Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Глава 22 Война на южных рубежах

Очередная русско-персидская война началась в 1909-ом году. Бывший шах Персии даровал подданным меджлис, по-нашему парламент, после чего благополучно преставился. Заступившего на вахту сынулю заела жаба: «На черта им власть, коль мне самому не хватает»? Отобрал, в результате чего Персия получила гражданскую войну, а Россия проблемы. И в самом деле, ладно бы персы резали друг друга, дело-то житейское, так эти козлы с увлечением принялись грабить российские представительства и мочить русских поданных, которых на севере страны было под четверть населения.

После ввода русских войск конфликт стал затухать, но летом 1911 разгорелся с новой силой. Злые языки поговаривали, что ручку к этому делу приложила Турция на пару с Великобританий. Россия отреагировала вводом десяти пехотных полков с артиллерией. Непосредственное руководство операцией осуществлял генерал-квартирмейстер штаба Кавказского Военного округа генерал-майор Юденич Николай Николаевич.

Кроме пехоты, в состав «ограниченного контингента» входил второй Кавказский железнодорожный батальон и Кавказская автомобильная команда. Связь обеспечивала Кавказская искровая рота.

Никакого влияния на создание этих подразделений переселенцы не оказывали. Другое дело — комплектация. Древняя как мир истина — «кому война, а кому мать родная», проявилась в полную силу. Наверное, поэтому большая часть автотранспорта была производства завода Дукс. «Искровая рота» таковой называлась только номинально, а по факту была оснащена ламповыми радиостанциями Русского Радио. Новым словом в военном деле оказался Первый авиаотряд, вооруженный двумя «этажерками» Фарман IV, двумя монопланами Ньюпор N I и двумя Миг-1. Для создания этого подразделения переселенцам пришлось приложить недюжинные усилия.

Ровно гудит мотор, а воздушный винт кажется прозрачным диском. Слева неспешно проплывают Курдские горы. За ними Турция. Справа гладь соленого озера Урмия. Вдоль него желтой ниткой вьется дорога.

Апшеронский полк наступает по двум направления. Основная часть с командованием уже в Тебризе, а вдоль границы с Турцией пылит первый батальон. Впереди конники, за ними пехота. Колонну замыкает артиллерийская батарея. Несмотря на начало ноября, днем пота и пыли всем хватает с лихвой. Юг, однако, а вот на высоте минус пять. Спасибо меховому комбинезону.

Сидящий за штурвалом «мигаря» Михаил Самотаев в который уже раз подивился приключениям, выпавшим на его долю за последние семь лет. Сначала был клуб славянской борьбы, куда его пригласили поработать тренером. Потом база стрешара, где он вскоре назначается старшим инструктором. После игрушечных пострелушек пошли вполне реальные дела, но сначала ему пришлось всерьез учиться военному ремеслу. Лекции читали нанятые Зверевым преподаватели военных училищ и офицеры-практики. Диверсионно-подрывное дело давал Дмитрий Павлович. Сейчас Самотаев понимал, что так бойцов никто не готовит. Естественным порядком всплывал вопрос: «Где Зверев постигал эту науку, как он пришел к такой методике?» Таких вопросов Командиру задавать было не принято.

Боевое крещение состоялось в драчке с хунхузами. После Дальнего Востока судьба забросила Михаила в Никарагуа. Здесь он сначала командовал личной охраной президента Хосе Сантоса, а позже всем отрядом русской частной военной компании. Тогда они еле унесли ноги, но деньги получили сполна. И вновь учеба. На этот раз лекции читали офицеры с эполетами.

После месячной «командировки» в Корею, его стали натаскивать жандармы. Правда, не долго — Зверев сказал, что Михаилу достаточно азов контрразведывательного ремесла.

В свое время Самотаев окончил четыре класса гимназии. На большее у родителей из рабочей среды средств не хватило. Попав в лапы Звереву, пришлось вновь сесть за буквари. Переход из Ливерпуля до восточного побережья Никарагуа длится почти месяц. Столько же обратно. Как тут не обложиться учебниками? По возвращении взялся учиться каждый свободный вечер. Нанятый Зверевым репетитор давал задания и спрашивал результат. Часто морщился — репетитора Зверев резко ограничил в его поползновениях сделать из Михаила «по-настоящему» образованного человека из народа. Димитрий Павлович так прямо и сказал: «Никаких лишних знаний. Из латыни сотня расхожих слов и столько же фраз. Античная литература и мифология на том же уровне. Философию глубже, но без фанатизма. Диалектика Гегеля это такая же мертвая наука, как черчение».

Такому взгляду Михаил удивился, даже взял уроки черчения. Со временем согласился — диалектика Гегеля действительно оказалась наукой мертвой в том смысле, что законченной — четыре закона и больше ничего. Выявить их оказалось чрезвычайно трудно. Не случайно их открыли только в начале XIX столетия, но практического применения почти никакого. Репетитор утверждал — диалектика дает ответы на все вопросы. Михаил пытался применить ее для прогноза будущего, но результат оказался нулевым. Зато общее направление изменений Миха мог предсказать сам, безо всякого перехода количества в качество.

По этому поводу Зверев просветил — для серьезного прогноза не хватает знаний по социологии, психологии, экономике и черт его знает по каким еще не открытым наукам.

Изучал Михаил и точные предметы. Здесь парадом командовал Федотов, и опять морщились репетиторы: «Это вопиющее верхоглядство», но Федотов был непреклонен: «Моим подопечным машины не проектировать, зато они должны добротно ориентироваться в механике и электротехнике».

Полной неожиданностью для Самотаева стало направление его на обучение летному делу. Для этого пришлось поступить вольноопределяющимся в Учебный воздухоплавательный парк, которым командовал генерал-майор Кованько.

«Старик», так за глаза называли Александра Матвеевича, мечтал о дирижаблях, но от двух дармовых аэропланов «Авиазавода № 1», так называлось выделившееся из Дукса авиапредприятие, отказаться был не в силах.

И мотивировка нашлась более чем убедительная — мигари и так лучше любых фарманов, но где их довести до ума, кроме как в воздухоплавательном парке? Поэтому мы готовы отдать самолеты в дар, а к ним командировать заводских механиков и пятерых пилотов. Главное, чтобы иностранцев к машинам ближе ста метров не подпускали. Халява, однако.

Халява-то она халява, но генерал-майору дали ясно понять — пилотов от авиазавода надо произвести в первое офицерское звание, зачем иначе им было записываться вольноопределяющимися.

Побурчав, дескать, как же он подготовит гражданских, Александр Михайлович вскоре убедился — эти «шпаки» военное дело знали лучше иных пехотных офицеров, а авиационных званий пока не существовало. В итоге, с мая 1911-го года Михаил Самотаев щеголял в погонах прапорщика, а осенью был направлен на русско-персидскую войну в качестве заместителя начальника Первого российского авиаотряда. Командиром отряда назначили военного летчика Георгия Георгиевича Горшкова.

