Одиссея крейсера «Варяг»

Глава 6. Угадай, кто вернулся?

Не зря циркачи и скалолазы говорят, что влезть куда-то, это только десять процентов всех проблем. Главное - потом слезть. Свое возвращение с марса на палубу Петрович запомнил надолго. Скоб-трап на фор-марс "Громобоя" был расположен на тыльной стороне мачты. А сами мачты крейсера, как и трубы, были отклонены в корму для "придания стремительности" силуэту. При этом о том, каково будет марсовым по таким мачтам карабкаться сзади, никто не подумал...

И зачем он опять тащит с собой этот чертов рупор? Внизу их хватает. А бросить неловко... "Ой, мамочки, да чуть не сдуло же! Меня что ли персонально, гады желтопузые, достать хотите!" Руднев уже долез до середины мачты, когда мимо с характерным ревущим бормотанием прокувыркался в воздухе длинный японский "чемодан", ухнувший в воду метрах в ста за бортом "Громобоя". "Они что там, офигели? Начали главным калибром пристреливаться?" подумал было он, но оглядевшись понял, что это "Громобой" обгоняя впереди идущую пару, попал на директрису "Хацусе", ведшему огонь с предельной дистанции по "Ослябе". И тут сверху загомонили:

- Ваше высокоблагородие, Всеволод Федорович, япошки снова ворочают "вдруг"!

- Куда? Куда ворочают, ребята? Мне за дымом не видно!

- Дык, на нас, на нас! Точно, носом становятся, окаянные!

- Понял. Спасибо, братцы... Порадовали... Ох, что ж я маленьким не сдох...

Петровича как ветром сдуло с мачты. Похоже, что зверь, которого он загонял под выстрел охотника, решил для начала сам порвать загонщика...

Прямо на палубе состоялся блиц-военный совет.

- Итак, господа, у нас для обмена мнениями есть только пара минут. Прошу всех быть предельно краткими...

В итоге принятое решение Руднев резюмировал так:

- Мы сошлись во мнении, что Того собрался выходить из боя. Полагаю, что он уже видит Степана Осиповича, и ему сейчас ХОРОШО... Поэтому намерен на проходе нас утопить, и дернуть куда подальше. Утопить нас он просто обязан. В противном случае бой им очевидно проигран. И этого ему больше не простят. Отсюда наша задача. Связать японцев боем и продержаться как можно дольше - это раз, не дать себя утопить, а у него побольше кораблей повредить - это два. И посему: разворот все вдруг влево на 16 румбов. На контркурсе вчетвером против восьми нам не устоять - смотрите, "Адзума" тоже в нашу сторону ворочает, и похоже даже скоростенки прибавила. Бог даст, Макаров японцев будет нагонять быстрее, чем они нас.

Русские корабли начали поворот от противника, выстраивая кильватер с "Громобоем" во главе. Когда маневр был завершен, концевой броненосец Руднева "Ослябя" и головной японский "Хацусе" разделяло чуть более четырех с половиной миль...

Завершив перестроение, противники расположились друг относительно друга следующим образом. Курсом на юг - юго-запад двигались четыре корабля Руднева - "Громобой", "Витязь", "Пересвет" и "Ослябя". Скорость их движения составляла чуть больше четырнадцати узлов - предельная, которую еще был способен поддерживать "Пересвет". За ними со смещением влево примерно на милю, и при расстоянии между крайними кораблями порядка 45 кабельтов даже уже меньше, гнались семь кораблей: броненосцы Того "Хацусе", "Ясима", "Сикисима", "Микаса", а за ними корабли Камимуры "Конго", "Идзумо" и "Якумо". Их скорость несколько превышала пятнадцать узлов, поэтому они медленно, но неумолимо приближались к "Ослябе". Конечно, по прошествии часа, максимум полутора, эти гонки бы закончились. Причем неизбежно печально для русской стороны. Но... За японцами тоже изо всех сил гнались.

Прямо по корме у "Якумо" на дистанции не дальше восьми миль шли строем фронта броненосцы Макарова, делавшие больше шестнадцати узлов, и так же постепенно сокращавшие дистанцию до японской колонны. Вскоре на японских кораблях увидели, что Макаров тоже строит кильватер: "Цесаревич", "Александр III" и "Ретвизан" прибавив, по-видимому, до самого полного, постепенно склонились на курс "Потемкина", в кильватер которому встал "Суворов". Завершив перестроение в течение получаса, ведущий колонну "Цесаревич" фиксировался японскими дальномерами уже в семидесяти кабельтовых от "Якумо". Курс броненосцев Макарова так же отстоял от японского кильватера примерно на милю мористее, аналогично смещению Того от курса кораблей Руднева. Вскоре с японских кораблей уже не было видно уползавшей в сторону берега избитой и горящей "России", зато вместо нее, держась справа, вне досягаемости их орудий, флот Того догоняли крейсера Рейценштейна и Граматчикова. Во главе колонны с небольшим отрывом бежал "Новик", а за ним держа 19 узлов, или даже чуть больше, - "Баян", "Варяг", "Аскольд", "Богатырь", "Олег" и "Очаков". Еще один крейсер второго ранга - "Изумруд" держался у головы колонны броненосцев Макарова. "Жемчуг", которого видели у места погружения "Рюрика", выполняя приказ своего флагмана, ушел к "России". Видимо собираясь ссадить на нее спасенных с "Рюрика".

Бой вступил в ту фазу, которая была названа потом историками "бег на юг". Хотя, собственно говоря, поначалу это был даже не бой, а неторопливая, поскольку все берегли снаряды для "верной" дистанции, дуэль 4-х двенадцатидюймовок в носовых башнях "Хацусе" и "Ясимы", которым "подгавкивали" четыре или пять шестидюймовок, и трех десятидюймовок в кормовых башнях "Осляби" и "Пересвета". Постепенно к ним подключилась кормовая башня "Витязя" и носовая "Сикисимы". В течение сорока минут погони противники смогли добиться только пяти попаданий главным калибром. Четыре "чемодана" попали в "Ослябю", и один раз его десятидюймовка отметиласть оплеухой в "Хацусе". Взорвавшийся на спардеке русского броненосца по правому борту снаряд вынес за борт катерную шлюпбалку и практически полностью уничтожил то, что после утреннего боя еще оставалось от катера. Осколки привычно стегнули по трубам и вентиляторам, но, к сожалению для японцев, прыти кораблю это не убавило, а с пожаром на удивление быстро удалось справиться...

Второй ударил в броню заднего каземата левого борта, что на боеспособность его уже разбитых больше часа назад пушек не повлияло. Третий "подарок", причем совершенно точно с "Ясимы", ударил прямо под кормовым мостиком, разрушив его окончательно и засыпав обломками башню главного калибра. В итоге башня замолчала минут на пять. Четвертый снаряд взорвался при встрече с палубой юта прямо над командирской каютой. Пожар тушили минут двадцать. В результате командир корабля временно оказался... как бы это сейчас сказали, лицом без определенного места жительства. И даже без смены исподнего. За что "Ослябя" лишил "Хацусе" левого крамбола, разодрал палубу бака длиннющей бороздой, выломав попутно несколько досок из ее настила и, до кучи, перешиб цепь левого станового якоря.

