Одержимость

30

Кристос поднял глаза и посмотрел через комнату на Полу. На хорошеньком, почти детском личике отразились все ее переживания, и ему хотелось протянуть ей руку. Она подняла на него глаза и улыбнулась, словно подбадривая, но печаль ее была слишком глубока.

Все они с трудом приходили в себя после всего этого кошмара, и мучительнее всех Пола. События последних нескольких дней почти не поддаются пониманию. Этот мир для Полы, не выезжавшей за пределы Эмберсайда, должно быть, показался ей безумным.

Он сам позвонил ей и попросил приехать. Мать сказала, что, возможно, Кори не захочет его видеть, очнувшись. Люк выбил ее из колеи, и вполне возможно, она вообще возненавидит мужчин. Он испугался до полусмерти, когда Горовиц подтвердил слова его матери. Вот тогда-то он и позвонил Поле, поскольку и Горовиц и больничный врач в один голос настаивали на присутствии кого-то близкого, кого Кори любит и кому доверяет.

То, что им удалось спасти ее жизнь, — это просто чудо. Револьвер был уже приставлен к виску Кори, Люк спускал курок, когда инспектор Тибо выстрелил. В тот же миг один из его людей, прокравшихся через веранду, сдернул Кори со стены.

Услышав выстрел, Кристос и Филипп, которых заставили ждать снаружи, бросились в дом, прежде чем их успели остановить. Полицейский уже вносил Кори на веранду. Кристос на мгновение испытал такой глубокий шок, что абсолютно инстинктивно попытался вырвать Кори из рук полицейского.

— Все в порядке, — сказал мужчина, отдавая ее Кристосу. — Она жива. Подоспели вовремя… — Он испуганно осекся — нечеловеческий крик невероятной, дикой боли разнесся над морем.

— Аннализа! Аннализа! — завывал Филипп, прижимая ее к себе. — Боже! Моя любимая Аннализа!

Кристос прильнул к Кори, инспектор Тибо осторожно поднял Филиппа на ноги, кто-то из полицейских принял Аннализу из рук отца и поспешил к подъехавшей «скорой помощи». Всю дорогу Кристос, сидя подле Кори, благодарил Бога, что ему хватило настойчивости убедить Тибо; он пообещал лично возместить ущерб, если только это препятствует взлому виллы. Тибо нехотя согласился, но у ворот исчезли последние сомнения. Такси, залитое кровью, они увидели сразу.

Сейчас Кристос с Полой сидели у больничной койки, склонясь над бледной избитой Кори. Им почти сразу же сообщили, что она останется жива. Но никто пока не мог сказать, как отразится на ней пережитое. И конечно же, больше всего это касалось Кристоса.

Кори спала, впрочем, час назад она уже открывала глаза. Правда, она никого из них не узнала, но доктор не удивился: Кори попозже снова придет в себя.

И Кристос, и Пола встрепенулись одновременно — Кори шевельнулась, открыла глаза, на лице ее отразилось смятение. Она пыталась сфокусировать взгляд.

— Кори! — хрипло позвал Кристос.

Она повернула к нему голову, сосредоточилась.

Он неловко улыбнулся, поднес ее руку к губам и весь сжался от страха, что она вот-вот отпрянет. Слезы навернулись у него на глаза, когда он почувствовал ее слабые пальцы.

— Я люблю тебя, Кори Браун, — еле выдохнул он.

Она улыбнулась. И все-таки ей удалось разжать пересохшие губы и каким-то не своим голосом произнести:

— Я тоже тебя люблю.

Кори повернулась и на миг смешалась, увидев Полу. Потом вдруг закрыла глаза, и лицо ее исказила жуткая гримаса.

— Аннализа, — прошептала она. — Где Аннализа?

— Я позову доктора, — сказала Пола.

— Где Аннализа? — зарыдала Кори. — Где она?

— Ш-ш-ш. Все хорошо, — успокоил ее Кристос. — Она здесь же, в больнице.

— А она?… Кристос, скажи мне… она…

— С ней тоже будет все в порядке. Правда, она очень сильно порезана и еще не пришла в себя от шока, но…

— Но кровь. Так много крови…

— Я все тебе объясню, — ласково пообещал он. — Это в основном не ее кровь. А сейчас не беспокойся.

Вошел врач, и Кристос с Полой удалились в коридор. В палату тотчас юркнули медсестры. Кристос нервно зашагал по коридору.

Доктор высунулся из палаты и обратился к Кристосу, узнав, что Пола не говорит по-французски.

— Медсестры сейчас готовят ей ванну.