Сегодняшний разведывательный полет проходил с севера на юг вдоль границы с Турцией. Под перевалом Эсендере стоял эскадрон турок. Сделав для верности пару кругов, Михаил убедился — средств усиления у эскадрона нет.

Такая же картина наблюдалась неделю назад под Капыкёйем. Стоявшая там турецкая сотня ушла на свою территорию, едва появилось передовое охранение батальона Апшеронского полка.

На мигаре стояла рация, а батальонный радист не дремал. Передав для комбата разведданные, Михаил лег на обратный курс. До Ханшана пятнадцать минут лета, после чего поворот почти строго на восток к Тебризу. Там аэродром.

Перед отправкой в действующую армию у Михаила состоялся обстоятельный разговор со Зверевым.

«Михаил, к гадалке не ходи, вопросы к тебе будут. Перед Юденичем не скрывайся, но без „пикантных“ подробностей. Основная цель — генерал должен обратить внимание на нашу подготовку бойцов. Вторая — надо провести компанию в среде господ офицеров по пропаганде стрешаров».

Разговор вышел долгим, оговаривалось все, вплоть до тактики общения с репортерами. Тогда же Командир в очередной раз огорошил — по возвращении из командировки, Михаилу предстояло баллотироваться в Государственную думу.

Разговор с Юденичем состоялся сразу по прибытии авиаотряда в Нахичевань. Николай Николаевич внимательно выслушал доклад командира авиаотряда, штабс-капитана Георгия Горшкова, а по окончании попросил прапорщика Самотаева задержаться.

По-видимому, Юденич отчасти был в курсе специфических «забав» Михаила в Южной Америке. Чем-то иным объяснить интерес генерала к обыкновенному прапорщику-авиатору было трудно.

По тому, как Юденич покручивал свой левый ус, было очевидно, что он испытывает некоторые затруднения, но интересы дела взяли верх:

— Господин прапорщик, спрошу прямо: вы участвовали в Никарагуа-Гондураской компании?

— В Гондурасе я был частным порядком, но о некоторых событиях в курсе, — от развернутого ответа Михаил пока воздержался.

— В том числе о коллизии с морскими пехотинцами Соединенных Штатов в Пуэрто-Кортесе? — поморщившись, генерал все же принял эзоповский язык.

— Говорят, они плохо отнеслись к местным жителям. Как следствие, кто-то крепко похулиганил, выведя из строя второй батальон. На самом деле, местные жители сами мало чем отличаются от бандитов, но кто это был конкретно, — искренне глядя в глаза генералу, прапорщик пожал плечами, — споры идут по сей день.

Тот разговор бы прерван срочным вызовом Юденича к командующему округом, а перед вылетом Михаил получил распоряжение — по возвращении в Тебриз доложить обстановку Юденичу лично.

Самотаев привычно бросил взгляд на альтиметр. Озеро Урмия осталось позади. Слева и впереди почти до Тебриза широкой полосой тянутся соляные болота. Там сесть негде, и вообще с площадками в горах не густо. Справа горы с высотами до трех тысяч метров. Под самолетом редкая зеленка с курдскими кишлаками.

В полетах времени для раздумий хватает, а анализировать Самотаев научился. В противном случае не командовать ему всем контингентом военной компании в Никарагуа.

В последнем наставлении Зверева прозвучали два условия — не скрывать от Юденича методов подготовки бойцов и пропагандировать стрешары в офицерской среде.

Естественно возник вопрос: «Почему именно сейчас, на рубеже наступающего 1912-го года, Командир решил форсировать отношения с армейцами? Что ему мешало это сделать раньше? И нет ли тут связи с его будущим „думством“, а если есть, то какого рода? Внятных ответов на эти вопросы не просматривалось, а спрашивать Командира — сам не сказал, значит так надо».

Размышления Самотаева были прерваны вспышками выстрелов с проплывающего в трехстах метрах справа склона. Круто заложив вираж влево, Михаил почти вывел аппарат из-под обстрела, но последний выстрел отозвался бешеной вибрацией мотора, а на диске воздушного винта ясно обозначилось кольцо. Такое могло быть, если пуля вырвала фрагмент пропеллера. Случай редчайший, но — отлетался.

Быстрый взгляд на карту — под крылом кишлак Азаршахр. Впереди Мамагхани, до него около десятка верст. Не дотянуть, да и вряд ли там стоят казаки. Скорее всего, логово духов.

Местность — поросший арчой выполаживающийся влево склон, на нем тут и там валуны размером с избу, не говоря о мелочи. Самолет не посадить. Прыгать с парашютом удовольствие ниже среднего, но деваться некуда. Главное, пока мотор работает, по максимуму оторваться от басмачей.

Ранец с боеприпасами и НЗ лег на колени. Он будет выкинут первым. На поясе пистолет, на груди бинокль и две лимонки. Чтобы не зацепились стропы, все под летным комбинезоном. Слева карабин с тремя обоймами. Сейчас он в чехле, но достается и собирается в полминуты.

Кое-кто говорит не эстетично, и сидеть неудобно. Темные люди — с таким чехлом стропы не зацепятся, а это куда важнее эстетики. Ради такого можно пять минут и потерпеть.

Теперь оценка обстановки. Противно завывая, самолет тянет вдоль склона общим направлением на восток. Конному без тропы не пройти, разве что в поводу, но это морока. Справа по склону тянется дорога типа «козья тропа». Сейчас она чуть ниже самолета. По ней, отстав на версту, пыхтит десяток злых придурков с допотопными ружьями. Допотопные-то они допотопные, но дуру, сбившую его самолет, держали двое. Страшно подумать какой там калибр. Что еще? Ага, основная дорога идет низом, впритирку к соленым болотам. Значит, впереди развилка — одна тропа уйдет влево вниз на соединение с основной дорогой, вторая вправо вверх к пастбищам. Туда бородачи сегодня точно не пойдут.

Утробно рыкнув, двигатель замолк. Винт застыл, а в наступившей тишине стали слышны вопли несущихся по тропе конников.

Когда до земли оставалось около трехсот метров, Самотаев выбросил НЗ, и следом вывалился сам. Стабилизирующий купол вышел штатно. Спустя три секунды без рывка раскрылся основной. До земли не более пятнадцати секунд полета. Этого времени едва хватило посмотреть, не перехлестнуты ли стропы, разглядеть купол приземляющегося ранца и оценить направление ветра. Увы, ветер западный, и подрулить к ранцу не получится, зато нашлась удобная для приземления площадка, а купол погас, обняв валун. Его и убирать не надо.

Проводив взглядом падающий самолет, Самотаев поморщился — машина с треском упала примерно там, где вниз спускалась «козья тропа». Бензин, к сожалению, не вспыхнул, и секретная рация осталась цела. От вскрытия она защищена, но мало ли что случилось с термитной шашкой после такого удара.