На "Громобое" понимали, что вечно так безобидно эти пострелушки продолжаться не смогут. И решительный момент наступит после первого же результативного попадания в "Ослябю", которое сбавит ему ход. Но был, ведь, шанс и головного японца тормознуть... Хотя всем было ясно, что несоизмеримо меньший.

- Когда он подобьет "Ослябю", развернемся все вдруг, и пойдем прямо на японцев. Наш шанс их задержать один - свалиться "в кучу"... В рукопашную пойдем. А там, что Господь даст, и как быстро Макаров подоспеет. Если что случиться... Приказ мой один - нужно их тормозить. Снарядами, минами, тараном... Не дать уйти. Трусов был прав абсолютно. Но он был один, а нас четверо. Если что, Того нас навсегда запомнит...

Однако вскоре этот "забег на выживание" был прерван. И самым неожиданным образом...

- Всеволод Федорович! Прямо по курсу дым! Много дыма!

Донесение флаг-офицера Руднев получил на кормовом мостике "Громобоя", откуда большинство офицеров мрачно наблюдало за перестрелкой концевых кораблей с догоняющими японцами. Когда, после почти стометрового спурта, изрядно запыхавшиеся Петрович и сопровождавшие его лица вновь прильнули к биноклям, сразу стало ясно, что навстречу идет военный корабль, или корабли... За дальностью пока было не ясно. Причем его курс был скорее даже навстречу японцам, а не нашей колонне.

- По моему, это "Фусо" подгребает... - первым нарушил молчание старший офицер.

- Нет... Не вижу его бортовых кранов... И, точно могу теперь сказать, что он не один.

- Да, да! Вижу уже, что как минимум двое...

- Может американцы?

- Ага! Или сингапурская эскадра... Может англичане решились помочь косоглазым нас добить?

- Господа! Головной башенный! У него башни по бортам... Это же Григорович! - радостно выкрикнул вдруг лейтенант Болотников.

- Господи! Точно! Это Иван Константинович "стариков" своих ведет! - оторвался от подзорной трубы командир крейсера Дабич.

- Ракеты для сигнализации приготовьте... Когда их японцы точно опознают, как вы думаете?

- Минут через десять, полагаю, может чуть позже, - угрюмо отозвался Хлодовский, - Господи, как там сейчас мои... Выжил ли кто...

- Наберите ракеты для подачи сигнала Григоровичу: "Полный ход, поворот вправо четыре румба, последовательно". И для сигнала Рейценштейну и Грамматчикову: "Не допустить отрыва противника"!

Крепитесь, - Руднев понимающе посмотрел на Хлодовского, - Там недалеко от "Рюрика" кто-то из "новиков" макаровских крутился, я с мачты видел... Даст Бог, помогут...

- Ну, господа, теперь будет игра... Похоже, Того попал... Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Но как, как Иван Константинович-то узнал, что мы назад побежим!? Ему же Макаров приказал отходить под берег к транспортам...

- Да, и других указаний мы не принимали... Ладно, что и как, потом разберемся.

- Ну да, он! Он, родимый! "Севастополь" головным, "Петропавловск" вторым, "Полтава", четвертый - точно "Сисой", а сзади еще двое... Всех привел!

- Как Рейценштейн и Грамматчиков?

- Как шли справа, так и идут. Догоняют. Сейчас "Баян" уже примерно на траверсе "Микасы". Грамматчиков в кильватере у "Варяга". С ними и "Новик".

- Все, господа офицеры. Присказка закончилась. Сейчас ВСЕ и решится... Поднимите сигнал по отряду: "Россия ждет от нас победы!"...

- Пора, Всеволод Федорович! Григорович нас уже прекрасно видит. И японцев тоже, полагаю. Не перетянуть бы...

- Добро. Как Степан Осипович говорит: "В добрый час!"

Давайте сигнал третьему броненосному. Через две минуты Рейценштейну. Нашим флажный: "Следовать за флагманом". Сейчас примем вправо так, чтобы потом левым поворотом встать под корму Григоровичу... Ну? Куда, куда же ты дернешься теперь, япона мать?

Дымные столбы разноцветных ракет взмыли в небо, и через пару-тройку минут "Севастополь" и "Громобой" уже покатились в разные стороны. Большая игра началась. Но если бы меняли курс только они! Еще раньше сигнальные ракеты взлетели с кормового мостика "Очакова". Рейн, как только уверовал, что на контркурсе открылся Григорович, передал новость флажным сигналом по линии крейсеров. Рейценштейн среагировал мгновенно, приказав "Очакову" отрепетовать сигнал ракетами Макарову на "Князь Потемкин-Таврический". И примерно в то же время, как Григорович и Руднев начали разворачиваться в линию прямо по курсу японского флота, Эссен на "Цесаревиче" приказал принять на два румба влево, перекрывая адмиралу Того пути отхода на север...

Тихоокеанский флот захлопывал западню. Западню, которая была бы в принципе невозможна в том случае, если бы один из русских адмиралов добросовестно и пунктуально выполнил правильный и своевременный, на момент отдачи, приказ командующего флотом. И не принял вместо этого самостоятельного решения исходя из реальной обстановки и возможностей вверенных ему сил.

Руднев, кое-как примостившись локтями на остатке недоснесенного снарядом "Нанивы" поручня левого крыла мостика, вглядывался в строй японцев. На их кораблях уже дважды взлетали сигнальные флаги, но внешне ничего не менялось.

- Да, вот и задачка тебе, Хейхатиро-сан, - процедил себе под нос Петрович, - почти как у Небогатова тогда против всего твоего флота... Но у него еще и скорость была 13... И пять вымпелов... Теперь попробуй-ка сам: восемь против 22-х...

- Всеволод Федорович, а когда это, у Николая Ивановича так было?

- Да, при Цусиме, конечно...

- Где?

- Ох, Господи... Так ведь, когда мы на штабных играх, варианты проигрывали в штабе, во Владике, разные вводные были, конечно, Вы обо всем не знали...

- А, это, наверное, когда я с ангиной лежал... И как он тогда?

- Как, как... Кингстоны открыл...

Петровича форменно трясло. Он только что чуть не ляпнул Дабичу про май 1905-года... "Вот до чего нервы доводят. А если раненый в бреду лежать буду! Может я им и про Курскую дугу со Сталинградом расскажу! Ну, блин, дожил...

Ого, кажется, начинается! Точно, понеслось! Так... Сдается мне, первый номер все равно выпал нам!

Хейхатиро Того не собирался сейчас задумываться о причинах появления впереди его линии броненосцев Григоровича. Время для анализа придет потом. Если будет еще кому анализировать. К сожалению то, что сейчас он находился не на головном корабле колонны, сыграло с ним злую шутку. Того был уверен, что если бы первым шел его "Микаса", и опознали бы Григоровича раньше, и времени на передачу и разбор сигналов столько бы не убили. Тогда еще был шанс поворотом "все вдруг" восемь румбов влево успеть выскользнуть. Ну, кроме колченогой "Адзумы", конечно. Теперь же ясным было одно. Вокруг его флота захлопывается тщательно спланированная и блестяще организованная смертельная ловушка.

Впереди разворачивают кроссинг влево Чухнин и Руднев, справа шесть больших крейсеров, из которых один броненосный и два с восьмидюймовками. И там, дальше, если попробовать пойти им под корму, китайский берег, к которому нас прижмут и перетопят, как янки испанцев у Сантьяго... Макаров уже забирает к востоку, и если мы сейчас бросимся в открытое море, то неизбежно все, или часть колонны, попадают под два огня... У Макарова и Чухнина больше тридцати двенадцатидюймовок. Пройти сквозь этот строй и не потерять в итоге половину флота почти нереально. Что тогда? Развернуться и прорываться мимо Макарова. Ему это и надо! При живучести его новых, неповрежденных кораблей. Подобьет, потом догонят старики, Руднев и навалятся всем скопом... Под хвост Рейценштейну? Макаров успеет зажать у берега...

Нет, все одно.. Кусо! Дерьмо! Хуже чем оказаться между молотом и наковальней и в кошмарном сне не придумаешь. Хотя, вот, пожалуй... Вот наш единственный шанс... Да, все-таки он есть. Есть! Фудзакэннайо, Макаров-сама... Не выставляйте меня полным идиотом, уважаемый. Итак: сейчас под хвост Рудневу, дальше пробиваемся кем можем к югу, Чухнин не успеет, надеюсь, он уже развернулся вправо...

- Отставить "лево на борт"! продолжаем ворочать направо! Кроссинг Того! Сигнал Рейценштейну: "Действовать по обстановке, не пропустить противника!", Григоровичу: "Общая погоня, ЗК!"[146]

- Всеволод Федорович, Григорович уже строит пеленг на его голову!

- Умница Иван Константинович! А Макаров-то его чуть в канцелярщину на совсем не упек! Талант, он везде талант, знаете ли! А то, что "Цесаревич" ему нравится, и француженки, так это ради бога!

Как Степан Осипович?

- Идет японцам в догон. Только, пора бы Вам в боевую рубку. Хватит судьбу испытывать!

Последняя фраза была почти что грубо выкрикнута Хлодовским, ибо первый "чемодан" с "Ясимы" уже с грохотом "ахнул" в самой середине громобоевского борта. Из прорезей рубки Руднев еще раз окинул взглядом всю сцену: вот впереди ворочают "все вдруг" крейсера Рейценштейна. Ворочают, чтобы встать впереди его "Громобоя" в единую колонну, заступая дорогу японским броненосцам... Перед нами встанет Рейн на "Баяне". И это очень неплохо... И, почему-то, сейчас это решение Рейценштейна и Грамматчикова совсем не кажется самоубийственной глупостью. Вот нестройным пеленгом торопятся, спускаются под корму "Ослябе" корабли Григоровича. Впереди, изрядно оторвавшись от "Трех Святителей" идет "Победа"... Вот дала залп десятидюймовками с носа! И вполне прилично идет, узлов пятнадцать. Значит откачались, и запустили-таки левую машину. Конечно, это пока не непроницаемая линия баталии, но все же проскочить на халяву у Того никак не получится. Так, а куда это "Новик" побежал мимо нас, или тоже сейчас разворачиваться будет?

И в этот момент вдруг потушили свет...

- Еще два румба вправо! - коротко приказал Того не отрываясь от бинокля, - надо резать их линию между "Громобоем" и бронепалубными крейсерами. Передайте на передние корабли: "Огонь по "Громобою" и следующему за ним башенному крейсеру, орудиям вне заданных секторов, по-способности". Мы - огонь по "Баяну". "Конго" то же. Остальным бить по "Варягу" и "Аскольду". Левым бортом - по-способности. Нужно вывалить три - четыре корабля, тогда прорвемся с минимумом потерь. И да помогут нам Боги!

Тугой грохот мощного сдвоенного взрыва немилосердно ударил по ушам, а в следующее мгновение пришла и ударная волна, заставившая всех на мостике крепче вцепиться в поручни. В воду совсем недалеко падали какие-то обломки...

Первым опомнился командовавший "Новиком" Балк-второй:

- Все! С Миклухой кончено! Царствие им небесное...

На месте "Витязя" стремительно разрасталось, расползаясь по поверхности моря, бесформенное облако густого буро-рыжего дыма. "Новик" только что оставил за кормой этот крейсер, намереваясь бежать в сторону явно подбитого "Громобоя". Балк уже минут десять петлял за "большими мальчиками" в надежде выскочить из-за них в торпедную атаку на какой-нибудь вдруг близко подошедший японский линкор, или прикрыть своих от торпедной атаки, если таковая случиться. Он, находясь практически в самом центре главных событий, прекрасно видел, что огонь русских кораблей пока ощутимо и явно не влияет на намерения накатывающихся на них японских броненосцев... А намерения эти были очевидны: разодрать русскую линию, выбив противостоящие броненосные крейсера и "пересветы". Наши пока держались. Но силы кораблей Руднева быстро убывали под огнем первоклассных броненосцев Того.

Балк не знал, что на "Витязе", получавшем удар за ударом от "Хацусе", еще пять минут назад пожары вышли из-под контроля... Не знал, что Миклуха выслушав доклад младшего трюмного механика о невозможности быстрого затопления погребов разбитой кормовой башни, приказал, тем не менее, оставаться в линии. Он не мог видеть, находясь у броненосных крейсеров за неподбойным бортом, как очередной двенадцатидюймовый снаряд с "Хацусе" превратил в дымящиеся развалины кормовой каземат "Витязя". Цепочка детонаций пороховых картузов, от которой до этого страдали японцы, подвела трофейный крейсер, также вооруженный английской артиллерией.

Не желающий признавать, что их башня вышла из строя, расчет носовой спарки "Хацусе" ни в чем не уступал своим визави с "Витязя". Они тоже вращали многотонную башню вручную, а ведь при этом теоретически целиться по движущейся мишени было невозможно. При подаче из погребов пороховые картузы оборачивали мокрыми тряпками, иначе они могли взорваться еще на полпути к орудиям - пожар у барбета башни не могли потушить уже четверть часа, и элеваторы изрядно накалились. Но воистину - "хотеть значит мочь". Из практически неисправной башни, с рыскающего на курсе корабля - из-за бушующего вокруг рубки пламени рулевые не всегда видели, куда они ведут броненосец - комендоры Императорского флота положили "в десятку" свой "золотой" снаряд.

Сотни глоток на кораблях Того и Камимуры исторгли яростное "Банзай!", когда идущий за "Громобоем" русский крейсер выбросил в небо столб ослепительно яркого оранжевого пламени, в котором нелепо кувыркались обломки разодранной взрывом второй трубы. Через мгновение второй взрыв, еще более мощный, разодрал надстройку прямо за кормовой башней, после чего не покинув строя, опрокидываясь и задирая в небо таранный форштевень, корабль исчез в огромном, разрастающемся облаке бурого дыма...

"Новик", заложив крутую циркуляцию, ринулся к месту исчезновения "Витязя" в надежде спасти хоть кого-нибудь. В том, что броненосный крейсер погиб, причем погиб почти мгновенно, сомнений у Балка не было. Впереди, прямо по курсу, обходя место катастрофы, ворочал коордонат в сторону противника "Пересвет". Дым его пожаров перемешивался с дымным облаком на месте трагедии...

- Командир! Смотрите! Он еще не затонул! - раздался с марса крик мичмана Максимова.

- Похоже, что корабль опрокинулся, Максимилиан Федорович?

- Да, точно... Это днище "Витязя" торчит, - ответил командиру старший офицер кавторанг Шульц, не отрываясь от бинокля, - Но люди-то где... Никого не вижу я там, Сергей Захарович...

- Плохо дело... Все смотрите внимательнее, где живые... Малый ход! Круги и жилеты приготовьте. Должен же хоть кто-то остаться...

Из дымного тумана все явственней проступало обросшее водорослями и ракушками безжизненное красно-бурое брюхо опрокинувшегося крейсера с возвышающимся над поверхностью воды острием тарана. Сначала казалось, что никто не выжил. На всклокоченной пенной воде возле днища плавали только деревянные обломки...

- Неужели все...

- Похоже, что от него две трети осталось. Опрокинулся мгновенно, судя по всему. Поэтому и держится еще. И вряд-ли кто успел...

- Смотрите! На нем! Там, дальше к корме!

- Где?

- Видно двоих, или нет... Троих... На скуловом киле.

- Правьте ближе, но совсем вплотную подходить к нему нельзя, не дай Бог кого под винты затянем...

- Командир! Сзади нас японец выходит! "Хацусе" "Громобою" корму режет! Средним левого борта бьет в нас!

- Черт! Как же близко они уже подошли! Похоже, что прорывается Того, а, господа офицеры? Но если этот его головной, а остальных мы в этом дымном киселе не видим, то и они нас не видят? Так?

- Несомненно...

- А вот "Пересвет" и "Ослябя" у них прямо под пушками... Сейчас ведь и их... Значит так: самый полный вперед! Прямо к "Витязю", вплотную! В дым! А то, когда с "Хацусе" нас разглядят получше...

Там сбросьте плот, круги, и жилеты к ним подвяжите! Сейчас обойдем его в этой дымной каше, и перед "Ослябей" проскочим...

Я принял решение, господа: идем в торпедную атаку! Атакуем японского адмирала. Полагаю, что до "Микасы" сейчас уже меньше мили. Штер, Зеленой, Бурачек, все по местам! Другого такого шанса не будет... Надо нам самому Того в глазки заглянуть. За всех наших поквитаться! Все минные аппараты: "Товсь!" Порембскому передайте - его час настал! Сначала левым бортом, потом на отходе - кормовым!

Взвыв, подобно кидающемуся в атаку дикому кочевнику сиреной, "Новик" бросился в атаку, нырнув в ползущее над морем дымное облако. Построенный в Германии "чехол для машин" ускорился, несмотря на свежую пробоину в корме от снаряда с "Хацусе", до невиданных со времен сдаточных испытания на далекой родине 23 узлов. По рыку командира, в машинном заклепывали клапана на котлах, крестясь на всякий случай.

И через какую-то пару минут русский крейсер с размаху вылетел из дымной пелены... Прямо на четыре японских дестроера, уже развернувших торпедные аппараты для стрельбы по неожиданно вяло отстреливающемуся "Пересвету".

В прицелы их ошалевших от неожиданности торпедистов, вместо длинного высоченного борта броненосца-крейсера, по которому уже можно было бы через несколько минут почти не целясь пускать торпеды, внезапно ворвался их главный ночной кошмар. Проскочить к более крупной цели мимо "Новика" нечего было и мечтать! Это за время постоянных ночных стычек с "Новиком" под Артуром усвоили ВСЕ матросы и офицеры японских миноносцев.

Вполне логично, что командиры кораблей первого отряда решили, что лучше утопить этот подставившийся крейсер второго ранга, чем быть утопленными им, при попытке прорыва к "Пересвету", тем более, что первыми же залпами артиллеристы русского крейсера вывели из строя машины на "Инадзуме". Зная, с кем имеют дело, и втайне мечтая о такой возможности уже минимум полгода, командиры трех головных эсминцев почти залпом разрядили торпеды в своего шустрого и зубастого врага. Четвертый искушать судьбу не стал и сразу отвернул к своей броненосной колонне... Через несколько минут следом за ним туда же метнулся и последний оставшийся на ходу истребитель.

Отбив минную атаку на свои корабли, утопив один и обездвижив второй вражеский контрминоносец, "Новик" в процессе этого драматического действа хладнокровно увернулся от нацеленных в него торпед, и, вздымая форштевнем огромный бурун, устремился... Нет, вовсе не обратно, под защиту своих подходящих броненосцев, как этого ожидали офицеры в рубках японских броненосцев...

- Адмирал! Смотрите! "Новик" собирается добить наши еще оставшиеся на ходу эсминцы...

- Эсминцы? Нет, Ямомото... Вы ошибаетесь! Перенести весь огонь среднего и противоминного калибра левого борта на приближающийся малый русский крейсер!

Ему не нужны эсминцы... Он идет в торпедную атаку на нас! Продублируйте мой приказ "Сикисиме" и "Ясиме"... И нашим башням главного то же, пока нам не до "Баяна"... Но как же быстро он идет! Буккоросу! Сколько на дальномере?

- Господин командующий, все дальномеры разбиты...

- Хорошо, не волнуйтесь... Лево на борт! Четыре румба!

- Но, адмирал... Мы же так упремся в броненосцы Григоровича...

- Кормой становиться у нас нет времени... Только подставим весь борт под его мины. Сигнал этим двум эсминцам атаковать его, вплоть до тарана... Если дойдут... Почему не начинаем поворот! Скорее же! Лево на борт!

- Накрыли, господин командующий! Накрыли!

- Рано радуетесь... Да, мачту снесли, Да, с кормы уже не стреляет... Все, господа, сейчас будет пускать мины... И что у нас с рулем, в конце-то концов!

- Главный механик докладывает: штуртросы заклинило, пришлось разобщить... В корму было попадание главным калибром... Отделение рулевых машин на треть затоплено! Ворочают вручную...

- Русский крейсер пустил мину! Две! Встает кормой...

- Еще раз накрыли! Третью трубу сбило! Парит!

- Это сейчас уже не важно... Стоп машины! Полный назад! Так... Первая теперь пройдет перед нами... Держитесь крепче, господа офицеры...

И наберите сигнал: "Флагман передает командование вице-адмиралу. Выходить из боя по способности. Общий курс отхода - зюйд!"

- Но можно же перенести флаг...

- Нет. На это просто не будет времени. Потеря управления сейчас, хоть даже на десять минут - это катастрофа для всего флота.

- Русский крейсер пустил мину из кормового аппарата!

- Сигнал можно поднять, господа... Прикажите выносить наверх раненых. Я вас покину ненадолго... Не надо, Ямамото, пожалуйста, останьтесь пока здесь, - с этими словами командующий Соединенного флота вышел из боевой рубки "Микасы". За несколько долгих секунд до попадания первой торпеды...

Время почти остановилось... Адмирал Того любовался величественной грандиозностью картины, развернувшейся перед ним. Мерно рассекая волны, катилась вперед колонна его броненосцев. Там, впереди, "Хацусе" уже рассек русскую линию. Почти скрытый дымной пеленой вывалился из нее горящий, беспомощный флагман Руднева. Вот вновь бьет по нему "Ясима"... Попал... А здесь, на правой раковине "Микасы", охваченный пожаром ворочает в сторону японского строя еще один большой русский четырехтрубный крейсер. Он уже не стреляет...

"Линию их мы порвали... "Баян", похоже собирался нас таранить. Нет. Не получится. Он у нас уже по корме... Камимура его должен прекрасно видеть... Да... Сегодня все стараются исполнить свой долг... Какой, все-таки, красивый день..." флегматично отметил про себя Хейхатиро Того.

Солнце клонилось к закату. Его золотые лучи играли мириадами блесток в фонтанах вздыбленной в небо воды. Ее брызги долетали до лица "молчаливого адмирала"... Итак, все что сделано, то сделано... Что случилось, то случилось...

Удар пришел справа спереди. Причем был он настолько силен и сокрушителен, что в боевой рубке броненосного крейсера никто не смог устоять на ногах. И не всем было суждено подняться...

Причудливо преломляя солнечные лучи, пробивающиеся в смотровые щели наполненного едким, желто-зеленым дымом броневого стакана, на линолеуме блестели осколки стекла. Практически все плафоны светильников, сами их лампы и стеклянные части приборов были уничтожены. Валялись сорванные с креплений погнутые трубы и рупора двух амбушуров, еще какие-то покореженные обломки... И на всем этом кровь... Где мелкой пылью, где густыми, бесформенными комками...

С трудом поднявшись на четвереньки, Рейн приходил в себя. Сначала сквозь абсолютную тишину в заложенных ушах начали пробиваться тупые отдаленные удары... Вот еще один, громче... Немилосердный толчок снизу! "В пояс попали... Зубы, оставшиеся, вроде как целы..." Рейн еле удержался на побитых коленях, ухватившись за рукоятки неторопливо и свободно крутившегося штурвального колеса. Пытаясь отдышаться, он постепенно приходил в себя. Кашель бил немилосердно... И, кажется, что благодаря этому, сознание возвращалось быстрее.

"Ну, вот и нам, наконец, в рубку влепили... Да как, Господи! Кто это... Павел Михайлович! Очнитесь же..." Рейн попытался перевернуть на бок лежавшего рядом в красно-бурой луже лейтенанта Плена. Но сразу же оставил его в покое, как только взглянул в широко раскрытые, спокойные глаза...

До слуха стали доноситься и другие звуки... Кто-то стонал. Нет, даже кричал. Тонко и протяжно. Ясно... Саша Бошняк. Жестоко...

- Потерпи, дорогой... Виктор Карлович! Как вы? Слава богу! Жгуты там... Мичману надо перетянуть... это... плечо. Скорее! Потом руку его искать будете! Да и смысл! Тяните туже, надо кровь остановить... Да не ори же ты! Будешь жить... Я! Я тебе обещаю!

- Командир! Мы выкатываемся из линии!

- Встаньте на штурвал, Клавдий Валентинович,- приказал Рейн прильнувшему к смотровой щели, слегка очухавшемуся штурманскому офицеру мичману Шевелеву, - Рулевые и Плен с Лонткевичем уже никак не поднимутся, сами видите... Мы управляемся? Прекрасно! Вернуться в строй! И где наши сигнальщики?

- Кондуктор Треухов перед самым... Ну, как по нам попали, на мостик выходил. Направо. С "Варяга" нам сигналили, а из рубки за дымом было не разобрать.

- Ясно. И правда, за этим дымом чертовым, не видно же ничего... Что Вы там рассмотрели? Я на мостик, в слепую не воюют.

- Николай Готлибович! Только слева проходите, правое крыло нам разнесли. Как вы тут? - как сквозь вату донесся до еще полуоглушенного Рейна голос старшего офицера крейсера Попова.

- Сами видите... Как у нас дела по артиллерии, с чем прибыли, Андрей Андреевич? - вопросом на вопрос встретил Рейн вошедшего в рубку кавторанга, за которым вбежал младший лекарь и трое матросов - санитаров.

- С чем? С радостью, что вас тут не всех переубивало, а то мне уже доложили, да и Кошелев сказал, что по вам попало, и связи с рубкой больше нет... Да и "Варяг" из линии вышел, сигнал сделал, что идет на помощь к флагману, к "Громобою".

- Почему не ведем огня? Что с "Громобоем"... И... Санитары! Надо быстрее выносить вниз, кто жив еще. Остальным ваша помощь тут уже не требуется... Резвей давайте, ребята...

- А с артиллерией у нас все... Закончилась, почти, наша артиллерия, Николай Готлибович. Кормовая башня без ствола. Ну, это вы знаете. Из шестидюймовок правого борта одна, что в кормовом каземате, бьет, но подача не действует. Таскают вручную. Двум капут полный, и одну заклинило, сейчас там мичман Романов, пытается наладить. Последней носовая башня померла... Тем же залпом с "Сикисимы", что и по вам здесь. Хоть не всех поубивало, и то, слава Богу! На неподбойном борту два ствола. У той, что во втором каземате, накатник поломало, в кормовом - полствола...

- Слава Богу!!! Да вы понимаете, что говорите! У нас, что, осталось две с половиной шестидюймовки!!!

Рейн, протиснувшись мимо Попова, выскочил на мостик. Вернее, на то, что еще оставалось от мостика. Первый же взгляд на башню полностью подтвердил правоту старшего офицера. "Баяну" воевать было практически нечем. Передняя восьмидюймовая башня приказала долго жить. Слева от орудийного ствола, из-под загнутого наружу и вверх куска броневой крыши, валил бурый дым не предвещающий ничего хорошего. Сама пушка неестественно торчала вверх и вправо от оси башни. В броневую дверь кого-то вытаскивали, матерясь и путаясь в пожарных шлангах, протянутых внутрь. Кого-то укладывали на носилки...

- Николай Готлибович! - вслед ему прокричал Попов, - А "Громобой" вышел из строя. Поднял сигнал: "Не могу управляться. Адмирал передает командование "Ослябе"... Степанов пошел его прикрыть, так что перед нами сейчас дыра. Да мы еще рыскнули изрядно, так что японцы сейчас наверно уже ближе чем наши. Ну и садят по нам от души, естественно.

В подтверждение его слов крейсер вновь затрясся от попавших в него двух или трех снарядов.

"Ну, вот. Этого нам только и не хватало!" Подумал Рейн перебираясь через завалы обломков с биноклем... "Так, посмотрим, что там у них стряслось...

Ох ты, Господи! А японцы то как близко подошли... Это же практически дуэль на пяти шагах... Да они сейчас..."

И "сейчас" произошло. Прямо перед его глазами. Грохот взрыва еще не дошел до ушей, а в поле зрения бинокля обломки погибшего "Витязя" неестественно медленно падали в воду...

Рейна натурально переклинило...

"Ну, вот и все... Гады! Ну, вот и все!!! Нас вы так просто не пристрелите... Понеслось дерьмо по трубам..." И с неожиданно всплывшей в памяти присказкой Василия Балка, от которой сначала покатывался весь офицерский Владивосток, а потом и Артур, он бросился в боевую рубку.

- Господа офицеры! Ситуация следующая: "Витязь" только что взорван. "Громобой" выбит, и, похоже, тоже долго не протянет... Контр-адмирал Руднев или погиб или, если даст Бог, ранен. "Пересвет" - форменная куча обломков. Флага Небогатова на нем нет, судя по всему, тоже вышел из строя Николай Иванович. "Ослябю" и Григоровича за дымом не видел. Наш крейсер практически без артиллерии. Остались две шестидюймовки на неподбойном борту. И мы, как и "Витязь", тоже под расстрелом... Два или три броненосца садят по нам. "Варяга" я за дымом и пожаром на шканцах не видел...

Однако мы пока сохранили ход. И еще имеем ясную задачу, приказ нашего адмирала. Поэтому выходить из боя считаю невозможным. Но так просто вас и "Баяна" на убой я не сдам, и мишенью в тире работать не буду! Посему вижу один выход. Идемте таранить! По-другому нам приказ Всеволода Федоровича "не пропустить" уже не исполнить...

Возражения есть? Спасибо, господа офицеры! Значит, с Богом, перекрестясь! Проверьте сирену. В порядке? Прекрасно! И удивительно, труба то первая как решето...

Все кроме Шевелева: предупредите народ внизу и в батарее: как дадим длинную сирену, всем держаться. За что? Да за что придется! И, Андрей Андреевич, позаботьтесь, дорогой, чтобы к эвакуации раненых приготовились. Всем надеть спасательные нагрудники. И на раненых в первую очередь, не забудьте.

- Обижаете-с, Николай Готлибович...

- Кстати, где Подгурский? Ясно. Николаю Люциановичу передайте, чтобы готовил минные аппараты. Как к их колонне в упор подойдем, пусть пускает вдоль строя, даст Бог, заерзают, и, глядишь, Степану Осиповичу минут пять сэкономим. Просемафорьте Рейценштейну: "Лишен артиллерии, иду на таран"! Флажный всем: "ЗК"! И давайте из рубки все. Живо! Пока больше распоряжений не будет... Все, друзья мои, не поминайте лихом...

- Смотрите, командир! Смотрите! "Новик" в атаку на "Микасу" прет!

- Где?! А и красава же Балк! Ну, дает Захарыч! Дай-то и ему Бог! Право на борт! В машине! Слышите меня! Самый полный! Заклепать клапана!

Итак, наш выход. Ну-с, третья попытка, господа...

Первые две? "Диана" и "Рюрик", конечно... Да, виноват. "Корейца" я забыл. Живы будем, перед Беляевым публично покаюсь!

А "Микасу" мы не достанем уже... Проходит мимо гаденыш. Ну, может хоть следующего... Ага! Нормально идем. Да, этого подловим.

Машинное! Слышно меня! - опять проорал Рейн в обломанный раструб амбушура, - самый полный! Все что можете! И держитесь все. Идем таранить!

Так... Молодец... Одерживай!

Так держать! Этот... "Сикисима". С виду еще почти чистенький, только немного свиньей сидит... Мажут! Руки у вас трясутся, господа самураи. Это вам не ползущего старика "Рюрика" пинать... Что, не ждали?! МАЖУТ!!! Укройся поближе к броне. Я сам...

Ага, задергался, гад... Сейчас, Сашенька, мы им за ручку твою так врежем! Нет, Валентиныч, давай-ка вместе, еще, еще правее... Все, поздно, поздно сбрасывать под стол, ублюдок... Нет у тебя пятого туза в рукаве! Сирену давай!!! И держись крепче!

Впереди, за срезом брони амбразуры, все ближе и ближе, ползли слева направо два застывших от ужаса черных зрачка на срезах стволов кормовой башни "Сикисимы"... Ближе... Еще ближе... Вот острый угол баяновского форштевня уже между ними... Вот он уже чуть левее и выше... Вот...

"Ну, будет игра! Отольются кошке мышкины слезки..." - думал я, глядя на яростно дымящие "Ретвизан", "Александр" и "Цесаревич", которые, повинуясь приказу адмирала, выжимали из своих машин все, постепенно обгоняя "Потемкин". Они склонялись к нашему курсу, становясь флагману под нос, дабы образовать линию баталии. "Суворов", который по скорости не мог превзойти наш броненосец, оттягивал, чтобы стать ему под корму. Таким образом, мы принимали боевой порядок флота Љ4, хотя и сильно усеченный количественно.

Суть его была в расположении флагманских кораблей - вторыми от головы и хвоста колонны. Это построение давало определенные преимущества в завязке линейного сражения и при отбитии минной атаки. Конечно, при этом особую роль имела выучка командиров концевых кораблей, их способность быстро и грамотно выполнять все приказы адмирала. Но в командирских качествах как фон Эссена, так и Игнациуса сомневаться не приходилось.

За дымом своих передних судов пока трудно было видеть не только неприятеля, но и наших, нещадно избиваемых им "Рюрик" и "Россию", которые, вследствие стечения обстоятельств боя Руднева с Того и Камимурой, оказались сейчас в самом центре сражения. И к которым на выручку мы так отчаянно спешили. Так получилось, что пока только они реально противостояли всему японскому флоту, пытающемуся пробиться к нашему транспортному обозу.

Хотя по докладам Руднева и Грамматчикова мы уже знали, что у Камимуры утоплены "Токива", "Ивате", и скорее всего, еще и его флагман, новейший, выстроенный в Британи броненосец "Фусо", а Того потерял один из лучших своих броненосцев - "Асахи", в потоплении последнего, кстати, наш командующий сомневался, я вполне понимал обеспокоенность адмирала за исход всего дела. Ведь мы лишились "Корейца", судьба "России" и "Рюрика" висела на волоске и казалась уже предрешенной. Погиб на "Святителях" наш отважный и решительный Григорий Павлович Чухнин, все корабли, оставшиеся под командованием Григоровича, были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам, фактически выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, "Победа" оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а "Пересвет" с "Ослябей" уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий...

Степан Осипович стоял с немецким биноклем на правом крыле мостика, и по всей его фигуре чувствовалось, как он переживает наше временное бессилие. Появись мы здесь раньше хоть на полчаса... Да даже на двадцать минут! И мы бы успели прикрыть наши большие крейсера. Увы, тщетно... В оптику можно было разглядеть лишь, что "Рюрик" ужасно горит, поворотясь носом к японской линии. Мачты и задняя труба на нем снесены, а японцы продолжают бить его остервенело. "Россия" пострадала меньше, но едва ли продержится в относительном порядке минут пятнадцать. Не поспел к ним даже Рейценштейн, уже отвернувший вправо на соединение с крейсерами Грамматчикова.

На какое-то время "Ретвизан" занятый перестроением перекрыл нам обзор. На что адмирал очень живо реагировал, приказав докладывать ситуацию с марса. Мичман Кусков помчался выполнять это поручение, когда на фалах "Цесаревича" поднялись флаги какого-то сигнала. Вскоре стало ясно - противник ворочает от нас "вдруг" с очевидным намерением догнать "Россию" строем фронта и добить всем скопом. "Рюрика" от нас не было видно. Но очередной сигнал с "Цесаревича" принес печальную весть - "Рюрик" опрокинулся". Как же тяжко стало на душе! Все на минуту замолчали. Кто-то крестился. Адмирал наш обнажил голову, и мы последовали его примеру. Все про себя гадали, сколько теперь продержится "Россия"...

Тем временем линия наша подравнялась, и с мостика "Потемкина" стало лучше видно происходящее впереди.

- Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? - крикнул вдруг старший артиллерийский офицер броненосца лейтенант Неупокоев, и в голосе его были и недоверие и недоумение.

Но я и сам смотрел, смотрел, не отрываясь от бинокля, и не веря глазам: японцы продолжали ворочать влево. Не за "Россией", а еще круче - на обратный курс!

Мы стояли, обмениваясь отрывочными замечаниями, недоумевая, почему японцы не добив за несколько минут оставшуюся в одиночестве "Россию", в чем, не буду лукавить, я практически не сомневался, и не обрушившись потом на наше слабое место, транспорты и их прикрытие - бронепалубные крейсера, вздумали разворачиваться. Ведь до нас было еще миль восемь - девять, и времени у них вполне на все это хватало. Помнится, контр-адмирал Молас высказался именно в этом духе. И тут наш обычно сдержанный и корректный командующий, вдруг взорвался.

- Да нет же! Нет у них времени! Ни минуты больше у них нет. Все! Того все понял - скорости у него не хватит уйти от меня, если и дальше будет между нами и берегом торчать! Скоростенку ему Руднев с Небогатовым и Григоровичем поубавили. Но только толку-то теперь что! Он же христопродавец сейчас пойдет Руднева с его недобитками топить, "пересветы"-то все покалечены, а потом скорее бежать от меня на ночь глядя. Может к себе, а может к дружкам его английским.

Штурмана! Сколько у него есть времени до того как мы подойдем на эффективную дистанцию боя? Наша - 16. Его - 14 с половиной узлов...

Ну, вот... И я так прикидываю: что уже почти в сумерках... Может, может опять уйти, супостат окаянный! Да еще перед этим дел нам таких наворочает...

Затем адмирал быстро прошел мимо нас в ходовую рубку, где, выдернув пробку амбушура связи с машиной, заговорил резкой своей скороговоркой, которая обычно и выдавала его крайнее нервное напряжение, обращаясь к главному механику:

- Машинное, Николай Яковлевич! Макаров говорит... А где Цветков? Ясно. Александр Михайлович, дорогой, сейчас все от Вас и ваших духов зависит... Нет! Какое там снижать! Цветкову передайте: дать все что возможно, даже невозможно! На два часа. Как минимум. Опаздываем мы. "Рюрик" уже погиб! Выручайте. Если нужно людей, берите, Васильев на смену кочегарам сейчас даст народ с противоминного... Но, голубчик! Выжмите мне семнадцать! Приказываю! Прошу! Наши там погибают, понимаете!!!

После чего, коротко взглянув на нас, Макаров нахмурившись пояснил:

- В машинном сейчас Коваленко. Старшой мех наш во второй кочегарке - у них там магистраль шипит... Не ошпарились бы... - и добавил, обращаясь уже к командиру флагмана каперангу Васильеву:

- И попрошу сигнал по отряду: Предельный ход! "Цесаревич", "Александр", "Ретвизан" - 17 узлов!

Понимая, что до боя нам осталось уже всего ничего, я спустился в батарею, посмотреть все ли благополучно в плутонгах, подбодрить кого надо, проверить готовы ли дополнительные противопожарные рукава, на местах ли все по расписанию. Переговорил накоротке со старшим минным офицером лейтенантом Тоном, которого встретил в кают-компании пьющим чай с командиром кормовой башни лейтенантом Григорьевым. Вспоминали общих знакомых с "Рюрика". Стакан в руке Тона дрожал. Там, на "Рюрике", инженер-механиком служил его младший брат Александр... Но держался Владимир Карлович молодцом.

Вообще настроение и офицеров и всего экипажа было выше всяких похвал. Известие о гибели "Рюрика" вызвало в команде не уныние, а наоборот, даже подогрело страстное желание скорее схлестнуться с врагом. Хотя грохот боя впереди становился все громче, завершив предбоевой обход заведований, я собрался было перекусить чем-нибудь в кают-компании. Так как до решительных событий по моей прикидке оставалось еще время. Но тут же туда влетели мичман Кусков и адъютант командующего с известием, что впереди японцы схлестнулись со всею остальной нашей эскадрой. Того ткнулся в развернувших ему кроссинг Руднева, Григоровича и Рейценштейна! События приобретали явно более благоприятный для нас оборот. Мы гурьбой заторопились на передний мостик...

Я жадно смотрел в бинокль... Перелеты и недолеты с кораблей Руднева и Григоровича ложились близко, но самого интересного, т. е. попаданий, нельзя было видеть: наши бронебойные снаряды при разрыве почти не дают дыма, и, кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было бы заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет... Этого не было... Да и понятно: наши там впереди старались, выражаясь языком английского бокса, бить "по корпусу" бронебойными. Ведь именно ими можно достать при удаче и до котлов, и до машин. Они хотели снизить скорость японским броненосцам, чтобы дать нам возможность быстрее настигнуть неприятеля.

Сердце у меня колотилось, как никогда за три с половиной месяца в Артуре... Если бы удалось!.. Дай, Господи!.. Хоть не сразу утопить, хоть только выбить еще кого из строя!..

Вдруг много впереди "Цесаревича", по правому его борту, в небо поднялся дымный водяной фонтан.

- "Якумо" с кормовой установки, - не отрываясь от бинокля проговорил Неупокоев, - До Эссена ему кабельтов пятьдесят пять... Ну, уже немногим поменьше, пожалуй.

Все вглядывались в головной наш броненосец. Но "Цесаревич" не отвечал...

- Правильно. И без приказа, и далеко, - раздался из-за плеча спокойный голос адмирала. По всему было видно, Степан Осипович успокоился, - молодец Николай Оттович! Только бы сейчас Руднев и Григорович на голове у него удержались...

Тут меня снова позвали вниз. Отпуская с мостика, Макаров подал мне правую руку, по-доброму, радостно улыбнулся, пожелав удачи в пожаротушении. Почему-то врезалось в память это его теплое и крепкое рукопожатие. Последнее...

Вскоре, встав в "пеленг", наш отряд вступил в бой. Сначала загрохотал шестидюймовками двух башен правого борта "Цесаревич". Носовая... Со среза... Носовая... Со среза. Есть дистанция! После окончания пристрелки начали почти одновременно "Александр", "Ретвизан" и мы. "Суворов" несколько оттянул и открыл огонь позже, по нашим данным.

Японцы нам тоже активно отвечали. Началось с перелетов. Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным ревом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием.

- Это и есть "чемоданы" ("Чемоданами" в Артуре называли японские длинные снаряды больших калибров. В самом деле: снаряд - фут в диаметре и более 4 футов длины, разве это не чемодан со взрывчатым веществом?)? - спросил, смеясь, Григорьев. Он опять оказался рядом со мной на юте, у самого кормового каземата, куда я выскочил на минутку взглянуть на то, что у нас делается впереди. Его кормовая двенадцатидюймовая башня была пока вынуждена бездействовать, ведь мы вступали в бой на догонных курсах.

- Они самые... Причем, судя по разрывам о воду, фугасные. Их осколочно-взрывное действие весьма велико. Понятно, что японцы постараются для начала повыбить у нас артиллерию. Это я уже испытал на "Диане". Жаль, что нет здесь "Фудзи". Как бы хотел я с ним поквитаться...

- Да уж, полноте! Поквитались без вас уже. И не плохо! Но нам и остальных вполне достаточно! Они, вон, тоже пристрелку закончили, грязи вам выгребать сегодня придется много! - хохотнул скаля зубы Григорьев.

"Чемоданы", нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, взрывались со звонким гулом. После перелетов пошли недолеты. Все ближе и ближе... Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки... Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени... На переднем мостике кто-то кричал, чтобы бежали за носилками. Я перегнулся через леер.

- Сигнального кондуктора, - крикнул сверху на мой безмолвный вопрос Кусков.

Следующий снаряд ударил в броню борта напротив передней башни, взметнув огромный фонтан воды много выше боевого марса. Мимо нас прожужжали осколки, а потом уж долетели и соленые брызги. Затем что-то грохнуло впереди и надо мной. Из штабного выхода повалил дым, и показались языки пламени. Снаряд, попав в кают-компанию и пробив палубу, разорвался и произвел первый наш крупный пожар. Конечно, по случаю сражения никого из офицеров там уже не было. Но наш любимец патефон "Берлингер", подарок экипажа "Громобоя", погиб на месте. Вместе со всеми пластинками, окружающим интерьером, книгами библиотеки и содержимым винного шкафчика. Шикарный там был "Мартель"... Я рванулся наверх...

Здесь, уже не в первый раз, я мог наблюдать то оцепенение, которое овладевает необстрелянной командой при первых попаданиях неприятельских снарядов. Оцепенение, которое так легко и быстро проходит от самого ничтожного внешнего толчка и, в зависимости от его характера, превращается или в страх, уже неискоренимый, или в необычайный подъем духа.

Люди у пожарных кранов и шлангов стояли как очарованные, глядя на дым и пламя, словно не понимая, в чем дело, но стоило мне подбежать к ним, и самые простые слова, что-то вроде - Не ошалевай! Давай воду! - заставили их очнуться и смело броситься на огонь.

Поднявшись отдышаться от дыма на ростры, я вынул часы и записную книжку, чтобы отметить первый пожар, но в этот момент чем-то кольнуло меня в поясницу, и что-то огромное, мягкое, но сильное ударило в спину, приподняло на воздух и бросило на палубу... Когда я опять поднялся на ноги, в руках у меня по-прежнему были и записная книжка и часы. Часы шли; только секундная стрелка погнулась и стекло исчезло. Ошеломленный ударом, еще не вполне придя в себя, я стал заботливо искать это стекло на палубе и нашел его совершенно целым. Поднял, вставил на место... и тут только, сообразив, что занимаюсь совсем пустым делом, оглянулся кругом.

Вероятно, несколько мгновений я пролежал без сознания, потому что пожар был уже потушен и вблизи, кроме двух-трех убитых, на которых хлестала вода из разорванных шлангов, - никого не было. Удар шел со стороны кормовой рубки, скрытой от меня траверзом из коек. Я заглянул туда. Там должны были находиться флаг-офицеры с партией ютовых сигнальщиков. Снаряд вошел в рубку спереди, разорвавшись об ее стенки... Внутри - груды чего-то, и сверху - зрительная труба офицерского образца...

- Что? знакомая картина? Похоже на "Диану"? - крикнул мне снизу высунувшийся из колпака своей башни неугомонный Григорьев.

- Совсем то же самое! - уверенным тоном ответил я, но это было неискренне: было бы правильнее сказать - "не совсем непохоже"...

Ведь тогда, в ночном бою с "Фудзи", в мой крейсер попало только шесть или семь снарядов крупного калибра за полчаса. "Потемкин" же за пятнадцать минут уже получил не менее десяти крупных снарядов. В большинстве своем с броненосных крейсеров. Японцы дрались насмерть. Но и наши плутонги грохотали вовсю.

- Ну, понеслись, благословясь! - махнул мне рукой Григорьев и исчез в своей башне. С тяжелым лязгом задвинулась за его спиной броневая дверь. Стволы двенадцатидюймовок поднимаясь двинулись влево. Стало ясно, что мы маневрируем, и сейчас начнем всем бортом...

Через пару минут наши батареи уже ревели вовсю...

В суматохе дальнейшей борьбы с огнем и водой - мы получили в ходе боя две заливаемых и одну подводную пробоины, последнюю, к счастью, от шестидюймовки, прямо под адмиральским салоном, а так же два разбитых и два выгоревших каземата - я практически не мог следить за ходом сражения, критический момент которого наступил когда взорвался под огнем головных японских броненосцев "Витязь", "Громобой" был подбит, вышел из линии и донес сигналом, что не может управляться, а контр-адмирал Руднев погиб... Казалось, что японцы уже прорвались, разметав перед собой наши броненосные крейсера. Но именно сразу после этого, благодаря мужеству командиров и экипажей "Баяна" и "Новика", нам удалось переломить ход битвы в пользу русского флота. К сожалению, лично я ни тарана Рейна, ни торпедной атаки Балка не видел. Увы...

Вскоре после этих событий, пробегая с матросами пожарной партии и младшим боцманом в сторону очередного крупного возгорания у переднего мостика, увидел довольно близко нашего противника. Это был большой пятнадцатитысячетонный броненосец, как потом стало ясно, "Сикисима", почему-то оказавшийся без хода и здорово севший на корму. Он был страшно избит, горел, но в кого-то яростно палил главным, в противоположную нам сторону. Такой жуткой картины я не только никогда не видел, но и не представлял себе.

Снаряды сыпались на него беспрерывно, один за другим. В борту его, уже и без бинокля, видны были провалы и дыры, кое-где из них выбивало пламя. Грот-мачта рухнула у меня на глазах, прочертив в дыму дугу своим развевающимся боевым флагом... Идущий перед нами "Ретвизан" даже пустил по японцу мины из бортовых аппаратов, но непохоже, что попал. Далеко впереди дымил как огнедышащий вулкан охваченный пожарами "Цесаревич", всаживавший, тем не менее, в стоявшего японца снаряд за снарядом из кормовых башен...

Потом я увидел, как из-за дыма пожара "Сикисимы", контркурсом нам, выходит еще один неприятельский корабль, на который немедленно перенесли огонь орудия нашего "Потемкина" и идущего за ним "Суворова".

Это был флагман Камимуры броненосец "Конго", о чем говорил развевающийся на фор-стеньге вице-адмиральский флаг и высоченные шлюпочные краны, характерные только для двух кораблей британской постройки, которые были спроектированы для чилийского флота. Дистанция до него не превышала двух с небольшим миль, и за очередным актом драмы - безжалостным его избиением, к которому подключился и "Александр", где справились, наконец, с повреждением в руле, мне удалось даже какое-то время понаблюдать.

Не скрою, но после стольких уже виденных сегодня смертей и страданий моих товарищей, зрелище превращения этого красивого, элегантного корабля в груду огнедышащего, покореженного металлолома, вызвало какое-то мрачное удовлетворение, к которому начинало примешиваться всепоглощающее чувство торжества! Мы побеждаем! Это уже становилось очевидным. Японцам не удалось прорваться и уйти, а значит главное, что так волновало командующего, удалось предотвратить. Раз Камимура развернулся, значит все! Заметались. Бегут... Сила не взяла! Но в этот момент до меня донесся чей-то крик: "Смирнова сюда, скорее! Адмирал ранен! Правую руку оторвало!" Я опрометью кинулся по уцелевшему трапу левого борта наверх, в боевую рубку...