Глава 6. Гибнешь сам? Помоги товарищу.
Очередной, уже рутинный выход в крейсерство подходил к концу. Еще пару дней проверок транспортов со шхунами, и уголь неизбежно заканчивался, предопределяя дальнейший курс пары "Аврора" и "Лена" - Владивосток. Впрочем, вначале с ними шла "Кама", ВОК продолжал исповедовать удачный принцип охоты тройками, два ВсКр на один нормальный крейсер. Но замученный постоянными поломками ее машины, новый командир "Авроры" отослал ее во Владивосток с первым, и пока единственным, захваченным транспортом с контрабандой. Ну, кто, спрашивается, заставлял владельцев большого американского парохода "Фриско ранер", порт приписки естественно, Сан-Франциско, везти кардиф[122] в Японию во время войны? А уж попытка уйти от "Камы" была скорее не смелостью, а просто глупостью. Русский корабль хотя и не обладал запасом скорости для догона 13 узлового парохода (может в расчете именно на такой случай его и назвали "раннером"?), но зато на ней стояло радио, в пользовании которым на ВОКе тренировались ежедневно.
У "Авроры" было достаточно времени, чтобы по передаваемым с "Камы" данным о курсе и скорости "бегуна" спокойно и без спешки его перехватить. Новичок на мостике "Авроры", Анатолий Николаевич Засухин после рапорта досмотровой партии радостно потирал руки. Теперь он мог убить двух зайцев одним выстрелом. Он не только добыл для Владивостокской эскадры пять тысяч тонн высококачественного угля, но заодно и заработал командам всех трех крейсеров неплохую прибавку к жалованию. И теперь мог, сославшись на важность груза приза, отослать, наконец, "Каму" во Владивосток, с наказом обязательно довести приз. А приватно указать ее командиру, или перебрать машины бывшего японского парохода перед следующим выходом в море, или искать себе другой крейсер в попутчики. Теперь, не связанная медленной "Камой", пара могла дать, при необходимости драпа или догона, до 18 узлов.
Впрочем, рутиной этот выход был далеко не для всех. Если команды и командиры "Лены" и "Камы" уже привыкли к недельному рысканью где-то там "у косоглазых в огороде" в поисках добычи, то для экипажа "Авроры" и ее командира такая задача была пока в новинку. Причем для командира - вдвойне, он командовал крейсером всего три недели и четыре дня. Еще девять месяцев назад он был старшим помощником на маленькой канонерке, стационировавшейся в занюханном корейском порту. И даже мечтать не мог, получить под команду что-либо крупнее минного крейсера в ближайшие пять лет - "его величество" ценз не позволял.
Но... Но канонерка эта называлась "Кореец". В том памятном бою, Засухин даже не был на борту своего корабля. Он, как ошпаренный носился по палубам и трюмам незнакомого ему "Варяга", командуя второй партией борьбы за живучесть, составленной из таких же, как и он "чужаков на борту", матросов с "Корейца" и "Севастополя". Прорыв слился для него в непрерывное тушение пожаров и латание пробоин в бортах. Дальше - больше. Новый "Кореец", огромный, броненосный и при этом - абсолютно незнакомый, построенный по чужим, итальянским правилам и канонам кораблестроения. И его надо - сначала забункеровать на ходу; потом довести до Владивостока; потом в пожарном порядке осваивать стрельбу из орудий незнакомых систем; потом, слава богу уже не в должности И.О. командира, а в родной и знакомой - старпома, осваивать маневрирование, учиться не только стрелять, но и попадать. А потом бой... Снова пожары, пробоины, беготня по палубам и трюмам, налет на Пусан, возвращение во Владивосток, с ежечасным ожиданием атаки миноносцев.
И только он, после всего этого, надеялся насладиться заслуженным, видит Бог, отдыхом, как снова... Опять новый корабль, и теперь уже он - командир. Без всяких приставок И.О. Первый после бога. "Старик". Н-да... А ведь он всего месяц назад на самом деле думал, что именно старпомом быть тяжело. Но организовав за три недели установку на его (ЕГО!!!) "Авроре" щитов для орудий и подкрепление их фундаментов, понял - командирский хлеб еще горше. А ведь подобную работу порт выполнял уже далеко не в первый раз, вроде все должны знать, что им надо делать... И спать приходилось даже меньше чем на прежней "собачьей" должности.
Столь скоропалительная, без всякого согласования со шпицем, смена командиров кораблей в очередной раз взбудоражила владивостокое офицерство. Никто не мог понять, в чем же так провинился капитан первого ранга Сухотин, что его отправили сопровождать в Петербург поправляющегося после ранения Вирениуса. Точный ответ на этот вопрос знал только Засухин, но он предпочитал помалкивать. Ему Руднев при назначении на должность высказался в духе, "я не знаю, могла ли "Аврора" поспособствовать утоплению "Адзумы", может быть и нет. Но видя, что "Лена" начала преследование, и по ней кормовые восьмидюймовки не стреляют, попытаться он был обязан. Хотя бы за компанию, что ли"...
Крейсерство уже подходило к концу, угля оставалось меньше половины, когда во время очередной встречи кораблей Рейн с борта "Лены" невинно предложил:
- Анатолий Николаевич, а не пробежаться ли нам на обратном пути ко входу в Цусимский пролив? А то тут океан как вымер, ну, сколько можно одни рыбацкие шхуны топить?[123]
Немного поколебавшись, Засухин согласился, ему и самому хотелось в его первый командирский выход свершить чего-то эдакого... Да и выводы из напутствия Руднева он сделал соответствующие. В итоге именно это, принятое наспех решение и привело к бою, вошедшему во все учебники по морской тактике, и впоследствии изучавшемуся всеми командирами крейсеров мира.
"Лена" и "Аврора" шли строем уступа, привычно разбежавшись на 60 миль, больше было чревато как потерей радиоконтакта, так и возможности в случае чего оперативно прийти друг другу на помощь. Причем "Аврора" намеренно отставала на пару десятков миль, чтобы прикрыть "Лену" в случае бегства от более сильного противника. Солнце только-только перевалило через полуденную метку, чем не преминул воспользоваться штурман для уточнения координат крейсера, когда на мостик "Авроры" прибежал запыхавшийся прапорщик Брылькин. Бывший телеграфист с Владивостокского телеграфа был самым гражданским существом на борту крейсера. Даже любимец команды - дворняга Рыжуха была гораздо грознее и воинственнее его, особенно при попытке отобрать у нее честно украденную с камбуза кость. Но зато с его появлением радиотелеграф стал устойчиво работать на невиданной дистанции в сотню миль, а иногда и больше. Хотя Засухин подозревал, что тут свою роль сыграл внезапно заинтересовавшийся радиотелеграфами Лейков с "Варяга". Он две недели, сразу после памятного боя у Кадзимы, мотался по всем кораблям эскадры, что-то шаманя в рубках радиотелеграфа, и перетягивая антенны между мачтами.
- Получена телеграмма с "Лены", - как ему казалось четко и по военному "доложил" Брылькин, которому за невиданную скорость и точность чтения и передачи сообщений прощалось почти все, - в квадрате Буки сто сорок восемь замечено восемь транспортов, ход восемь узлов, курс Зюйд Вест Вест.
- Николай Илларионович, - укоризненно начал очередную лекцию командир корабля, - сколько раз вам говорить, будьте внимательнее. Ну, сами подумайте, с чего бы японцам посылать сразу восемь транспортов вместе? Такого никогда не было. Вы с какой цифрой могли восьмерку перепутать?
- Я могу перепутать нос с кормой у корабля, это да, - кроме близорукости, малого роста и большой лысины, Брылькин отличался отвратительным характером, его и на телеграфе то начальство терпело только как первоклассного специалиста, а "на войну" отправило с огромным удовольствием и тайной надеждой - авось с этой войны и вовсе не вернется, - Но за точность приема текста телеграммы я ручаюсь всегда. Да и на "Лене" сами продублировали цифру текстом, как будто знали, что вы не поверите.
- Тогда прошу прощения, хотя ничего и не понимаю, надеюсь только это не очередной дурацкий розыгрыш Рейна, с него станется, - пожал плечами командир крейсера, - в машине! Поднимайте пары для полного хода. Штурман! Константин Викторович, будьте любезны, дайте курс на пересечку транспортов, и когда мы до них дотопаем. Команда имеет время обедать, но сразу после еды разойтись по боевым постам.
Однако через пять минут исчезнувший с мостика Брылькин вернулся с новым бланком телеграммы, который на этот раз отдал молча.
После стандартной кодированной части "КВ Б149 Т6 шесть Х 9 КУ SWW" шел нормальный текст. "Ухожу на 18 узлах курсом NO 20. Преследует броненосный крейсер типа "Идзумо". Удачи с транспортами. С ними остался один миноносец". Если первая часть была понятна - уточнялось местоположение и курс транспортов, то вторая озвучивала приговор "Лене" и последнюю волю ее командира. Рейн прекрасно понимал, что уйти от "Идзумо" до заката ему не удастся. Точно также он понимал и то, что попытайся "Аврора" его защитить, дело кончится утоплением не вспомогательного крейсера, а полноценного. А собственно "Лену" "Идзумо" все равно утопит, ну на пару часов позже. Поэтому он сам предлагал "Авроре", не обращать внимания на догоняющий его броненосный крейсер и идти топить оставшиеся без охраны транспорта. Но Засухин, после недолгого раздумья, его план несколько модернизировал...
На мостике "Идзумо" капитан первого ранга Коно Идзичи довольно потирал руки. Он удачно прикрылся транспортами и сначала подпустил русский вооруженный пароход на пять миль, а потом, выскочив из-за линии купцов, стал его преследовать. Собственно его натолкнул на эту мысль рассказ командира "Адзумы" Фудзии, сигнальщик которой тоже не сразу опознал прячущуюся за транспортом "Аврору". Они вместе загорали в Сасебо почти месяц, пока их корабли стояли в доках на ремонте. Флагману отряда Камимуры пришлось перенести флаг командира второго броненосного отряда с его "Идзумо" на наименее поврежденный "Ивате". Да и сам отряд после памятного боя съежился с пяти до двух броненосных крейсеров. Третьим в их невеселой компании командиров "покалеченных крейсеров" стал командир "Якумо" Мацучи. Причем, если его "Идзумо" за этот месяц привели в порядок, и он шел на соединение с главными силами в Чемульпо, то остальная пара пока прочно оккупировала доки Сасебо. На "Якумо" только начался монтаж подачи для 10 дюймового орудия, которое должно было вскоре прибыть из Чили, а "Адзума"... В случае с ней руки разводили все. Менять главный вал было не на что. Заказать новый во Франции не удалось, а в Японии никто не брался изготовить что-то подобное. Оставались американцы, но как подвигается торг, офицеры в Сасебо пока не знали. Своими силами нагревать и выпрямлять родной - опасно, может треснуть, тогда будет не погнутый вал, а вообще никакого. Пока его только сняли, что тоже было далеко не просто, но что с ним делать - было не ясно...
Однако сейчас был час его личного триумфа. Теперь он понимал, что Камимура был прав, и он не зря плелся на 8 узлах вместе с транспортами. Да, это отсрочило его соединение с флотом на пару дней, но зато он, наконец, утопит эту столь насолившую Японии и императору треклятую "Лену". А она, в свою очередь, не сможет помешать доставке под Артур новой партии осадных 11 дюймовых гаубиц. А будь в охране одна "Чихайя", как планировалось изначально, "Лена" могла бы и рискнуть. И, памятуя ее прошлые подвиги, наверняка не отступила бы до потопления пары транспортов. Первая дюжина тяжелых орудий, которых в Японии и было всего то три десятка, как раз была утоплена во время неожиданного выхода русских сразу после разблокирования фарватера. Но эта-то будет доставлена к Порт-Артуру и расстреляет, наконец, русских трусов с их броненосцами прямо в гавани. Армия наконец-то раскачалась, и, прорвав оборону русских, продолжает продвижение к русской крепости. А сам порт Дальний, хотя пока и оставался в русских руках, но отрезанный от основных сил и лишенный подвоза, без нормальных укреплений и запасов вряд ли продержится долго.
На правом крыле мостика "Лены" Рейн отдал приказ выдать команде двойную винную порцию, всем желающим, кроме комендоров. Наблюдать за догоняющим японцем было удобнее отсюда. А паче кто пожелает - то и тройную, он прекрасно понимал, что часы его корабля сочтены. При всей горячности натуры, он прекрасно умел оценивать шансы на успех. Зачастую именно его предельно расчетливые, на грани фола, действия и принимались окружающими за безрассудный риск. Но одно дело надеяться, при поддержке "Авроры" догнать и торпедировать тяжело поврежденную "Адзуму". Столкновение же с абсолютно исправным броненосным крейсером, с полными угольными ямами и погребами боезапаса - это смерть и для одинокой "Лены", и для "Авроры", если та попробует вмешаться. Именно поэтому он, в своей последней радиограмме, намекнул Засухину, что "Аврора" должна идти топить транспортники. Приказывать старшему по должности он не мог, но оставалось надеяться, что намек поймут. Тогда гибель его корабля хоть не будет напрасной.
Первый пристрелочный залп японцев лег недолетом в милию, дистанция была запредельна даже для восьмидюймовок. Пока. Но с каждым часом японец приближался на 10 - 15 кабельтовых, и через час снаряды начнут долетать. А через три - придется или взрывать погреба, или идти в последнюю торпедную атаку. Что тоже закончится гарантированной гибелью "Лены".