Что должен делать летун после приземления во вражеском тылу? На первый взгляд драпать. В принципе верно, но не совсем. Учитывая расстояние до преследователей и их численность, Михаил быстро собрал карабин, поставил на место прицел, пристегнул десятизарядный магазин с дозвуковыми патронами. Вот теперь ходу к ранцу, но не прямо, а забирая вверх, с выходом во фланг бородачам, если таковые начнут искать падающие с неба подарки. Вряд ли они поняли, что под первым парашютом груз, а под вторым тушка пилота.

Двести метров Самотаев пролетел, что называется, на одном дыхании и тут же плюхнулся за корявый ствол. Его комбез в буро-желтых разводах придавал летчику вид каменюки. Парашют ранца прочно запутался в разлапистых ветвях сухой арчи, его сейчас пытались снять два «зенитчика» в грязных чалмах.

«Ну-ну, аллах вам в помощь. У сухой арчи очень жесткая древесина, а сама она как один большой колючий куст высотой почти три метра. Поди-ка, сдерни с такого купол, а тряпки здесь в цене. Минут десять проваландаетесь. Если не все пятнадцать. А мы пока полежим и оглядимся — нет ли рядом третьего лишнего. Оно, конечно, вряд ли, но береженого бог бережет, — попутно отметив, что так и не расспросил Зверева, почему этих дженгелийцев тот называл то басмачами, то духами, Михаил стал неторопливо осматриваться через оптику, — А что это там внизу за демонстрация? Ба, да это же делегация из Азаршахра»!

Несколько человек верхами и куча народа пешим порядком выдвигались в сторону аэроплана. Позади всех на ослике наяривал белобородый старикан, рядом семенил оборванец. В прицел видно — большая часть делегации голимое пацанье. Все говорило за то, что пора делать ноги. Но не по-английски. Покидать столь гостеприимных хозяев было рано.

Перекрестье прицела привычно совместилось с настырным любителем чужих парашютов. Чпок — выстрел прозвучал на манер треснувшей ветки. Чпок — второй завалился, не успев даже оглянуться. А говорят, горцы такой чуткий народ. Чурки они. Безглазые.

К самолету идти поздно — от любителей чужой авиатехники там скоро будет не протолкнуться. Надо было сразу идти к аэроплану, но теперь поздно. И не факт, что это ошибка — интуиции надо доверять.

Отщелкнув ранец от парашюта, Михаил порысил в сторону оставленных басмачами коней, но не прямо. Сначала он пересек тропу и к привязанным животным вышел сверху. И опять Михаил оказался прав — там дремал третий «зенитчик». Дремал не долго. Тратить на такого дефицитный боеприпас непростительная роскошь, зато нож легко вытирается о халат.

Оттащив с дороги труп и отцепив от арчи уздечки, Михаил попытался сесть на самую смирную лошадку, но тут же оставил эту затею — почуяв кровь, животное нервничало. Изображая побег в сторону озера Урмия, пришлось вести за собой весь «табун».

Пробежав с версту, или, как говорил Командир, с километр, Самотаев от души прошелся плетью по двум ни в чем не повинным конским задам. Пусть местные думают — белый сагиб не справился и бросил двух коняшек. «Свою» лошадку Михаил повел за собой в сторону Азаршахра. Естественно, затерев следы, и обмотав морду животного куском халата. Чтобы не ржала. Почему в сторону селения? А потому, что там его будут искать в последнюю очередь. Что-что, а продумывать замыслы противника, Самотаев научился очень даже качественно, и учителя у него были достойные. За все годы он лишь однажды попал в засаду, после которой носил на правом плече отметину.

«Тихо в лесу, только не спит барсук, носом барсук зацепился за сук, вот и не спит барсук». Эти матерные стишки под мелодию вальса «Амурские волны» однажды напел Зверев. С тех пор, стоило Самотаеву залечь перед ночной атакой, как в памяти всплывали барсуки с оленями и прочей живностью.

Михаил бросил взгляд на светящийся циферблат командирских часов. До восхода луны еще час.

Днем, спустившись ближе к селению и привязав несчастное животное, Михаил пошел на разведку. Чтобы не тревожить псов, близко не подходил, а со склона в бинокль селение, как на ладони.

Кишлак как кишлак, в том смысле, что за дувалом одна улица с редкими ответвлениями. Вдоль «проспекта» глинобитные хибары и юрты. Значит, это полукочевое племя. Шляться ночью по такой «деревушке», ему категорически не хотелось. Одно радовало — все заинтересованные, т. е. мало-мальски способные ходить, усвистали к его аэроплану. Это позволило вдосталь напоить в арыке лошадку, благо, что тот протекал выше селения.

Самолет местные любители авиации приволокли спустя четыре часа. А вот дальше случился затык — уцелевшее крыло не позволяло протащить машину дальше первых двух домов, а отломать его было то ли лень, то ли жаба душила.

Судя по жестикуляции, спор состоятельных и религиозно настроенных жителей шел по вопросу: «Можно ли эту богомерзкую летающую табуретку заносить в кишлак, или ее надо предать огню не оскверняя и пяди родной земли». Так ли стоял вопрос или несколько иначе, Михаил, конечно, не знал, но мулла с толстяком в дорогом халате ругались отчаянно. При этом, то один, то другой призывали на помощь юродивого и белобородого Ходжу Насреддина с осликом, т. е. к ослику обращался только старикан.

Не ошибся Михаил и со вторым пунктом повестки великого хурала: «Куда, черт возьми, подевался шайтан, так ловко выскочивший из летающего гада? И почему все еще нет троих обормотов, направленных к падающим с неба подаркам»?

Не прошло и трех часов, как из ворот селения неспешно отправилась «поисковая экспедиция». О восточной неторопливости Самотаев был в курсе, но только теперь осознал ее масштабы. На пятерых было два старинных ружья и «зенитное орудие» на заводном коне. Древний карамультук по виду имел не меньше двух метров длины. Местных понять было можно — коль скоро летающего дракона сбили из этого инструмента, то и сидящего в нем шайтана, скорее всего, можно поразить только из этого ружьеца.

В целом с оружием у местных было не густо. У прикопанных им «зенитчиков», было одно ружье. У «поисковиков» три допотопных огнестрела считая карамультук. Что это, как не свидетельство нищеты?

После отъезда «экспедиции», притихший было спор между светской и религиозной властью вспыхнул с новой силой. В какой-то момент у служителя культа терпение лопнуло и, махнув рукой, он ушел с поля боя. Миха было подумал, что его партия проиграла и самолет уволокут на центральную площадь, но в этот момент крик муэдзина призвал всех верующих к вечерней молитве. Вот что значит восточная хитрость!

Проще всего было бы взять в заложники семью местного бедняка, посулив ему пяток золотых червонцев. От такой суммы самолет сгорит сам, без всякого вмешательства. Кто-то скажет, мол, бесчеловечно, но это как посмотреть. Налюбовавшись на никарагуанских либералов, Михаил признал справедливость Зверевского выражения: «Самый хороший либерал — мертвый либерал». У тех, дорвавшихся до власти сторонников либеральных ценностей, руки не то что по локоть в крови, они в ней купались. Так что, в его случае никакой жестокости нет — ты побуждаешь аборигена сделать доброе дело, за что очень неплохо платишь. Ну, а если клиент окажется идейным, то пусть не обижается. Впрочем, идейных бедняков Михаил не встречал.

Увы, брать заложников было глупо — его знание фарси ограничивались двумя выражениями: «салям алейкум», и «ин чанде», что значило: здравствуйте и сколько это стоит? Пришлось обходиться своими силами.

На самом деле задача предстояла тривиальная. Проникнуть на окраину селения курдов-полукочевников. Снять с самолета рацию и, запалив остатки бензина, устроить аэроплану аутодафе. К такому выводу должны были прийти аборигены.

Когда луна вышла из-за хребта, темная тень бесшумно скользнула к воротам кишлака. Только наивный считает, что такие селения ночами охраняют бдительные часовые. Ничего подобного. Эту заботу взваливают на свои лохматые плечи собачки, мать их собачью маму за ногу.

Поста не было даже у самолета, в этом Миха убедился с вечера, зато собачий гвалт поднялся, едва он перескочил через ворота. Пять секунд, и Самотаев у аэроплана. Столько же, чтобы вырвать секретный блок рации и, ткнув ножом в бензобак, бросить в остро пахнущую жидкость фосфорную спичку. Треска выдираемого железа за лаем собак никто не услышал, а пламя всполошило местных, когда Самотаев уже был за воротами.

Уместно задать вопрос: «Почему правоверные сразу не отреагировали на собачий лай»? Ответ был прост — еще с вечера Михаил три раза спровоцировал собачий концерт. Расчет на «привыкание» оказался верен — на отходе никого мочить не пришлось. И опять вопрос — чем, кроме происков шайтана, можно было объяснить возгорание богопротивной леталки? Вот именно, что ничем. Был, конечно, вариант, что в этом замешан мулла, но против духовной власти никто даже не пикнет. Азия-с.

Бег в физическую подготовку бойцов ЧВК входил одной из основных дисциплин, поэтому две версты Самотаев с рацией на плече пролетел за 10 минут. Здесь для блока был заготовлен схрон. Не таскать же за собой железо. Рядом выщипывала по травинке верная Машка — так Михаил нарек «свою» кобылку. Отсюда до Сордари, где, как он знал, стоял русский гарнизон, сорок верст. До Тебриза пятьдесят.

Не особо напрягаясь, до Сордари можно добраться за пять часов, т. е. к утру быть у своих. Но это, если нет препятствий в виде злых последователей Мухаммеда, а таковых в этой долине как блох у персидского кобеля. Вскочив на лошадку, Самотаев неспешно направился на восток.

С противным звуком «вжик» над головой пролетела очередная пуля, а в восьмистах метрах вспухло облачко дыма. Судя по тому, как высоко пролетел гостинец, стреляли в белый свет.

«Да черт бы вас побрал!» — чертыхнулся Михаил, выцеливая в оптику слуг аллаха, но стрелять с такой дистанции не спешил.

Пока светила луна, Самотаев одолел около двадцати пяти верст. Мог бы и больше, но приходилось объезжать каждое селение. На двоих духов он напоролся на рассвете, когда огибая слева крупный кишлак Хосрошал, выскочил на перекресток дорог. Отсюда на восток до Сардари оставалось всего пятнадцать верст. На юг, в сторону Саханда, дорога полого поднималась по пыльному гребню хребта.

Первого, вооруженного огнестрелом, Михаил свалил на рефлексах. Второго едва достал, соскочив с дернувшейся под ним Машки. Все бы обошлось, если бы не семеро дженгелийцев, двигавшихся со стороны Сардари. До них было около двух верст.

Пришлось погнать изрядно уставшую кобылку вверх по южной дороге, правильнее сказать по скотогонной тропе.

Место для обороны он выбрал почти идеальное, благо, что времени до подхода басмачей хватило. В верхней точке хребта, с которого тропа, спускалась к Саханду, стояли развалины кошары. Голые склоны не позволяли приблизиться незаметно, а валуны стен служили хорошим укрытием. Хватило бы боеприпасов и воды.

Заметив отползающего воина ислама, Михаил прикинул расстояние. Получалось около четырехсот метров.

По-видимому, этот кадр притаился за крупом лошадки, убитой во время первой атаки.

«Ну, и зачем ты, родимый, полез? Или страшно стало? Сейчас станет еще страшнее», — Миха внес поправку на расстояние и разницу высот, совместил перекрестье прицела с телом и плавно потянул спусковой крючок.

Бах! Карабин привычно толкнул в плечо, а ползущий, извиваясь, истошно закричал от боли.

«Вот так. Лежал бы смирно, смотришь, вечером был бы дома. А вот добивать мы тебя не будем, во-первых, боеприпасов много не бывает, но, главное, слушать твои вопли остальным куражу явно поубавит».

Вдоль дороги, откуда к кошаре поднимался Самотаев, лежало четыре тела. Теперь уже пять. Их он положил, когда семеро курдов пошли в атаку. Жаль не всех.

Надо отдать должное командиру духов. Видя результат огня одиночного противника, он вовремя прекратил самоубийственную атаку, а позже отвлек Михаила от отстрела посланных за подмогой. Вон он лежит, с таким же смельчаком.

К недостаткам позиции можно было отнести близость к кишлаку с его людскими резервами и отсутствие воды. При расходе воды четыре литра в сутки на человека, ему ее хватит максимум до завтрашнего вечера. Лошадка в планы на водопой не вписывалась. Пришлось отпустить. Во-он она, внизу у ручья. Там и травка есть.

Духи притихли, и Михаил принялся осматривать дорогу на восток. Словив воздушным винтом пулю фузеи, он успел передать в эфир об аварии. Подтверждения, правда, не дождался. Не до того было. По-любому, тревога должна была быть поднята, едва он не прилетел вовремя на аэродром Тебриза. Но факт оставался фактом — дорога была девственно чиста.

Конный отряд из Хосрошала показался спустя полтора часа, и был он до неприличия мал. Всего около десяти сабель. На таком расстоянии определить точнее не получилось. За это время Михаил успел оборудовать позицию с юга, где на рубежах двести и сто метров он установил растяжки. Не бог весть какая преграда, но для непривычных к такой войне аборигенов эти препятствия окажутся неприятной неожиданностью. Основную атаку он ждал с севера.

Чем примитивней культура, тем люди тупее и трусливее. В этом Михаил убедился, повоевав бок о бок с горячими никарагуанскими бандитос. Такими на деле оказались бойцы «непобедимой» армии президента Хосе Сантоса. Подтверждение этому правилу он наблюдал и сейчас.

Вместо того, чтобы дожидаться основных сил, передовой отряд, выхватив кривые сабли, сходу ринулся на кошару. Останься жив командир самого первого отряда, он бы такого безобразия не допустил, но чего нема, того нема.

Бах, — упал один из замыкающих. Бах, бах, — свалился второй, а вот «вожачка стаи» Михаил трогать не спешил. Свали он его в первую очередь, атака, скорее всего, захлебнется. Вроде бы, что в том плохого?

В том и дело, что тогда эти недобитки вольются в неспешно выходящий из селения основной отряд и отбиться от массированной атаки будет много сложнее.

«А нам этого не надо. И вообще, слона надо есть маленькими кусочками, если он нас, конечно, не растопчет».

Лихача Самотаев уложил, израсходовав на него пол обоймы, уж очень ловко тот улепетывал вниз по склону. Зато упал прямо под ноги оставшимся от первой семерки. Эти в атаку не пошли. Похоже, поумнели.

Набивая три расстрелянные обоймы и посматривая на усеянный телами склон, Михаил Самотаев размышлял, как долго он продержится. В принципе, шанс уцелеть у него был. Для этого надо было отбить еще одну атаку и не получить ранений несовместимых с бегом по пересеченной местности. Михаил поправил повязку на правом предплечье. Надо же, как ему «везет» на отметины справа.

Патронов россыпью осталось два десятка. Посетовав, что взял всего пять обойм, Михаил приник к биноклю.

Основные силы подошли, когда муэдзин прогнусавил о начале полуденного намаза. Не исключено, что не ломанись командир передового отряда за славой, общая атака началась бы сразу после молитвы, но груда тел навела и командующего, и его драное войско на размышления. Во-первых, валяющиеся здесь и там организмы не добавляли их соотечественникам оптимизма, во-вторых, чем позже начнется атака, тем меньше ждать сумерек. С другой стороны, если нападающий тщательно подумает, то шансы обороняющейся стороны пропорционально уменьшатся.

«Ну вот, накаркал», — группа пеших пошла в обход, и не возьми они в одном месте чуть выше, Михаил бы их прошляпил. Одно радовало — похоже, там всего десяток басмачей.

Сигналом к атаке послужил залп с северной стороны, когда на часах было около четырех пополудни. На этот раз в атаку пошло не менее тридцати рыл.

Бах, бах, бах — зачастил самозарядный карабин, обильно собирая кровавую жатву. Ну, что значит обильно, большая часть пуль прошла мимо целей — дистанция пока пятьсот-шестьсот метров, но при массированной атаке экономить боеприпасы категорически противопоказано. На этот раз ребят в ярких халатах он выбивал в первую очередь. А еще повезло, что в этом месте склон был довольно крутой. Полной скорости конники не развивали, а в лаву атакующие могли развернуться только за сотню метров.

Бах, бах, бах — вторая, третья и четвертая серии по десть зарядов принесли результат — не выдержав вида падающих слева и справа соседей, полусотня, или то, что от нее осталась, частью спешилась и залегла, частью откатилась назад. Свою роль сыграло и основательное прореживание командного состава.

Одновременно сзади рванула первая растяжка, значит, рубеж в двести метров пройден. Меняя на ходу обойму, Миха метнулся к южной огневой точке.

На склоне лежало три тела, зато остальные, вопя во славу своего всевышнего, резво неслись на Михаила. Поймав в прицел первого и потянув спуск, Михаил в который уже раз поблагодарил Зверева, заставлявшего своих подопечных не терять навыков стрельбы.

Бах, бах, бах, — вновь зачастил карабин, неся наступающим смерть, а защитнику надежду. Несмотря на беготню и адреналин, результат оказался более-менее приличным — трое уцелевших плюхнулись за валуны. И вновь бросок к северному склону, и вновь вовремя. Почти вовремя, т. к. до противника едва полсотни метров — увидев атаку с юга остатки полусотни бросились на штурм.

Опустевший карабин в сторону, в ход пошли гранаты. Первая, вторая, третья. Михаил выхватил пистолет, но тут перед глазами все поплыло. Последнее, что он помнил, это бородатое лицо, в которое он силился всадить пистолетную пулю. Удалось ли ему нажать на спуск, так и осталось загадкой.

«Черт, откуда такая качка, и куда мы плывем»? — этот вопрос задал самому себе Михаил, перед тем как вновь провалиться в небытие.

Второе пробуждение оказалось не лучше — над ним склонился тот самый бородач, которого он пытался пристрелить. Губы против воли произнесли: «Пить».

— Это мы мигом, ваше благородие. Митрич, воду давай! — зычно крикнув, бородач исчез из поля зрения, чтобы тут же приложить к губам Михаила флягу с живительной влагой. — Ваше благородие, ты не торопись, тебе шевелиться нельзя, — спаситель заботливо приподнял голову Михаила, — у тебя голова разбита, покой в таком разе первейшее дело.

Сигнал об аварии самолета, радист узла связи в Тебризе попросту проспал. Ну не привыкли еще радисты к должной дисциплине. Теперь пойдет под суд. На площадке у города, которую громко называли аэродромом, в тот день вообще никого не оказалось, и тревогу поднимать было некому.

Самотаева, по сути, спас случай. Связь через горы не проходила, и командир первого батальона Апшеронского полка с утра послал в Тебриз полусотню передать донесение командованию полка. Узнав о сбитом самолете, полусотня пришпорила коней и в последний момент успела поставить точку в разыгравшей военной коллизии. Тревога в Тебризе была поднята только к обеду второго дня. В результате два отряда встретились в трех верстах от Сардари, откуда Михаила переправили в госпиталь.

По большому счету, лежать в отдельной палате было не скучно. Героя-авиатора женский персонал госпиталя вниманием обойти не мог по определению — есть у слабого пола чутье на успешных представителей мужской части генофонда. Мало того что их смельчак летал выше туч, так он в одиночку не побоялся сразиться с целой армией злых персов!

Не забывали Михаила и военлеты, приносившие то фрукты, то чего покрепче. Это, «что покрепче», посетители поначалу выдували сами, ибо с контузией шутки плохи. Главврач госпиталя, коллежский асессор Гришин Иван Петрович, человек во всех смыслах лояльный, но только не в отношении здоровья своих подопечных, произнес как припечатал: «Спиртное, господин прапорщик, не ранее чем через неделю, и только после моего осмотра»!

Где неделя, там, как известно, хватает и трех дней, но… поклонницы своего героя заложили в первый же вечер. Такие они, на самом деле.

Захоронку с секретной рацией казачки первого батальона нашли по пути в батальрн, а через неделю она была в авиаотряде.

Не давали скучать и репортеры. Первым к Самотаеву прорвался представитель Таймс. Высокий, плечистый мужчина, с открытым мужественным лицом.

«Ну-ну, такую доброжелательность мы изображать умеем не хуже тебя, а вот кто тебя ко мне пропустил — найду гада, и уши отрежу».

Кстати, и нашел, и покарал. Публика естественно возмутилась: «Как можно так жестоко водить за нос толстяка-подпоручика»? А нечего было лезть на чужую грядку. Пусть скажет спасибо, что остался с ушами. Не в пример публике, коллежский экзекуцию одобрил. На словах пожурил, но по глазам было видно — сам бы оттрепал интенданта, да положение не позволяет.

Вопросы жителя Оловянных островов были предсказуемы:

— Господин Самотаев, читатели самой популярной газеты Великобритании с нетерпением ждут рассказа, как вам в одиночку удалось уничтожить стольких бандитов?

— Простите, стольких, это скольких? — скрывать язвительность у Самотаева не было и в мыслях.

— Не менее полусотни, — не моргнув взглядом, выпалил представитель второй древнейшей профессии.

— Вы сами-то, в это верите? — качественно изобразив крайнюю степень изумления, начал Михаил. — А почему не сотню, или две? — Мистер Смит, в самом деле, — темп речи стал возрастать, — а что мне стоит уложить сотню-другую бандитов? Как в сказке: «Одним ударом семерых». Автора, кстати, не напомните? И правильно, не стоит беспокоить старика Грима, — Михаил не давал британцу вклиниться в разговор, — он в гробу перевернется, услышав такой бред. Так что вы мне хотели рассказать о вранье на войне и на охоте? Или опять молчим, как рыба об лед?

— Приношу извинения за пробелы в русском языке, но я не понял последней идиомы, — переведя разговор на второстепенную тему, репортер доказал свой профессионализм.

— Каждый язык, господин Смит, — откинувшись на подушку, Миха пустился в откровенное разглогольствование, — имеет свои особенности. Возьмем, к примеру, итальянский — ни один европейский язык и близко не стоит по выразительности исполнения на нем оперных арий. Теперь рассмотрим тевтонов. Язык лающий, стихи на нем звучат, как телега на брусчатке, зато команды передается предельно точно. Русская речь, в этом отношении, исключительно метафорична. Она в равной мере виртуозно передает, как настроение героя, так и все оттенки предмета разговора. Для примера берем две поговорки: «Я буду нем, как рыба» и «Я бьюсь, как рыба об лед». Первая как бы клятва молчания, вторая констатация бесполезности добиться некой цели, чаще всего справедливости. Теперь представьте себе смысловую нагрузку, выражения: «Молчать, как рыба об лед» Сложно? Да, сложно, а иностранцу чаще всего непостижимо. Зато эта идиома вызывает потрясающую массу интерпретаций, позволяя слушателю додумать то, о чем автор и не помышлял. Поэтому, даже Шекспир на русской сцене звучит богаче, чем на родине. Так, что вы хотели узнать по поводу пяти сотен безвинно убиенных, извините, пяти десятков? — ехидно закончил Самотаев.

— Сдаюсь, сдаюсь, — в знак примирения репортер поднял руки, — но что же было на самом деле?

— Представьте, ничего выдающегося. По большому счету, мне просто повезло, — рассказывать о себе подробности, тем более репортеру-англичанину, Михаил давно зарекся. Слишком многим из англоязычных он крепко прищемил интимные места. Для всех он представлялся обычным человеком, может с капелькой везения, но никак не отчаянным головорезом.

Отмахав пешим порядком с пяток километров, Михаил присел передохнуть в тени арчи, что росла чуть выше по склону. Едва он собрался выйти на тракт, как раздался конский топот. Решил переждать, но его заметили. Одного дикаря он свалил с первого выстрела (как-никак с батей на медведя он ходил), второго свалил, истратив остатки обоймы. Повезло, что пальба велась далеко от кишлаков, иначе бы ему несдобровать.

Дальше рассказ мало чем отличался от реальных событий. Взяв «на прокат» лошадку одного из бандитов, Михаил добрался до перекрестка за Хосрошалем, где его заметил отряд курдов. Пришлось уходить на юг. Здесь его обложили всерьез и если бы не подоспевшая казачья полусотня, лежать бы ему сейчас с перерезанным горлом. Дикари, они, знаете ли, такие.

Сколько он там положил варваров? Трудно сказать. У Хосрошаля пятерых он ссадил с коней точно, но не больше семерых. А вот убил или ранил, одному богу известно. И вообще, из-за контузии подробности того боя, он помнит смутно, но по зрелому размышлению задержать супостата удалось ручными бомбами. Не исключено, что они свалили еще несколько бандитов. После бросков гранат он вообще ничего не помнит, но казаки подоспели вовремя.

— Вы всегда берете с собой бомбы?

— Остались от наблюдателя с его кавалерийским карабином. Вместо него взял дополнительный бензин.

— А что случилось с самолетом?

— Бандитская пуля, — здесь скрывать было нечего.

— Вы знаете, что ваш аэроплан сгорел?

«Оп-па! Интересно, откуда эта информация. Казаки, передав командиру встречного отряда донесение в штаб и меня, поспешили в батальон. Получается — или об этом уже просочились известия, или мистер черпает информацию из агентурных источников».

— То-то я ночью видел на западе зарево. Жаль, хорошая была машина.

Разговор с репортерами Российских газет Самотаев вел несколько иначе. Число убиенных бандитов осталось тем же, но в головы пишущей братии вбивалось две мысли:

— Господа, вместо восхваления отдельных героев, вам бы донести до читателя, одну простую мысль: «героизм русского солдата, как правило, является следствием бездарной работа командного состава». Донести так, чтобы от одного упоминания об очередном подвиге с летальным исходом героя у читателя все сжималось от омерзения.

— Вы хотите сказать, что ваш случай из таких? — почувствовав жареное, репортер Биржевых ведомостей, едва не выпрыгнул из штанов.

— Любезный «биржевик», — ядовито начал Михаил, — долг репортера не трындеть попусту, а вскрывать факты, стоящие за каждым подвигом. Мать его в качель. А еще, господа, вам стоило бы внимательно почитать программу партии социалистов российского народа. Там вы найдете много интересного, в том числе предложения по военному строительству.

Дальше следовало развитие темы, а по сути голимая пропаганда СПНР. Кто-то морщился, кто-то соглашался, но доводы Самотаева равнодушными не оставили ни кого.

Разъяснения Самотаеву существо идей новых социалистов, Зверев ничего не скрывал: «Михаил, никогда не верь ни партийному функционеру, ни в программу его партии. Даже если ты не найдешь ни капли лукавства. Думаешь, я оговорился? Нет. Все дело в том, что сегодня еще нет теории общества, которая бы достоверно описала его развитие. При этом партийные программы имеют обыкновение опираться на существующие заблуждения. Следовательно, в той или иной мере все они брешут. В этом смысле идеи СПНР от остальных не отличаются. Теперь к вопросу, почему я придерживаюсь именно этой программы — мне очевидно, что заложенные в ней идеи помогут России вырваться в мировые лидеры. Почему? Потому что по своей сути программа СПНР это идея кнута и пряника, которыми на протяжении лет двадцати надо будет основательно охаживать задницу нашей многострадальной матушки России. Это, чтобы она не впадала в привычную спячку».

Разговор получился долгим. К теме не раз возвращались, зато теперь Михаил с легкостью общался с любым политиком и репортером.

Так или иначе, но издания запестрели статьями о российском смельчаке-военлете, стойко отбивавшемся от курдов-кочевников до подхода полусотни батальона Апшеронского полка. Сообщалось число убитых врагов — от семи до десяти. В зависимости от симпатий. Некоторые намекали на скромность героя, дескать, казачки говорили о существенно больших цифирях.

Ни одно издание не оставило без внимания выжимку из программы партии новых социалистов: «Воевать надо не числом, а умением». И не важно, что первым эту фразу произнес фельдмаршал Суворов. Писали о приверженности героя идеям этой партии. Кто с гордостью, а кто сквозь зубы. Да и черт с ними — пиар заработал на все сто, а это главное.

Начатый месяц назад разговор с Юденичем в Нахичевани, продолжился на следующий день после награждения Самотаева «Анной» четвертой степени.

Мордатый, в мятом, скорее даже жеваном кителе с одиноко болтающимся орденом святого Владимира, Николай Николаевич мало напоминал того грозного генерала, с которым Михаил не так давно общался. Вот что значит военные действия. Даже не самые значительные.

На этот раз никаких вопросов из серии: «В каких еще краях отметился Михаил» не последовало. Результат войнушки с дженгелийцами (по-русски с партизанами) говорил сам за себя. Зато Самотаеву пришлось исчеркать не один лист бумаги схемами стычек. Кто и где стоял, сектора обстрелов, из каких соображений выбраны маневр и позиция. Не остался в стороне вопрос результативности применения самозарядного карабина и гранат производства завода «Механика». Разговор затянулся на долгих три часа. В конце прозвучало риторическое: «Хотел бы я знать, где вас так обучали», — судя по интонации, на ответ генерал не рассчитывал, но он прозвучал:

— Разведывательно-диверсионное дело и тактику малых групп нам давал офицер, знакомый с этим не понаслышке. Военное искусство преподавали офицеры военных училищ и не только российских. По понятным причинам от публичности они воздержались, — этой фразой Миха дал четко понять — распространяться об этом категорически не стоит.

Генерал поморщился. Во-первых, о приватности разговора он понимал ничуть не хуже прапорщика, а, во-вторых, его слух резануло непривычные словосочетания — «разведывательно-диверсионное» дело и тактика малых групп. С «разведывательно-диверсионным», в принципе, все было понятно. Даже корректнее, нежели принятый у казаков термин — «охотники». Но «тактика малых групп»! Какая может быть особая тактика у малых групп, и что это такое в понимании прапорщика? С другой стороны, только сейчас он гонял этого военлета по всем стычкам и надо отдать должное — в ряде случаях, тот применил приемы нетипичные тому, чему учат в российской армии. К примеру, в одном случае Михаил в первую очередь уничтожал командный состав, а во втором оставил его на закуску. На сколько Юденич помнил, такие вопросы в училище даже не рассматривались.

Ко всему Юденич осознал масштаб финансовых затрат на создание и поддержание в боеготовности такого подразделения, и ему откровенно стало неуютно.

— Оружие нам поставляется из разных стран. Из пулеметов мы предпочитаем «Зверь».

— Опять «Зверь», — бросил Юденич, — а правду говорят, что этот пулемет детище господина Зверева? — в интонациях генерала прозвучал заметный сарказм.

— Насколько мне известно, идея и основные принципы механики его, хотя Дмитрий Павлович не инженер.

— Машинка неплохая, — согласился генерал, — но пулемет Максима не имеет ограничений по длительности непрерывного огня.

— Из своей практики могу сказать — я этой проблемы не ощутил, но, допустим, она существует. Тогда ее решение лежит в плоскости удвоения пулеметов на версту фронта. Заметьте, затраты на два «Зверя» практически равны стоимости одного «Максима», но в критические моменты плотность огня увеличивается вдвое. Ко всему прибавьте удвоение стойкости по отказам.

— А патрон?

В «Звере» использовался безрантовый патрон, и на русский стандарт Дмитрий Павлович переходить отказывался. Спору нет, рантовый патрон требовал существенного усложнение кинематики. Сначала патрон извлекался из ленты, и лишь после этого вводился в патронник. Кроме удорожания в производстве такая механика вызывала удвоение отказов. Так стоило ли этим заниматься? Тем более, что заказов хватало. Как недавно узнал Самотаев, для реализации спроса во Франции как раз сейчас запускался новый завод.

Михаилу было очевидно, что разговор о пулеметах и рантовых патронах, не более, чем дань традиции. Эта тема явно не уровня прапорщика-диверсанта, поэтому обсудив русский патрон, он свернул разговор в нужное русло:

— Ваше превосходительство, с моей колокольни заслуга Зверева не столько в пулеметах, сколько в организации коммерческого дела со Стрешарами. Эти базы мы использовали для тренировки в России и во Франции.

— Хм, — своим «хм» Николай Николаевич умудрился показать и недоверие, и удивление, а еще в этом «хм» прозвучала ревность. Впрочем, все это говорило в пользу генерала.

— Поверьте, очень полезная подготовка. Без нее мне бы перед вами сейчас не сидеть. Кстати, о Стрешарах. Российским офицерам дается очень большая скидка. Буквально до уровня окупаемости.

«Первый вброс сделан, а глупых генералов не бывает. Почти не бывает, — тут же поправился Михаил, — заодно и проверим. Если после сегодняшнего разговора Стрешары не начнут посещать офицеры Кавказского округа, то я сильно удивлюсь. Пора выполнять вторую часть задания», — оборвал себя Михаил.

— Ваше превосходительство, мне поручено передать вам предложение господина Зверева лично ознакомиться со всеми оружейными новинками завода «Механика». Тогда же можно будет предметно обсудить методику подготовки личного состава.

Автора методики Михаил не назвал, но по тому, как сверкнули глаза генерала, тот понял все правильно — Юденичу предлагалось ознакомиться с подготовкой бойцов частной военной компании. Одновременно делался намек — Зверев имеет к ЧВК некоторое отношение.

Все нужное сказано, но генерал не был бы генералом, если бы не рискнул прощупать «противника»:

— Насколько я в курсе, вас скоро демобилизуют? Остаться в армии не желаете?

«Ага, генерал случайно знает о прапорщике», — улыбнулся про себя Михаил.

