плен и передала ложную информацию противнику. Идея заключалась в том, чтобы обойти передовые части Мак-Артура и охватить его силы с флангов и тыла.

Внезапная массовая атака 26 ноября оказалась весьма успешной и дезориентировала американцев. Она привела к беспрецедентному в истории американских войск поражению у Чосинского водохранилища (китайское озеро Чанджин) - следствию излишней самоуверенности американцев. Произошло поспешное отступление американо-ооновских войск на юг, и китайцы на короткое время захватили столицу Юга Сеул. Но в результате контратаки линия фронта была отброшена примерно на тридцать восьмую и тридцать седьмую параллели. К этому времени Соединенные Штаты отказались от надежд на захват всей территории полуострова и вернулись к первоначальной цели - восстановлению статус-кво времен антисемитизма. Эту же цель теперь ставила перед собой и НОАК, понимая, что у нее нет достаточной огневой мощи для захвата новых территорий. Обе стороны ограничили свои устремления и заявили о готовности к переговорам. Потребовалось еще два года застойных боев, чтобы добиться перемирия.

Силы ООН

Контраст между армиями ООН и Китая был заметен. Крупнейшим компонентом союзных войск была южнокорейская РК. Ее войска начали войну в плохой форме, с низким моральным духом. Постепенно их состояние улучшилось настолько, что иногда они могли справиться с северокорейскими войсками, хотя по-прежнему уступали китайским. Среди иностранных войск ООН более 80% составляли американцы, в основном призывники. Большинство из них не знали, зачем они воюют, и им не объясняли, почему. 6 Остальные были набраны из сорока одной страны, причем среди них были как профессиональные, так и призывные военнослужащие. Почти 60 тыс. британских солдат составляли второй по численности иностранный контингент. Почти никто из членов ООН не верил в свое дело так, как солдаты Гражданской и Второй мировой войн в США. Более того, они реагировали на происходящее, не задумываясь об идеологии с точки зрения выживания на поле боя. Как вспоминал один американец:

Я не чувствовал, что защищаю порт Пусан, права южнокорейцев или интересы Соединенных Штатов. Я просто пытался выжить. Выжить от одного момента до другого, пережить день, пережить следующий день. Некоторых людей боевые действия приводят в восторг. Они любят его. Они, кажется, процветают в нем. Я знал таких людей. Но большинство людей, девяносто девять процентов, боятся до смерти. В том числе и я. Только после того, как все закончится, грандиозный замысел встает на свои места, и ты начинаешь понимать, к чему приложил руку.

Герой войны Льюис Миллетт был в числе этих 1%. Он описывал штыковую атаку в уже знакомых нам терминах, переполненный эмоциями и адреналином, совершенно без идеологии:

Я знаю, что я впал в бешенство. Когда ты бьешь кого-то штыком в горло, другого - в голову, на тебя брызжет кровь, никто не может оставаться рациональным. В штыковой атаке вообще не до рассуждений. . . . Вы можете делать то, что в обычных условиях было бы невозможно. Адреналин зашкаливает, и ты делаешь то, что просто физически невозможно. Во время той атаки я зацепил китайца, выбросил его из окопа на штык и снова зацепил, когда спускался. В обычной ситуации так не сделаешь. Потом я был такой слабый. Можно было дотронуться до меня пальцем, и я бы упал. Когда все закончилось, я сел и не мог подняться. Я потратил столько огромной энергии, делая все эти вещи, и был полностью истощен.

Кинг язвительно отзывается о боевых действиях этой армии, недостаточно обученной и немотивированной. Как только китайцы появились на поле боя, у солдат ООН появилась тенденция к "отступлению". Они убегали, когда их атаковали, и часто шли в атаку, а не прижимались к китайским позициям, что обеспечило бы им большее прикрытие. Руди Томеди подтверждает это из интервью с американскими ветеранами, а Брент Уотсон - с канадскими. Никто не объясняет плохую службу моральными устоями, хотя Уотсон упоминает одного канадца, который после войны расстроился: "Я знал, что убивал людей, и иногда мне было не по себе от этого. Это самое трудное в воспоминаниях. . . . Знать, что я это сделал, а моей стране на это было наплевать". Страх сделал этих солдат пассивными. Китайцы язвительно отзывались об американской пехоте. Но американские войска не нуждались в высоком моральном духе. У них было колоссальное технологическое превосходство, и генералы безжалостно использовали его в дневное время. Ночью, когда самолеты, артиллерия и танки были слепы, китайцы контролировали ситуацию, а американцы затаились.

S. Л. А. Маршалл написал отчет о моральном духе американской пехоты в этой войне. Его методы, судя по всему, были такими же, как и раньше. Он пришел к выводу, что темп стрельбы американских войск в Корейской войне был намного выше, чем во Второй мировой войне: "Более 50% войск, находящихся на местности, где возможен непосредственный обмен огнем с противником, в ходе боевых действий будут использовать то или иное оружие". Он уточнил: "В средней пехотной роте в Корее от 12 до 20% личного состава не только активно участвуют в стрельбе, но и проявляют различную степень инициативы в руководстве на месте и принятии личных мер, способствующих улучшению положения подразделения и его сплоченности. В дополнение к этой управляющей силе имеется от 25 до 35% бойцов, которые принимают некоторое участие в огневых действиях, с разной степенью согласованности, но в остальном не оказывают заметного влияния на ход событий. . . . Эти показатели значительно лучше, чем средние показатели участия в боевых действиях среди военнослужащих Второй мировой войны". Он добавил, что большинство причин отказа от стрельбы являются приемлемыми:

Пехотный солдат, так часто встречавшийся во время Второй мировой войны, который отвечал на вопросы: "Я видел врага, я не стрелял, я не знаю почему", - странным образом отсутствует в Корее. Фактически ни один человек из числа необстрелянных не дал такого ответа. Среди причин, по которым не стреляли, были такие: "Я не видел вражеской цели в любой момент и решил, что лучше не стрелять, пока не увижу". "Гранаты сыпались с такой скоростью, что я не мог поднять голову". "Передо мной был подъем земли, который скрывал их людей от глаз". "Меня схватили сзади, прежде чем я увидел, что кто-то идет против меня". "Я помогал сержанту вернуть пулемет в строй". "Их было так много, что я придержал огонь, думая, что они пройдут мимо нас". "Мой автомат замерз, и я не мог найти другой". И так далее. Все эти объяснения имели смысл в данной ситуации.