- Трехтрубный корабль на горизонте на зюйд-вест! - донесся с марса крик сигнальщика.
Мгновенно перебежав на левое крыло мостика Рейн стал, тихо матеря клубы дыма мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из-за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец... Англичанин? Вряд-ли... Или японец, может быть они наш опыт парной охоты переняли? Или...
- Радиограмма с "Авроры"! - влетел на мостик посыльный из радиорубки.
"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть во Владивостоке не позднее 18 сентября".
"Похоже, что Засухин не просто просчитался с курсом, а умышленно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", - понял Рейн. Но вот что он никак не мог взять в толк, так это зачем командир "Авроры" сознательно пошел на практически верную гибель своего корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера?
Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев строго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 18 сентября. Причем "Лена", "с ее бездонными трюмами, угольными ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадренный угольщик" вернуться, в случае чего, должна даже ценой гибели "Авроры". По планам штаба эскадры после возвращения из крейсерства "Рион" (бывший "Смоленск") будет вновь забит снарядами для Артурской эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика - "может сорваться предстоящая нам операция, способная изменить ход всей войны" ибо - "если что-то пойдет не так, как планируется - "Лена" наш последний шанс на обратный путь". Хотя Руднев и употребил слова о гибели "Авроры" скорее в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. "Сложив два и два", он понимал, что речь, скорее всего, идет о подготовке прорыва идущей с Балтики Третьей Эскадры.
"Хотя, на первый взгляд, с учетом выхода балтийцев от Либавы, запланированного на вторую половину августа, что-то контр-адмирал Руднев слишком торопится. Может быть "стариков" с юга ждем?" - подумалось Засухину после получения инструкций не поход.
В отличие от Петровича Засухин не знал, что вице-адмирал Безобразов уже подходил к Сайпану, чтобы расположившись на "заднем дворе" Японии как у себя дома, вцепиться в ее тихоокеанские транспортные коммуникации. Но в связи с абсолютной секретностью предстоящего ему дела, об этом имели информацию лишь два человека во Владивостоке - Руднев и его начальник штаба...
На высоком и по-лайнерски просторном мостике "Лены", как будто в последний час погони за Голубой лентой несущейся на северо-восток с заклепанными клапанами, которые, по уму, еще минут десять назад нужно было бы приказать начать аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерянный человек. Рейн уже приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет "жизнь", он просто не знал, что с этим делать...
Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал варианты уклонения от огня, имитацию потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии, что японцы увлекутся, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, тупо глядя в корму исчезающему за горизонтом "Идзумо", он просто стоял столбом... На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже преступив последнюю черту, требовалось немного времени, неимоверное душевное усилие или внешнее воздействие.
- Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? - вывел командира из затянувшегося состояния "берсерк молча стравливает пары" осторожный вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.
- Владивосток!? И вы, правда, решили, что заглянув за край и поставив на последний кон себя, вас всех - мой экипаж и корабль - я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? Когда аврорцы пошли умирать за нас!? - процедил сквозь зубы оживающий Рейн, - ну уж нет уж! Менять жизненные привычки, это не по мне... Да и Александр Васильевич не одобрит... Лево на борт! Разворот на 16 румбов!
- Есть, 16 румбов! Но... простите, а Александр Васильевич, это...
- Это, лейтенант, - Суворов. Александр Васильевич Суворов, генералиссимус российский. "Сам погибай, а товарища выручай!" - помните? Или мы из другого теста сделаны что ли, не из того что Засухин с аврорцами?
Тем временем, как и предполагал Засухин, "Идзумо", заметив "Аврору", направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, немедленно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону "Лены" пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист "Идзумо" истошно пытался что-то передать на оставшийся при транспортах авизо "Чихайя". Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им максимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера.
Но, увы, на "Авроре" вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктор отстучать позывные своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется чужим шифром и со станции типа Телефункен, используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморочиваться такими мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и в мемуарах, и в официальных документах, скромно, но неверно ссылаясь на них как на "бессмысленный набор знаков". Правда, посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы "проинформировать командира о том, что японцы что-то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла".
В результате, когда "Чихайя" с "Авророй" сблизились и опознали, наконец, друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На "Авроре" ждали встретить у конвоя миноносец, за который сигнальщик на "Лене" принял низкобортное авизо. На "Чихайе" же ожидали в самом худшем случае встретить "Лену", непонятно как обогнувшую "Идзумо", и решившую перед смертью дотянуться таки до купцов.
Когда стало ясно, что облако дыма на горизонте материализуется в русский крейсер типа "Диана", командир авизо капитан второго ранга Саеки Фукуи машинально почесал свежий осколочный шрам на левом предплечье. Этот сувенир остался у него вечным напоминанием о его первой встрече с русским крейсером. Тогда, девять месяцев назад, он попытался встать поперек пути "Варяга", когда тот намеревался после прорыва из Чемульпо атаковать транспорта. Неприятное ощущение дежавю приподняло волоски на спине капитана. Ну, неужели каждый раз, когда он сопровождает транспорта, ему суждено сталкиваться с русскими крейсерами? Такую карму и врагу не пожелаешь. Если бы Саеки знал, что на мостике "Авроры" сейчас стоит человек тоже принимавший участие в том же бою, он бы окончательно уверился, что это судьба...
На мостике "Идзумо" Идзичи был вне себя от ярости. Он был искренне уверен, что вся комбинация с отвлечением его крейсера от транспортов "Леной", и их последующей атакой "Авророй" была задумана заранее. Теперь ему оставалось только наблюдать, как на горизонте недосягаемая пока для его орудий "Аврора" будет топить охраняемые им суда.
- Симаймасита![124] Нет, ну как я мог купиться на столь примитивную уловку? - жаловался он на жизнь и свою собственную тупость штурману крейсера, лйтенанту Хаконо, он настолько вышел из себя, что с его губ потоком лились грязные ругательства, которые он не использовал со школьных времен, проведенных в довольно плохом районе, на окраине Йокогамы, - просто этот тикукосема Рейн, со своей яриман - "Леной" настолько уже всех достал, что за ним рванулся бы почти любой из капитанов Императорского флота!
- Ну, тогда вы не сделали ничего предосудительного... - попытался успокоить своего командира молодой лейтенант, но вместо этого, только подлил масла в огонь.
- НЕТ! Я как последний кусотарэ[125] продолжал гнаться за ним, а ведь мне докладывали из радиорубки, что "Лена" что-то телеграфирует! Я обязан был догадаться, что это ловушка! Но эти русские... Похоже, что они настолько не ценят свои крейсера типа "Паллада", что готовы разменять их на пару транспортов! Сначала "Диана", а теперь и "Аврора" туда же... Ну, уж ее то я точно бу-ккоросу!
Маленькая торпедно-каноненская лодка опять честно попыталась остановить накатывающийся на охраняемые транспорты паровой каток русского крейсера первого ранга. И снова, нахватавшись шестидюймовых снарядов, которые в ЭТОТ РАЗ к тому же исправно взрывались,[126] с трудом успела отползти в сторону, купив транспортам некоторое время на бегство. Всем, кроме двух, пораженных торпедами, выплюнутыми "Авророй" из бортовых аппаратов на полном ходу. Третий купец, успевший отойти слишком далеко для торпедной атаки, пострадал от огня русской артиллерии. "Сукадзу-Мару" получил несколько снарядов, и теперь на нем команда неумело пыталась потушить разгорающийся пожар. Японцам повезло, что более удобной мишенью для артиллеристов "Авроры" оказался именно он, груженный лафетами осадных орудий. Если бы под горячую руку "богини утренней зари" подвернулся транспортник, перевозивший снаряды, ему для полной разборки на составляющие хватило бы и одного попадания. Но - "Синако-Мару" и "Тароо-Мару" с опасным грузом успели отойти восточнее. Саму "Чихийю" и на этот раз спас тот факт, что преследуемому более сильным противником русскому крейсеру было просто не до нее. Опять. К тому же на этот раз Фукуи, помятуя о прошлом печальном опыте, не стал всерьез пытаться сблизиться с "Авророй" для торпедной атаки. Ведь берега, к которому можно было бы приткнуться его тонущему кораблю, в этот раз рядом не было.
Свою посильную лепту в общее веселье внесли и комендоры носовой башни "Идзумо". Пара столбов от взрывов снарядов первого, пристрелочного залпа по "Авроре" встала гораздо ближе к маленькому авизо, чем к русскому крейсеру. На что Фукуи отреагировал предельно вежливо, просто попросив сигнальщиков отсемофорить на "адмирала" просьбу стрелять по противнику. После того, как его корабль был, во второй раз за эту войну, несколько раз продырявлен убегающим от его начальника русским крейсером, ему было не до чинопочитания - надо было заводить пластырь на подводную пробоину и срочно прикидывать в какой из ближайших портов отползать зализывать раны.
Но за любое веселье рано или поздно приходится платить. Сейчас настал час оплачивать счета для "Авроры". Несмотря на то, что из тройки "сестер богинь" она была самой молодой, быстроходной и удачно построенной, от "Идзумо" она уйти не могла. Хотя на деле паспортное превосходство в три узла "Идзумо" и оказалось завышено почти в два раза, для догона хватило и этого. Спустя примерно час после столь удачного прохода через кучу спасающихся бегством транспортов восьмидюймовые снаряды стали настигать "Аврору". Еще через полчаса противники сблизились до расстояния, приемлемого и для действия орудий калибра шесть дюймов. "Аврора" получила первое попадание и, немного изменив курс, ввела в действие все орудия левого борта.
Прошел еще час... И к его исходу от чистенькой, новенькой "Авроры", почти ничего не осталась. Менее месяца назад "Аврора" была перекрашена из светлой средиземноморской окраски в стандартный для кораблей ВОКа шаровый цвет. Сейчас крейсер постепенно, по мере выгорания краски в местах пожаров, менял цвет на пепельно-серый. Во время борьбы с огнем в батарее погиб старший офицер крейсера кавторанг Небольсин. Были убиты осколками в боевой рубке лейтенанты Лосев и Старк. Кроме них по кораблю погибших было уже около пятидесяти нижних чинов и шесть офицеров...
Боеспособность крейсера стремительно падала. Из пяти орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового орудия осталась только огромная дыра в палубном настиле - японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но все это не поколебало решимости Засухина продолжать бой. Крейсер еще был на ходу, множественные попадания на удивление пока никак не повлияли на скорость и управляемость. И пока "Аврора" еще могла наносить противнику урон, о том, чтобы топиться, думать было преждевременно.
Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта уже были отправлены все рулевые и сигнальщики, кроме одного легкораненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с "Рюрика", и всего три недели назад установленного на крыше штурманской рубки, остались только бесполезные две трети, ибо часть его базовой трубы была начисто срезана и унесена за борт осколком попавшего в фор-марс снаряда. Родной "авроровский" дальномер, переставленный во Владивостоке с фор-марса на кормовую надстройку, был разбит близким разрывом шестидюймового снаряда еще в конце первого получаса боя.
Но вскоре упорно сокращавший дистанцию "Идзумо" приблизился к русскому крейсеру на 25 кабельтов. Воспользовавшись этим, на левое крыле мостика выскочил лейтенант Дорн. Через минуту-другую он уже азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая дистанцию до цели. Конечно, от организованной наводки и единого управления огнем остались одни воспоминания, каждое орудие теперь вело собственную войну, но и такая стрельба иногда давала свои плоды. Вот, от попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. На головы комендоров, на казенники и затворы, и даже вниз, в линию подачи, посыпалась стеклянная крошка от разбитых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Неудивительно, что снаряды ее орудий стали ложиться неприемлемо далеко от цели, и спустя десять минут изменять курс и становиться бортом к противнику пришлось уже командиру "Идзумо". За упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок. Но это изменение курса японца и его новая пристрелка для "Авроры" были лишь отсрочкой неминуемой гибели.
После очередного взрыва на борту, у ватерлинии, из низов прибежал посыльный, с известием о медленном затоплении средней кочегарки, и что "минут через десять придется заливать топки в ее котлах, а то рванет". Снижение скорости до 15 узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, вскоре позволит японцам подойти на убойные 20 кабельтовых, и, значит, время жизни "Авроры" теперь измерялось уже не часами, а минутами.
- Кто-нибудь, найдите мне минных офицеров, или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов! - проорал выскочив из боевой рубки, испещренной множеством попавших осколков Засухин, - На баке! Пошлите посыльного вниз, в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых. Бегом!
- А ты, братец, - обратился командир к ожидавшему ответа кочегару, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал, - "воистину перед смертью не надышишься", - Скажи своим, чтобы, как зальют топки, если воду не удержите, пусть идут в лазарет и помогают вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться, когда мы кингстоны откроем. Ну, давай, беги скорей, с богом...
Перекрестившись, Засухин закрепил штурвал обломком переговорной трубы и, поправив на голове фуражку, вновь вышел с рупором на мостик. Окинул горестным взглядом свой избитый крейсер, мельком взглянул в сторону почти неразличимого за дымом японца, и набрав полную грудь воздуха, попытался оповестить команду, по крайней мере, тех, кто мог его услышать, о принятом окончательном решении:
- Братцы! Товарищи мои! Вы до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать желтобрюхим макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне доложат, какие минные аппараты у нас еще боеспособны, я пойду на японца. Если он сдуру не отвернет - мы попробуем подорвать его минами. Если у него хватит мозгов, и он начнет отходить...
