Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Глава 10. Денег много не бывает, но от них иногда приходиться отказываться

Июль 1906 г.

Последнее время не проходило и месяца, чтобы Федотов не побывал в столице — отечественная бюрократия постоянно требовала каких-то уточнений и согласований. Дело привычное. Вот и сегодня перрон Николаевского вокзала встретил знакомой суетой и привычными звуками, среди которых фанфарами прозвучал истошный вопль разносчика газет. Естественно, фанфарами, только для Федотова:

— Господа, сенсация, сенсация! Читайте Высочайший указ о роспуске первой Государственной Думы! Господа, сенсация, сенсация…

«Уф, пронесло, история не изменилась! — впервые в жизни Федотов искренне осенил себя крестным знамением, вызвав уничижающие взгляды пары пассажиров, — Блин, и тут сторонники демократии, — чертыхнулся про себя переселенец, — а с виду приличные люди. Делением они размножаются, что ли, кстати, кстати, а как там наш эсерик?»

На последней перед Питером станции Зензинов, «опоздав» в свой вагон, умудрился заскочить в первый по ходу и теперь резво чесал в сторону извозчиков, откуда помахал взятой «на прокат» шляпой Филатова. Борис так и не понял, была ли нужда в переодевании. То есть, реакция была, но вперившиеся в Филатова цепкие взгляды «ищеек» тут же переключились на других пассажиров. Что это, профессионализм, или отсутствием наводки из Москвы? Ответа на этот вопрос у Федотова не было.

В столице накопилось много дел. Военное министерство, наконец-то, обратило внимание на нового игрока — отечественную компанию «Русское радио». Ну как обратило? «Специально обученные люди», а правильнее сказать нанятые специалисты, влили в вояк не один литр качественного алкоголя. Справедливости ради надо заметить, что сработали и информация от моряков, и реальный интерес сухопутных военных. После поражения в войне с Японией армия наконец-то озаботилась новейшим вооружением.

После встречи с «сапогами» планировался очередной тур переговоров с дирекцией Сименс-Гальске. На закуску намечалась встреча с моряками — «родное» Адмиралтейство опять возжелало лицезреть Федотова. И на фига? Все давным давно согласовано, а специалисты монтируют уже вторую станцию. Непонятка, однако.

На «автостоянке» царил обычный бедлам. Две сцепившиеся коляски и их отчаянно матерящиеся владельцы привычно «радовали» гостей столицы. В этот дуэт гармонично вплетались крики зазывал. Борис же прямиком направился к знакомому «таксеру», к тому самому Крутояру, что подвозил их с Мишениным в самый первый приезд в Питер.

— Ох, барин, я вас издаля заметил, стакнемся не перевернемся? — белозубо улыбаясь, возница напомнил Федотову его дразнилку.

— Ага, за двугривенный в любую сторону моей души, — не остался в долгу гость столицы.

— Опять на Аптекарский или в Адмиралтейство?

— На Аптекарский, Игнат, к господину Попову, — Борис давно знал возницу по имени.

— Это мы мигом. Недавно в газете вычитал, что вы с господином Мишениным переплюнули этого итальяшку Маркони?

Сами того не замечая переселенцы стали приобретать известность, а уж если извозчики в курсе их успехов, то заинтересованные лица и подавно.

Под профессиональный треп «водителя кобылы» путь до дома профессора долгим не показался. Дверь открыла экономка. Провожая гостя в кабинет, она сообщила, что профессор со вчерашнего вечера ожидает гостя, а все семейство уже неделю, как на даче.

Удар у Александра Степановича случился в декабре, после скандального и несправедливого нагоняя в министерстве. Вообще-то, эта история началась еще при первом знакомстве, когда переселенцы услышали о планах Попова баллотироваться на должность директора института. Борис с Мишениным единодушно удивились: зачем тратить себя на администрирование? Естественно, не убедили, и Борис исподволь стал готовить профессора к предстоящему кошмару. А чем еще могла окончиться директорская карьера, когда за окном бушует революция? Только полным фиаско. Для администрирования нужен совсем иной склад ума и характер, и Борис решительно не понимал, отчего это не очевидно тем, кто этими качествами не обладает. Вот и взялся Федотов моросить в мозги профессора «пакостные» мысли. То проскользнет «отчего это чиновники видят для себя угрозу в свободных выборах директора», то «почему нельзя оценивать чиновничество исключительно, как вредоносную субстанцию».

— Но как же так, это крапивное семя губит все начинания! — горячился Александр Степанович, бросая в переселенца хлесткие фразы.

— Да, губит, но привычно же, да и только ли губит? Вам ли не знать, как министерские ежегодно подают прошения об увеличении ассигнования на образование.