Вот некоторые из законных причин не стрелять в современных войнах. Рассел Гленн приводит дублирующий список причин, приведенных солдатами во время войны во Вьетнаме. Такие списки существенно сокращают остаточное число необстрелянных, которыми движет либо страх, либо совесть. Маршалл заявил, что он доволен темпами стрельбы американской пехоты в Корее, что парадоксально, учитывая их низкие общие показатели, гораздо худшие, чем во Второй мировой войне.

Система "приятельских отношений" также была широко распространена, особенно в обороне, но также и в оказании морального давления, препятствующего халтуре. В одном небольшом исследовании две трети из тридцати американских солдат работали в паре с близким приятелем. Большинство из них завязали дружбу до того, как решили регулярно воевать рядом друг с другом. За "сырой" заменой обычно присматривал опытный ветеран. Несколько неугодных солдат исключались из системы приятельских отношений либо потому, что они были "неудачниками", халтурщиками, на которых нельзя было положиться в плане прикрытия, либо "героями", которые подвергали окружающих их солдат большему риску. И те, и другие считались эгоистичными и опасными - как и в предыдущих войнах. Западные войска в Корее действовали не с большим отличием, а с адекватностью, обусловленной превосходством в вооружении. По иронии судьбы, турецкий контингент в составе сил ООН, не имевший такого превосходства, как говорят, сражался лучше всех.

Китайская НОАК

Китайские "добровольцы" в подавляющем большинстве были неграмотными крестьянами. Даже большинство офицеров не умели читать и писать. Их тактика и боевой порядок хорошо описаны Сяобинь Ли. Мы также располагаем данными из источников США и ООН, Кевина Махони, воспоминаний китайских генералов, а также интервью Александра Джорджа, проведенного в 1951 году с тремястами китайскими военнопленными, из которых восемьдесят четыре были подробно опрошены. Эти источники показывают, что НОАК имела высокий моральный дух, когда вошла в Корею. Всего за два года до этого она победила в гражданской войне в Китае, разгромив японские и националистические армии, обладавшие более мощным оружием. Солдаты прошли обширную политическую подготовку, в ходе которой им объяснили, что это будет справедливая война, которую они будут вести вместе со своими корейскими братьями против американской агрессии. Если они не будут сражаться, то американцы в следующий раз нападут на Китай - правдоподобная теория коммунистического домино. Солдаты думали, что воюют, защищая свою Родину. По словам начальника политотдела, после обучения 50% солдат были готовы "с позитивным настроем" к участию в войне, 30% были "промежуточными элементами, которые воевали по приказу, но им было все равно, будет война или нет", а 20% находились "в неустойчивом состоянии духа", боялись воевать с американцами и называли мост через реку Ялу "вратами ада". Как и в советской Красной армии, большую часть первой группы составляли члены партии , которые должны были играть важную роль в руководстве и дисциплине остальных.

По словам генерала Ду Пина, начальника политического отдела вторжения, солдаты ООН были направлены в Корею без четкого задания, что привело к ухудшению морального состояния. Кроме того, китайские солдаты были более опытны в горной войне, которая, вероятно, должна была вестись в Корее. Они считали, что одержат победу, если смогут направить превосходящие силы в любую точку атаки. В обеих коммунистических армиях было много женщин, но не на боевых ролях.

Сплоченность НОАК основывалась на относительном равенстве рядовых, все военнослужащие носили одинаковую форму. В НОАК существовал идеологический вариант "системы товарищей". Солдаты попадали в ячейку из трех-четырех человек под руководством одного опытного, политически надежного солдата, как правило, члена партии. Ежедневно в ячейке проводилась взаимная критика, на которой обсуждался полученный за день опыт. Три тройки (четверки) плюс политрук составляли отряд, в котором раз в неделю проводились самокритичные занятия продолжительностью не менее часа. В ротах такие собрания проводились реже. В реальных боевых условиях встречи проводились реже. Явная идеология и моральное давление, оказываемое через повседневные политические ритуалы, не являются нормой в современных армиях, но страх они все же вызывают. Китайская модель "была пропитана этическим и миссионерским ароматом", отличным от западных армий, не имевших политической и идеологической подготовки. Они полагались на скрытый патриотизм и старались воспитать хороших профессиональных солдат, в то время как НОАК хотела получить хороших коммунистических солдат. Китайские солдаты находили эти встречи стрессовыми. Критика за военные или политические неудачи и необходимость раскрывать свои уязвимые места, по словам некоторых, были хуже физического наказания. Существовало моральное давление, заставлявшее быть "идеальным коммунистом". Джордж добавляет, что многие учились скорее скрывать и соответствовать, чем действительно искоренять "дурные мысли". Но это имело меньшее значение, чем то, чтобы их действия были действиями хорошего коммунистического солдата.