- Вашбродь, япошки отворачивают, - неожиданно перебивая командира, раздался с крыши посеченной осколками и лишившийся всех оконных стекол ходовой рубки, удивленный голос последнего оставшегося на ногах сигнальщика Михайлова, держащего бинокль левой рукой. Правая, перебитая осколком полчаса назад и перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.
- Куда отворачивают, становятся к нам другим бортом? Неужто мы им настолько повыбили артиллерию на левом? - Засухин прильнув к биноклю, впился глазами в далекий дымчато-серый силуэт...
- Никак нет, вообще отворачивают, уж кормой к нам стали... Бегут от нас, стало быть... - ответил сам ничего не понимающий матрос.
Под ликующие крики уцелевших комендоров и марсовых, их командир оторопело наблюдал, как развернувшийся японец полным ходом уходил на восток. И только очередное попадание восьмидюймового снаряда, ополовинившего кормовую трубу "Авроры", заставило его вернуться в рубку, избавив от неожиданного оцепенения. Как и Рейн несколькими часами раньше, Засухин не сразу понял, что делать с лотерейным билетом, на котором оказалось написано слово "Жизнь"...
Час спустя "Идзумо" окончательно исчез за начинающим темнеть горизонтом. Счастливое избавление было настолько непонятно офицерам "Авроры", что с четверть часа на ее мостике не предпринимали почти ничего осмысленного, кроме приказа оставаться на курсе, уводящем ее в противоположную от японца сторону.
А спустя еще сорок минут, там, куда ушел вражеский броненосный крейсер, небо озарилось далеким, но очень мощным взрывом. Все моряки на верхней палубе "Авроры", занятые растаскиванием обгорелых завалов, и спешным ремонтом не до конца угробленных орудий, как по команде уставились на восток. Что могло рвануть так, чтобы вспышка осветила половину неба, было совершенно непонятно. Тем более необъяснимы были два взрыва: минут через десять в той же стороне громыхнуло еще раз.
- Наверное, на "Идзумо" нашим шальным снарядом взорвало погреба! - радостно предположил молодой мичман-артиллерист Яковлев, только что вернувшийся с перевязки.
- Ну, да, - остудил чрезмерные восторги подчиненных Засухин, - Полтора часа летел снарядик. Воистину - шальной. Ну, и даже если... А второй взрыв через десять минут после первого, это в честь чего? Второй шальной, заблудившийся?
- Но тогда, что это было? - задумчиво проговорил лейтенант Прохоров, старший штурманский офицер крейсера, пытавшийся по ходу дела придумать, как ему сподручнее определить место "Авроры", если уцелевший во время боя секстан... немного погнуло.
- Боюсь, этого мы сейчас не узнаем, Константин Васильевич. Лучше о насущном давайте. Скажите мне, каким курсом нам ковылять во Владивосток, и как его взять, если все компасы у нас поразбивало вдребезги?
- Идем Норд Ост двадцать, а определяться пока придется по Полярной звезде, благо облаков нет. Может к утру сооружу какое-нибудь подобие компаса, из магнита в чашке с водой. Помните в корпусе была курсовая работа? А пока - только по звездам, ака Магеллан с Колумбом. С этой железякой, сами видите... А мой в каюте почил в бозе со всем ее содержимым - восьмидюймовый, похоже...
- Понятно. Но лучше, все-таки, миль на тридцать-сорок к Весту отползти. Сперва. А то, если он поутру нас ловить вздумает, на прямой дорожке может и прищучить. Как у нас с углем? Хватит на 12-ти узлах?
Поднявшиеся на мостик из корабельных низов старший механик Гебрих и поручик Малышевич подтвердили, что несмотря на затопление двух угольных ям, кардифа еще вполне достаточно. Поступление воды в качегарки пока удается сдерживать благодаря усилиям трюмных под командой неутомимого и находчивого поручика Шмоллинга, но желательно, конечно, подвести пластырь под пробоину.
- Ну, вот и славно, господа. Вот и славно. Передайте Николаю Францевичу, что часа через три сможем лечь в дрейф и заняться пластырями. Но пока - нужно продержаться. Если нужна помощь - берите из прислуги трехдюймовок, кто не поранен...
До Владивостока избитая "Аврора" добиралась трое суток. "Лена", сделав крюк в сторону Цугару, пришла в базу днем позже, и только из возбужденного рассказа слегка пришибленного Рейна, Засухин узнал причину столь странного бегства "Идзумо" с поля выигранного японцами боя.
Рейн, не обращая внимания на настороженное перешептывание своих офицеров, вновь взял курс на японские транспорта. Из-за лопнувшего паропровода - экстренный режим работы и повышенное давление при бегстве от "Идзумо" не пошли на пользу механизмам "Лены" - он отстал от пары "Аврора"-"Идзумо" на час. Зато когда он появился у транспортов, японский крейсер был уже слишком далеко от них. "Чихайя", уподобившись хромой овчарке, согнала охраняемые суда в кучу, и как раз закончила подбирать со шлюпок команду утонувшего транспорта. Второй подорванный "Авророй" "Маару" пока держался на воде, и мог бы даже быть дотащен до берега. Но у командира "Лены" было на этот счет другое мнение. Занятые ремонтом, моряки "Чихайи" слишком поздно опознали в транспорте на горизонте вернувшуюся против всех законов здравого смысла, "Лену". Именно истошный радиопризыв авизо и заставил Идзичи, во второй раз за день, бросить недобитую жертву.
Для начала "Лена" закончила работу "Авроры" со вторым торпедированным ею транспортом. После попадания еще одной торпеды, тот исчез с поверхности моря менее чем за минуту. С "Чихайи" к этому моменту могли стрелять только одно 120 миллиметровое орудие и три трехдюймовки. В ответ по авизо вели огонь три 120 миллиметровых пушки "Лены", в секторе обстрела которых не было японских транспортных судов. Остальные русские артиллеристы лупили по огромным силуэтам купцов, которые были гораздо более легкой и важной целью. Один из них, и так подожженный ранее Засухиным, в дополнение к дыму пожара окутался еще и паром из прошитого двумя снарядами котельного отделения, начал медленно садиться на корму. Команда вываливала шлюпки...
После этого Рейн, не обращая внимания на редкий обстрел с авизо, подорвал торпедой еще один транспорт. Но, как выяснилось, сближение с пароходом на дистанцию в два кабельтова, безусловно облегчившее наведение торпед, было все же опрометчивым. "Синако-Мару" перевозил снаряды и зарядные картузы к осадным одинадцатидюймовым гаубицам. От взрыва торпеды последовательно, но практически мгновенно, сдетонировали все три трюма парохода. Уходя в вечность, транспорт поступил подобно истинному самураю: его убийцу "Лену" форменно завалило обломками жертвы. Самого Рейна, любовавшегося на дело рук своих с мостика, взрывной волной так приложило о стену ходовой рубки, что в последующие десять минут боем командовал старший офицер "Лены". Придя в себя, командир, не успев даже выплюнуть выбитые зубы, отдал приказ атаковать ближайший удирающий транспорт.
- Только в этот раз скажите минерам, чтоб не сачковали и стреляли хотя бы с пяти кабельтов, - мрачно хмыкнул Николай Готлибович, глядя на вонзившийся в высокий борт "Лены" якорь, еще недавно принадлежавший разорванному взрывом на куски японскому пароходу. По прошествии непродолжительного времени, этот трамп рванул столь же эффектно, как и его предшественник, но абсолютно безболезненно для "Лены".
Офицеры крейсера вопросительно уставились на командира в ожидании дальнейших указаний. Но Рейна сейчас больше волновал вопрос, как это он умудрился выбить два зуба, ударившись затылком о стенку рубки? Увы, от оформившейся в итоге мысли окончательно разобраться с надоедливой "Чихайей", которая продолжала упорно и, даже можно сказать, результативно, обстреливать "Лену" из носового орудия, пришлось отказаться. Дым на горизонте мог принадлежать только "Идзумо". Взвесив все за и против, Рейн приказал ложиться на курс Норд Ост двадцать, и опять дать самый полный. Похоже, что легкое сотрясение мозга и травматической удаление двух зубов, несколько успокоило его деятельную натуру...
Морской сборник, № 2,3,4 за 1920 г.
Явился я на броненосец 28 апреля, когда он стоял в Средней Кронштадтской гавани и находился в хаотическом состоянии: ничего не было готово к плаванию, и на нем работала день и ночь масса мастеровых различных заводов. Комплект команды еще не был полон, а находящиеся налицо или ежедневно съезжали в порт за различными приемками или работали наравне с мастеровыми на корабле.
Кронштадт лихорадочно готовил к вступлению в строй пять новейших броненосцев типа "Бородино" и доводил до готовности к выходу в море суда отряда контр-адмирала Беклемишева. В отряд этот входили броненосцы "Наварин", "Император Николай I" и крейсера "Память Азова", "Нахимов" и "Корнилов". Завод задыхался, работая в две "длинных" смены. Причем перечень работ на "бородинцах" постоянно расширялся - то надо срочно демонтировать боевые марсы с 47-мм пушками, то снять такие же орудия с мостика! Хуже всего было на "Императоре Александре III", мне знакомый мичман жаловался, что у них в пожарном порядке снимают 75-мм орудия с батарейной палубы, и намертво заделывают орудийные портики броневыми листами. Та же процедура производилась сейчас и на "Суворове" с "Орлом". Эти три новейших корабля и должны были составить костяк нашего отряда.
Поскольку у "Бородина" были серьезные доделки по машинной части он с нами, похоже, не успевал. Там переделывали еще и эксцентрики ЦВД обеих машин, так как их, уже принятые и установленные, вдруг приказано было заменить, что вызвало бурю "восторгов" со стороны представителей "Франко-Русского завода". Однако приемщики были неумолимы. Теперь вместо литых устанавливались выделанные из поковки. Мало того: вдобавок было принято решение менять на нем гребные винты с трехлопастных на четырехлопастные, как и на всех остальных кораблях этой серии. Практически с ним получилось как в пословице - первый блин комом. В наименьшей готовности была пока "Слава", и ее включение в отряд контр-адмирала Иессена, который нас поведет, даже не рассматривался. И весь этот ворох доделок и доработок - у новых броненосцев, только что с верфей! Что уж говорить про нашего старичка "Сисоя"!
Трудно сказать, насколько действительно ведущиеся на корабле переделки усилили его боевую мощь, но то, что их последствия были видны невооруженным взглядом, это уж точно! С корабля сняли и свезли в завод прежнюю массивную боевую фок-мачту вместе с марсом и установленными на нем противоминоносными пушками. Срезали на половину высоты грот-мачту, а вмонтированную в нее вентиляционную трубу увенчали спереди дефлекторным раструбом. Сзади на ней укрепили высокую и легкую стеньгу, в целом аналогичную по конструкции нашей новой фок-мачте. Сняли большие катера, причем вместе с их тяжелыми шлюпбалками, выпотрошили из нутра броненосца множество дерева.
Плиты брони каземата поменяли на более тонкие, зато крупповские, а над ним, в углах надстройки, чуть ниже уровня ростр появились 4-ре спонсона, на которые были установлены дополнительные шестидюймовки, что разом поправило наш главный и давно обсуждаемый недостаток - слабость скорострельной средней артиллерии. Но хоть и снабженные щитами, эти новые пушки стояли не за казематной броней, что вызывало у старарта нашего определенный пессимизм. Тем более, что конструкцию подачи боеприпасов можно было назвать удачной лишь с очень большой натяжкой, а сами спонсоны новых пушек несколько ограничили углы стрельбы для башенных орудий.
25 мая Кронштад проводил в поход корабли отряда Беклемишева. Как мы слышали, им предстоит в Средиземном море нагнать отряд вице-адмирала Безобразова, и составив с ним 2-ю эскадру Тихого океана, двинуться под его командованием на восток соединено. Будем ли мы их догонять - пока неизвестно. Наверное, все зависит от сроков окончания наших ремонтных работ, и достройки новых броненосцев. Но пока относительно времени нашего ухода никто ничего толково ответить не мог; одно было известно - нужно быть готовыми как можно скорее. Через несколько дней по приказанию высшего начальства "Сисой Великий" был вытащен из гавани на Большой кронштадский рейд в том же пока хаотическом состоянии, т. е. с мастеровыми и с полной работой на нем.
Старший минный офицер, благодаря несчастливым семейным обстоятельствам (у него в это время тяжело заболело двое ребят), поневоле все время думал об этом и старался как можно чаще попадать домой в Ораниенбаум, сделав меня почти полным хозяином работ по минной части, а работы были серьезные: устанавливалась впервые принятая немецкая станция радиотелеграфа, устанавливалась вся сигнализация, на рейде приступили к установке пяти электрических водоотливных 600-тонных турбин и 640-амперной динамо-машины с двигателями для них. Все это доставлялось ежедневно к борту на баржах и выгружалось на корабль.
Встречным порядком, шел демонтаж и выгрузка на те же баржи старых, менее производительных и значительно более тяжелых механизмов водоотливной системы, а так же всего имущества подводных минных аппаратов, кторое можно было вытащить из низов корабля, без демонтажа палуб. Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами. Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру не питал, благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно, а вечером уезжал продолжать это домой, но и приучал к тому же и офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.