— Но…

Человек своего века, профессор разделял всеобщее заблуждение об исключительной вредоносности бюрократии. В родном времени страдал этим и Федотов, пока к средине девяностых не убедился, что с приходом капитализма исчезли лишь вопли демократов о негодяях-чиновниках, зато самих «негодяев» стало заметно больше. Удивительно, но готовя профессора, Борис впервые всерьез осознал, что чиновничество везде одинаково и другим быть не может по определению. Оно может воровать, а может не воровать. Может крышевать, а может не крышевать, — главное, в какую позу его поставить. Что характерно, это в равной мере относилось и к гражданским, и к военной-ментовко-кагэбешным чиновникам. Что прикажут, то и сделают. Механизма, однако, а на железку обижаться глупо.

Именно эту незатейливую мыслишку Борис всеми силами внедрял в сознание аборигена. Не обижаться, не принимать близко к сердцу. Почему он это делал? Переселенцу не давало покоя отсутствие воспоминаний о профессоре после девятьсот пятого года. Вот и сейчас эта беседа продолжилась:

— После удара я долго размышлял над вашими словами о невозможности быстрых изменений в психологии чиновников, но как вы пришли к такому выводу?

— Как пришел? — Борис задумался.

К пониманию инерции культурных традиций, Федотов доходил неспешно, в основном интуитивно, пока не наткнулся на книгу Григория Кваши «Астрология без звезд». В ней автор показал свое видение циклов исторического развития России. Пораскинув мозгами, переселенец пришел к мысли применить постоянную времени к темпу изменения исторических события. По здравым рассуждениям эта величина должна была соответствовать смене поколений, т. е. двадцати — двадцати пяти годам. Получалось, что коль скоро изменение любой системы длится три-четыре постоянных времени, то государство после мощного революционного толчка должно окончательно успокаиваться за семьдесят… восемьдесят лет, а процесс трансформации в самом общем виде должен иметь характер выполаживающейся экспоненты.

Этот вывод удивительным образом совпал с процессами в СССР. Стремительные в начале темпы изменения культуры постепенно замедлялись, а конец эпохи Брежнева и вовсе признали периодом застоя. Нечто аналогичное происходило и при Петре Великом.

Распространяться о собственной «гениальности» Борис благоразумно поостерегся, навешав лапши о случайной беседе с незнакомцем.

— Не дай бог такое узнать моему батюшке, — вздохнул Александр Степанович, — священнику было бы больно слышать о единстве физической картины мира и божественной природы человека, но мне ваши выводы опровергнуть нечем. Публиковаться не собираетесь? — в вопросе едва уловимо прозвучало утверждение.

Борис посмотрел в окно. Раскидистая черемуха старательно затеняла назойливое летнее солнце, а в период цветения от нее наверняка кружится голова.

— Зачем попусту тормошить людей, — гость устало пожал плечами.

— Борис Степанович, вот подборка статей Маркони, — сменил тему профессор, — но я решительно вас не понимаю. Почему вы сами не отметете эти недобропорядочные наскоки, почему за вас это делают европейские ученые? Вот их статьи, — заметно волнуясь, Попов передал Федотову вторую папку. — По существу, на ваших материалах некоторые из них сделали себе имя, что по праву принадлежит вам! Как же так? Вы же сами говорили, что печататься надо без промедления и вдруг…

От волнения у профессора заметно увеличился тремор правой руки. Надо было срочно менять тему.

— Господин профессор, вот вам электрическая загадка: «Висит груша нельзя скушать».

— Лампочка, прошлый раз вы это сами говорили, — сердито отмахнулся собеседник.

— А вот и не угадали — тетя Груша повесилась.

— Борис Степанович! — округлившиеся глаза профессора и изменившийся тон показали — эффект достигнут.

— А что, Борис Степанович? А если я боюсь сглазить, или я уже не человек? — опешившему профессору оставалось только озадаченно лупать глазами. — Как только все разрешится, вы первым узнаете о замысле, — дурацкое окончание «мамой клянусь» Федотов благоразумно не произнес.

«Уф, пронесло. Теперь клиент точно отвлекся», — а еще Борис в который раз подумал, как же погано манипулировать хорошими людьми. Взять, к примеру, Попова. Коттедж на берегу Москва-реки его уже ждет. Там он по-настоящему придет в себя. Конечно, профессор сам отказался, но Борис-то понимал, что мог бы настоять, а вот нужнее Попов в Питере, и все тут.

Как бы в подтверждение этой мысли профессор заметил, что не далее как на прошлой неделе к нему обратились из Технического комитета с вопросом: «Не лучше ли заказать новые станции у германцев?»

— Рогов?

— Он самый, — вздохнул профессор, — капитан первого ранга Рогов Феликс Владимирович.