Они ждали, кажется, целую вечность, но наконец медсестры разрешили им войти.

— Врач предупредил — на несколько минут, — бросила одна из них.

Кристос посмотрел на Полу.

— Идите, я подожду.

К удивлению Кристоса, Кори сидела на кровати, надевая халат.

— Что ты делаешь?! — встревоженно воскликнул он.

— Я хочу увидеть Аннализу. Можешь отвести меня к ней? Пожалуйста, — добавила она, когда он стал возражать.

— Кори, доктор не разрешил тебе вставать.

— Я должна ее видеть, — Кори заволновалась.

— Хорошо, хорошо, — Кристос приобнял ее, успокаивая, потом сам принялся застегивать ей халат.

— Все нормально, я сама, — Кори легонько оттолкнула его.

Эти невинные слова ударили Кристоса, но он опустил руку и двинулся из палаты вслед за ней.

Аннализа лежала в соседней комнате. Перед тем как войти, Кори мгновение поколебалась, словно собиралась что-то спросить. Но передумала и, решительно толкнув дверь, заставила себя войти. Остановилась в оцепенении, и Кристос, взглянув поверх ее головы, увидел на подушках смертельно бледное перевязанное лицо Аннализы и неподвижно сидящую подле нее Октавию.

Кори открыла было рот, но слова словно застряли в горле. Она повернулась к Кристосу. Тот покачал головой, потом отошел в сторону и хотел уже закрыть дверь, когда Кори вдруг резко повернулась и снова толкнула ее.

— Вон отсюда! — закричала она. — Уберите эту женщину от Аннализы!

— Ш-ш-ш, — Кристос попытался обнять ее, но Кори высвободилась.

— Вон! — кричала она. — Уберите отсюда эту шлюху! — Потом пересекла комнату и с дикой яростью ударила Октавию прямо в лицо.

Октавия не пыталась защищаться, Кристос оттащил Кори.

— Пусти меня! — рыдала Кори. — Ты не знаешь, что она сотворила!

— Эй, эй, — Кристос держал ее, — давай выйдем отсюда. Пошли. — Обняв за плечи, он повел ее обратно в палату.

Кори села на кровать, обхватила колени руками и поникла головой. Кристос отошел к окну.

— Ты знаешь, — наконец решилась Кори, — о Люке и Аннализе?

Он поднял на нее глаза, и сердце его сжалось — она избегает его взгляда.

— Да, — сказал он.

— А об Октавии?

— Да.

— Тогда почему ты остановил меня?

— Потому что сейчас это ничего не изменит, дорогая.

— Пожалуйста, не называй меня так, — сказала Кори и снова опустила голову.

Они умолкли, в дверь постучал Филипп.

— Кори? — осторожно спросил он.

Она подняла голову.

— Я был там… Тело Люка… Просто никого больше не было, чтобы опознать.

— О Филипп! — простонала Кори и потянулась к нему.

— Мне очень жаль, — он приблизился к ней. — Я должен был знать… Должен был понять…

— Нет, не говори так. Ты не виноват.

В темных глазах Кристоса светилась бесконечная боль. Кори с отцом продолжали успокаивать друг друга, Кристос тихо вышел из палаты.

— Вам надо с ней поговорить. — Пола нашла Кристоса в отеле «Мажестик». — Может, мне поговорить вместо вас?

Кристос покачал головой:

— Мне кажется, еще слишком рано…

— Но она любит вас, Кристос, я знаю. Ей и правда, чертовски много пришлось пережить, но она хочет, чтобы вы были рядом. Поверьте мне.

— Что, она так сказала?

— Нет, не словами. Но я знаю Кори, я чувствую это.

— Конечно, я тоже знал, до всего этого, но то, что он натворил, слишком глубоко ранило ее…

— Кристос, не сдавайтесь. Конечно, будет трудно, но вы нужны ей. В самом деле! Пожалуйста, не бросайте ее.

Гнев вспыхнул в глазах Кристоса.

— Ты всерьез думаешь, что я способен ее бросить? Что она так мало значит для меня? Просто пока она меня не подпускает.

Они сидели в баре отеля, не притронувшись к напиткам. Под взглядами зевак Пола испытывала неловкость, некоторые даже указывали на них пальцем. В другое время она бы не преминула возгордиться — ее видят с самим Беннати! — но в данных обстоятельствах лучше бы они, черт побери, занимались своими делами. Кристос ни на кого не обращал внимания — он привык и думал только о Кори и о том, как ему со всем этим сладить.

В бар вошла Женни и подсела к ним.

— Как дела?