Конечно, я понять это мог и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести повеселее и почаще бывать на берегу, но не мог понять этого по отношению к командиру, пожилому, много повидавшему и женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения. Но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде - недопустимо.
Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате - вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе, - окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира...
Во время стоянки в Кронштадте, насколько помню, были выходы на пробные боевые стрельбы для испытания башен и средней артиллерии.
Когда пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок: работы и приемки были окончены, корабль был полностью укомплектован офицерами и командой, появились расписания. Мало-помалу начали в Ревель собираться остальные суда, начались выходы на маневрирование, ежедневно производились различные учения, стрельбы стволами, даже минная стрельба, в чем броненосцы участвовали обучаясь отражению атак миноносцев, ночные упражнения у прожекторов, ночные стрельбы, охрана рейда.
Вскоре по приходе в Ревель командующий отрядом Иессен запретил съезд на берег почти совсем, благодаря скандалу, который произвели наши матросы на Горке. Было разрешено съезжать на берег только по окончании времени занятий и до захода солнца, а так как занятия (не считая вечерних) оканчивались в 5 1/2 часов, а солнце заходило около 6-7 часов, то, таким образом, съезда на берег в будние дни фактически не существовало.
С захода солнца прекращалось всякое сообщение с берегом и между судами: в море выходил дежурный крейсер и охранные номерные миноносцы; на судах дежурили охранные катера с вооруженной командой, и всякая шлюпка, приближающаяся к судам, если не делала опознавательных сигналов и не отвечала при окрике часового пароля, должна была быть подвергнута выстрелам часовых, поймана охранным катером, осмотрена и отведена к адмиралу для разбора дела. Это была не фикция, а действительность, так как были случаи обстрела частных шлюпок, и в результате частные шлюпки по ночам к судам отряда не приближались, а между судами свои шлюпки не ходили.
Может быть, все это была и излишняя предосторожность, но, во всяком случае, это заставило скоро всех узнать, что адмирал шутить не любит и скоро приведет суда наши в более или менее приличный морской вид, что вскоре и оказалось. Через две недели отряд уже не представлял бестолкового скопища, сносно маневрировал, на борту устанавливался должный порядок и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.
Выйдя из Ревеля, мы зашли в Либаву для погрузки угля и последних приемок материалов. В Либаве нас уже ждали 3 миноносца типа французского "Циклона" (№216, №217, №218) и транспорт-мастерская "Камчатка", пришедшие из Кронштадта.
Затем вдруг три наших лучших броненосца: "Александр" под флагом адмирала, "Суворов" и "Орел", снялись с бочек и неожиданно ушли в море. Мы поначалу полагали, что они вышли на очередное маневрирование, но к вечеру в порт корабли не вернулись. Мы строили разные предположения, однако никакой информации или приказов не получали, хотя наш "Сисой" оставался старшим не рейде. Командир наш ничего не говорил. Мы усиленно драили медяшку, подкрашивались, занимались строевой подготовкой. Потом кто-то пустил слух, что скоро приедет адмирал Бирилев и будет смотреть нас перед походом. Так прошли четыре дня. А наутро пятого броненосцы возвратились. Причем на мачте "Александра" развевался императорский штандарт. Нам предстоял смотр! А у нас ничего не готово... Ни флагов расцвечивания, ни расстановки по диспозиции. Командир наш схватился за голову. Слава Богу, что именно сегодня был тот редкий день, который он встретил в состоянии относительной трезвости.
Как оказалось, царь и не ждал от нас особой парадности. Он с небольшой свитой, в которую вошли вице-адмирал Дубасов и наш командующий, побывал на кораблях, тепло и сердечно напутствуя нас, после чего поездом отбыл в Петербург...
Наконец, в одно туманное утро, в самом конце лета, суда наши вытянулись из аванпорта, построились и двинулись в свой исторический поход. Шел дождик, было сыро, погода не могла благоприятствовать особенному воодушевлению, но все-таки у нас как команда, так и офицеры легко вздохнули, что кончилась эта томительная неизвестность и теперь мы идем к определенной цели. Там, на Дальнем Востоке, нам предстояло, соединившись с эскадрою адмирала Макарова, разбить японский флот и овладеть морем, что неизбежно повлечет за собою выигрыш всей компании. Но понимали это не только мы. И японцы постараются, конечно, всеми силами не допустить нашего соединения с артурцами. Какие козни они нам уже готовят? И где? В час пополудни последняя полоска родной земли растаяла в хмурой туманной мгле за кормой...
"Сисой Великий" правил в кильватер "Орла". Впереди него шли "Князь Суворов" и "Император Александр III", несший флаг командующего. За "Сисоем" следовал наскоро отремонтированный крейсер "Владимир Мономах". Это и были наши главные силы. Впереди на расстоянии видимости шли наши разведчики - яхты. Это "Светлана" - яхта генерал-адмирала, и царская яхта "Штандарт". Говорят, что Банщиков, доктор с "Варяга", которого государь неожиданно приблизил к себе, убедил Его императорское Величество использовать "Штандарт" в качестве крейсера. И на том спасибо, потому что ни оба новых крейсера 2-го ранга, "Изумруд" и "Жемчуг", которых мы меж собою звали "камушки", ни единственный крейсер 1-го ранга "Олег" не успели достроить к выходу нашего отряда. Они, наверно, пойдут в Артур со следующим отрядом, или будут догонять нас.
"Светлану" вполне можно считать крейсером, все-таки вооружена восемью шестидюймовыми орудиями. По проекту их было шесть, но еще пару таких пушек со щитами на нее поставили дополнительно в Кронштадте, организовав для этого небольшие спонсоны по бортам, в районе миделя. Для того же, чтобы избежать заметной перегрузки, на берег были свезены роскошные мебеля и отделка салона генерал-адмирала, а так же куча разных сопутствующих вещей бытового назначения, в которых крейсер теперь потребности не испытывал. Значительно урезано было и шлюпочное хозяйство. Но вот "Штандарт" наш тянет только на роль вспомогательного крейсера с его 6-ю 120-мм орудиями. Зато на нем установлена мощная немецкая станция телеграфа с дальностью приема и передачи телеграмм под тысячу миль, рассчитанная на разные длины волны.
На некотором удалении от главных сил шли военные транспорты, "Камчатка", контрминоносцы "Громкий" и "Грозный" и три миноносца. Позади кучей шли транспорты под коммерческим флагом.
Мы до последнего момента отчаянно надеялись, что в состав нашего отряда все таки войдут броненосцы "Бородино" и "Слава", однако их не успели доделать, вероятно, они так же будут нас догонять.
Понятно, что с наличными силами мы не можем вступать в бой со всем японским флотом, и потому нам остается прокрасться в Порт-Артур или Владивосток незамеченными, или же адмиралам Макарову и Рудневу придется встречать нас.
Около южной оконечности о-ва Лангеланда нас встретили немецкие угольщики, и суда грузили с них сутки уголь, а затем пошли, к сборному пункту - маяку Скаген.
В проливах нас конвоировала датская канонерка, вероятно, чтобы содрать, якобы за охрану, побольше денег.
У Скагена опять подгружались углем с немецких пароходов. Во время стоянки пришло известие от консула в Осло, что в норвежских шхерах замечены миноносцы неизвестной нации. Это произвело сенсацию среди офицеров,- все были уверены, что это японские миноносцы, купленные на частных заводах в Англии.
Из Скагена раньше всего вышли миноносцы, и только через несколько часов после них отряд броненосцев. При нашем отряде шло 2 больших транспорта - "Корея" и "Китай" (может быть и не "Китай", наверно не помню).
Первые сутки и первую ночь мы прошли спокойно, временами находил туман, и других судов наших мы не видели. На следующую ночь мы должны были проходить около Доггер-банки и потому по пути все чаще и чаще встречали рыболовные суда. Иногда приходилось менять курс, чтоб не столкнуться с рыбачим суденышком и не намотать на винты их сети.
Кажется около 11 часов на радиостанции "Сисоя" получились радиограммы с отставшего и самостоятельно догоняющего отряд транспорта "Камчатка", точное содержание которых я не помню, но приблизительно трактующие о миноносцах, - сначала об одном, потом о двух, - которые показались около нее, затем о том, что "Камчатка" приводит их за корму, затем была телеграмма "Александру" с просьбой показать свое место, на что с флагмана нашего благоразумно ответа по последовало. Наконец, телеграмма о том, что ее атакуют миноносцы, и она открыла огонь; вскоре телеграммы с "Камчатки" временно замолкли, и мы, офицеры, собравшиеся у рубки, решили, что "Камчатка" взорвана.
В 12 часов ночи я вступил на вахту вахтенным начальником. Так как с выхода из Кронштадта на эскадре ежедневно с наступлением темноты играли предварение атаки миноносцев, и всю ночь у орудий посменно дежурила прислуга, а по батарее - офицеры, то я отдал приказание артиллеристам особенно внимательно следить за рыбачьими судами, - не покажутся ли среди них миноносцы. Ночь была светлая, тихая, но с небольшим туманом, ползущим отдельными полосами. Командир сидел в ходовой рубке, укутавшись пледом.
Точно не помню времени, но думаю, что это было около часу ночи, - вдруг с левого борта немного позади траверса заиграли лучи прожекторов. Немедленно по моему приказанию горнист сыграл атаку; из рубки выскочил командир и приказал мне перейти на правое крыло мостика и наблюдать и искать миноносцы с правой стороны, сказав, что он, со своей стороны, будет то же делать с левой.
Пока прибежал старший штурман, которому при атаке вахтенные начальники сдавали вахту, произошло следующее событие, которое я считаю крайне важным привести до тех подробностей, которые я помню.
Во-первых, вслед за открытием прожекторов мы увидели, как вдруг с левого же борта, немного впереди траверса, были пущены 2 ракеты из группы рыболовных судов, которые в большом числе и на различных расстояниях окружали нас. Почти одновременно с ракетами сигнальный кондуктор Повещенко и прислуга 75-мм орудия установленного на верхней палубе закричали в один голос: "виден трехтрубный миноносец", а затем несколько голосов закричало вдобавок: "правее его еще один миноносец".
К сожалению, я, находясь на правом крыле мостика и напрягая зрение в туман, чтобы различить, нет ли среди рыбачьих судов миноносцев, не имел возможности посмотреть на левую сторону, для чего пришлось бы перебежать на другое крыло. Артиллерийский огонь, согласно инструкции, должен был открываться по приказанию вахтенного начальника, а тот должен был отдать это приказание, только если он хорошо разглядит миноносец, чтобы ошибочно не расстрелять мирного купца, идя по пути коммерческих кораблей, но я миноносцев не видел и потому не приказал стрелять. Не стреляли также "Александр", "Суворов", "Орел" и "Владимир Мономах". Хотя я видел, как на головных кораблях в направлении предполагаемых миноносцев даже развернули шестидюймовые башни.
Через несколько времени все опять было тихо, но пока лишние смены прислуги орудий не отпускали, ожидая и в дальнейшем появления миноносцев, так как все были уверены, что "Камчатка" действительно подверглась атаке неприятеля, и если среди офицеров "Сисоя" и нашлись скептики, говорившие, это были свои миноносцы, по дурости подошедшие к эскадре, то таковые были в очень ограниченном числе, как и те, которые предполагали, что кроме рыбаков никого не было.
Остаток ночи прошел спокойно, без всяких инцидентов. Проходя затем Английским каналом, мы раз становились на якорь догружаться с наших транспортов углем с помощью баркасов и ботов "Кореи". Немного поштормовав в Бискайском заливе, пришли на вид испанских берегов, где встретили отряд английских четырехтрубных броненосных крейсеров типа "Кресси", с которыми обменялись салютами.
Наконец, наш отряд прибыл в Танжер, где мы узнали от штабных с "Александра", что Безобразов со 2-й эскадрой сейчас уже идет Индийским океаном, и ждать нашего пришествия не будет. Как он планирует проскочить мимо всего японского флота со свими "стариками", совершенно непонятно. Остается надеяться, что в ГМШ отдавая ему приказ на самостоятельный прорыв, знали, что делают. Под Артуром же дела наши пока складываются вовсе не блестяще, в бою погибла "Диана". С большой частью экипажа. Некоторые обитатели кают-компании от всех этих известий очевидно загрустили...
А через несколько часов подгребла невредимой и наша "потопленная миноносцами" "Камчатка". Опять в кают-компании "Сисоя" поднялись споры: были ли миноносцы или нет ночью в Немецком море, и на этот раз число скептиков увеличилось благодаря "воскрешению" "Камчатки", но все же большая часть осталась в уверенности, что миноносцы были, и матросы наши вовсе не находились в плену галлюцинаций.
Обсуждая события той ночи мы пришли к интересному открытию. Поскольку матросы и унтер-офицеры видевшие миноносцы, все почти утверждали, что были они трехтрубными, длительное копание в справочниках привело к тому, что в нашем понимании, могли они принадлежать только одной стране - Англии. Потому как ни у японцев, ни у немцев, ни у шведов с датчанами таких не было. Только двух- или четырехтрубные. Зачем английским морякам, знающим, вероятно, наш маршрут, понадобилось так рисковать, да еще в случае любой несчастной сумятицы, обрекать на верный расстрел рыбацкие суденышки, тогда нам так и не удалось понять...