Западные СМИ пестрели сообщениями о том, что северокорейские или китайские солдаты, не желающие идти в атаку, будут немедленно расстреляны, но это было не так. Мао заявил, что в его армии "должна быть дисциплина, установленная на ограниченной демократической основе. . . . С партизанами дисциплина, основанная на принуждении, неэффективна. . . . [Она] должна быть самопринудительной, потому что только в этом случае солдат способен полностью понять, почему он сражается и как он должен подчиняться. Такой тип дисциплины становится опорой армии, и только он может по-настоящему гармонизировать отношения, существующие между офицерами и солдатами".

Махони показывает, что ни в одной из коммунистических армий Кореи не было жестокой дисциплины. Избиения и издевательства были строго запрещены. Хотя за самые тяжкие проступки предусматривались казни, они редко приводились в исполнение (как это было принято в большинстве армий к этому времени и как это давно было принято в Китае). Предпочтительными методами борьбы с дезертирами были публичное позорище, о котором говорилось выше, и лагеря политической индоктринации. После этого дезертира возвращали на службу в то же подразделение. Члены партии ожидали более сурового наказания, чем беспартийные солдаты за тот же проступок. Политические офицеры отвечали за моральный дух войск, перед ними ставились задачи по обеспечению быта, и они должны были быть примером для подражания в бою.

Эти вооруженные силы обладали имманентной идеологической силой, неизвестной армиям США и ООН: в них сочетались широкое преподавание марксизма, патриотическая самооборона, моральное давление, подкрепляемое повседневными коллективными ритуалами и партийным руководством в бою. Ее члены считали себя более жесткими, чем воспитанные американцы. Им говорили, что победа будет быстрой и легкой, и они с удовольствием наступали на полуостров, презирая американские трудности, связанные с рельефом местности, темнотой и погодой. Китайские пехотинцы имели психологическое преимущество, и их уверенность в своих силах позволяла им сражаться вопреки все более неблагоприятным обстоятельствам и удлиняющимся цепочкам поставок. Они полагались на оружие слабых.

Относительная численность армий является спорной. Многим западным наблюдателям казалось, что главным фактором китайского успеха был численный перевес. Однако Пол Эдвардс и Т.Р. Фехренбах утверждают, что уже в первые месяцы численность войск ООН и Южной Кореи превосходила численность противника, иногда два к одному. На практике это превосходство уменьшалось за счет меньшей доли боевых частей в американских войсках. Но более высокая дисциплина давала китайцам преимущество. Фейренбах и Уотсон согласны с тем, что они превосходили китайцев в боях на холмах, особенно в ночное время. США контролировали дороги в дневное время, особенно с помощью своей авиации. Но на холмах этой горной страны, да еще ночью, когда летчики не могли видеть, НОАК контролировала ситуацию. Восьмая армия США оценила боевую эффективность китайских войск от хорошей до отличной, а НКПА - от плохой до хорошей, но при этом во всех армиях наблюдался значительный разброс показателей.

Солдаты ООН и США неоднократно описывали китайские атаки как "человеческие волны" - массовые лобовые атаки пехоты без поддержки, направленные на то, чтобы одолеть технологически превосходящих защитников за счет огромной численности. В сборнике мемуаров американских ветеранов Корейской войны, опубликованном на сайте , есть несколько сенсационных рассказов о том, что они воспринимали как атаку "человеческой волны". Вот два из них:

Они шли волнами, а я продолжал стрелять. Я стрелял из своего пулемета всю ночь. Все остальные стреляли. И артиллерия падала вокруг нас. Артиллерия делала хорошую работу, не давая им оторваться от нас. И всю ночь я думал. Эти люди сошли с ума. Они умирают толпами, а их продолжают убивать.

Это была типичная атака китайской пехоты. Никакого прикрывающего огня. Никаких попыток использовать местность. Просто лобовая атака огромной массы людей. Их было, наверное, пять или шесть сотен, они кричали, вопили, дудели в горны. Но, похоже, у них не было достаточного количества оружия. Может быть, у первого ряда было оружие, а у следующих двух или трех - нет. Второй ряд, наступая, забирал оружие у мертвых. . . . Я думаю, что нас спасла только артиллерия, которую мы вызвали. . . Еще одно, что их остановило, - это их собственные трупы. Мы убили так много, что им пришлось перелезать через штабеля тел, и это определенно замедлило атаку.

Однако ни один из солдат, цитируемых Махони, не изображает трупы, наваленные друг на друга. Китайцы "не бросали свои жизни в незапланированных, хаотичных атаках "банзай", как это делали японцы во время Второй мировой войны, а отдавали свои жизни, пытаясь остановить и уничтожить наступающего противника". Если на них напали пятьсот или более китайцев, то эти солдаты ООН и США должны были оказаться в эпицентре бури, в узком секторе линии фронта, выбранном для атаки, что было обычной китайской тактикой. Большинство солдат ООН и США сталкивались с подобным нападением лишь изредка.

Китайцы никогда не говорили о волнах. Цель не заключалась в том, чтобы нанести лобовой удар по всей линии противника. В каждом китайском полку имелся специализированный разведывательный взвод, отправленный вперед для проникновения в расположение противника. Они специально привлекали огонь на себя, чтобы выявить позиции ООН, особенно слабые места на границах между различными подразделениями США и ООН. Затем легкие подразделения, используя скрытность, подбирались вплотную и внезапно атаковали эти рубежи. В соответствии с классической китайской военной теорией тактика всегда заключалась в том, чтобы превосходить противника по численности на узком участке атаки. Китайские генералы осознавали свое неравенство в вооружении и признавали, что понесут большие потери. В китайском руководстве по ведению боевых действий предполагалось, что на каждого американского защитника будет приходиться от трех до пяти атакующих, а при атаке на менее хорошо оснащенную РК превосходство будет меньше. Такие атаки создавали впечатление "волн" большей численности, чем было на самом деле.