— Замечательно, — ответил Кристос бесцветным голосом.

Женни взглянула на Полу, потом, глубоко вздохнув, спросила:

— Отменить твой завтрашний вылет?

Кристос обиженно посмотрел на нее.

— Думаю, не помешает, — ответила за него Пола. — Кори не выпишут до понедельника.

— Ладно, — кивнула Женни. — А как она сейчас? Меня к ней пустят?

— Сомневаюсь, — Пола взглянула на Кристоса. — Но вы можете попытаться. — Беннати вдруг встал и вышел из бара.

— А что я такого сказала? — изумилась Женни, глядя ему вслед.

— Кори отказывается его видеть.

— О Боже, мой язык!

Появился официант, Женни заказала себе скотч.

— Да, неделька для него была еще та, — печально протянула она. — Не такая, конечно, как для Кори и Аннализы, что уж тут говорить, но вы, кстати, не слышали, он ведь не получил Золотую пальмовую ветвь. Впрочем, думаю, сейчас ему на это наплевать.

— Но его же наградили как режиссера? — спросила Пола.

— Конечно. Но ему все равно.

Пола задумчиво насупилась:

— А где сейчас эта награда?

— У его матери.

— А как вы думаете, она даст мне ее на какое-то время? Ну скажем, на пару часов?

— Почему бы и нет? А что вы надумали?

— Я бы показала ее Кори. Тогда она захочет хотя бы поздравить Кристоса.

Женни пожала плечами:

— Если это поможет, пойду, пожалуй, поговорю с Мариеттой прямо сейчас.

Но затея с треском провалилась. Пола наутро показала эту награду Кори, и та закричала, что ее пытаются обвинить в том, что из-за нее Кристос не получил Золотую пальмовую ветвь.

— Да, это моя вина! Я знаю! И нечего мне об этом напоминать!

— Кори, никто ничего такого не говорит. Как ты могла подумать…

— Могла не могла — какая разница? Он не получил эту пальмовую ветвь. И…

— Брось, речь-то о фильме, Кори, кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Но я была уверена, ты гордишься и поздравишь его.

Кори опрокинулась на подушки, закрыв лицо руками.

— Я горжусь, Пола, — прошептала она, — но я не могу. Потому что мне так стыдно. Так стыдно, Пола.

— Кори! — воскликнула подруга. — Тебе нечего стыдиться! Он любит тебя. И ничто в мире этого не изменит.

— Изменит, — рыдала Кори. — Ведь я не могу вынести даже его прикосновения. Люблю его, но не могу. Пожалуйста, пойми… И не смогу больше делать того, что хочет… Никогда.

— Ш-ш-ш, — успокаивала ее Пола. — Он и не собирается тебя заставлять. Он просто хочет тебя видеть…

Кори покачала головой:

— Нет, эта невыносимая мука в его глазах. Для нас все кончено, Пола. Надо с этим смириться. Пола, мы вместе поедем домой, я хочу быть с тобой, в безопасности.

Кристос ждал за дверью, печаль в глазах Полы говорила сама за себя.

— Думаю, мне лучше улететь в Штаты, — протянул он. — Я уеду в понедельник, когда вы вернетесь в Англию. — Он горько улыбнулся. — Какой смысл мне здесь болтаться?

— Но вы не исчезнете?

— Конечно, нет.

Они обернулись, заслышав шаги Филиппа.

— Как Аннализа? — спросила Пола.

— Она пришла в себя с час назад, — ответил Филипп, но в его глазах стояло отчаяние.

— С ней все в порядке, да? — спросил Кристос. — Врач сказал…

— Она молчит, — ответил Филипп. — И не вымолвила ни слова. Она как будто не понимает, что это я.

— О Боже! — простонал Кристос, подумав о Сиобан.

— Доктор полагает, это временно, — продолжал Филипп. — Но он ничего гарантировать не может. — Филипп потер пальцами глаза. — С минуты на минуту я жду телефонного звонка, молю Бога, чтобы это помогло…

Филипп долго молчал, погрузившись в свои мысли.

— Вы узнаете, — пробормотал он. — И Октавия тоже…

Впервые после появления Октавии в Ницце они с Филиппом остались наедине. Филипп знал — она старательно избегает его, они встречались только в больнице, где она полагала, и совершенно справедливо, что он не осмелится устроить сцену. Его нежелание встречаться с ней было вызвано отнюдь не трусостью, он просто-напросто собирался расплатиться с ней сполна. И потому им надо было где-то побыть наедине, без посторонних глаз и ушей.