Следом за плавмастерской пришли немецкие угольщики, и опять началась погрузка угля, стоя борт о борт с транспортами на большой зыби. Погрузка окончилась с маленьким инцидентом для нашего "Сисоя", а именно: одной из 75-мм пушек ему проломало фальшборт, а пушку сильно испортило, так что ее пришлось заменить потом новой из числа небольшого запаса, который был на наших транспортах.
Здесь в Танжере мы узнали, что далее отряд со всеми миноносцами и транспортами, которые должны были придти из Черного моря к Порт-Саиду, - пойдет Суэцким каналом. Ситуация вокруг действий наших и черногорских крейсеров в Средиземке, наконец, разрядилась окончательно.
Переход Средиземным морем был сделан при идеальной погоде. Адмирал периодически давал "тревоги", мы стреляли по щитам, которые тащили миноносцы, и боевыми снарядами и стволиками. Наш командир во время третьей стрельбы высказал опасение, что так можно разбросать половину боекомплекта, но его успокоил старший офицер, еще в Танжере узнавший, что снаряды нам довезут с Черного моря к Суэцу. Командир наш это тоже слышал, но находясь... не вполне в здоровом состоянии, не запомнил, наверное. Раз от разу стрелять получалось у наших артиллеристов все лучше. В это время по вечерам и ночью мы три раза учились отбивать групповые минные атаки, а миноносцы в эти атаки ходить. Честно говоря, у них это получалось пока лучше. Наш "Сисой" два раза "учебно-условно" потопили. За что наш командир и кое-кто из артиллеристов получили персональные "фитили".
Придя в Суду, мы начали принимать уголь. На больших броненосцах, кстати, погрузка эта весьма быстро была прекращена, что даже поначалу вызвало у нас некоторое недоумение. Но вскоре пришло известие, что в соответствии с расчетами штаба, эти корабли должны вступить в Суэцкий канал имея в ямах не более трети нормального запаса кардифа. Делалось это из соображений уменьшения их осадки.
После угольного аврала адмирал приказал отпускать команду на берег - тут началось такое пьянство команды на берегу, скандалы, драки и прочее, что представить себе было нельзя. Из 100 человек пьяными возвращались, по крайней мере, 90. Число нижних чинов достигало колоссальных цифр - при 150 человеках, гуляющих на "Сисое" доходило до 80, а на "Мономахе" до 120. По вечерам, после возвращения команды, посылались по несколько обходов с офицерами на берег и в темноте разыскивали пьяных нижних чинов, валяющихся по дорогам, по канавам, между Судой и Канеей, и по улицам и кабакам Канеи.
Между офицерами "Сисоя" пьянства не было; пили, но мало и прилично. То же относится и к другим кораблям.
Командующий довольно часто посещал "Сисой" и входил решительно во все мелочи судовой жизни и обучения, причем проявлял всегда редкий здравый смысл и прямо-таки энциклопедические знания. Он касался даже, технической части и, призывая к себе специалистов, расспрашивая о какой нибудь неисправности механизмов, быстро вникал в суть дела и "очков" себе "втереть" не дозволял. Все сильно подтянулись, зная, что ежеминутно каждого может призвать в себе адмирал для расспросов и разнести.
Разносы он делал часто и всегда по делам. Так, зайдя во время учения в батарейную палубу, Иессен обратился к артиллерийскому квартирмейстеру с просьбой рассказать ему про оптический прицел на пушке, а когда тот сделать этого не мог, то был призван старший артиллерист, и получил разнос за то, что не обучил комендоров прицелу. А затем и ему самому было предложено самому рассказать про прицел, и, о ужас, артиллерийский офицер, очевидно, и сам не знал устройства оптического прицела и начал нести вздор, и сел в лужу, будучи сильно изруган адмиралом. Вообще, влетало часто всем, мне в особенности, за беспроволочный телеграф, но все же к чести офицерского состава "Сисоя", если и влетало за промахи, то, во всяком случае, не за такие, как это выше приведено со старшим артиллеристом, действительно мало смыслящим в артиллерии и вообще, по-видимому, к ней особенной любви не питавшим.
Насколько командующий был дееспособен, - настолько же и его штаб, немногочисленный по составу, но хорошо подобранный, за исключением флагманского штурмана полковника Осипова, который всегда был велик на словах и мал на деле и, будучи от природы довольно ограниченным человеком, воображал о себе и о своих способностях бог знает что такое. Чтобы ни случилось, даже не относящееся вовсе до его специальности, постоянно, по его словам, оказывалось, что он это предвидел и будто даже предупреждал, но его умным советам не следовали.
Как штурман, по моему мнению, он тоже был не на должной высоте, несмотря на его многолетние плавания. Иногда, когда не было никаких причин к этому, он был не в меру осторожен, выписывая курсами отряда какие-то ломаные линии среди чистого моря, и в то же время, уже недалеко от Порт-Саида, едва не усадил отряд на банку, на которую мы шли, и если бы не сигнал конвоирующего нас египетского парохода, то мы бы устопорились на банку, почти единственную в том районе моря.
Кроме Осипова в штабе адмирала состояли: флаг - капитан командующего капитан 1-го ранга Дриженко, флаг-офицеры лейтенант барон Косинский и мичманы Трувеллер и светлейший князь Ливен. Дриженко был грамотным и рассудительным штаб-офицером. Еще до войны он участвовал в подготовке и проведении военных игр в ГМШ, так что лучшего начальника штаба можно было и не желать. Барон Косинский, если и был, судя по отзывам раньше, человеком с пороками, за что был однажды даже списан, кажется, с "Разбойника" едва ли не по настоянию кают-компании, однако во время пребывания его на "Сисое", еще до похода, он показался мне очень милым, доступным для всех человеком, и в то же время разумным и талантливым помощником адмирала, ведущим штабные дела просто, ясно и без излишней переписки. Оба младшие флаг-офицеры были премилые люди, быстро сошедшиеся с офицерством и, несмотря на свою молодость, очень трудоспособными и деятельными. В особенности мичман Трувеллер - отличный морской офицер, будучи англичанином по рождению, имел все хорошие качества этого народа, а именно: положительность, спокойствие и хладнокровие. Однако, отвлекшись несколько в сторону, продолжаю повествование о походе дальше.
В Суде мы простояли около пяти дней. На третий день адмирал пресек береговую вольность на корню. Увольнения были запрещены. На следующий день стоянка отряда ознаменовалась бунтом на "Мономахе". В точности я не помню причины бунта, да она, кажется, была, как и всегда, фиктивная, - на счет строгости командира и недовольства пищей,- но вообще бунт выразился в том, что команда, собравшись толпой, подошла рыча к мостику и начались выкрики ругательств и проклятий по адресу командира. К активным действиям толпа не приступала. Командующий ездил на "Мономах", заставил команду просить прощения и выдать виновников, которые, кажется были взяты под арест, - наверно не помню. Теперь ясна подкладка бунта - появившаяся еще тогда агитация левых партий.
Когда отряд вышел в направлении к Суэцкому каналу, командующий, как мы думали тогда, чтоб занять чем-то экипажи, либо блеснуть шиком перед англичанами, неожиданно приказал привести корабли в идеальное внешнее состояние, начали все подкрашивать и драить, каждый день стали проводить строевые занятия. Все происходило так, как будто мы опять готовились к императорскому смотру. Но это было немыслимо, ведь царь отбыл в Петербург, проводив нас из Либавы. В завершение всего адмирал провел смотр вверенных кораблей и остался доволен.
Из-за случавшихся поломок в пути, было решено оставить в Суде, под присмотром транспорта "Горчаков", наши три "циклона" для ремонта. Шторм в Бискайке, беганье со щитами, а в последние дни и минные атаки раздергали их машины совершенно. Без заводских запчастей им дальше идти было просто нельзя. Вероятно, миноносцы присоединятся ко второму отряду, тем более, что, как мы слышали, на Балтике готовились к походу на восток еще три таких же миноносца, что с нами выйти не успели. Значит, скорее всего, пойдут за нами вместе.
При подходе к Порт-Саиду телеграфная станция "Сисоя" начала принимать какие-то радиограммы, на нашей волне, но шифром и подписанные "Три Святителя". Я решил, что у радиотелеграфиста от жары помутилось сознание, и сам прочел ленту - действительно "Три Святителя"! Но этого быть не могло! "Три Святителя" должен находиться в Черном море, и не может пройти через Босфор, неужели его телеграфную станцию слышно из Черного моря? Слышимость была отличная. Опять чертовщина какая-то, как с "Камчаткой" у Доггер-банки...
Сообщили на флагманский "Александр", оттуда подтвердили получение, но почему-то вместо объявления тревоги приказали подготовить флаги расцвечивания и холостые патроны для 75-мм пушек. "Александр" тоже что-то начал передавать по беспроволочному телеграфу. Мы на "Сисое" решительно ничего не понимали... Через 2 часа примерно, прямо по курсу показались дымки и "Штандарт" побежал проверить, кто это.
Еще через полчаса увидели, как он возвращается, отчаянно что-то сигналя флагману. А на горизонте уже появлялись дымы. С "Александра III" приказали отряду уменьшить ход, держать строй и приготовиться приветствовать Его Императорское Величество. На броненосце началась суматоха, хотя, благодаря тренировкам в Греции, мы довольно быстро заняли места.
Вечер был чудный, море спокойно, теплый бриз лениво играл нашими флагами. Вдали, в сизой вечерней дымке восточной части горизонта, дымные облака постепенно росли, увеличиваясь числом. Одно, второе, третье... Скоро их можно было насчитать уже более десятка. Затем стали видны мачты. Впереди, несколько оторвавшись от остальных, шли три больших и явно военных корабля. На палубах и мостиках заволновались: неужели навстречу нам идет весь черноморский флот! И как же такое возможно!? Разве турки их могли пропустить проливами?
А приближающиеся корабли в нашей черноморской окраске уже хорошо видно. Первым идет, действительно, "Три Святителя" под великокняжеским штандартом! В кильватер ему правит наш новейший и сильнейший броненосец - трехтрубный красавец "Князь Потемкин-Таврический" под штандартом ЕИВ, а за ними изящный башенный крейсер под флагом вице-адмирала, и если бы мы не знали, что "Олег" из-за доделок в машине остался пока в Кронштадте, то решили бы, что это он, ведь черноморские "Очаков" и "Кагул" еще не прошли испытаний! Четвертый же крейсер этого типа "Богатырь" уже давно воюет в Тихом океане. Дальше в кильватере - большие транспорта, миноносцы... Хотя и не было с черноморцами остальных больших броненосцев, чувства нашей радости от столь негаданной встречи словами передать трудно и теперь.
Все ближе и ближе подходят они, весь личный состав нашего отряда выслан наверх. На палубах черноморцев так же выстроены команды в первом сроке. Наконец, они спускаются по линии наших судов, и артиллерийский салют и громовые крики "ура", идущие от чистого сердца, оглашают воздух. У всех на лицах радость, неподдельная радость, что наши силы так весомо и негаданно прибавились!
По присоединении к нам черноморского отряда, ЕИВ перенес флаг на "Полярную звезду", пришедшую во главе отряда больших транспортов с удивительным "лесом" мачт над трюмами. На яхту перешла и Великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся на борту "Святителей" с дипломатической целью обеспечения прохода им черноморских проливов. "Потемкин" и "Три Святителя" заняли место в кильватер "Орла", наш неказистый старичок "Сисой Великий" стал концевым в линии, но прямо за кораблем вице-адмирала Чухнина, а "Очаков", все-таки это был он, примкнул к отряду крейсеров, где наконец-то появился настоящий крейсер.
Как мы узнали потом, командовали "черноморцами" лучшие командиры севастопольского флота, каперанги Евгений Николаевич Голиков, Иван Андреевич Веницкий и Федор Семенович Овод. Вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин, перешедший со штабом с "Очакова" на "Святителей", как оказалось, был назначен командовать нашей 3-й Тихоокеанской эскадрой. Командир наш знал адмирала хорошо, и по озабоченному лицу его и случайно оброненной фразе "То-то стружек поспускает...", мы делали свои выводы. Хотя в том, что Чухнин - один из лучших наших флотоводцев, никто не сомневался. Он прекрасно знал наши порты в Тихом океане и слыл отличным моряком. Контр-адмирал Иессен стал младшим флагманом эскадры и командиром первого броненосного отряда. Его флаг и штаб остались на "Александре". Вторым броненосным отрядом командовал контр-адмирал Дмитрий Густавович Фелькерзам, находившийся на "Потемкине".
Так вышло, что обоих командиров черноморских броненосцев я лично знал - они были в хороших отношениях с моим батюшкой, и бывали у нас дома. Не скрою, была даже шальная мыслишка попроситься к Евгению Николаевичу на "Потемкин". Уж больно красив и хорош был этот корабль, в котором достижения нашей, русской кораблестроительной школы отразились наиболее ярко, ведь что ни говори, а "бородинцы" были "обрусевшими французами". Но, при зрелом рассуждении, я подумал, что встречать неприятеля надобно там, где Бог и начальство распорядились. И так только и есть честно во всех отношениях...
Ввиду позднего времени нашего рандеву, императорский смотр был перенесен на завтра, ЕИВ пригласил адмиралов и командиров кораблей на "Полярную звезду" на совещание. У матросов ходили разговоры, что государь-император лично, как Александр II, поведет нас бить врага. В кают-компании в этом очень сомневались, но все были весьма довольны увеличением наших сил. Кстати с Черного моря пришли и четыре новеньких истребителя - близнецы наших "Громкого" и "Грозного", что более чем компенсировало утрату наших "циклонов".