Пехотные атаки НОАК проводились ночью. Относительно небольшие подразделения НОАК прорывались, обходили высокие позиции американцев, заходили им в тыл и перекрывали пути снабжения. Отсутствие радиосвязи создавало проблемы, но войска НОАК, как могли, справлялись с ними, используя различные сигналы горна, свистка и шума животных. Кроме того, перед боем они передавали подробную информацию вплоть до самых нижних чинов, а офицеры низшего звена могли гибко реагировать на условия боя. Нижние чины в большей степени участвовали в принятии решений, чем в более иерархичных войсках США и ООН. Мемуары китайских генералов дают представление о стратегии кампании. Маршал Пэн Дэхуай, возглавлявший силы вторжения НОАК, хорошо понимал, что могут и чего не могут его солдаты. Он понимал, что американское господство на море делает возможным высадку десанта в районе Инчона за его линией. Поэтому ему пришлось размещать войска как на обоих побережьях, так и на фронте. Пенг понимал, какие ограничения накладывает некачественная техника и трудности с материально-техническим обеспечением, которые возрастали по мере удаления от баз снабжения в Китае. В конце концов, грузовикам пришлось преодолевать четыреста километров до фронта. Генерал Хун Сюэчжи, отвечавший за материально-техническое обеспечение, вспоминает, что американская авиация стала решающей силой, замедлявшей снабжение, а иногда и останавливавшей продвижение китайцев.

Китайские солдаты постепенно осознали всю тяжесть своего военного положения. Их моральный дух несколько снизился, но они по-прежнему оставались упорным противником, готовым нести тяжелые потери. Мао и его генералы теперь сомневались, что их тактика "человек побеждает оружие" сможет преодолеть столь вопиющее неравенство в огневой мощи. В феврале 1951 г. Мао снизил конечную цель с вытеснения войск США и ООН с полуострова до уничтожения как можно большего количества вражеских подразделений. Когда в апреле 1951 г. после отставки Макартура к власти пришел генерал Мэтью Риджуэй, американские войска также перешли к операции "Убийца" - нанесению максимальных потерь, а не удержанию или захвату территории. Риджуэй считал, что он сможет захватить весь полуостров, но только с неприемлемыми для американского народа потерями, и это осталось американской слабостью, здоровым признаком снижения милитаризма в американском обществе, как подчеркивают либеральные теоретики.

После апреля 1951 г. некоторые военнопленные говорили, что китайские солдаты знали, что им не победить. Но армия не сломалась, что примечательно, если учесть, что всего за один-два года до этого коммунистическая НОАК приняла в свои ряды побежденных солдат китайских националистов. Из семидесяти военнопленных Джорджа, которые были младшими офицерами или сержантами, две трети составляли бывшие солдаты националистических сил. В их преданности можно было сомневаться, и, возможно, именно поэтому они попали в плен, но дезертиров было немного. Однако в условиях растущего напряжения боевым кадрам и членам партии приходилось играть более активную роль на фронте, неся более тяжелые потери. Собрания в отрядах и ротах продолжали активно работать. На них посылались многочисленные жалобы в вышестоящие инстанции - на лучшие винтовки, на авиационную и артиллерийскую поддержку. Советские винтовки были получены, а вот самолеты и артиллерия - только обещания. Советские истребители МиГ, правда, прибыли под видом корейских пилотов, но они были полностью задействованы в боях на "Аллее МиГов" дальше на север и не могли оказать пехоте существенной поддержки.

По мере уплотнения боевых порядков части НОАК, не имевшие современной системы управления, не могли использовать прорывы. Силы США и ООН научились отступать после прорывов, поэтому намерение китайцев отрезать целые дивизии и уничтожить их не могло быть реализовано. За одну ночь таким образом можно было окружить только небольшие подразделения. Затем днем войска США и ООН контратаковали массированным огнем, отвоевывали оставленную ночью территорию и наносили китайцам большие потери. Южнокорейцы называли это "море людей", противостоящее "морю огня". Весеннее наступление китайских войск 1951 года застопорилось из-за огромных потерь, и в июле Мао начал мирные переговоры.

Они затянулись на два года. Тем временем бои продолжались, но боевой дух обеих сторон падал. Генералы Пэн и Ян Дэчжи, руководившие боевыми действиями, смешивали наступление с обороной, больше направленной на защиту жизни своих солдат. Оборона заключалась в глубоких траншеях и туннелях, защищавших солдат от бомбардировщиков и артиллерии. По словам Яна, протяженность траншей составляла 6240 км, что примерно равно длине Великой Китайской стены, а тоннелей - 1250 км. Ли приводит несколько меньшие цифры.Пэн считал, что траншеи и особенно тоннели сыграли ключевую роль в снижении уровня потерь до приемлемого. Атака оставалась прежней: массированные, узкие атаки ночью на слабые места, прорывы с упором на уничтожение солдат противника и последующее отступление в безопасное место. В последние два года преобладала патовая ситуация, что плохо сказывалось на моральном состоянии обеих сторон. Учитывая технологическое превосходство в обычных вооружениях, Соединенным Штатам не было необходимости размещать ядерное оружие. Трумэн рассматривал такую возможность, а Эйзенхауэр отклонил просьбу своих генералов. В результате противостояния американского оружия и китайского боевого духа война завершилась прекращением огня в июле 1953 г., а фактическая граница между двумя Кореями осталась прежней - по тридцать восьмой параллели. Мирный договор не был заключен и до сих пор не заключен.