Итак, они находились в этой смешной комнате, которую она сняла в Негреско, на кроватях — покрывала из меха, ванная отделана золотом, шезлонги — бархатом. Октавия в костюме от Кристиана Диора, в бесценных украшениях и в облаке ужасных духов сидела с наигранной скромностью на краю кровати. Ее пепельные волосы собраны в хвост, а натянутое после косметических операций лицо как всегда безупречно накрашено. Филипп стоял в центре комнаты с непроницаемым лицом.

— Ну? — Она взглянула на него в упор. — Уверена, ты затащил меня сюда не для того, чтобы поглазеть. Чего ты хочешь?

— Ты имеешь в виду, кроме того, что я хочу убить тебя?

Она хмыкнула и осторожно провела рукой по волосам, переведя взгляд в окно.

— Кишка тонка.

— На твоем месте, Октавия, я бы не рассчитывал на это.

— Тогда почему бы не приступить? — спросила она сладким голосом.

— Поверь, если бы я не был нужен Аннализе, ничто в мире меня бы не остановило.

— Ха! — хмыкнула она. — Как всегда отговорки, как всегда причины! — Она вздернула подбородок, открывая длинную стройную шею. — Ну давай, Филипп, приступай. Хватайся за горло и души, пока не увидишь, как начнет синеть мое лицо и я начну тебя умолять…

— Прибереги свою буйную фантазию для тех, кому это понадобится, Октавия. Потому что, поверь мне, там, куда ты отправишься, это пригодится.

— И куда ж это я собираюсь, мой дорогой?

— В ад.

— Фу, это самое лучшее, что ты мог придумать?

— Да, ты отправишься прямо в ад, — повторил он невозмутимо. — Уж я постараюсь проследить за этим.

— И как ты, интересно, собираешься это сделать? — хихикнув, она закинула ногу на ногу и откинулась на руки. — Между прочим, — добавила она, — если тебя это обрадует, ты действительно можешь быть отцом ребенка. Если эта девица Браун твоя…

— Моя. И Аннализа тоже.

— О, как благородно.

— Ну так Вот, она ведь не дочь Люка?

Октавия сощурила свои прозрачно-голубые глаза.

— Так ведь? — не отступал Филипп.

На мгновение она задержала на нем взгляд и сверлила его глазами, он почти физически чувствовал, как яд сочится из всех ее пор. Потом угрожающая улыбка скривила ее бледно-розовые губы.

— Ты пытаешься себя в этом убедить, да? — спросила она. — Что она не его дочь. Как всегда, ты прячешь свою жалкую головенку в песок и притворяешься…

— Кто здесь притворяется, так это только ты, Октавия. А теперь я хочу услышать, как ты это скажешь: Аннализа не дочь Люка.

— Конечно, его! Какого дьявола, с чего бы все это получилось?

— Не знаю, Октавия, вот ты мне и объясни.

— Ради чего? Этот знахарь Горовиц тебе уже все рассказал…

— Нет, только то, что знал сам. То, что ты рассказала Люку. Но кое-чего он просто не знал, Люк не мог вспомнить: именно это ты мне сейчас и сообщишь.

— И что же это?

— Да то, что Люк Фитцпатрик ушел от Жеральдины Ласситер 19 мая 1967 года.

Октавия хрипло рассмеялась, но лицо ее посерело. Наконец до нее дошло, что затеял Филипп.

— Ну хочешь скажу, как я выяснил? — не в силах сдержаться, с горечью проговорил он. — Рассказать тебе, почему я помню этот вечер так отчетливо? Это было в день моего рождения, так ведь, Октавия? Ты отменила вечеринку и должна была сказать Жеральдине, что это из-за того, что молодой любовник сбежал от вас обеих. И если память мне не изменяет, Аннализа родилась через десять месяцев, 27 марта. Так что если Люк не возвращался в Лондон до июня 1967 года, он просто физически не мог быть ее отцом. А?

Безупречное лицо Октавии исказилось в гадкой гримасе.

— Он приезжал, — проскрежетала Октавия.

— Элегантная попытка. Но ты лжешь. Я проверил у властей в Дублине. Люк Фитцпатрик не выезжал из страны после ареста отца. По крайней мере, до 1970 года. Потом он уехал в Соединенные Штаты. Как я полагаю, встретиться с Жеральдиной. Итак, не хочешь ли теперь сказать, что ты сама ездила в Ирландию в июне 1967 года?

— Ты дурень! — выплюнула она. — Жалкий глупый мужичонка. Думаешь, если отец не Фитцпатрик, то ты ее отец, что ли? Да ты даже…

— Значит, признаешься, ее отец не он, — отрезал Филипп.