На следующий день проходил императорский смотр кораблей эскадры, и хотя было очень жарко и душно, что несколько смазывало торжественность момента, ЕИВ со свитой на катере обошел все корабли, поднялся на каждый, и произнес речь. Было видно, как тяжело императору в такой жаре подниматься по трапам, выглядел он бледным и уставшим. Взойдя на палубу "Сисоя", ЕИВ поздоровался с офицерами и командой. Мы дружно ответили: "Здравия желаем, Ваше императорское величество!" Затем он поднялся на кормовой мостик и произнес речь, закончившуюся словами: "Желаю вам всем победоносного похода и благополучного возвращения на родину". На это команда ответила криками "ура".
На следующий день проводили показательные артиллерийские стрельбы по щитам. Благо "Кострома" привезла из Севастополя кроме замены нашим, израсходованным во время стрельб, боеприпасам, еще и практические снаряды. Так что теперь мы могли тренироваться, не расходуя боевые. Передав по назначению свой взрывоопасный груз, этот транспорт стал нашим госпитальным судном.
Отстрелялись мы на удивление неплохо, правда и дистанция была небольшая. ЕИВ остался доволен. Вечером император принял на "Потемкине" командиров эскадры и избранных офицеров находившихся неподалеку английских и французского крейсеров, а так же германской канонерки. Хотя, как я полагаю, специально их к нам в гости никто не приглашал, но здесь я могу и ошибаться.
По нашему выходу к Порт-Саиду, "Полярная звезда" имея на борту ЕИВ, ВК Ольгу и свиту отделилась от отряда и ушла на северо-запад. Транспорт "Елизавета" забрал с "Орла" шедших на нем кронштадских и ревельских мастеровых, семь человек матросов и одного офицера с "Мономаха", списанных за различные провинности, а так же пятерых заболевших с эскадры, и ушел к Босфору.
В Порт-Саиде мы простояли сутки, разменяли аккредитив на всю эскадру, кажется почти на 2,5 миллиона рублей, выполнили прочие формальности, а затем с раннего утра по очереди пошли по каналу.
Тут вышла маленькая заминка: дело в том, что управление канала накануне прислало подробное расписание, когда какие суда должны сниматься и входить в канал. По расписанию выходило, что крейсера первые входят в канал в 5 ч. утра; однако, когда пришло это время, то отчего-то крейсера не шли. Флагманский штурман контр-адмирала сейчас же счел долгом заявить, что это европейские державы решили с нами сыграть штуку - не пускать в канал,- и торжествующе заявлял всем на мостике, что он все это предвидел и говорил об этом.
В результате оказалось, что не европейские державы нам гадят, а просто не успели к сроку убрать какую-то землечерпалку в канале, отчего и задержали нас на полчаса. Но Осипов не смутился и тогда стал уверять, что он один только знает, что было крайне важно для кого-то задержать нас на полчаса, чтобы подготовить атаки в Красном море. Канал вся эскадра прошла благополучно в полтора суток и, переночевав в Суэце еще одну ночь, мы, растянувшись в колонне на две с лишним мили, двинулись в Джибути по Красному морю.
3-я эскадра Флота Тихого океана.
Старший флагман, начальник эскадры: вице-адмирал Чухнин Григорий Павлович (флаг на "Трех Святителях")*
Флаг-капитан: капитан 1-го ранга Брусилов Лев Алексеевич
Первый броненосный отряд
Младший флагман эскадры, начальник отряда: контр-адмирал Иессен Карл Петрович
Эскадренный броненосец "Император Александр III" (флаг Иессена): капитан 1-го ранга Бухвостов Николай Михайлович
Эскадренный броненосец "Князь Суворов": капитан 1-го ранга Игнациус Василий Васильевич
Эскадренный броненосец "Орел": капитан 1-го ранга Юнг Николай Васильевич
Второй броненосный отряд
Младший флагман эскадры, начальник отряда: контр-адмирал Фелькерзам Дмитрий Густавович
Эскадренный броненосец "Три Святителя" (флаг командующего эскадры вице - адмирала Чухнина): капитан 1-го ранга Веницкий Иван Андреевич
Эскадренный броненосец "Князь Потемкин-Таврический" (флаг Фелькерзама): капитан 1-го ранга Голиков Евгений Николаевич
Эскадренный броненосец "Сисой Великий": капитан 1-го ранга Озеров 1-й Мануил Васильевич
Отряд крейсеров
Крейсер 1-го ранга "Очаков": капитан 1-го ранга Овод Федор Семенович (командующий отрядом)
Крейсер 1-го ранга "Владимир Мономах": капитан 1-го ранга Попов Владимир Александрович
Крейсер 1-го ранга "Светлана": капитан 1-го ранга Шеин Сергей Павлович
Крейсер 2-го ранга "Штандарт": капитан 2-го ранга Кетлер Эдуард Эдуардович.
Отряд миноносцев
Миноносец "Грозный": капитан 2-го ранга Андржиевский Константин Клитович (командующий отделением)
Миноносец "Громкий": капитан 2-го ранга Керн Георгий Фёдорович
Миноносец "Завидный": лейтенант (к-л) Максимов 3-й Андрей Семёнович
Миноносец "Заветный": лейтенант Дурново Павел Петрович
Миноносец "Жаркий": лейтенант Потапьев Владимир Алексеевич
Миноносец "Живучий": лейтенант (к-л) Ставраки Михаил Михайлович
Отряд транспортов
Транспорт-мастерская "Камчатка": капитан 2-го ранга Степанов 1-й Степан Петрович (командующий отрядом)
БЭТС "Корсаков", флаг РОПиТ: капитан 2-го ранга Канин Василий Александрович
БЭТС "Владивосток", флаг РОПиТ: лейтенант (к-л) Кедрин Вячеслав Никонорович
БЭТС "Порт-Артур", флаг РОПиТ: лейтенант (к-л) Федорович Михаил Иосифович
БЭТС "Дальний", флаг РОПиТ: лейтенант Лукин Вениамин Константинович
БЭТС "Николаевск", флаг РОПиТ: капитан 2-го ранга Бергель Константин Владиславович
БЭТС "Охотск", флаг РОПиТ: лейтенант Каськов Митрофан Иванович
Транспорт (госпитальное судно) "Кострома"
Буксирный пароход "Свирь": прапорщик Розенфельд Г.А.
С эскадрой идут 4 германских парохода со снабжением и довольствием
* Начальник эскадры вице-адмирал Чухнин в походе неоднократно переносил свой флаг. Он шел на "Трех Святителях" до Джибути, затем на "Штандарте", затем на "Князе Потемкине - Таврическом", потом, во время ожидания "гвардейского конвоя", вновь на "Штандарте", а по выходу от Индокитая на "Александре III". Контр-адмирал Иессен тогда же перешел со своим штабом на "Князь Потемкин - Таврический".
Тут я должен привести в известность следующий крайне возмутительный факт. Мы знали, судя по инструкциям из Петербурга, что для охраны эскадры на ее пути по Красному морю наняты яхты - конвоиры и разведчики для нас, крейсировавшие в море за несколько дней до вступления в него эскадры, и, которые затем, осмотрев все бухты, должны были, начиная с Суэца, конвоировать нас и доносить о возможных враждебных миноносцах. Кроме того, по всем берегам Красного моря были будто бы разосланы специальные тайные агенты с той же целью. Организатором всего был прислан какой-то г-н Стюарт, бывший консул Иокогамы.
На самом же деле из конвоиров мы видели только один египетский пароходик, который и шел с нами, но не все Красное море, а только малую часть его, а затем ушел домой. Так что, по-видимому, вся эта, якобы охрана, которая должна была стоить весьма немалых денег, была мифическая. Г-на Стюарта мы встретили, подходя к Джибути. Он шел на великолепной паровой яхточке и, встретив нас, поднял сигнал, что имеет важные вести. Отряд остановился, и г-н Стюарт прибыл к адмиралу с вестями, что в бухтах, которые мы уже давно прошли, ютятся японские миноносцы. Адмирал, конечно, не поверил ему и принял его так, что тот бомбой вылетел от него, говоря, что адмирал сумасшедший, не верит его якобы несомненным сведениям о неприятеле.
Конечно, адмирал знал много больше нас, какая должна была быть охрана и прочее, и тут, увидев сплошное надувательство, взорвался. После он назвал г-на Стюарта титулом: "Главный начальник кражи русских денег в Красном море". Немедленно в Петербург ушла телеграмма, так что второго платежа этот делец не дождался.
В Джибути мы простояли четыре дня, принимали уголь до полного запаса, черноморцы перекрасились в боевой цвет, а затем мы двинулись дальше ведомые уже "Князем Потемкиным-Таврическим", на который вице-адмирал Чухнин перешел со своим штабом. Как потом говорили штабные, причина была в том, что адмирал получил информацию, что в экипаже нового корабля не все ладно. Появились признаки социалистской агитации, служба налаживалась медленно. К сожалению, Голиков с Гиляровским, который был тогда на "Потемкине" старшим офицером, оказались, увы, не на высоте. За этой неприятностью пришла и еще одна - заболел контр-адмирал Фелькерзам, который получил тяжелый тепловой удар, видимо в результате суеты и нервотрепки в Порт-Саиде, где именно он занимался утрясанием денежного и прочих вопросов с администрацией. Жара в тот день стояла свыше 30 градусов по Цельсию...
Забегая вперед, скажу, что перехода до Камрана адмиралу Чухнину хватило вполне - в Южно-китайское море корабль вступил с молодецким, боевым экипажем, где прежние дела уже и не поминались. Сыграла свою роль и замена Гиляровского на кавторанга Семенова, прибывшего к нам несколько позже совсем удивительным путем.
А дело было так. Когда погибла у Порт-Артура "Диана", он, будучи контуженным, был подобран японским катером с "Фусо", пленен и должен был быть переправлен в Японию. Однако знания японского и китайского языка, в этом отношении он среди всего нашего офицерства уникум, и счастливое стечение обстоятельств позволили ему совершить дерзкий побег. История эта сама по себе роман отдельный... Так вот, удалось ему через Шанхай добраться до Сингапура, где наш консул и взял его с собою, когда выходил встречать подходившую нашу эскадру. Его явление для адмирала было неожиданным, но очень кстати. Что касается Гиляровского, то пример этот показал многим, что время наведения порядка в палубе зуботычиной и оплеухой проходит и на нашем флоте. У нас, на "Сисое", ничего подобного, слава Богу, на моей памяти не водилось.
Кстати, в Джибути черноморцы передали на остальные корабли эскадры весьма удивившие нас, поначалу, штампованные противоосколочные шлемы и кожанно-стальные кирасы для комендоров, наводчиков и дальномерщиков. Некоторые офицеры даже шутили по этому поводу. Но будущие события показали, что эти средства индивидуальной защиты оказались не только не пустяшной затеей, но прямо спасли десятки, а возможно и сотни жизней...
Кроме этих важных предметов боевой униформы, на одном из черноморских транспортов для нас доставили по пять комплектов тропической одежды. Как для офицеров, так и для нижних чинов. Сначала эти белые, холщевые короткие штаны, обрезанные чуть ниже колен, и рубахи с широким рукавом по локоть, вызывали у некоторых наших моряков усмешки. Однако удобство и незаменимость такой одежды для физической работы в тропиках скоро прочувствовали все. Особенно хороши были головные уборы - пробковые шлемы для офицеров и кондукторов, а так же кепи с длинным козырьком для матросов. Оценили все и легкие ботинки с парусиновым верхом и специальными прорезями для вентиляции стопы. Потом многие из молодежи задавались вопросом, а как мы вообще смогли бы обходиться без такой одежды под палящим тропическим солнцем? На что люди более опытные и видавшие виды прежде лишь тяжко вздыхали...
Выйдя из Красного моря в океан, мы, следуя сигналу флагмана, легли курсом на Малаккский пролив. Настроение у всех было приподнятое, у меня остались лучшие воспоминания об этом времени. Артур уверенно держался, мы верили, что он продержится до нашего прихода и мы, объединившись с базирующейся там 1-ой Тихоокеанской эскадрой, настолько усилимся, что перейдем в наступление и загоним японский флот в свои порты, если он только не пожелает вступить в бой и быть разбитым. Скептиков в это время на счет нашей миссии практически не было, и настроение было уверенное и спокойное.
Самое чудесное, что произошло с нами сразу по выходу из Джибути - это начало безостановочного перехода с эскадренными транспортами - угольщиками, или как они полуофициально назывались в нашем флоте БЭТС - большие эскадренные транспорты - снабженцы. В приемке угля на ходу мешками мы потренировались еще в Балтике, при подготовке к походу, а несколько наших офицеров и кондукторов даже специально ездили изучать это дело на Черное море. Но я и не представлял себе, что можно делать это в шесть - восемь линий подачи, и что принимаемый в мешках уголь позволит нам в течение всего дальнейшего похода до самого Аннама поддерживать стандартный запас угля на броненосцах и иметь ежедневную среднюю эскадренную скорость в 9-10 узлов, вдвое сократив, против обычно практикуемого, время перехода!