Общие потери были огромны, а доля жертв среди мирного населения была выше, чем во Второй мировой войне. Общие корейские потери достигли 3 млн. человек из 30 млн. населения полуострова. Большинство погибших - северокорейцы: около 215 тыс. солдат и 2 млн. мирных жителей, причем последние погибли в основном в результате чудовищных американских бомбардировок, разрушивших все их города. Американские лидеры не испытывали никаких моральных сомнений, когда речь шла об уничтожении коммунистов. Погибло почти миллион мирных жителей Южной Кореи. По американским оценкам, потери НОАК составили 600 тыс. убитых и пропавших без вести и 750 тыс. раненых при общей численности армии в 3 млн. человек, что является необычайно высоким показателем потерь. Это также высокая пропорция убитых к раненым, отражающая влияние более смертоносного оружия и плохой медицинской базы. Однако эти цифры, скорее всего, преувеличены. Армии знают свои потери точнее, чем потери противника, да и пропаганда может помешать. Китайцы оценивают свои общие потери в 1 млн. человек, но в том числе только 183 тыс. убитых в бою - слишком низкая цифра. Со стороны США и ООН потери среди военнослужащих составили почти 46 тыс. южнокорейцев, 37 тыс. американцев и 7 тыс. представителей других стран ООН. По китайским оценкам, общие потери США и ООН составили 390 тыс. человек, что является слишком высокой цифрой. Война закончилась вничью, но смерть наступила неравномерно, унеся гораздо больше жизней тех, кто сражался за коммунизм.

Последний этап переговоров о перемирии касался репатриации военнопленных. Было решено, что они могут быть репатриированы в страну по своему выбору. При этом выявился значительный дисбаланс. Среди военнопленных США и ООН 347 человек предпочли репатриироваться в Китай или Северную Корею. Напротив, почти 22 тыс. северокорейских и китайских военнопленных предпочли не репатриироваться на родину. Вместо этого они предпочли жить в Южной Корее или на Тайване (где правили националистически настроенные китайцы). Кроме того, почти 25 тыс. северокорейских военнопленных были освобождены ранее, чтобы жить на Юге. В общей сложности 46 тыс. солдат коммунистических армий фактически "дезертировали". Конечно, у них была возможность жить среди своей этнической или расовой группы, чего не было у американских "дезертиров". Но замечательный боевой дух коммунистических войск требовал соблюдения повседневных ритуалов и дисциплины. Когда солдаты томились в лагере для военнопленных в качестве заключенных, такая культивация приверженности была гораздо слабее.

Таким образом, это была идеологическая война в двух смыслах: она возникла на почве идеологической гражданской войны внутри Кореи и была усугублена идеологическим противостоянием великих держав. С коммунистической, но не с капиталистической стороны солдаты воспринимали войну как идеологическую борьбу через повторяющееся обучение и повседневные ритуалы. Эта комбинация объединяла довольно общую марксистско-националистическую идеологию, но она была основана на солидарности подразделений. Это обеспечивало высокий моральный дух. Война началась с того, что северокорейцы, затем американцы и, наконец, китайцы воспользовались, как они считали в реалистских терминах, "окном возможностей" для внезапного нападения, не задумываясь о том, какой ответ может быть вызван со стороны противника. Каждый первый удар был успешным в краткосрочной перспективе, но каждый из них приводил к ответным действиям. Это была война взаимной самоуверенности, заблуждений и просчетов, в которой основные решения казались участникам рациональной оценкой затрат и выгод альтернатив, но они оказались настолько неточными, что привели к разрушительной войне, которая не служила никакой рациональной цели и не принесла ни результата, ни мирного урегулирования.

Война во Вьетнаме: американские войска

Для американских войск война во Вьетнаме вновь стала вмешательством в гражданскую войну в далекой стране, "войной по выбору", не предполагающей ни самообороны, ни санкции ООН. В стране не было растущей поддержки, но после того, как администрация Джонсона придумала агрессивные действия северовьетнамцев в Тонкинском заливе, резолюция о Тонкинской войне была принята в Палате представителей 416 голосами против нуля, а в Сенате - 88 голосами против 2. Целью было сохранение американских имперских интересов в Азии, а точнее - сдерживание коммунизма и якобы приход демократии во Вьетнам, хотя правительство Южного Вьетнама было далеко не демократическим. Однако, несмотря на антикоммунизм, все еще бушевавший в США, глубина идеологической приверженности войне среди американского гражданского населения или военнослужащих была невелика.

В период с 1965 по 1973 год в пределах Южного Вьетнама служили 2,6 млн. американских военнослужащих. Из них 40-60% либо участвовали в боевых действиях, либо оказывали непосредственную поддержку, либо достаточно регулярно подвергались нападению противника. Около 7,5 тыс. из них были женщинами, в основном медсестрами. Пик численности во Вьетнаме - 543 тыс. человек - был достигнут в апреле 1968 года. Кроме того, около 500 тыс. моряков и летчиков в общей сложности базировались на море или в Таиланде. Это были молодые силы: средний возраст рядового состава составлял двадцать два года, офицеров - двадцать восемь лет. Около 58 тыс. человек погибли и 304 тыс. были ранены, причем около половины из них нуждались в госпитализации. Это потребовало больших затрат американских ресурсов.

Обстановка на поле боя отличалась от той, что была в Корее. Американские войска лучше контролировали воздушное пространство, но в джунглях было трудно обнаружить вражеские подразделения, а в открытых сельскохозяйственных районах противник скрывался в виде партизан среди населения, не имея униформы, и его трудно было идентифицировать. Было много мелких стычек, но лишь изредка Народно-освободительный фронт (НОФ) противника предпринимал массированные атаки. Они редко были успешными, хотя провал их наступления "Тет" стал пирровой победой американцев. PLF вел в основном мелкие партизанские бои. Изначально американцы были профессионалами-добровольцами, преданными своему делу, если не по идеологическим соображениям, то по убеждению, что солдат должен выполнять свою миссию. Это убеждение было также лучшим предиктором добровольности участия в зарубежных миссиях среди выборки американских профессиональных десантников 1976 года.

