Обворожительно жестокий

∙ ГЛАВА 1 ∙ Тру

— Твой злой и страшный серый волк снова вернулся.

Я отрываю взгляд от кофемашины, когда моя коллега – Карла – останавливается рядом и подталкивает меня локтем в ребра. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, о ком она говорит. Это прозвище и внезапный скачок пульса — достаточное тому доказательство.

Семь недель прошло с тех пор, как мужчина в черном приходил сюда в последний раз. Семь недель с тех пор, как я видела его густые темные волосы, большие грубые руки, дорогие костюмы от Armani, которые никоим образом не облагораживали его образ.

Можно сколько угодно наряжать льва, но он так и останется королем джунглей.

— Он не мой, — тихо ей вторю, наблюдая, как кофе медленно капает в стеклянный графин, и чувствуя сердцебиение во всех частях тела.

Трудно не обернуться и не посмотреть на него.

Трудно, но не удивительно. Я еще не встречала мужчину, на которого мне было бы так приятно смотреть.

— Он уже год сидит за столом в твоей зоне, Тру, — хмыкает Карла.

Одиннадцать месяцев. Но кто считает?

— Если он приходит в твой выходной, то разворачивается и уходит. Он убил взглядом каждую официантку, которая пыталась пофлиртовать с ним, включая меня. А мои сиськи никогда не подводят! Так что я на сто процентов уверена, что он не приходит сюда за едой.

Она скривилась, посмотрев на тарелку в своей руке. Начавший застывать жир, желтый, словно мокрота, сочится из груды солонины. Круглосуточная забегаловка «У Бадди» не славится качеством своих блюд.

— Со мной он тоже не разговаривает, просто заказывает себе кофе.

Карла закатывает глаза.

— Давай без этого. Этот человек очень громко обо всем говорит своими большими и страшными злыми волчьими глазами. В один прекрасный день он сожрет тебя, как бабушку Красной Шапочки.

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Ну да. А сейчас просто ждет идеального полнолуния, верно?

Она запрокидывает голову и тихо завывает по-волчьи в потолок.

— Уходи, сумасшедшая женщина. Я пытаюсь работать.

Покачивая бедрами, она направляется к лысому парню за двенадцатым столиком, чтобы поставить перед ним заказанное блюдо. Я на мгновение задерживаю дыхание в попытке успокоиться, затем хватаю чашку с полки над кофеваркой и направляюсь к столу волка.

Он уже ждет.

Наблюдает за мной.

Без улыбки, как и всегда, с горящими темными глазами, сосредоточен и неподвижен (нечто подобное я видела в документальных фильмах о больших кошках, которые лежали в высокой траве, ожидая газель).

Именно так он всегда на меня смотрит: голодно и молчаливо. Но в отличие от африканской кошки, волчий взгляд таит в себе настороженность, словно вынужденно сдерживается.

Его руки лежат на потертой поверхности стола, пока он наблюдает за моим приближением. Похоже, это его способ держать их под контролем.

Стараясь казаться беззаботной, я останавливаюсь около него, ставлю чашку и наливаю кофе. Он любит его так же, как, кажется, любит все остальное черного цвета.

— Здрасьте, — робко приветствую я. — Рада снова вас видеть.

Я молодец — мой голос звучит ровно, несмотря на бабочек в животе и ком в горле. Пусть мы никогда по-настоящему не разговаривали, этот мужчина всегда заставлял меня нервничать.

— Приятно, когда тебе рады, — отвечает он.

Ох уж этот ирландский акцент. Я почти забыла, насколько он восхитителен. Звучный и гортанный, с вибрацией, похожей на мурлыканье. Подавив дрожь, я поднимаю глаза и неуверенно улыбаюсь ему.

Он не возвращает улыбку.

Как обычно, когда он приходит меня навестить, я балую себя изучением его видимых татуировок. Каждый сустав его левой руки украшает разная. Звезда. Корона. Нож в черепе. И черный квадрат, который, похоже, прячет что-то другое. Они завораживают меня, как и кончик татуировки, выглядывающий из-под воротника его накрахмаленной белой рубашки.

Как по мне, все это выглядит интересно и загадочно.

Решив, что сегодня настал день для разговора, я собираю все свое мужество в кулак и делаю глубокий успокаивающий вдох.