— А вы знаете, — задумчиво протянул переселенец, — похоже, Феликс Владимирович нам серьезно подыграл.

— ??

— Скорее всего, морякам выделены средства на новые станции, о чем Сименс естественным порядком узнал в первую очередь. А я-то ломаю голову, зачем меня вызвали в Адмиралтейство. Если к тому присовокупить приглашение от фрицев, то тем более все становится по местам. Теперь цену на лицензию им точно не сбить, — Федотов в предвкушении радостно потер руки.

— Почему Фрицев? — невпопад поинтересовался профессор.

— Потому что швабы.

— Не любите вы их.

— Я вообще запад не жалую. Слишком он нагло принижает роль России. Кстати, о птичках, помните, вы высказали мысль о многослойности ионосферы? Так вот, уважаемый профессор, примите мои искренние поздравления — многослойность можно считать доказанной, а вот это материалы, — Борис передал Александру Степановичу толстенную папку, которую тот тут же попытался просмотреть.

— Стоп, стоп, все потом, и вообще, вы знаете, почему эта статья выйдет только за моей подписью? — вновь огорошил профессора Федотов. — Потому, что самый высотный слоя я называл «слой Пи». И пусть вся просвещенная Европа хоть из штанов выпрыгивает, но это будет «слой Попова».

Военное министерство встретило Федотова в точности, как оно встречало тысячи других посетителей в штатском — блеском эполет дежурного подпоручика и едва заметным пренебрежением во взгляде. Зато в кабинете заместителя начальника инженерного управления саперного департамента отношение существенно отличалось — Бориса изучали.

Первое впечатление едва ли не самое главное. В эти мгновенья многое раскрывается, потому-то так важен правильный настрой посетителя. В той же мере это относится и к принимающей стороне, поэтому липкий взгляд слева и любопытно-доброжелательный справа дали Федотову гораздо больше, нежели хотелось бы хозяину кабинета. Полковник Чижов сидел по центру и никак себя не проявлял. Ну, что значит никак, спокойно-деловое выражение тоже говорило о многом.

Доклад адъютанта по-военному краток: «Господин полковник, к вам прибыл директор Русского Радио, Федотов Борис Степанович». Представление принимающей стороны прошло в таком же стиле: полковник Денис Игнатьевич Чижов, офицеры управления капитаны Сокольцев Дмитрий Максимилианович и Михайлов Фрол Николаевич. Капитаны наверняка радисты, а полковник по большей части администратор. Фамилия Сокольцев показалась Федотову знакомой. Среднего роста, круглолиц, темноволос, с аккуратными небольшими усиками.

«Не он ли спроектировал полевую радиостанцию образца 1905 года? А ведь точно, он самый», — об изобретателе Борис узнал совсем недавно.

После представления зазвучали дежурные вопросы о дороге, о погоде в Москве. Казалось бы, зачем эти пустяшные фразы и ответы? Они важны в той же мере, как и первые обязательные «Да/Нет» при тестировании на полиграфе. Правда, в отличие от детектора лжи, в таких разговорах тестируются обе стороны. К примеру, отсутствующее выражение на лице капитана Михайлов, обдавшего посетителя липкой алчностью, намекало на неуверенность или зыбкость позиции.

Разминка долгой не бывает, и Денис Игнатьевич перевел разговор в рабочее русло:

— Господин Федотов, мы внимательно следим за вашими успехами в деле оснащения связью Флота Его Императорского Величества, но одно дело боевые корабли или станция в Царском селе, и совсем иное подвижные армейские соединения. Хотелось бы услышать, как вы видите эту проблему.

«Грамотно! — искренне матюгнулся Федотов, — Ни одного лишнего слова, а чем недовольны наши оппоненты — ни словечка. Зараза».

— Господа, с вашего позволения, я кратко обрисую некоторые аспекты…

Трудно ли объяснить обывателю с тремя классами церковно-приходской, о существе радиосвязи? Как это ни странно, нет ничего проще. Достаточно произнести: «Отсюда слушай, сюда говори, а твой голос донесет радиоволна». Для особо упертых можно добавить: «Волна эта, брат Елдырин, открыта в стенах института Его Императорского Величества и не твоего ума дело».

Перед Федотовым сидели отнюдь не обыватели. Капитаны профильные специалисты, полковник он и есть полковник, но, так или иначе, все знакомы с электротехникой и проблематикой радиотелеграфной связи. С такими можно оперировать языком физических законов. Не было сомнений, что предложения Русского Радио обнюханы со всех сторон и все недостатки давным-давно осмыслены. Не случайно же прозвучало об аппаратуре для войсковых соединений.