Для пехотинцев во Вьетнаме боевые действия, помимо патрулирования и наступательных попыток вытеснить партизан, сводились в основном к обороне от внезапных нападений на их базы. Преобладали задачи поиска и уничтожения: "Пехота находит противника, авиация и артиллерия его уничтожают", - говорил один генерал. Это должно было снизить потери американцев, но для пехоты это был довольно пассивный бой, и перестрелки, как правило, начинались по инициативе противника. Система "приятелей" была незаменима в бою с небольшими подразделениями, хотя офицеры и солдаты жаловались, что ротация отдельных бойцов, а не целых подразделений (традиционная политика) после двенадцатимесячной службы ослабляет ее, поскольку в подразделение постоянно прибывают новые бойцы. Опасность не была постоянной. Большинство патрулей никогда не сталкивались с противником, хотя мины и мины-ловушки были постоянной опасностью. При встрече с противником, часто в засадах, возникали короткие хаотичные бои, потери были высоки. К 1967 году 65% американских потерь приходилось на патрулирование. Непредсказуемость каждого дня оказалась трудновыносимой.

Москос опросил 34 американских солдата и побеседовал со многими другими во время поездок в 1965 и 1967 годах, прежде чем наступило разочарование. Он обнаружил ритм, определяющий уровень самоотдачи. Как и в других войнах, первое участие в войне разрушало энтузиазм и дух приключений солдата. Оно принесло уважение к врагу, но в данном случае - стойкое презрение к южновьетнамскому союзнику. Американские солдаты служили во Вьетнаме один год. С третьего по восьмой месяц службы солдат занимал плато умеренной приверженности боевой роли. На девятом и десятом месяцах он был наиболее боеспособен. Затем он стал неохотно участвовать в наступательных операциях, не высовывался, иногда "замирал", а офицеры с аналогичным сроком службы закрывали на это глаза. В этот момент личная безопасность преобладала над преданностью товарищам. Москос подчеркивает, что приятели воспринимались инструментально, подразумевая не столько дружбу в аффективном смысле, сколько взаимную заинтересованность в том, чтобы остаться в живых. Солдаты отказывались от патриотической риторики. Девятнадцать из тридцати четырех человек сказали, что воевали за то, чтобы остановить коммунизм, но что это такое, они понимали смутно. По словам Москоса, у них была "латентная" идеология, они считали США просто лучшей страной в мире, за которую стоит сражаться, но по сравнению с приверженностью врага это была не очень большая идеология.

Маршалл с помощью подполковника Дэвида Хакворта написал краткий отчет об американской пехотной дивизии во Вьетнаме за шесть месяцев тяжелых боев в 1967 г. до начала деморализации. Используя те же методы, что и раньше, он пришел к выводу, противоположному выводу своего отчета по Второй мировой войне. По его словам, дивизия "не нуждается в стимулировании применения оружия в бою". Во время длительных боев, отмечает он, 80-100% солдат обычно стреляли из своего оружия, а большинство не стрелявших выполняли небоевые функции. По его словам, нередко один человек использовал три и более единиц оружия, если бой длился два часа. Основной проблемой было слишком много стрельбы. Он считает самоконтроль достаточно хорошим, но признает неизбежность слишком высокой стрельбы, в основном промахиваясь. Он говорит: "Прямое убийство - это большая редкость". Это не меняется уже более ста лет, за исключением того, что солдаты конца двадцатого века ведут огонь из укрытия.

Гленн опросил ветеранов пехоты, большинство из которых были призваны в армию. В других войнах страх усиливался, когда солдаты бездействовали во время обстрела. Они снимали страх, стреляя, пусть даже дико, и таким образом становились активными. Гленн находит и это. Он приводит слова одного солдата: "Храбрость нельзя отделить от страха, который ее вызвал. Это, по сути, мощное стремление больше не бояться, избавиться от страха, устранив его источник. А устранить его можно только с помощью огневой мощи".

Многие солдаты рассказывали, что в бою все мысли были полностью поглощены. Страх исчезал, потому что на него не оставалось времени. Из 258 ветеранов, опрошенных Гленом, 97% сказали, что стреляли, когда это требовалось. Поскольку человек может не признать своих недостатков, Гленн попросил их оценить долю товарищей, которые стреляли во время боя. Средний ответ составил 83%. Восемьдесят процентов назвали в качестве основной причины страх, 15 процентов - моральные устои. Треть из них - отказники, которым давали задания, не требующие применения огнестрельного оружия. Большинство солдат иногда не стреляли, когда могли бы, хотя это было связано с необходимостью принимать решение: например, стрелять ли, раскрывая свою позицию, если видишь вблизи более крупные силы противника? Не стреляли в основном новобранцы. Больше стрелков, как и предполагал Маршалл, оказалось в небольших командах, ведущих совместную стрельбу, например, пулеметчики или экипажи вертолетов. Командная работа обеспечивала больший взаимный контроль.

Еще одна моральная дилемма проявилась во Вьетнаме. Солдаты снова проводили различие между законным убийством солдат противника и убийством гражданских лиц или пленных, что практически повсеместно осуждалось. Но в условиях партизанской войны, когда противник не носит форму, а гранаты бросают женщины и дети, провести это различие на практике было сложно. Но иногда это приводило к жестоким расправам со стороны разъяренных солдат, как, например, в случае с резней в Май-Лае в марте 1968 года.