Обычно погрузка занимала 6-10 часов в сутки. БЭТСы шли в средней колонне, справа и слева от них - боевые корабли. Интервалы в колонне держали большие, что давало возможность броненосцам свободно маневрировать, когда необходимо было "сменить борт". По ходу нашего безостановочного движения на юго-восток, иногда по нескольку раз в сутки, эскадра совершала эволюции и маневрирование, различные учения и стрельбы практическими снарядами.
Весь переход прошел блестяще, - при почти полном штиле; лишь временами находила довольно крупная зыбь, размахи броненосца нашего до 10 градусов мешали погрузке угля с БЭТС, но зато такие неожиданные моменты адмирал немедленно использовал для маневров и тренировок.
Не доходя миль трехста до Цейлона, южнее нас, по корме, замечены были дымы трех кораблей. Вскоре они материализавались в английские трехтрубные броненосные крейсера типа "Бервик". Отсалютовав адмиралу и получив соответствующий ответ, англичане вовсе не обогнали нас и не ушли вперед, чего можно было оджидать, судя по тому ходу, с каким они нас нагоняли. Совсем наоборот. Они уровнялись с нами в скорости и дальше пошли в нашей компании. Нам они не мешали, обычно находясь кабельтовах в 8-ми - 10-ти от нас, хотя иногда приближались на полмили, а пару раз я видел их и того ближе. Чувствовалось, что британских офицеров на их мостиках весьма заинтересовало зрелище нашей ходовой угольной погрузки. Лейтенант Апостоли усмотрел у них не меньше четырех фотографических аппаратов! Сам он, известный на флоте фотограф, воспользовавшись моментом, конечно тоже фотографировал эти красивые, стремительные и мощные корабли. Покинули нас англичане почти у входа в Малаккский пролив, уйдя вперед, к Сингапуру. Как сказал наш командир - следили, чтоб мы не прищучили какого-нибудь их купца-контрабандиста, как раньше это уже делал здесь адмирал Вирениус.
Глядя на британские крейсера, мы с Николаем Николаевичем разговорились. На ум пришло сравнить "бервиков" с выстроенными на английских же верфях "Ивате" и "Идзумо". И сравнение это действительно получилось интересным. Имея примерно одинаковые размеры и технологические решения, как разительно отличались друг от друга эти типы боевых судов! С одной стороны "Бервик" имел возвышенный полубак, что говорило о его лучшей мореходности, скорость больше почти на 4 узла и существенно более высокую дальность плавания. Но на этом преимущества англичанина и заканчивались. Японцы в концевых башнях имели по два мощных восьмидюймовых орудия вместо шестидюймовок на "Бервике". Число этих последних, было на крейсерах равно - по 14 штук. Кроме всего прочего японцы были несравненно лучше забронированы.
Оценив все это, мы сошлись во мнении, что если британский корабль развивает именно тип автономного океанского крейсера, как его называют сами "просвещенные мореплаватели" - "защитника торговли", то вот японский вариант, это уже корабль для боя в линии - более быстроходный, чем эскадренный броненосец, и с меньшим главным калибром, что позволило сэкономить вес, и тем самым этой скорости достичь. Называть его просто броненосным крейсером - значит, очевидно грешить против истины. Вернее было бы использовать термин броненосец 2-го класса, или если крейсер, то уж эскадренный, по аналогии с броненосцами. Наверно и в Японии и в Англии это прекрасно понимают. Почему же назвали эти корабли броненосными крейсерами? Может быть, чтобы наши стратеги под шпицем, разрабатывая в ответ свою кораблестроительную программу, полагали у будущего противника шесть броненосцев и шесть больших крейсеров, а не двенадцать линейных судов?
Сравнили мы японские броненосные крейсера и с нашим русским типом - с "Пересветом". И опять наши мнения почти полностью совпали. Несмотря на то, что наш корабль был больше на три с лишком тысячи тонн и нес десятидюймовки против японских восмидюймовок, забронирован он был не лучшим образом, и по скорости японцу уступал. Экономичность его механизмов оказалась много хуже расчетных параметров. К тому же все его крейсерские преимущества в бою становились эфемерными. Поэтому шансы этих кораблей при единоборстве можно было оценить как почти равные. А стоил наш броненосец-крейсер существенно больше. Если уж пошли таким путем, то нужно было бы добиваться от "Пересвета" 20-ти узлов, даже добавив на то еще тысячу с лишком тонн веса. А так - за большие деньги получили просто откровенно слабый броненосец...
Войдя в Малаккский пролив, мы встретили пароходик под русским консульским флагом, который подошел к борту адмирала, передал какие-то бумаги и одного человека, это и был кавторанг Семенов, о ком я уже писал. Эскадра наша не останавливалась. Консул нам передал, что есть сведения, но правда не проверенные, что японский флот стоит в Лабуане, в Зондском архипелаге, а в Зондском проливе нас ждали миноносцы и подводные лодки.
Сингапур миновали ночью, наблюдая картину освещенного огнями красивого мирного города... Отчего-то на душе сделалось тоскливо, но скоро это чувство отступило. Выходя из пролива, было приказано сигналом приготовить корабли, к бою. Продвигаясь к Аннаму, по ночам ждали минных атак. Почти все поверили этому известию консула, но оказалось оно ложным, и мы без всяких инцидентов дошли до Камрана. На этом переходе командир стал вести себя все хуже и хуже, а когда ждали боя и атаки, он напивался почти "до положения риз", что, по личному моему мнению, рекомендовало его не совсем лестно для его храбрости... Наконец, даже наш спокойный старший офицер не выдержал и заявил ему, что он немедленно доложит адмиралу о его безобразном поведении и потребует его смены. Командир просил прощения, стих и перестал пить, так что мы вздохнули спокойней. Во всяком случае, если ночью случилась бы атака, и в это время командир был бы не трезв, было решено, что его арестуем, и в командование вступит старший офицер.
Конечно, нужно отметить, что жить в тропиках было тяжко. Проявилось это во всей красе еще на подходе к Цейлону. Днем солнце накаливало железные части кают так, что нельзя было тронуть рукой, а ночью борта и железо кораблей отдавали свое тепло, но так как с захода солнца велось приготовление к минным атакам, то иллюминаторы, двери и горловины задраивались наглухо броневыми крышками. Но, слава Богу, и адмиралу, не все. Нашим спасением были специальные раструбы - дефлекторы из папье-маше, которые в больших количествах привезли с собой черноморцы. В соответствии со специально разработанной схемой они вставлялись в иллюминаторы, которые вечером не задраивали. Таких было двадцать на "Сисое", на "бородинцах" еще больше. Получался сквозняк, который несколько охлаждал к ночи наши внутренние помещения.
Но все одно, после заката в палубах было жарко, как на полке в бане - спать, даже голым, было немыслимо, происходила как бы варка в собственном соку; пот лил градом, и в особенности большие страдания испытывали те, кто заболел тропической сыпью, которая от попадавшего пота зудела нестерпимо. Ощутимо облегчало ситуацию то, что адмирал несколько раз останавливал эскадру для купания команды. Нам с транспортов передали специальные большие сети с грузилами. Будучи спущенными с выстрелов они образовывали как бы закрытый от акул, этого неизменного зла тропического моря, изолированный бассейн. Те, кто не умел плавать, брали с собой свои спасжилеты. После купания все обливались пресной водой, благо уголь имелся в достатке и опреснители работали бесперебойно. Купания и переодевание в чистое помогали лечить эту болячку тем, кто ее подхватил, и сохранять себя в форме здоровым.
Спать ночью наверху тоже было не особенно приятно, - народу размещалось так много, что не было места даже яблоку упасть, - почти вся команда спала наверху. Офицеры спали - часть в верхнем офицерском отделении, где было, благодаря входным с палубы трапам, несколько холоднее, чем в каютах, в шлюпках, на мостиках, на компасных площадках, ибо к утру всех уже донимала угольная пыль. Все это сопровождалось неожиданными сюрпризами вроде дождя. Но, несмотря на все, публика крепилась и хоть обливалась потом, но уныния заметно не было.
Во время этого перехода все офицеры как-то ближе сошлись друг с другом, ссор не было. Собирались каждый вечер на юте, где велись мирные дебаты о нашем будущем, делались предположения, высказывались варианты наших планов. На "Сисое" почти у всех офицеров было убеждение, что во время боя при прорыве в Артур, а публика все больше сходилась во мнении, что Того нас перехватить обязательно постарается, погибнут слабейшие суда. А именно наш "Сисой" и "Мономах", а остальные, быть может, и выйдут благополучно из боя. Однако никто не хандрил и не унывал, считая это необходимостью.
Часто во время этих вечерних бесед старший доктор Подобедов выносил свою цитру, на которой он чудно играл, и звуки мелодичной музыки родных и известных нам напевов как-то хорошо ложились на сердце среди тишины тропической ночи и заставляли спокойно и с покорностью смотреть на грядущую судьбу, а еще вероятнее на смерть, которая нас ожидала. Среди команды уныния не замечалось также, и как-то странно было, стоя на вахте вечером, слышать ежедневно хоровое пение на баке, видеть танцы под звуки гармоник, и прочее; казалось, что судно идет не на войну, а просто совершает мирное плавание, что все эти поющие и танцующие люди словно забыли, что, быть может, через несколько дней они найдут могилу и идут на смерть, а не на веселую стоянку в порту.
Все это объяснялось одним словом - полной определенностью: мы идем в бой, в решительный бой, и никто не в состоянии этого предотвратить, кроме судьбы, а значит, нечего волноваться и прочее.
Один только командир, вероятно, не имел полного спокойствия или фатализма, а потому ежедневно пил чередуя малагу с коньяком, и, доходя иногда до полной невменяемости, возбуждая мало-помалу к себе недоверие. Только после случая со старшим офицером, который, как я писал выше, не выдержав, заявил ему, что доложит о нем адмиралу и будет просить о смене командира, случая, после которого командир опомнился и сразу бросил пить, опять доверие офицеров вернулось к нему, доверие в его храбрость, хладнокровие и опытность управления судном.
В Камране отряд стоял несколько дней, и хотя суда вполне подгрузились углем со своих пароходов, но стоянка все время требовала угля, запасы таяли медленно, но верно. Через некоторое время в Камран пришел на "Гишене" французский адмирал, командующий эскадрой в этих водах, и передал приказание своего правительства покинуть бухту, так как японцы и англичане заявили протест.
На другой день мы вышли и ушли в другую бухту Ванфонг, где и стали на якорь и принялись догружать уголь. Красоты местной природы завораживали, однако нервное напряжение проявлялось - мы были уже в практической досягаемости японского флота с его базы в Сасебо. Никто не мог понять, чего именно ждет адмирал, и на кораблях ходили самые идиотские слухи. Все стало ясно 3-го ноября. В тот день незадолго до полудня на станции радиотелеграфа было получено сообщение от крейсера "Олег".
Через три часа он, под флагом Великого князя Александра Михайловича, вошел в бухту в сопровождении длинного каравана больших, с виду коммерческих судов, среди которых были и еще шесть БЭТС, подобных нашим. С ними была изящная яхточка, зафрахтованная нашим консулом в Сайгоне. Это был целый плавучий город! При них были еще крейсера 2-го ранга "Изумруд" и "Жемчуг". Так что сил у нас поприбавилось. Жаль только, что ни "Бородина" ни "Славы" с ними не было, на что многие из нас так надеялись. Зато теперь, как всем нам стало ясно чуть позже, появилась и новая ответственная задача.
После проведенного на "Штандарте" совещания командиров кораблей, нам стало известно, что на транспортах прибыл Гвардейский экспедиционный корпус с частями усиления, почти 15 тысяч человек самых лучших, отборных войск России! Сами суда эти были срочно закупленными за границей быстроходными пассажирскими лайнерами, зачисленными в наш флот как вспомогательные крейсера. Они смогли дойти от Либавы до Ванфонга всего за полтора месяца! Каких-то пару лет назад это просто показалось бы чем-то из романов Жюля Верна...
Кроме этого, наш изрядно ошарашенный таким поворотом событий командир, проговорился о нашей цели. Пока японцы будут ждать и ловить нас у Артура, мы должны будем сначала обстрелять остров Формоза. Потом, захватить один из островов архипелага Рюкю, и организовать на нем маневренную базу и угольную станцию. После подхода на эту базу крейсеров из Владивостока, захвату подлежал и остров Цусима, в одноименном проливе. Это позволило бы полностью прервать сообщение японской армии на континенте с метрополией.
(т.н. "Гвардейский конвой") с ГЭК.
Флагман, начальник отряда: контр-адмирал св. ЕИВ ВК Александр Михайлович (флаг на "Олеге")
Флаг-капитан штаба отряда: капитан 2-го ранга Стеценко 1-й Константин Васильевич
Отделение крейсеров.
Крейсер 1-го ранга "Олег" (флаг начальника отряда): командир капитан 1-го ранга Лебедев 1-й Иван Николаевич
Крейсер 2-го ранга "Жемчуг": капитан 2-го ранга Левицкий Павел Павлович
Крейсер 2-го ранга "Изумруд": капитан 2-го ранга барон Ферзен Василий Николаевич
Крейсер 2-го ранга "Русь": капитан 2-го ранга Петров 3-й Николай Аркадьевич
1-е отделение транспортов специального назначения .
Кр2р. "Неман" (брейд-вымпел командующего отделением): капитан 1-го ранга Лозинский Александр Григорьевич (командующий отделением). Кр2р. "Урал": капитан 2-го ранга Истомин Михаил Константинович. Кр2р. "Ока": капитан 2-го ранга Переслени Михаил Владимирович.
