Обворожительно жестокий

∙ ГЛАВА 4 ∙ Тру

Я встаю из-за стола и направляюсь к стойке. Диего с хмурым взглядом наблюдает за мной из кухни. Не успеваю я пройти и половины зала, как ко мне подбегает Карла.

Начинается допрос.

— Черт возьми, девочка, что он тебе сказал? А что ты ему сказала? Как его зовут? Он сказал, почему так долго приходил сюда и не приглашал на свидание? Номер телефона дал? А ты оставила свой? Когда свидание? Какого черта ты молчишь, я сейчас умру от любопытства!

— О, — фыркаю я. — Теперь моя очередь говорить?

Следуя за мной по пятам, Карла хватает меня за руку.

— Хватит вредничать. Что он сказал?

Добравшись до стойки, я вставляю кофейник в кофемашину и вытираю руки о фартук.

— Если коротко, то он сказал: «Привет, я не должен быть здесь, есть ли у тебя парень, распусти волосы, было приятно познакомиться с тобой, прощай». А потом ушел.

Она раздраженно стонет.

— О нет. Вы опять говорили о твоей семье?

— Вовсе нет. Он просто сбежал.

— Скатертью дорога! — доносится из кухни голос Диего. — Не нравится мне этот мужик.

Мы его игнорируем.

— Подожди, он попросил тебя распустить волосы? — уточняет Карла.

— Угу.

Она начинает на меня таращиться.

— И ты этого не сделала?

— Конечно же, нет. Я даже не знаю имени этого человека.

— Пф-ф. Я тоже не знаю, как его зовут, но попроси он, я бы распустила волосы. Если бы он попросил, я бы скинула с себя всю одежду и распласталась на полу посреди зала.

— Мило.

Она пожимает плечами.

— Большой Папа совсем расслабился в спальне, если ты понимаешь, что я имею в виду. Мои врата рая не посещали уже целую вечность.

Большой Папа — прозвище мужа Карлы, Дейва. Не могу точно сказать, является ли это «папочка» их фетишем или ей просто нравится наблюдать, как подобными разговорами она вводит людей в ступор. Но я точно не собираюсь это выяснять.

Они привлекательная пара, но я не хочу, чтобы меня преследовали подробности сексуальной жизни моих друзей. У меня живое воображение и без наглядных пособий. Как-то раз моя школьная подружка упомянула, что ее мама — крикунья, и с тех пор я не могла смотреть той женщине в глаза.

Я начинаю варить свежий кофе, активно игнорируя Карлу, которая ворчит о своей секс-засухе. В конце концов, ей надоедает мое невнимание, и она уходит, чтобы помочь пожилой паре, которая забрела сюда, пока она занималась допросом с пристрастием о волке.

— Детка.

Я поднимаю глаза и вижу Диего, который стоит по другую сторону прилавка. Он опирается руками на поверхность из нержавеющей стали, куда ставят готовые к подаче блюда, и смотрит на меня с беспокойством.

— Мне не нравится этот мужик.

— Муж Карлы?

— Нет, глупая. Тот чувак в черном, который только что ушел.

Я собираюсь уже сообщить, что ему не стоит об этом беспокоиться, потому что мы никогда больше его не увидим, но любопытство берет надо мной верх.

— И почему же?

Он отрицательно качает головой.

— Знаю я типов вроде него.

Я жду, но он больше ничего не добавляет.

— Понятно. Спасибо за столь подробное объяснение. Оно очень помогло.

Вздохнув, он отталкивается от стойки. Затем складывает руки на груди и с кислой миной на меня смотрит.

— Ладно. Ты хочешь знать? Сейчас поясню. Я не всегда был хорошим парнем, как сейчас. В Баррио, где я вырос, я был matón. El pandillero.

— Как интересно, — сухо бормочу я. — Знай я испанский, уверена, ты меня бы дико впечатлил.

Взгляд Диего становится серьезным.

— Это значит «бандит», Тру. Гангстер.

Бандит. Я задумываюсь о татуировках на костяшках пальцев волка, и меня снова пробирает дрожь.

Ой, все это глупости. Предрассудки, что татуировки набивают только головорезы. В наши дни вероятнее, что парень с большим количеством татуировок — шеф-повар в модном ресторане, который делает райские ребрышки с трюфелями под сырой шапкой.

Кроме того, что-то не наблюдаю ни одной татуировки у Диего, который только что заявил, что он сам бывший бандит.

— Ты даже словом с ним не обмолвился, Диего. Несправедливо так судить.

— Болтовня тут ни при чем. Акула может учуять запах другой акулы независимо от того, как далеко они находятся друг от друга в океане.

— Значит, теперь ты акула, — улыбаюсь я.

— Огромная белая акула, детка, — он ухмыляется. — Ты еще не влюблена в меня?

— С минуты на минуту.

— Окей, дай мне знать. — Он снова поворачивается к решетке и кричит через плечо. — Кстати, может, вынесешь мусор из уборной? Там куча девчачьих штучек Карлы. Не хочу к этому прикасаться.

Под «девчачьими штучками» он наверняка подразумевает тампоны. Если бы Бадди купил мусорную корзину с крышкой в туалет сотрудников, Диего не травмировал бы свою психику подобными вещами. Но, увы.

— Без проблем.

— Спасибо.

Я направляюсь в крошечную комнату отдыха в задней части здания, которую мы в шутку прозвали «VIP-залом». Четыре отвратительных пластиковых садовых стула окружают складной столик. Древняя микроволновая печь стоит на шаткой подставке для телевизора. В одном углу расположен холодильник размером с общежитие колледжа, на стене висит треснувшее зеркало с потрепанными шкафчиками, а рядом с ними — постоянно протекающий кулер для воды.

Стены выкрашены в самый уродливый оттенок желтого, какой только можно себе представить. Это все равно, что находиться в квартире курильщика, который дымит минимум тремя пачками в день и не покидает свое жилье последние сорок лет.

Воспользовавшись туалетом, мою руки и достаю мусорный пакет из корзины. Завязываю концы в узел, заменяю пакет новым и направляюсь к большим алюминиевым мусорным бакам. Они стоят вдоль стены в коридоре, который ведет в переулок позади «У Бадди», где расположены уже большие общественные мусорные баки.

В коридоре сегодня царит полный беспорядок.

Вонючие мешки с мусором и остатками еды валяются вокруг алюминиевых мусорных баков, переполненных до отказа. Содержать эту зону в чистоте — работа посудомойщика, но он уволился несколько дней назад и до сих пор замену ему не нашли.

— Отлично, — бормочу я.

Диего разбирается с посудой, пока Бадди пытается найти нового сотрудника, но, судя по всему, выбрасывать мусор Диего считает работой ниже своего достоинства.

У меня с этим проблем нет. Пока я росла, то отвечала за уборку стойл для лошадей и свинарников на ферме. Я не новичок по вонючим и грязным обязанностям.

Вернувшись в комнату для персонала, накидываю свое тяжелое пальто и ботинки, чтобы вернуться в коридор. Распахнув дверь в переулок, хватаю два мусорных пакета с пола и выхожу наружу.

Проливной дождь сменился мелким покрапыванием. Мусорный контейнер находится всего в нескольких футах от двери, поэтому мне нужно пройти всего ничего. К сожалению, контейнер закрыт крышкой. Это тяжелая металлическая откидная створка, которую нужно поднять и держать открытой достаточно долго, чтобы просунуть туда мусорный мешок.

Я бросаю пакеты на землю рядом с мусорным контейнером и откидываю крышку. Мой толчок достаточно силен, чтобы она взлетела и с грохотом уперлась в стену.

Швыряю внутрь мусор, а затем тащусь обратно за остальным. Повторяю процедуру, решив хотя бы немного разгрести беспорядок, пока не слишком замерзну и не промокну.

Во время моего четвертого путешествия кто-то хватает меня сзади.

Меня так резко оттаскивают от мусорного контейнера, что я теряю равновесие. Я отшатываюсь назад и врезаюсь в твердую грудную клетку. Стоит мне попытаться закричать, чья-то рука сжимает мое горло. Кончик чего-то ледяного и острого вонзается в мягкую впадину под моей челюстью.

— Пискнешь, и я отрежу твой гребаный язык.

Голос низкий, мужской и смертельно серьезный.

Я застываю в ужасе. Инстинктивно хватаюсь за руку, которая зажимает мое горло. Эта рука в куртке из тонкого нейлона, сквозь который я чувствую сухожилия и мышцы, твердые, как камень.

В ушах так сильно стучит пульс, что это заглушает шум дождя и отдаленные звуки уличного движения. Задыхаясь от страха, я начинаю дрожать.

Не паникуй, не паникуй... О боже, он убьет меня... Я умру.

Еще двое мужчин появляются из тени в дальней стороне мусорного контейнера. Их головы покрывают капюшоны толстовок, поэтому я не могу разглядеть их лица в темноте, но оба мужчины широкоплечи и неуклюжи. И у обоих в руках пистолеты.

Когда я всхлипываю от страха, тот, что стоит позади меня, сильно встряхивает меня. Так сильно, что я прикусываю язык.

— Вот что сейчас произойдет, — шепчет он мне на ухо. — Мы войдем внутрь. Ты покажешь нам, где находится сейф, и продиктуешь шифр. Мы возьмем все, что там есть, а потом отчалим с миром. Делай, как я говорю, и никто не пострадает. Мы поняли друг друга?

У него сильный бостонский акцент. Его горячее дыхание превращается в пар на холодном ночном воздухе, касаясь моей щеки. По голосу, это молодой парень, который чувствует вседозволенность. Нутром чую, если я сделаю что-то, что ему не понравится, он без колебаний перережет мне горло.

Но вот незадача: у Бадди нет сейфа.

Его жена приходит каждый день в четыре часа, чтобы забрать наличные из кассы, и относит деньги в банк. Также есть терминал, который автоматом отправляет средства на счет. Этим ребятам стоило пойти в прачечную за легкими деньгами.

Но он уже подталкивает меня к открытой двери.

— Здесь нет никакого сейфа! — мой голос высокий и испуганный. Я вцепляюсь пальцами в его руку. — Только в кассе есть наличные, но совсем немного!

— Не смей мне врать, гребанная сука, — рычит он мне в ухо, снова встряхивая меня. — Я знаю, что у этого старого козла в кабинете есть сейф. Сам слышал, как он этим хвастался.

Мой разум несется со скоростью миллион миль в час. Я не могу ясно мыслить, не могу кричать, не могу бежать. Что-то теплое и влажное струйкой стекает по моему горлу.

Кровь.

У меня идет кровь.

Этот засранец порезал меня.

В моем мозгу что-то щелкает. Ужас превращается в ярость. Ярость сжигает страх и захватывает мой разум в заложники, испаряя мысли о сотрудничестве и превращая меня в рычащее животное, действующее одними инстинктами.

Я поворачиваю голову и со всей дури впиваюсь зубами в изгиб его согнутого локтя, пробиваясь сквозь тонкий слой нейлона в его мягкую незащищенную плоть.

Он дергается и воет, отступив на шаг назад. Прежде чем он успевает оправиться от удивления, я смещаю бедра в сторону и завожу руку назад, чтобы дать ему как следует по яйцам.

Мужчина завывает от боли, наклоняется вперед и роняет нож.

Я уворачиваюсь от него, выпрыгнув из его хватки. А потом убегаю.

Мое сердце колотится о грудную клетку, пока я сбегаю вниз по переулку, работая ногами и руками и глотая воздух, как будто тону.

Почти добравшись до главной улицы, меня настигают. На этот раз меня хватают за волосы с такой силой, что я на мгновение оказываюсь в воздухе, а затем моя спина и голова ударяются о мокрый цемент, выбивая дыхание.

Задыхаясь, я перекатываюсь на бок, пытаюсь снова встать на ноги, но сильный удар ногой в живот не дает мне подняться.

Потом еще один удар — мне в лицо.

Я снова заваливаюсь на бок. Кашляя и хрипя, борясь с рвотой, я сворачиваюсь в защитный клубок. Влажный бетон касается моей щеки. Все вокруг кажется размытым и шатающимся. В ушах пронзительно звенит.

Уходи. Уходи. Торопись, встань на ноги и вали отсюда!

Меня оттаскивают назад в переулок и швыряют к стене. Тот, кого я укусила (по ходу, самый главный) присаживается рядом и хватает меня за подбородок.

— Мы нашли бойца, ребята, — он ухмыляется, впиваясь пальцами в мое лицо.

Один из них хихикает и потирает ладонью свою промежность.

— Это будет забавным.

Все трое гогочут. Низкие, противные смешки, которые словно вирус растекаются по моим венам.

Похоже, прежде чем вернуться к Бадди и забрать то, за чем пришли, они решили порезвиться.

Моя губа пульсирует, глаз начинает опухать, а печень стонет от полученного удара, пока я смотрю в лицо парня, склонившегося надо мной.

Он тоже надел толстовку. Вблизи я вижу, что его голубые глаза блестят, нос кривой, как и его ухмылка. Под левым глазом вытатуированы слезинки¹.

Я знаю, что означают эти слезы, и они никак не связаны с его склонностью плакать.

— Меня зовут Тру, — хриплю я. — Запомни это имя. Оно будет преследовать тебя.

Он хмыкает.

— О, собираешься натравить на меня свою гончую собаку, Алабама?

Я отвечаю ему сквозь стиснутые зубы:

— Нет, собираюсь надрать тебе задницу, когда встречу в аду. И я из Техаса, ты, врожденный идиот.

Из последних сил я ударяю кулаком в его адамово яблоко. Его голова резко откидывается назад. Он издает громкий, похожий на спазм рвоты звук, падает на задницу и хватается за горло, кашляя.

Его спутники ошеломлены примерно на две секунды, пока один из них сердито не кричит:

— Что за херня?

Он снова яростно пинает меня в живот, затем поднимает руку и направляет пистолет мне в лицо. Я инстинктивно вскидываю руку и закрываю глаза, все мое тело сжимается в ожидании громкого выстрела.

Но его нет.

Вместо этого я слышу испуганный визг, глухой удар кулаков по плоти, а затем карикатурную серию хрюканья и стонов. Среди какой-то возни и сердитой ругани, что-то ударяется о борт мусорного контейнера с громким металлическим лязгом, а затем слышится тошнотворный хруст костей, который эхом разнесся по переулку вместе с пронзительным криком агонии. Снова глухие удары, снова хрюканье, тяжелые стоны, а после — тишина.

Я поднимаю голову и оглядываюсь, прищурившись, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь тени.

Когда мне удается сосредоточиться, я замечаю двух мужчин, неподвижно лежащих на земле в нескольких футах от меня с закрытыми глазами и окровавленными лицами, обращенными к дождю.

Над ними стоит человек во всем черном, как гробовщик. Он смотрит на меня без всякого выражения на лице. Его руки свободно свисают по бокам.

Это волк.

Движение позади него отвлекает меня. Тот, кто приставил нож к моему горлу, пытается подняться на ноги. Когда он кашляет, шатаясь, его глаза закатываются. Он замечает лежащий в нескольких футах от него ствол его товарищей и бросается к нему.

Но это ему не удается.

Волк резко поворачивается, хватает парня за голову и сворачивает. Тот соскальзывает на колени, падает на бок и замирает.

По омерзительному хрусту его шеи я понимаю, что грабитель с ножом, назвавший меня Алабамой, больше никогда так меня не назовет.

Дождь идет все сильнее. Где-то вдалеке гремит гром. В ночном небе вспыхивают зазубренные белые стрелы молний.

Волк опускается на колени рядом со мной и нежно касается моего лица. Оглядев меня, он чертыхается.

— Насколько сильно ты ранена? Поговори со мной, девочка. Сможешь встать?

Его голос звучит тихо, но настойчиво. Глаза пылают яростью. Лицо скрывает тень, а с кончиков темных волос стекают капельки дождя.

Он выглядит красивым и страшным, прям ангел-мститель, пришедший опустошить весь мир.

Я пытаюсь заговорить, но вырвавшийся из меня звук не похож на слово. Даже не похоже, что это издает человек.

Волк достает из кармана пиджака сотовый телефон, тычет в него пальцем и прикладывает к уху. Затем говорит оператору, что ему нужна скорая помощь, и называет адрес.

Последнее, что я вижу перед тем, как потерять сознание, — это как он смотрит на меня сверху вниз, пока его большая грубая рука гладит мое лицо.