Лейтенанту Уильяму Калли, командиру роты "Чарли", сообщили, что в деревне находится батальон ВК, но у него уже была репутация жестокого убийцы. Моральный дух американцев уже падал. Это подразделение не имело боевого опыта, но три недели назад оно попало на минное поле, где погибли два человека и тринадцать были ранены, а всего за два дня до этого на мине-ловушке был убит сержант и ранены три человека. Они даже не видели противника. Поэтому они воспринимали эту операцию как месть, но испытывали страх и опасения. Рота Калли и Чарли бесчинствовала в деревне. Примерно половина роты, очевидно, совершала зверства, другая половина стояла в стороне и наблюдала. Была убита почти вся деревня, около пятисот человек - старики, женщины, дети и младенцы. Взрослых мужчин не было обнаружено, как и оружия. Женщины подвергались групповому изнасилованию, после чего их тела были изуродованы. Убийства начались сразу, но затем нарастали по мере роста агрессивной уверенности, абсолютного доминирования на месте событий и расизма, которые соединились в массовых убийствах нескольких толп жителей деревни, согнанных солдатами. Об этих ужасах стало известно только потому, что их увидел сверху совестливый пилот вертолета, который приземлился между солдатами и отступающими жителями и пригрозил солдатам, что расстреляет их, если они не остановятся. Поначалу армия пыталась скрыть эти факты, но широкая огласка, начатая одним решительно настроенным рядовым солдатом, привела к военному трибуналу. И, как ни странно, Калли оказался единственным преступником, которого признали виновным в личном убийстве двадцати двух жителей деревни. Первоначально он был приговорен к пожизненному заключению, но отсидел всего три с половиной года под домашним арестом, после чего был помилован.

Аналогичное массовое убийство девяноста человек в соседней деревне My Khe 4, произошедшее в тот же день, окутано тайной, поскольку солдаты отказались давать показания. Никому из участников не было предъявлено обвинение. В результате операции "Скоростной экспресс" в дельте Меконга погибли тысячи мирных вьетнамцев, а ее командир получил титул "мясника дельты". Предположительно, были и другие массовые убийства, но, вероятно, не в таких масштабах, как в My Lai. Ничего не изменилось с тех пор, как Цицерон заметил: "Закон молчит во время войны". Характер войны - напряженные солдаты с падающим боевым духом, сражающиеся с невидимым врагом, скрывающимся среди людей, несущие потери, но зачастую неспособные отомстить в открытом бою - скорее всего, был причиной зверств.

Жестокость этой войны привела впоследствии к болезненным переживаниям. Гражданская война в США привела к таким заболеваниям, как "ностальгия" и "меланхолия". Армии Первой мировой войны преследовал "снарядный шок", Второй мировой войны - "боевая усталость", а с 1980 г. диагнозом стало "посттравматическое стрессовое расстройство", или ПТСР, при котором солдата мучают страшные воспоминания, расстраивающие воспоминания и не дающие покоя тревоги, вызванные травмой, полученной в бою. Оценки, основанные на диагнозах и опросах ветеранов, появились еще во времена Вьетнама. По оценкам, 31% его ветеранов страдает посттравматическим стрессовым расстройством, которое часто оказывается длительным. "Примерно 11% ветеранов Вьетнама на протяжении 40 лет продолжают страдать от клинически значимых симптомов ПТСР, имея либо полный диагноз, либо очень выраженные признаки диагноза, мешающие функционированию". Вдвое большее число из них в последнее время не улучшалось, а ухудшалось.

Страх имеет значение для посттравматического стрессового расстройства, но чувство вины за собственные действия или бездействие усугубляет состояние ветеранов Вьетнама. Один пулеметчик вертолета сказал: "Иногда мне кажется, что теперь я получаю расплату за всех тех, кого я убил, а убил я их немало. Если есть судья, то я думаю, что отправлюсь в ад в ручной корзине". Один из врачей, лечащих ветеранов, сказал, что некоторые из них отказываются принимать лекарства, считая, что заслужили боль. "Мы видим, что многие испытывают чувство вины за то, что они видели и делали во время пребывания во Вьетнаме, - говорит он, - и они не хотят его заглушать". В ходе исследования ста ветеранов выяснилось, что девятнадцать из них пытались покончить с собой, а еще пятнадцать часто задумывались об этом. Существенную связь с попытками самоубийства имели чувство вины за боевые действия, чувство вины выжившего, депрессия, тревога и тяжелое ПТСР, основанное на страхе. Логистический регрессионный анализ показал, что чувство вины за боевые действия является наиболее значимым предиктором навязчивых мыслей о самоубийстве и реальных попыток самоубийства. Многие ветераны сообщали, что тревожное поведение в бою, например, убийство женщин, детей и пленных, происходило в то время, когда они эмоционально не контролировали себя из-за страха или ярости.

В другом исследовании, проведенном среди 603 мужчин-ветеранов боевых действий, обратившихся за помощью в клинику для ветеранов с посттравматическим стрессовым расстройством, поразительно высокий процент - 91% - сообщил, что был свидетелем зверств во время войны, 76% сказали, что сами непосредственно участвовали в убийствах, а 31% - в изувечивании тел. Эти цифры нельзя считать репрезентативными для всех ветеранов Вьетнама, а только для тех, кто обратился за помощью в клинику ПТСР. Поведение, которое они считали аморальным, возвращалось за ними. Исследователи обнаружили, что участие в жестокостях военного времени в качестве исполнителя или просто свидетеля вызывало ПТСР и тяжелые депрессивные симптомы независимо от степени воздействия боевых действий. Чувство вины также ассоциируется с суицидальными мыслями, а также с большей враждебностью и агрессивностью в послевоенный период, даже после контроля тяжести ПТСР. Это позволяет предположить, что в участии в военных действиях или в наблюдении за зверствами во время войны есть нечто такое, что не укладывается в определение ПТСР, в котором доминирует страх. Среди 30% ветеранов, страдавших ПТСР, было немало тех, кто испытывал сильное чувство вины. "Моральная травма", а не "чувство вины", стала предпочтительным термином среди исследователей для обозначения стойких психологических, биологических, духовных, поведенческих и социальных последствий совершения, неспособности предотвратить или быть свидетелем действий, которые нарушают глубоко укоренившиеся моральные убеждения и ожидания. В ходе дальнейшего исследования 1 106 ветеранов Вьетнама было выявлено, что 35% из них сообщили об убийстве одного или нескольких солдат противника, 7% - об убийстве мирных жителей и 5% - об убийстве военнопленных. После войны все три группы имели более высокие показатели по большинству показателей психического здоровья и функциональных нарушений - симптомы ПТСР, перитравматическая диссоциация, функциональные нарушения и агрессивное поведение. Убийство любого человека впоследствии вызывало чувство моральной травмы.

Таким образом, во Вьетнаме моральные устои действительно учитывались в реакции солдат на убийства и участие в зверствах, но, как это ни трагично, уже после их совершения, как правило, после окончания войны. Моральные устои не предотвращали и не смягчали убийства и зверства. Они не приносили облегчения убитым и искалеченным вьетнамцам, а многим американцам, совершившим эти преступления, они принесли послевоенные страдания. Подобные психологические реакции, вероятно, возникали и после предыдущих войн, но они редко признавались как властями, так и самими солдатами, и никогда не подвергались медицинскому диагностированию. Ветераны страдали молча. Но война - это ад, а потом ты попадаешь в ад, говорили эти ветераны.

В декабре 1969 г., когда война затянулась, США нуждались в подкреплениях, призыв в армию был усилен введением призывной лотереи, а моральный дух упал. Не помогло и то, что американские войска стали находить американское оружие у погибших военнослужащих НОАК. Они считали, что южнокорейские солдаты продавали его НОАК. Поскольку многие образованные белые уклонились от призыва (как президенты Клинтон и Трамп) или сумели получить безопасные должности в штатах (как президент Буш-младший), новобранцами стали преимущественно мужчины из рабочего класса, а афроамериканцы были представлены в избытке. Их классовое и расовое недовольство усилилось после того, как Никсон в 1969 г. попытался договориться о мире. Зачем продолжать рисковать своей жизнью, если война вот-вот закончится? Мнение на родине также было настроено против войны. Уровень дезертирства вырос, достигнув к 1971 г. чуть более 7%, но при этом еще 18% были определены как AWOL - отсутствующие без отпуска. В отличие от этого, в XXI веке уровень дезертирства в США еще не превысил 5%. Основными мотивами дезертирства были не страх и ненависть к бою, а тяга к дому и невозможность вписаться в армейскую жизнь, особенно в ее дисциплину, которая сильно тяготила солдат по призыву. Но дезертирство во Вьетнаме было редкостью. Куда дезертировать? Большинство деморализованных солдат оставались в опасной зоне, но рисковали меньше. Если это происходило по взаимному согласию товарищей, то это была пассивная форма сопротивления приятелей.

Наиболее ярким следствием деморализации американцев стало "фрагментирование" - попытки солдат убить вышестоящего офицера, как правило, с помощью осколочной гранаты, отсюда и термин "фрагментирование". После Тетского наступления и в период, когда Никсон пытался заключить мир, с 1968 по 1972 год во Вьетнаме произошла почти тысяча инцидентов с участием военнослужащих или морских пехотинцев; сотни офицеров и сержантов были ранены и не менее пятидесяти семи убиты. Джордж Лепре проанализировал семьдесят одно дело, в котором был осужден солдат, и обнаружил, что большинство из них были моложе среднего возраста, многие были из "неполных семей", а две трети из них не закончили среднюю школу. В психиатрических заключениях говорилось, что преступникам не хватает зрелости, у них низкая самооценка, и они были оценены как плохие солдаты. Часто причиной были наркотики. Либо солдат находился под воздействием наркотиков в момент совершения проступка, либо был подвергнут дисциплинарному взысканию со стороны офицера за прием наркотиков. Кроме того, рост движения за гражданские права в конце 1960-х годов и убийство Мартина Лютера Кинга в 1968 году обострили расовую напряженность, что привело к увеличению числа инцидентов с применением огнестрельного оружия на расовой почве. Чаще всего они происходили в тылу, а не на передовой, где система приятелей часто действовала по расовому признаку. Деморализация наступала, поскольку прогресса не было. Но мир был заключен до того, как армия могла развалиться. Как только американцы ушли, НОФ выждал время, а затем быстро довел южновьетнамскую армию до победы. Для Америки война была катастрофой. Если бы Америка была верна провозглашаемым ею антиимпериалистическим ценностям, то она поддержала бы Хо Ши Мина и его движение в 1950-х годах, когда оно было антиколониальным националистическим движением, боровшимся против французского империализма.

Война во Вьетнаме: коммунистическая ПЛС

Во Вьетнаме коммунистическая война была доведена до наиболее эффективного уровня. В течение длительного времени НОАК демонстрировала боевой дух, перенимая опыт китайской НОАК, но при этом пользуясь, как и Красная Армия, преимуществами ведения боевых действий на своей родине среди широко сочувствующего местного населения. Термин "вьетконг", широко распространенный на Западе, был пропагандистским термином, использовавшимся правительством Южного Вьетнама для того, чтобы показать, что это движение на самом деле было коммунистическим китайским. Мы располагаем значительным количеством фактов о ПЛФ. Корпорации Rand было поручено провести сотни интервью с военнопленными и перебежчиками из ЛФВ в период с 1964 по 1971 год и еще несколько до 1974 года. Это не были научные выборки, поскольку правительство Южного Вьетнама (ГВН) решало, кто будет опрошен. Некоторые, вероятно, говорили вьетнамским интервьюерам то, что хотели услышать. Тем не менее, они представляют собой богатый источник данных.