Кр2р. "Дон": капитан 2-го ранга Римский-Корсаков 2-й Петр Воинович.
2-е отделение транспортов специального назначения.
Кр2р. "Березина" (брйед-вымпел командующего отделением): капитан 2-го ранга Бутаков 1-й Фёдор Михайлович (командующий отделением). Кр2р. "Волхов" капитан 2-го ранга Юрьев 2-й Николай Фёдорович.
Кр2р. "Кубань" капитан 2-го ранга Пономарёв Владимир Фёдорович. Кр2р. "Терек" капитан 2-го ранга Парфёнов Михаил Михайлович.
Кр2р. "Ингул" капитан 2-го ранга Евницкий Федор Андреевич.
Отряд транспортов
БЭТС "Ревель"
БЭТС "Свеаборг"
БЭТС "Котка"
БЭТС "Либава"
БЭТС "Архангельск"
БЭТС "Кола"
С отрядом идут 4 быстроходных германских парохода с продовольствием и снабжением,
буксир-спасатель "Роланд" и госпитальное судно "Ксения"
Помнится, что кают-компания была такими известиями приведена в состояние полного разброда мнений. Но после длительного обсуждения большинство оказались скорее пессимистами, считавшими, что подобная задача с закрепленным результатом нам будет по силам лишь после овладения морем. То есть после победы над линейным флотом неприятеля в решительном бою. Пока же такой план - авантюра отчаянная, а чем она хорошим закончится, зависит только от готовности помочь христианскому воинству со стороны Николы Угодника. Старший офицер заметил в конце, что главное для нас соединиться с кораблями Руднева до встречи с японцами.
Наконец, передав накануне больного контр-адмирала Фелькерзама на попечение нашего консула и сайгонских врачей, кажется 6 ноября, мы пошли в неприятельские воды. Путь лежал таким образом: сначала к Парасель Севаш, чтобы пройти между ними и Хайнань, потом к Лусону, откуда, отпустив все сопровождающие нас транспорта, кроме войсковых, "Камчатки", госпитальных и буксиров, должны были совершить последний рывок - к Дальнему и Порт-Артуру. Как вы, конечно, уже поняли, ранее сообщенный на совещании план был изменен. Было ли так специально задумано заранее, или стало следствием японских атак под Порт-Артуром, я не знаю...
Итак, мы шли сначала океаном, а затем вступили в военные воды Восточно-Китайского моря. В первый же день по выходу встретили британский большой крейсер типа "Диадема". Разошлись контркурсом, произведя положенные приветствия. Англичанин после расхождения с нами начал немедленно телеграфировать. Так что, надо полагать, японцам наш полный состав и курс стали известны. Конечно, оптимизма это не прибавило. Как потом рассказывали штабные, с "Александра" телеграфом донесли о соглядатае нашему консулу в Сеуле, через телеграф одного из наших больших транспортов, ушедшего принимать там уголь.
По дороге посланные вперед крейсера "Светлана", "Олег", "Очаков" и "Штандарт" осматривали все встречные и попутные пароходы, которых встречалось немного. "Русь" подняла свой аэростат. "Жемчуг" и "Изумруд" держались репетичными при флагманских кораблях. Осмотры большей частью были без результата, и только 9 ноября, "Штандартом" был задержан и приведен к эскадре английский пароход с военной контрабандой. Он шел в Японию и был завален разным железнодорожным имуществом. Эскадра остановилась, послали туда команду добраться до дна трюмов, так как были предположения, что там найдем более существенное. Так как до вечера добраться до дна трюмов не удалось, то пришлось ссадить на "Камчатку" английскую команду, посадить туда нашу и под командой прапорщика отправить этот пароход кругом Японии во Владивосток, в качестве приза, а эскадре идти дальше.
На широте северной оконечности Лусона эскадра произвела последние эволюции, а на другой день остановилась в море и догрузила уголь, причем погода все время свежела, а к вечеру пошел хлесткий, тяжелый дождь, который развел грязь несусветную. После такой погрузки устали все смертельно. Не обошлось и без трагедии: на "Суворове" погиб унтер-офицер, случайно сброшенный в воду угольными мешками. Он так и не выплыл. Потом говорили, что его сожрала акула: в воде видели кровь. Но я лично в это мало верю, скорее всего, бедняга просто серьезно поранился при падении о какое-нибудь железо и утонул.
На следующее утро вошли мы в полосу шторма. Качать стало изрядно, но ветер пока шел встречный, и переносили мы непогоду сносно. Вскоре были отпущены в Манилу, Сайгон и к голландцам все опустевшие транспорта, что многие горячие головы посчитали тогда грубой ошибкой. Ведь это давало Того точную информацию о нашем местоположении. А при наличии в экипажах купцов болтунов, и о нашей цели.
Погода, однако, становилась совершенно мрачная, шторм дошел до баллов 6-ти, а затем и более того, дождь и низкая сплошная облачность дополняли картину рассерженного тропического океана... Видимость с каждым часом становилась все хуже, достигнув к вечеру 1,5-2 миль. Наши офицеры повеселели: по такой "знатной" погоде до Формозы нас уж точно не откроют. Но вот нашим товарищам на истребителях было, похоже, не до веселья совсем - трепало их жестоко. Слава Богу, никто не отстал. Хотя забот и на "Сисое" прибавилось изрядно: заливало нас сквозь любые неплотности. Воду приходилось сливать в трюм и подбашенное отделение носовой башни, откуда ее откачивали турбинами. Броненосец скрипел корпусом, постоянно принимая волну на бак, при этом грохот стоял ужасный. Брызги долетали до стекол ходовой рубки.
Мне же, стыдно признаться, вскоре стало не до восторгов: испытал я вдруг резкий приступ морской болезни, чего вообще-то со мною давно не случалось. Наверное, нервное напряжение могло поспособствовать этому. Слава Богу, что трудности эти прошли так же внезапно, как и настигли меня. Когда против воли тела моего заступил на вахту. То ли ветром пообдуло на мостике, то ли думать пришлось о другом, но через час какой-то на вахте все отступило, и я почувствовал лютый голод, коий и утолял черным кофе с галетами до самой смены...
Вернемся теперь к последним эволюциям эскадры, проводившимся два дня назад. Эти эволюции заключались в том, что адмирал подымал сигналы - "неприятель идет с носа", "с правой, левой стороны", "с кормы" и прочее и, не ожидая разбора сигнала всеми судами, начинал соответствующую эволюцию, согласно тактике, а именно: строил строй фронта, пеленга или кильватера, причем обоз наш немедленно отбегал за линию, а крейсера прикрывали его с уязвимых направлений. Этими эволюциями он хотел окончательно утвердить в памяти командиров, что он будет делать в бою, в случае встречи с неприятелем. Среди сигналов был и сигнал о появлении неприятеля и, согласно сигналу, суда производили эволюцию, строя строй фронта на неприятеля. Затем маневрировали в отдельных отрядах. Друг против друга. И в конце отработатывали прикрытие своих транспортов от "эскадры противника", чью роль играли "Штандарт" и "Жемчуг" с "Изумрудом". Получалось уже вполне сносно.
Уголь было приказано догрузить только до полного запаса в ямах, что и было сделано. Относительно же влияния запасов провизии и материалов, которые действительно были на судах в изобилии, то вес их по самому простому подсчету был настолько невелик, что мало влиял на углубление судов. Запасы боевые были только в количестве обыденного снабжения судов +20%. После этого, как я уже говорил, наш угольный обоз был отпущен окончательно, причем каждый уходящий транспорт имел свою задачу и предписание.
Когда мы двинулись в сторону Формозы, то пошли в строю одной колонны с броненосцами во главе. Прямо за нами шли вспомогательные крейсера с ГЭКом, и, помнится, командир наш очень волновался: не навалил бы на нас идущий в кильватер нам огромный лайнер, а это был "Неман". Крейсера вели разведку вокруг, но за видимый горизонт не уходили, так что это была не разведка даже, а свободное построение для них, что, конечно, помогало бороться с волной. На следующее утро дождь несколько ослабел, но мы вошли в туман, который находил сначала полосами, а к обеду превратился почти в сплошной, с видимостью меньше 5 кабельтов, так что мы видели вполне хорошо лишь идущих перед нами "Святителей" и темную громаду нависающего за кормой "Немана".
Вскоре ясно стало, что адмирал решил обходить остров Филиппинским морем, так как мы стали забирать к Ost. Около 14 часов пополудни корму "Светлане" обрезал коммерческий пароход в 3500-4000 тонн. От нас его, конечно, не видели, но на флагмане посчитали, что мы открыты, после чего адмирал перестроил эскадру в две колонны, а с рассветом следующего дня в четыре, идущие параллельно друг другу в трех кабельтовых. В средних - транспорты, по бокам от них - броненосцы. Впереди строем клина пять крейсеров, в замке "Русь" и "Штандарт". К Формозе мы, однако, не пошли. Вместо этого пройдя широту ее южной оконечности милях в 120 от острова адмирал принял стрго на Nord. Мы шли на Шанхай!
Еще ночью на нашем телеграфе стали отпечатываться чьи-то короткие переговоры, имевшие вид шифротелеграмм. Причем раза два передачи велись очень близко он нас. Сомнений в том, что это японцы нас ищут, ни у кого не было. Мы же ни о чем не телеграфировали, адмирал запретил это категорически. Под ключи приказано было подложить кусочки картона, так что даже случайно сделать искру было совершенно невозможно.
Через три дня неплохого для свежего состояния моря хода, уже милях в пятидесяти южнее широты Шанхая, мы в 3 часа пополудни легли в дрейф у группы невысоких, покрытых пышной и густой тропической растительностью островов, которые просматривались впереди и к западу от нас сквозь редеющий туман. У нас они называются Седельными, а китайцы зовут этот архипелаг Люхэндао.
До этого переход к удивлению многих проходил почти без поломок и остановок. Но вот случилось: "Камчатка" вскоре дала семафор о выходе одного котла. Флагмех туда ездил, но что и как решили, нам известно не стало. Механики, наш и других кораблей, воспользовавшись паузой, учинили машинные авралы. К вечеру адмирал поднял сигнал: "Быть готовым к встрече с неприятелем". Все стали заваливать леера по-боевому, в наши стальные шлюпки налили воды выше половины высоты, как резерв для тушения пожаров ведрами, убирали вниз все, что лишнего и горючего еще оставалось на верху, разнесли шланги, проверили водонепроницаемые двери, артиллерийскую подачу. Вскоре старший офицер доложил командиру о том, что корабль к бою готов.
Почему мы стоим тут и кого дожидаемся, было не известно. Но то, что это, скорее всего, наша последняя стоянка перед решительными событиями, сомнений ни у кого не было. Туман весь день редел, шторм, еще вчера поутру изрядно нас валявший, потихоньку сменился ленивой зыбью, море казалось даже каким-то маслянистым. После 17 часов прояснилось. Крейсера наши разбежались в круговой дозор, уйдя почти за горизонт. "Русь" подняла аэростат. Переговоры японцев мы все еще слышали, но пока весьма вдалеке. Тем не менее, все понимали, что грозный час приближается. И на каждом это ожидание отражалось по-своему. Тем более, что никто из нас не знал о причинах столь долгой остановки, и спокойствия это, конечно, не добавляло.
Все члены кают-кампании провели этот вечер по-разному, меня же ноги принесли на крыло носового мостика, где я с удивлением увидел лейтенанта Апостоли с его фотоаппаратом. Он пользовался моментом, чтобы, как он сказал, "в последний раз запечатлеть эскадру и каждый ее корабль пока мы еще все вместе..." И я с ним тоже смотрел долго на наши суда. Вечер был дивный, море отражало тонущее в нем солнце во всей роскошной закатной красе. Зрелище было незабываемое. Потом мы разговорились. Конечно, о предстоящем нам сражении. И, глядя на стоящие рядом "Потемкин" и "Орел", долго спорили о том, как лучше размещать артиллерию среднего калибра - в башнях или казематах. Апостоли оказался яростным сторонником башен. Я же, как и раньше, считал, что казематы по целому ряду причин предпочтительнее. Спор этот разрешил командир, который снизу услышал наши препирательства, и попросил меня отправляться спать, так как мне скоро стоять "собаку"...
Как всегда и здесь высказалась смешная сторона человечества, хотя и в исключительном случае. Я говорю о курьезе, который был со мною, когда мы уже закончили всю подготовку к ожидаемому сражению. Ко мне в каюту пришел прапорщик Т. и просил меня сегодня же заплатить ему 9 рублей за саблю, которую я хотел у него когда-то купить; так он решил, что может случиться, что покупателя убьют в бою, и он останется с ненужной ему саблей! В эту ночь офицеры и команда стали на две вахты, и я оказался на вахте с 4-х до 8-ми часов утра старшим вахтенным офицером...
В семь часов, в дали, в посветлевшей восточной стороне горизонта, показались девять силуэтов больших и, судя по всему, военных кораблей, явно направлявшихся в нашу сторону. Командира быстро разбудили, и нам стало даже радостно, как спокойно и весело он сказал: "Ну-с, господа, кто старое помянет... Давайте же к делу. Работенка та еще будет!" Пробили боевую тревогу, адмирал приказал броненосцам через полчаса иметь 14 узлов, крейсера все двинулись к транспортам, и только "Изумруд" наш, набирая ход, побежал навстречу неизвестным...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги