Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Глава 18 Тучи враждебные веют над нами

Для людей, по уши загруженных делами, время летит стремительно, при этом посторонние события кажутся неожиданными. Так и переселенцы с изумление услышали об открывшейся в Гааге конференции по сдерживанию гонки вооружений. Они были уверены, что борьба с этим злом началась в их времени. Конференция, как и полагалось, окончилась ничем, ибо кто же в здравом уме и твердой памяти тормознет свою военную промышленность.

В конце седьмого года заработала третья Госдума. В ней «димкина» СПНР заполучила аж целых пять мест! И не важно, что реально прошли только двое — Зверев с Опричниковым, а троих тупо прикупили. Главное, на левом фланге к двенадцати эсдекам, добавилось пять дятлов от новых социалистов, а вот старые, которые эсеры, заболели тяжелейшей формой гангрены ума — эти идиоты объявили выборам бойкот.

Кстати, аналогичную «простуду» подхватил и Плеханов. Благо, что рядом с больным оказался известный эскулап — Владимир Ульянов-Ленин. Вылечил он болезного, можно сказать вытащил с того света, попутно разразившись статьей «Против бойкота», но результат того стоил. Пройдя в Думу, социал-демократы получили возможность пять лет безнаказанно клевать прогнивший царский, а вот эсеры на эти годы залегли сосать лапу.

Ленинскую брошюру «Против бойкота» Федотов получил от Зверева после рассказа о встрече с Владимиром Ильичом.

— Сам-то читал?

— Да как тебе сказать. Ты знаешь, когда коту делать нечего?

Зверевский ответ заинтриговал, и Федотов впервые внимательнейшим образом одолел «первоисточник» от корки до корки. Все пятьдесят пять страниц!

На первых пяти Ленин четко обосновал порочность бойкота в сложившейся ситуации, после чего с упоением принялся расписывать безграничную принципиальность большевиков — и такую же безграничную беспринципность всех остальных. И такого трепа на пятьдесят страниц! Особенно досталось соглашателям и ренегатам от кадетской партии. «Новых социалистов» Ильич почти не клевал. Впрочем, это как раз понятно — на СПНР у него на тот момент почти не было компромата. Закрыв брошюру, Федотов с мнением Зверева о кошаке с яйцами согласился.

Прокат первого звукового фильма в столицах мира вызвал оглушительный успех, а «кошелек» переселенцев едва не лопнул от переполнения. После него на экраны вышли еще два фильма и три пребывали в разной степени готовности, а Россию по праву стали считать родоначальницей нового искусства. И не только Россию, но и лично господина Зверева, известнейшего во всем цивилизованном мире кинорежиссера, кинодраматурга и даже актера. Таково было мнение одних критиков, другие, как водится, не по-детски злопыхали, но что там было сказано в книге мудрости? Вот-вот, караван-то идет, а собаки лают.

Известность, она дама капризная, а с другой стороны, с какого перепуга мало кому известного Димитрия Зверева выбрали в Думу? Такие прорывы требуют очень большой подготовки. Пришлось устроить несколько благотворительных просмотров фильмов с предварительными выступлениями актеров. К тому надо прибавить турне с мужским хором. Казацкий и морской циклы песен Розенбаума пользовались неизменным успехом, солидная доля которого обрушилась на СПНР, ибо агитация за новую партию входила в договор с устроителями хора. Вот так!

Такое нововведение по нраву пришлось далеко не всем. Тенденция показывала, что при таком раскладе в следующей Думе кое-кто может лишиться до полусотни мест. Вот и разразились «Русские ведомости» саркастической статьей за подписью мифического «Крокодила». Мол, как СПНР будет петь в Думе, дуэтом или соло. А может быть, они пригласят в Думу хор? За компанию затявкала газета кадетов. Ответ по принципу: «не нравится — не пей», опубликовала газета переселенцев. А вот «Русские ведомости» статью новых социалистов печатать отказались. Какие они, однако, нехорошие.