О критике Федотов знал. Особенно разорялись Маркони с французами. Не далее чем вчера ему об этом выговаривал профессор Попов. Еще бы не волноваться фирмачам, коль скоро эти русские увели такие жирные заказы. И не где-нибудь, а прямо в Париже! В своих статьях макаронник с шевалье доказывали нецелесообразность замены существующих передатчиков, а в приемнике предлагали установить один единственный ламповый усилитель. Вот она «истинная» забота о кошельке потребителя, а о том, как искровые передатчики забивают широкополосной помехой эфир…, так ведь пока разберутся, смотришь, мы как-нибудь да обойдем патенты русских.

На войне хороши любые приемы, вот и Федотов не спешил опровергать «жаждущих», чем изрядно озадачил макаронника. За него это с усердием делали университетские ученые всей Европы — этот народец не мог удержаться от соблазна показать свое понимание физики. В чем же интерес Федотова? Ведь он явно терял лавры первооткрывателя некоторых теоретических положений. Все очень просто и одновременно сложно. Используя технологию непрямого воздействия, Борис заставил западную аудиторию работать на себя. Теперь их ученые бубнили о засорении мирового эфира широкополосной помехой и настаивали на жесткой регламентации. Борису же оставалось только ждать созыва международного союза радиотелеграфистов. Ну, не совсем ждать. В частном порядке он искренне благодарил самых влиятельных ученых, а заодно подбрасывал им выгодные ему нормы электромагнитной совместимости. И ведь в большинстве случаев прокатывало!

Статьи макаронника публиковались в широкой печати, и не знать о них военные не могли, другое дело опровержения — узкоспециализированные университетские издания военные инженеры просматривали не часто.

На этом-то Федотов и построил свою стратегию.

Как и ожидалось, посетитель начал с задач войск в наступлении и обороне. Отсюда естественным порядком выстраивались требования к обеспечению связи. Несколько непривычно прозвучали понятия о ротном, батальонном и дивизионно-армейском уровнях, но и об этом отечественная военная наука так или иначе уже писала. Военным инженерам было приятно услышать о достойной стойкости аппаратуры к климатическим условиям, к вибрациям и о возможности работы в движении.

Капитан Сокольцев с удивлением и одновременно с затаенной завистью рассматривал фотографии работающих на марше военных радистов. Компактная аппаратура, прекрасно подрессоренная кибитка, хорошее освещение. В такой тепло в промозглую осень или лютую стужу, но, главное, это работа в движении! Такого удобства пока никто не предлагал.

Реакция полковника была ожидаема:

— Фрол Николаевич, не могли бы вы озвучить ваше видение проблемы?

Нельзя сказать, что капитан Михайлов не владел предметом, как раз владел, но легкие заминки да излишняя углубленность в научно-инженерную составляющую несколько смазывали картину. В целом же капитан был вполне логичен, предлагая не отказываться от искровых передатчиков, а в существующих приемниках добавить один копеечный усилительный каскад.

Такой подход сулил существенную экономию военному министерству и в точности соответствовал «передовому» европейскому мнению, выдержки из которого оппонент Федотова приводил по каждому тезису.

Выжидательный взгляд Чижова, агрессивная уверенность на лице Михайлова. Прячет уныние сторонник переселенцев, склонил голову Федотов. Картина Репина маслом: «Приплыли».

Если кто-то думает, что тщательно приготовившегося к переговорам зрелого мужчину легко поставить в тупик, тот очень глубоко ошибается. Более того, этот наезд явился следствием грамотной подставы. И вот она сработала, но что дальше? Лупануть со всей дурью — явная глупость. Плести словесный узор, провоцируя Михайлова на высказывание: «Я сторонник Маркони!» — не смешите мои тапочки, такого Михайлов не ляпнет, да и не факт, что капитан проплачен. Не тот уровень. Скорее, обыкновенный российский доброхот — западник.

Эти рассуждения решили дальнейшее:

— Господа, извините ради Бога, — из саквояжа извлечена подборка статей западных ученых, опровергающих Маркони, — Александр Степанович просил сразу передать, но… запамятовал я, еще раз извините, — папка легла в руки капитану Михайлову.

Сказано было с едва-едва угадываемой издевкой. Кому она адресована, мог не понять только законченный идиот.

Вторая папка с выкладками Попова легла перед полковником.

— Денис Игнатьевич, в этом документе профессор Попов аргументированно доказывает, что время расцвета искровых передатчиков и когереров фактически позади. В этом с ним полностью согласны западные ученые, — ковок на папку в руках Михайлова, — кроме того, господин профессор убедительно доказывает, что ламповая техника позволяет в сотни раз снизить мощность передатчиков при той же дальности связи. Собственно, в этом и кроется основное преимущество наших лампочек.