— Прекрасный сегодня денек, не правда ли?

Я попыталась наполнить эту фразу сарказмом (что было как нельзя кстати, учитывая отвратительную погоду на улице), но она вышла тяжелой и плоской, как кирпич.

Волк таращится на меня в таинственном молчании. Между его темно-коричневыми бровями появляется маленькая бороздка.

Мои щеки пылают от смущения. В момент, когда я собираюсь развернуться и уйти, он внезапно выдает:

— Я люблю, когда в городе идет дождь. Это напоминает мне о доме.

Судя по выражению его лица, он сам не ожидал, что ответит.

— Вы из Ирландии? — кротко спрашиваю я.

Он колеблется, словно решая, продолжать говорить со мной или нет. Затем просто кивает.

Я представляю себе холмистые пустоши, заросшие пурпурными пучками вереска, серый туман, ползущий по развалинам средневековых замков, очаровательные маленькие домики на берегу утеса.

Большого черного волка, воющего на полную луну.

Изучая выражение моего лица проницательным взглядом, он интересуется:

— Вы бывали в Европе?

— Нет.

— Если нравятся дикие места, то там стоит побывать.

— Вообще мне нравятся дикие места, — выпаливаю я. — И дикие штучки.

— Нравятся, — повторяет задумчиво волк, удерживая мой взгляд. Он произнес это так, словно обдумывал услышанное. Представляя, какие конкретно виды диких штучек могут мне особенно нравиться.

Поэтому, конечно, я начинаю лепетать от волнения:

— Я хотела сказать, что привыкла к диким местам. Сама родом из одного маленького крошечного городка в Техасе посреди пустыни, где небо такое синее, что ослепляет, а равнины простираются в бесконечность. Убить там могут миллион вещей: от торнадо, скорпионов и ядовитых змей до полуслепого и полупьяного кузена, который обожает практиковаться в стрельбе по мишеням на заднем дворе по воскресеньям после церковной службы. По этим дням вся семья собирается на обед, а ты ходишь в поддельном меховом манто, которое бабушка подарила на Рождество и которое имеет неприятное сходство с оленем.

После этой ужасной речи все маленькие шумы в закусочной кажутся болезненно громкими. Дождь стучит по крыше как град пуль.

Волк увлеченно на меня пялится. По ходу, такого провала он еще не видел.

— Ну что ж, — весело тараторю я. — Оставляю вас наедине с вашим кофе. Пока-пока!

С пылающими щеками я спешу обратно на кухню. К сожалению, она открытого формата, поэтому посетители могут видеть через барную стойку гриль и зону приготовления пищи. Мне нужно завернуть за угол, где находится огромный холодильник, чтобы там поплакать в одиночестве.

Диего, повар закусочной, вопросительно на меня смотрит, когда я проплываю мимо.

Через тридцать секунд меня разыскивает Карла, пока я хлюпаю носом со все еще зажатым в руке кофейником.

— Что ты делаешь?

— Молюсь об аневризме головного мозга. Или если это будет не больно, то я согласна на какое-нибудь стихийное бедствие, которое убьет меня быстро, но оставит приличного вида труп.

Карла на мгновение задумывается.

— Я бы предложила наводнение, но тогда ты слишком раздуешься.

— Да и утонуть как-то слишком страшно. Есть что-то попроще?

Она поджимает губы, размышляя.

— Может, зданию рухнуть прямо на тебя?

Я обдумываю это.

— Хм, тогда меня расплющит. Не хотелось бы выглядеть как блин, пока меня вытаскивают из-под обломков.

— Какая разница, как ты будешь выглядеть? Ты будешь мертва.

Я тяжело и с безнадежностью вздыхаю.

— Единственное, что моя мать любит больше, чем Долли Партон, это конкурсы красоты и косметику Mary Kay. Если ее дочь будет напоминать лепешку даже в гробу, она покончит с собой.

— Ты преувеличиваешь.

— Ты совсем не знаешь мою мать.

— Похоже, что мне повезло. Как бы то ни было, парень за двенадцатым столиком хочет снова выпить кофе.

— А почему ты не можешь его налить?

Карла смотрит на графин в моей руке.

— Проклятие. Почему бы Бадди не купить еще одну кофеварку для этой помойки?

— Потому что она стоит денег. И ты это прекрасно знаешь. А теперь иди и налей кофе за двенадцатый столик.

— Я не могу, я прячусь.

— Какого черта ты прячешься?

— Я знаю, тебе трудно это понять, потому что у тебя не получится превратить шестнадцатисекундный разговор в парад унижения, но я не могу снова показаться в зале, пока большой и страшный серый волк не уйдет.

Карла морщит нос. Она уже знает, как это плохо бывает.

— О, нет. Что же ты ему наговорила?

— Действительно готова это услышать? Поехали. Я словно выпустила наружу свою Джули Эндрюс.

— Ты не могла!

Мой смех полон мрачного отчаяния.

— Ну, конечно, могла. Но это было после того, как я поделилась невероятной историей о том, как мой кузен Бубба Джо меня подстрелил.

Карла в ужасе на меня таращится.

— Пожалуйста, скажи, что у тебя на самом деле нет двоюродного брата по имени Бубба Джо.

— Вот те крест. Сама бы я такого не придумала.

— Вау. Мои соболезнования. И он подстрелил тебя?

— Со мной все было в порядке, но этот идиот завалил мой искусственный мех таким количеством мелкой дроби, что казалось, будто до него добралась моль. Кстати, спасибо за то, что тебя больше шокировало его имя, а не то, что он в меня стрелял. Безумно ценю твою поддержку.

— Ты же жива. А теперь вали и заправь кофе парня за двенадцатым. И постарайся не разговаривать. Я не могу допустить, чтобы мы лишились чаевых.

Она поворачивается и уходит. Что за бессердечная девчонка!

Расправив плечи, я клянусь себе больше не заговаривать с волком. Моя парализующая социальная тревога достаточно унизила меня для одного вечера.

Жизнь несправедливо тяжела для интровертов. Что-то настолько обычное, как взаимодействие с другим дышащим человеком, может сбить нас с толку на несколько дней. Да я вообще не уверена, что общение в принципе необходимо. Если бы мне не приходилось зарабатывать на жизнь, я бы никогда не вылезала из своей квартиры.

Увы, меня часто принимают за экстраверта, потому что, когда я нервничаю, то без умолку болтаю. Я не смогу сосчитать, сколько раз мне приходилось бежать в туалетную кабинку и делать глубокие дыхательные упражнения, чтобы успокоиться.

Я возвращаюсь в зал, не смотря в сторону волка. Добравшись до лысого парня за двенадцатым столиком, наливаю ему кофе, за что он бормочет слова благодарности с полным ртом свинины.

И тогда я чувствую странное покалывание на своей коже. Это как электрический ток, обжигающе горячий и жгучий. Я поднимаю взгляд.

Волк смотрит на меня через весь зал так, словно держит на мушке.

Нервно заправляя прядь волос за ухо, я спешу обратно к стойке и возвращаю кофейник в кофемашину, затем начинаю вытирать все подряд и наводить порядок. Сейчас уже поздно. Посетителей всего двое — и один из них не ест — так что мне почти нечего делать, поэтому я принимаюсь гадать, каково настоящее имя волка, женат ли он и не в последний ли раз я его вижу.

Возможно, он сейчас разговаривает по телефону, пытаясь найти новое место, чтобы выпить кофе, и где работают психически здоровые официантки.

Спустя мгновение позади меня раздается глубокий голос:

— Однажды меня подстрелил полуслепой и полупьяный деревенщина.

Вздрогнув, я подпрыгиваю и резко оборачиваюсь.

Он стоит по другую сторону барной стойки, темный, свирепый и великолепный, а смотрит на меня так, будто ничего другого в этой забегаловке не существует. Во всем городе. В мире.

— Только он не был деревенщиной. Или наполовину пьяным. — Он многозначительно замолкает. — Или наполовину слепым.

Его темные глаза передают предупреждение, которое я получаю четко и ясно: «Я опасен. Держись подальше».

Слишком поздно. Его голодные глаза и гипнотический голос уже заманили меня в ловушку. Несмотря на мое обещание самой себе, мне хочется еще подробностей.

— Значит, в нас обоих стреляли.

— Да. Интересная вещь нас объединяет, да?

Как будто я могла соображать в момент, пока его бурлящая мужественность сеяла хаос в моем мозгу. Ну и я почти уверена, что его вопрос был риторическим, поэтому молчу.