— В Никарагуа в моем подчинении находились два батальона, — открыв эту сторону своей биографии, Михаил дал понять, что по табелю о рангах он как бы имеет чин полковника, которого в Императорской армии ему не видать, как собственных ушей. Возраст и экстернат в сумме с кастовостью ставили жирный крест на серьезной карьере человека из низов.

Конечно, батальоны таковыми могли быть только по названию. Могли, и наверняка численно отличались в меньшую сторону от пехотных, но сложность задач, стоящих пред такими подразделениями, на порядок превышала таковую у обычных. В этом Юденич ни секунды не сомневался.

— А говорили «частное лицо», — генерал ехидно напомнил Михаилу разговор месячной давности. Одновременно, в этом ехидстве прозвучало заметная доля уважения.

— Действительно частное. Ни в одной армии я не состоял, но мною получены директивы на расширение границ откровенности.

Против такой аргументации «прапорщика», генерал достойного ответа не нашел, зато масштабу заграничных сил ЧВК был откровенно поражен. По слухам, ее численность достигала максимум двухсот бойцов. Не верить сейчас Самотаеву было глупо — генералу явно целенаправленно давали доподлинную информацию. Выводов напрашивалось два — люди стоящие за Самотаевым, прятать информацию умели, и отказываться от встречи не стоило.

— Спасибо, по возвращении с этой компании, непременно о себе напомню. Мне доложили, что медицина минимум на месяц не допустит вас до полетов, — сменил тему генерал.

Еще под Гатчиной Зверев заинструктировал Михаила требованиями особого отношения к здоровью военлетов, и даже добился назначения в первый воздухоплавательный отряд фельдшера. Поэтому, иллюзий на свой счет Миха не питал. Даже если в госпитале медики дадут добро, то в отряде к полетам не допустят еще долго. Ответ на реплику генерала был краткий:

— Я в курсе.

— В небе, наверное, красиво, — с легкой не то тоской, не то завистью начал генерал, — а на грешной земле солдаты воюют. Приказать не могу, но не согласитесь ли вы проинспектировать подготовку пластунов казачьих отрядов?

Самотаев понимал, что этим предложением Юденич решал две задачи — получал полезную информацию со стороны, и еще раз прощупывал «прапорщика», а точнее тех, кто за ним стоял.

От генеральской просьбы Михаил не отказался, но четко оговорил условие: инспекция пройдет без вмешательства в подготовку, а свои рекомендации Михаил передаст лично Юденичу.

Генерал согласился. Человека со стороны примут далеко не все, а вносить смуту в военное время — глупость несусветна, но от помощи, если таковая появится, просил не отказываться.

В конце разговора со стороны прапорщика прозвучала надежда, что на этом контакт с генералом не окончится. На первый взгляд, такое пожелание со стороны заурядного прапорщика звучало, как минимум, неуместно, но ведь и прапорщиком Самотаев был только номинально. Что характерно, Михаил и сам не понимал, зачем Зверев просил его эту мысль непременно вставить в разговор с Юденичем, и желательно в конце.

Время на анализ разговора с «прапорщиком» у генерала нашлось только через неделю. Первое впечатление не всегда самое верное, зато всегда полезное.

Рост выше среднего. В меру коренаст. Руки большие, сильные. По тому, как он входил, как двигался и садился, чувствовалась грация, присущая людям физически сильным и тренированным.

Глаза серые, спокойные. Взгляд без тени подобострастия, и без намека на высокомерие.

Во всем чувствуется удивительный самоконтроль и внимание к мелочам. Тогда же мелькнуло неосознанное ощущение: «Работать с таким подчиненным одно удовольствие».

Во второй встрече эта особенность подтвердилась — за весь разговор, Николай Николаевич ни уловил даже намека на нервическое состояние, и это при том, что генерал провоцировал собеседника на темпераментное отстаивание своей позиции. Все ответы были лаконичные и обоснованные. Без попытки затушевать недостатки или преувеличить достоинства.

А еще Юденич отметил правильную и компактную речь — никаких слов-паразитов и эканий. Мысль излагается точно, кратко и без повторов. В тоже время по массе мелочей, по морщинкам у глаз, чувствовалось, что прапорщик натура едва ли не артистичная. Такой за словом в карман не полезет — острое словцо выскочит мгновенно. Самоконтроль и артистичность — редкое сочетание.

Разговоры о русских наемниках в Никарагуа, Корее и в других местах, шли уже давно. Такую новость офицерская среда России пропустить не могла. Кто-то презрительно кидал: «Ничтожества, воюющее за деньги», но большинство относилось с пиететом: «Да, за деньги, но это русские добровольцы».

В печати периодически проскакивали совершенно невероятные истории о подвигах бойцов частной военной компании «Вагнер». Якобы так эта ЧВК себя называла, хотя официальных подтверждений этому никто не приводил. Зато разговоров, мол, Рихард Вагнер, принес в мир свою музыку, а что за «музыку» принесет ЧВК «Вагнер», ходило более чем достаточно. Кстати, и сама аббревиатура «ЧВК» все чаще мелькала на страницах журнала «Разведчик». Не отставали от «Разведчика» газета «Русский инвалид» и журнал «Военный сборник». Последние два издания являлись официальными вестниками Военного министерства и публикации о «Вагнере» шли в литературных рубриках. Исключение составил последний номер «Военного сборника», в котором о ЧВК впервые упоминалось в разделе «военная наука».

Истории о добровольцах подогревались «очевидцами». Чего стоили эти «очевидцы» Юденич до конца осознал после общения с «прапорщиком». Это как же надо исхитряться, чтобы сохранить в секрете подлинное количество сил!? И это при том, что нигде так не болтают, как на войне.

В России этой ЧВК как бы и не было, а о стране, приютившей у себя наемников, ходили самые причудливые слухи. Кто-то намекал на Францию, кто-то на Аргентину, но все это было не конкретно, без ссылок на документ о месте регистрации. Аналогично обстояло дело с руководством. Кто эти люди, оставалось тайной. Ходили разговоры, что в части стрелковой подготовки «Вагнер» связан с базами Стрешара. Но это естественно — Стрешары лучше всего подходили на роль полигонов.

Зато сегодня прозвучал намек — «Вагнер» имеет какое-то отношение к Звереву. Или наоборот? Прямо об этом не говорилось, но из контекста следовало.

Анализируя сейчас информацию, Николай Николаевич не мог отделаться от впечатления, что кто-то ненавязчиво дирижировал информацией в печати. Если прошлые публикации в основном касались оружия «Механика» и, мягко говоря, несерьезных рассказов о приключениях бойцов «Вагнера», то с недавних пор статьи начали разбирать роль ЧВК и особенности ее действий.

Сегодня из уст прапорщика прозвучало пожелание продолжения контактов. Прапорщик делает предложение генералу. Было о чем задуматься.