Дальше пошли вопросы, почему до сего дня в печати об этом ни строчки, и ответы кивком головы куда-то вверх. Не трубить же о своих подлянках. Сейчас раструбишь, а в следующий раз прилетит птичка «обломинго».

Финал был прогнозируем. «Высокие стороны» столковались о демонстрации технических достижений Русского Радио.

О заказах никто не заикался. Рано. Зато Федотов со студенческой поры помнил, что через два-три года в армию хлынут радиостанции.

Полковник же был озадачен просьбой Федотова пригласить на демонстрацию господ Деникина и Корнилова. Буд-то это так просто! Чижов готов был поклясться, что странная просьба была экспромтом, ведь посетитель не знал даже званий героев Русско-Японской войны.

Канцелярия Адмиралтейства направила Федотова в чертежную Балтийского завода, где его ждал ИО начальника отдела подводного плавания Морского Технического комитета капитан первого ранга Михаил Николаевич Беклемишев. Какая связь между радиотехникой и подплавом мичман канцелярии знал не больше Федотова. Благо хоть догадался выписать пропуск на завод.

По пути Борис ломал себе голову, зачем он мог понадобиться подплаву, коль скоро заказы проходят через строителей. Может, это личная инициатива Беклемишева, и кто такой этот Беклемишев? Не потомок ли покорителей Сибири? Если генотип не сломался, то этот крендель унаследовал крутой нрав и ничего хорошего это не сулило. Досаждала и беспардонность Адмиралтейства — бегать туда по свистку Федотову категорически не нравилось.

В кабинете с окнами на большую Неву переселенца представили двум аборигенам — капитану первого ранга Беклемишевеву Михаилу Николаевичу и заводскому инженеру Роберту Густавовичу Ниренбергу.

Морской офицер выглядел под стать знаменитым предкам. Возрастом около пятидесяти лет, чуть свисающие густые усы, заметная проседь и привычно сведенные брови. Все в облике моряка говорило о своенравном характере, особенно давящий взгляд. Федотов сформулировал короче — «дуболом». У таких людей может оказаться изобретательская жилка, страсть к картам или к рисованию. Главное в ином — такой народец стремится всегда и везде подчинить себе окружающих. Борис сам принял на работу двоих «дуболомов» — там, где требуется держать в руках бригаду простых работяг, лучшего кандидата не сыскать.

На фоне Беклемишева Роберт Густавович смотрелся типичным интеллигентом-ботаником. Аккуратный сюртук и сатиновые нарукавники, в меру короткая черная бородка и лишь руки с едва заметными следами металлической стружки выдавали в тридцатилетнем мужчине настоящего инженера-конструктора.

Обратиться за консультацией к изобретателю радио морякам посоветовал генерал-майор в отставке Тверитинов.

«Неужели, гад, заложил!?» — эта бесхитростная мысль едва не вырвалась наружу.

— Его превосходительство уверил нас, что вы умеете хранить секреты, — вперившись взглядом в Федотова, каперанг дождался утвердительного кивка, — нам хотелось бы понять, можно ли с помощью ваших усилителей поднять дальность связи прибора акустического телеграфирования через воду, изобретенного Робертом Густавовичем.

«Угу, выпячивает Роберта, значит, не безнадежен, — сделал первую коррекцию Федотов, — интересно, и что это за аппарат подводной связи?».

В начале XX века изобретения одиночек сыпались, как из рога изобилия. Преуспел в этом и Ниренберг, предложив в качестве излучателя акустических волн гидравлическую сирену, а в качестве приёмника угольный микрофон и наушники. Клапан открывал и закрывал поток воды, в результате генерировались точки и тире. Ламповый усилитель напрашивался сам собой, но крест на использовании изобретения ставило тройное преобразование энергии и быстродействующая механика — громоздко и ненадежно.

«И что мне делать? В рамках своих знаний Роберт предложил блестящую идею. Пока переусложненную, но это вопрос времени, а вот без двух радистов это кусок железа. М-да, не хочется, но придется критиковать, а чтобы не было обидно поделимся. Один черт самому всего не осилить», — Федотов и сам не заметил, как подперев щеку ладонью, искоса посматривает на схему. Этот жест гостя не понравился. На лице Беклемишева упрямство, на лице Ниренберга растерянность. В отличии от Беклемишева, на него авторитеты действуют.

— Во-первых, позвольте Вас искренне поздравить с красивым решением, поверьте, не льщу! — Борис действительно радовался находке своего собрата по инженерному ремеслу. — Во-вторых, ламповый усилитель после микрофона даст нам полутора-двукратный выигрыш, а с дополнительной фильтрацией можно рассчитывать на двух-трех кратное увеличение дальности. Как говорится, цена вопроса копеечная, а сроки дополнительного проектирования займут не больше месяца.

Федотов выжидательно посмотрел на собеседников.

— Ваши «во-первых» и «во-вторых» подразумевают «в-третьих»? — полученные от Федотова «плюшки» каперанга явно не удовлетворили, а потому свою фразу он, скорее, прокаркал.

«И какая муха тебя укусила?» — от неспровоцированной агрессии Борис стал заводиться. Будь он кровно заинтересован в заказе, возможно, все сложилось бы иначе, но сделать подарок и получить оплеуху… такое прощать было нельзя. Сядут на шею и погонять будут.

— Есть и «в-третьих», к примеру, прямая телефонная связь без всяких морзянок и сирены, но вы, я смотрю, любитель почивать на лаврах?

— Господин Федотов, мы здесь не на светском балу и даже не на рауте, — окоротил переселенца Беклемишев, — давайте, что там у вас с телефоном?

В интонациях едва заметно прозвучала попытка примирения, но… «носорог пошел в таранную атаку».

— А надо ли? — теперь уже Федотов нагло провоцировал каперанга. — Консультацию вы, уважаемый Михаил Николаевич, получили. Схему усилителя и пару образцов на халяву Роберт Густавович от меня поимеет, так что вперед, за орденами!

Растерянность на лице инженера и побагровевшее лица моряка говорили о надвигающемся скандале, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не срочный вызов Беклемишева и Ниренберга к начальнику чертежной.

— Ждите! — моряк стремительно метнулся к выходу.

«Ага, паузу взял, козья морда», — мстительно выдал про себя переселенец, а вдогон пробурчал:

— Ждем-с, говно не растрясем-с, — трудно понять, что подумал о переселенце инженер, но голова Роберта заметно вжалась в плечи.

В этом времени начальник чертежной был сродни главному конструктору. На Балтийском заводе таковым являлся Иван Григорьевич Бу́бнов, построивший лодки серии «Дельфин» и «Касатка». Мишенин припомнил, что сейчас Бубнов строит свою знаменитую «Акулу» за которой последуют корабли серии «Барс» и якобы этого уровня советские конструкторы достигнут только в лодках серии «Щука».

С недавних пор переселенцы взяли за правило собирать досье на всех знаменитых людей. О ком-то припомнил Мишенин, о ком-то остальные переселенцы, многое почерпнули уже здесь.

Борис знал, что Ивану Григорьевичу Бубнову чуть больше тридцати, что недавно он произведен в офицеры подплава. Парадоксальная ситуация. Начальник чертежной крупнейшего в Империи военно-морского завода, спроектировавший грозные субмарины, по военной линии подчиняется начальнику подплава. Но, судя по тому, как Беклемишев метнулся исполнять распоряжения начальника чертежной, следовал строго противоположный вывод.

«А чё голову ломать? Рассея, однако! — скаламбурил про себя переселенец, рассматривая ржавое корыто, стоящее на месте вечной стоянки ледокола „Леонид Красин“. — А ведь я ходил на „Красине“ в его последнем рейсе».

Проторчав много лет в порту, корабли, как и люди, теряют свои навыки. Разучился ходить в море и «Красин». Шутка ли провести четверть столетия у причала Мурманского торгового порта!?

А еще ледокол хорош при движении во льдах. На свободной воде его ощутимо кладет с борта на борт даже при волнении в 2…3 балла, а после демонтажа двух паровых машин, остойчивость и вовсе упала. Отправившие судно в тот злополучный рейс об этом напрочь забыли. Наверняка кто-нибудь из старичков-капитанов напомнил, но люди командные такие советы стараются игнорировать.

Тот последний рейс ледокол болтался западнее Шпицбергена, где геофизики проводили геомагнитную съемку в акватории северной части Норвежского моря. В средине августа погода стояла превосходная, но когда через две недели разыгрался шторм в 7…8 баллов, корабль стало кидать с борта на борт под сорок градусов. Кто не ходил в море, тот вряд ли поймет, сколь тяжело переносится такая качка.

Сутки не самого грозного шторма выявили все болячки «старичка». В каютах научного состава вода стояла по щиколотку. В провиантской, в единый ком сбились мука и крупы, обильно приправленные растительным маслом и осколками стекла из разбившихся банок. В довершении всех бед от переборки оторвало стойку с фаянсовой посудой и осколок, длиной с лезвие финки пропорол ногу буфетчицы ближе к причинному месту.

Обязанности доктора на судне традиционно выполнял старпом. Названия таблеток «от головы» он, в принципе, знал, и назначение резинового жгута тайной не оказалось. Соответственно, пострадавшей тут же наложили этот самый жгут. Увы, кроветок только усилился.

Консилиум, а правильнее сказать конвульсиум, из капитана, стармеха и помполита насторожился. Затем, почесав репы, все разом припомнили о «целебных» свойствах клея БФ-2. Как-же, как-же, отличное средство при мелких порезах, вот и выдавили тетке в рану пару тюбиков. Конец этой истории был бы печален, не догадайся начальник радиостанции вызвать по громкой связи научный персонал. Так сказать, в помощь.

Когда в кают-компанию ввалились Федотов со своим напарником Андрюхой Коптевым, перед ними предстала эпическая картина: «В застенках гестапо или пособие по расчленению женского тела». Раскинув ноги, на столе лежала буфетчица. Главный маслопуп ледокола, он же «дед», он же стармех, заталкивал в это самое место (так поначалу показалось Федотову) скомканный бинт. А кто еще кроме «деда» на такое способен? Он единственный был привычен к крови по локти, т. е. к машинному маслу, конечно. Прибавьте к этому кровь на лице и вы увидите вампира. Даже если не вампира, то что-то из средневековья. Не выдержав возврата к феодализму, помполит на глазах ушел в отключку, что, впрочем, осталось незамеченным — на «помпу» старались не обращать внимания и в обычном состоянии.

Первым причину понял Коптев, не зря же он окончил физфак МГУ. Андрей одним движением сорвал жгут, вторым вырвал из раны тампон с клеем. Метнувшихся было пузанов, оттер Федотов, выполнявший при Коптеве функцию силового прикрытия. Надо было видеть лица «судовой аристократии», когда наложенный ниже раны жгут тут же прервал кровотечение.

— М-да, а вы говорите докторишка штабной, — неизвестно к кому обращаясь, глубокомысленно изрек Федотов, — не занимайся мы с Андрюхой альпинизмом, хрен бы ваша тетка выжила. Это надо же было додуматься наложить жгут выше раны? Да любой альпиноид знает, что венозная кровь темно-красного цвета и льется ровной струей. Строители, блин, коммунизма, — причем тут коммунизм, Федотов, скорее всего, не смог бы сказать и под пытками.

Отвлекаться необходимо, но в меру. Федотов глянул на часы — Беклемишев отсутствовал всего пятнадцать минут, значит, с полчаса у него еще есть.

Итак, что же можно сделать в эту эпоху? Подводную связь лучше всего вести на частоте 20–25 кГц. Без приборов такие переговоры никто не услышит, отсюда относительная конфиденциальность. Реализовать трансивер с приемником прямого усиления вообще без проблем, зато шпарить телефоном сможет даже Беклемишев.

Излучатели на сегнетоэлектриках? Федотову как-то попал в руки антиквариат под названием гидроакустическая станция «Рось», и конструкцию излучателя он более-менее помнил, но потянут ли предки керамику из титаната бария? На первый взгляд ничего сложного, но отчего эта керамика появилась только к средине XX века? Значит, проблемы будут, а поэтому магнитострикторы выглядели перспективнее.

А дальше? Дальше пойдут шумопеленгаторы и гидролокация, но стоит ли сейчас об этом говорить? В узком кругу не возбраняется, но узкий круг имеет свойство расширяться, а идея утекать к конкуренту. С другой стороны, а разве идея пеленгации не будоражит умы? Еще как будоражит, поэтому надо не секретиться, а качественно закрываться патентами. По минимуму это даст приоритет России и небольшую денежку за использование изобретений, я по максимуму солидные бабки при постановке на производство.

Просматривался еще один несомненный плюс — спасение Титаника. Дело за малым — изготовить горизонтальный эхолот и, напугав до усрачки судовладельцев, заставить их купить железяку. Купят, не купят, а Русскому Радио по любому польза, заодно мишенинская совесть, наконец-то, успокоится. Своим нытьем из-за рубежа Вова доставал даже больше, чем находясь в России.

Додумать мысль о «совести эпохи» Федотову помешало приглашение к самому гл. чертежнику.

Просторный светлый кабинет. Два стола — небольшой начальника чертежной, второй для обсуждений рабочих вопросов. Вдоль стен полки справочников, у окна кульман. Типичная обстановка большого инженера.

Иван Григорьевич не чванясь вышел на встречу Федотову. Крепкое рукопожатие, приветливый взгляд, дежурные фразы:

— Рад встрече. Давно хотел засвидетельствовать почтение русскому изобретателю.

— Взаимно, ибо наслышан об успехах в строительстве подводных миноносцев.

— Ну, какие это подводные миноносцы, скорее полупогружные.

В интонациях слышится гордость, но иначе и быть не могло — Бубнов решил две сложнейших задачи: спроектировал целую серию подлодок и подчинил себе коллектив. Мягкий и пушистый он только сверху. Пока когти не выпустит.

Трудно ли описать типичного руководителя иной эпохи? Поначалу буйная растительность на лицах мешала мгновенно вычленить существенные черты, но со временем взгляд стал выхватывать не морщинки у рта, а выражение глаз, складки на лбу и у носа. При внешней мягкости, господин Бубнов таковым не казался. Высокий, сухощавый, серые глаза без вызова, но внимательно рассматривают собеседника. С таким можно иметь дело.

— Не затруднит ли вас повторить свои суждения? — главный чертежник дал понять, что до него разговор шел о предложениях Федотова.

Отчего же не повторить, тем паче, что время подумать было.

Акустические волны. Частота и затухание, слоистость и изотропность среды. Порою дальность в сотни миль, порою «не услышишь молоток соседа». Вывод прост — телеграфия обеспечивает максимальную дальность, но без двух телеграфистов мертва. Телефония обеспечивает оперативные переговоры, но дальность связи вряд ли больше пяти миль.

Лекция растянулась на добрых десять минут. Много это или мало? Если не лить воду, то по-настоящему много.

«Судя по реакции удивлены. Особенно Роберт, по нему все видно. Понять бы еще от чего — новизна или просто не ожидали услышать от неспециалиста? Скорее, и то, и другое», — Федотов невольно усмехнулся.

— Выбор, господа, за вами.

— Выбор всегда за нами! — отчеканил капитан первого ранга. — Но вы предложили отказаться от сирены, не предложив замены.

— Борис Степанович, не могли бы вы раскрыть эффект фильтра? — взялся выправлять ситуацию Бубнов.

«Ага, раскрыть. Сказал бы прямо, не „Хлестаков“ ли ты братец?» — мысленно пробурчал переселенец.

С фильтрацией все просто. В простейшем случае катушка и конденсатор — на бумаге появляются схема и амплитудно-частотная характеристика. Становится понятно, отчего «ушли» внеполосные шумы. Тут же примерные размеры фильтра и эскиз катушки с сердечником в разрезе. Об усилителе говорить нет нужды, он готов.

— А сирена? — вернулся к главному Бубнов.

— Роберт Густавович, неужели вы не думаете над другим излучателем? — иронию скрыть не удалось.

Виноватый взгляд в сторону моряка и просящий в адрес начальника чертежной показал — альтернатива имеет место быть.

— М-м-м, — глубокомысленно промычал переселенец, рассматривая эскиз излучателя мембранного типа, — на первый взгляд перспективно, весьма перспективно, и как долго доводить?

— Первые результаты обнадеживают, через полгода надеюсь закончить.

— Ваше право, но я сторонник полного ухода от механики. На вашем месте я бы перешел на магнитострикторы. Прием и передача в едином изделии и никакой механики.

В ответ последовали возмущения Беклемишева — командиру учебного отряда подплава связь была нужна еще «вчера». Иное дело инженеры. Вперемешку вопросы Роберта Густавовича и Бубнова — идея объединения излучателя и микрофона упала на благодатную почву, а очередной взрыв недовольства каперанга вызвало заявление Федотова:

— Патентами наглухо закрыть варианты с мембраной, а через полгода то же сделать с говорилкой и подводным телеграфом на магнитстрикторе.

— Зачем закрывать? — интонация Бубнова нейтральна, ответ знает наперед, значит, проверяет реакцию.

— Когда на рынке появятся новые приборы связи, наши заклятые друзья кинутся улучшать сирену, и… пролетят, как фанера над Парижем.

— Необычный оборот речи, хотя смысл понятен, но почему не засекретить? — упрямо гнул свою линию главный строитель подлодок Империи.

«Неужели сам не понимает? Не может быть, чтобы инженер такого ранга „не знал жизни“. Значит, это камешек в адрес Беклемишева. Подыграем».

— Опыт открытия профессора Попова показал невозможность сохранения секрета такого масштаба. Теперь разберем последствия серьезного патентования. Обойти невозможно. Воровское использование — риск сумасшедших штрафов. В итоге или плати за лицензию, или покупай дорогие русские приборы. Пояснения о налоговых отчислениях в казну требуются?

Пояснений не потребовалось, но возражение прозвучало:

— Русским офицерам не пристало судиться!

— Потому-то я ни за какие коврижки не пойду на службу.

— А прикажут?

— Приказать можно рабу. Станут гадить, уйду к нейтралам, но как тот мичман к Эдисону выбалтывать секрет лампы не ломанусь.

Судя по насупленному виду присутствующих, байка с мичманом уже в ходу, хотя не факт, что это байка. От федотовских грубостей «гадить», «ломанусь» скривился даже притихший Ниренберг, а Михаил Николаевич с возгласом: «Мне все ясно!», и вовсе покинул кабинет.