— Я ничего не признаю.

— Полагаю, ты только что призналась в этом. Но я бы хотел услышать еще раз. И из твоих собственных уст: Люк Фитцпатрик не отец Аннализы.

— Хорошо, — хмыкнула она. — Не он ее отец. Ты удовлетворен?

Руки Филиппа так дрожали, что он вынужден был сцепить их. Он смотрел на нее с такой откровенной ненавистью, что Октавия занервничала.

— Значит, ты довела человека до смерти, заставив думать, что он ее отец.

Октавия пожала плечами.

Филипп сейчас почти готов был убить ее. И только полиция, чьего присутствия у номера он сам добивался, останавливала его.

— Ты же знала, что ему пришлось пережить в детстве, он доверился тебе, а ты использовала это, чтобы мучить его ради собственного удовлетворения. Боже мой, да ты просто больная, подлая, эти два года ты превратила для человека в ад, подстрекая его на так называемое кровосмешение, и довела его до сумасшествия. — Он замолчал, его просто тошнило от отвращения. — Как ты могла такое сделать, Октавия? Как ты могла? Ведь на его долю и так уже выпало столько страданий. И Аннализа. Она же твоя собственная дочь. Они же любили друг друга…

— Вот именно поэтому, — прошипела Октавия. — Они любили друг друга. А он был мой. Он ушел от меня, а от меня никто не уходит. Я вернула его обратно. Вернула и держала. И он никогда бы не стал принадлежать ей.

— О мой Бог! — тихо простонал Филипп.

— И не думай, что если она не его дочь, так, значит, твоя, — хмыкнула она. — Она может быть от кого угодно. Вот именно!

— Она моя, — выдавил Филипп сквозь стиснутые зубы. — Аннализа моя, но не твоя дочь, Октавия. Для Аннализы и меня тебя больше не существует. И для общества тоже. Объяснить почему?

Октавия вздрогнула, когда он вдруг в порыве гнева занес над ней кулак.

— Почему? — встревоженно спросила она. — Ну почему, почему? Что собирается сделать храбрый маленький Филипп?

— А я уже все сделал, — ответил он. — С этого момента ты лишена всего. Всего вообще. Что превращает тебя в ничтожество. Ты не в состоянии даже заплатить за этот отель. Но конечно, ты можешь расплатиться телом. И теперь ты за все будешь платить своим собственным телом, потому что ты мне больше не жена… Ах, — сказал он, когда она подняла руку, пытаясь протестовать. — Нет такого суда во всей Англии, который защитит тебя, когда узнает, что ты натворила. А я расскажу, Октавия, не сомневайся.

— Черта с два ты расскажешь! И опозоришь свою драгоценную Аннализу?

— Я расскажу, а она подтвердит.

— Да она ведь даже не говорит!

— В общем-то она может, но ты и знать не знаешь об этом. Ты была слишком занята в своих парикмахерских, чтобы побеспокоиться о собственной дочери, которой грозила опасность онеметь на всю жизнь. Но она не утратит дар речи. Теперь не утратит. Потому что знает правду.

— Так, значит, тебе наплевать на ее репутацию?

— А при чем тут это — если Люк Фитцпатрик не ее отец? Они с Кори сейчас обговаривают… И поверь, Октавия, Кори для тебя гораздо опаснее, чем я или Аннализа.

— Та глупая сучка? Да что она может мне сделать?

— Скоро узнаешь. А пока смирись, с данной минуты ты проститутка. Обыкновенная проститутка! Это единственный способ, каким ты сможешь зарабатывать себе на жизнь, потому что тебе больше не на что рассчитывать. И поверь, я прослежу, чтобы так оно и вышло. Ты будешь страдать всю оставшуюся жизнь. Кому нужна проститутка под пятьдесят, которая не может позволить себе пластические операции? Начнем с того, что управляющий этого заведения не захочет тебя, так что подумай, как расплатиться по счетам. Мой тебе совет — начинай прямо сейчас приставать к мужчинам. И помни — не осталось никого, кто мог бы тебя спасти: нет Люка, который тешил твой садизм, ты погубила его, сама убила человека, все равно что сама спустила курок. И ты разрушила жизнь собственной дочери. — Он пошел к выходу, но у двери остановился и снова повернулся к ней. — И еще одно — позаботься о билете. Но не вздумай ехать в Челси за вещами. И никогда, никогда, никогда больше не приближайся к Аннализе. С тобой покончено, Октавия. Даже больше, чем покончено. Ты мертва.