Его взгляд падает на мой бейджик.

— Тру, — читает он. — Сокращение от чего-то?

Я колеблюсь, но решаю пойти дальше и рассказать ему и эту историю.

— Сокращение от Труви. Меня назвали в честь героини Долли Партон из фильма «Стальные магнолии». Она содержала салон красоты.

Волк наклоняет голову, ожидая от меня объяснений, которые действительно бы все разложили по полочкам.

Ему придется долго слушать.

— Моя мама — большая поклонница Долли. Все ее дочери названы в честь персонажей одного из фильмов Долли.

Вслух это звучит еще хуже. И снова я начинаю лепетать, распереживавшись.

— Старшую сестру зовут Дорали в честь нахальной секретарши из «Девяти до пяти». А Мона, вторая по старшинству, названа в честь мадам, которая содержала бордель под названием «Куриное ранчо» из «Самый приятный бордель в Техасе». Мне немного обидно за Мону, но, честно говоря, она бывает невыносима своей рассудительностью и самодовольством, так что вполне заслужила быть названной в честь проститутки. Или, может быть, она такая потому, что ее назвали в честь проститутки? Никогда об этом не задумывалась. Но не суть... Есть еще Луиза. Она тоже персонаж из «Стальных магнолий», потому что это самый любимый фильм моей матери. Имя отлично подходит, так как персонаж был ворчливым и вспыльчивым, прям как и она. Ну и наконец-то я. Труви. — Я прочищаю горло. — Еще у меня четыре брата, но им давал имена мой отец. К счастью, он не фанат Долли.

Как будто все, что я только что рассказала, было совершенно нормальным, волк просто кивает.

— Еще одно сходство. Я тоже один из восьми.

Моя застенчивость исчезает, потому что я в шоке.

— Да ты шутишь!

— Мои родители были ирландскими католиками. Старой закалки. Для них контрацептивы были сравнимы смертному греху.

— Увы, у моих родителей нет религиозного оправдания. Думаю, у них просто не было денег, чтобы позволить себе контрацептивы.

Волк смотрит на меня так, словно я пришелец. Уверена, что брякнула что-то не то, пока он не поясняет:

— Это номер четыре.

Номер четыре? Что же это значит?

— Эм…

— Я из бедной семьи. Как и ты. Четвертый общий факт.

Похоже, он встревожен этим фактом. Я его не виню. Самое время пошутить.

— Если ты сейчас скажешь, что обожаешь фисташковое мороженое, то нам, наверное, суждено быть вместе навсегда.

Боже милостивый, эти слова действительно слетели с моих губ.

Когда потрясающе великолепный мужчина, которому я только что сказала эту ужасающую фразу, молча на меня глазеет, я мечтаю, чтобы земля разверзлась и меня поглотила пустота.

Но нет, сейчас не время спасать то, что осталось от моего самоуважения.

— Что ж, было очень приятно поболтать с вами, но мне пора возвращаться к работе.

Он продолжает изучать меня немигающим взглядом. Никто из нас не шевелится. Мы просто смотрим друг на друга.

Жар заливает мои щеки.

На его челюсти напрягаются желваки.

Я на девяносто процентов уверена, что он заметил мои затвердевшие соски.

Наконец он шевелится. Не отрывая взгляда от моего лица, он лезет в карман пальто, достает бумажник, оттуда несколько банкнот и кладет их на стойку. Затем закрывает бумажник и засовывает его обратно в карман пальто.

Мгновение он словно пытается что-то решить: его брови нахмурены, а выражение лица задумчивое. Затем медленно выдыхает.

— Вы работаете завтра вечером?

Я не решаюсь снова открыть рот, поэтому просто киваю.

Волк тоже кивает. По какой-то странной причине мне кажется, что мы договорились о свидании. Когда он разворачивается и начинает уходить, я чуть не соскальзываю на пол от облегчения.

Но потом он оборачивается и впивается в меня одним из своих фирменных голодных взглядов.

— Кстати, — говорит он низким, хриплым голосом. — Мой любимый вкус мороженого — фисташковый.

Он держит мой взгляд ровно столько, чтобы у меня случился сердечный приступ, затем поворачивается и уходит, исчезая в дождливой ночи, как будто та поглотила его.