Зря они это сделали. Не поступи они так недемократично, может, и не выпороли бы земноводного щелкопера усатые дядьки в казацких папахах. А выпороли они его ох как крепко! Можно сказать, от всей казачьей души. Месяц не мог лежать на спине. Такое кого хочешь впечатлит.

Вот и возбудилась вся либеральная Россия. Основной вопрос — разобраться, кто мог выдать казакам анонимного автора статьи. Второй — почему молчит следствие?

Одно странно, «Русские ведомости» писать на эту тему не стали, а издания, рискнувшие высказаться, по большей части призывали к сдержанности. Буд-то их кто предупредил не гнать волну.

Следствие же не молчало. Оно работало. Даже изучило оставленную на месте преступления плетку с атрибутикой донского казачества и валявшуюся на полу фотографию неизвестной в шляпке с густой вуалью, а вот дальше — ни с места. Со слов пострадальца, нападавших было пятеро, и от всех несло перегаром. Ничего более жертва кровавого режима не запомнила, зато заметно нервничала, когда дознаватели задавали наводящие вопросы.

Думаете, следаки не задали себе и другим вопрос: «Кто заинтересован в случившемся?» Естественно, задали и даже получили ответы. Например, главред «Русских ведомостей» так прямо и сказал, что ничего не знает, никто его о пострадавшем не спрашивал. Ко всему желтая пресса загомонила о любовных утехах то ли пострадавшего, то ли наказанного.

В Полиции служат не только дуболомы. Умные сразу же сообразили, куда подталкивается следствие, да вот какая незадача — ничто человеческое следакам не чуждо, а эта либеральная прослойка им ох как попортила кровь. В итоге, дело «само по себе» заглохло.

Как бы там ни было, но проникновение в третью Думу Зверева от Москвы и Опричникова от Питера прошло без проблем. Вот что значит грамотно организованный пиар.

Не только в кино отметились переселенцы. В июле восьмого года в Соединенных Штатах с помпой открылась первая в мире вещательная радиостанция. Спустя полгода такая же станция зазвучала с Эйфелевой башни, а завод радиоприемников в Сиэтле к середине года вышел на проектную мощность. И опять средства уверенно закапали в Радиобанк.

К концу восьмого года с моторами произошел долгожданный прорыв — в серию пошла линейка высокооборотных тринклеров до ста сил и тихоходных, морского исполнения, до трехсот.

Скоростные движки пока покупает только меллеровский завод и бельгийцы. Их выпускают на заводе АРМ. Зато Дукс на первой Санкт-Петербургской международной автомобильной выставке в 1907-мом году завоевал первое место! Сейчас обсуждается проект автопробега. Дело новое и перспективное — главное застолбить первенство.

По меркам середины XX века КПД и ресурс моторов ни к черту, но на сегодня основные параметры в полтора раза превышают таковой у конкурентов. Это еще требуется подтвердить на практике, ведь испытания на стенде и в натуре — две больших разницы. Вот и пишутся статьи о результатах эксплуатации меллеровских машин с моторами от АРМ.

Инженеры-моторостроители завопили о недопустимости такого безобразия, мол, надо добиться трехкратного преимущества! Но кто же их, болезных, будет слушать. Доведут, куда они денутся, а пока что есть, тому и рады.

Сейчас изготовляются три трехсотсильных двигуна для Нижегородской верфи и шесть для разъездных катеров флота. По паре на каждый флот Империи.

Прознав о таком безобразии, в атаку бросились подводники — плевать они хотели на обещание получить двигатель к четырнадцатому году! Даешь, мать вашу, тыщу лошадей здесь и сейчас!

Перебьются. Никто ломать технологию разработки из-за чьих-то хотелок не собирается.

Пятого мая 1907 года в российское небо впервые взмыл планер. Его пилотировал пятнадцатилетний автор по имени Алеша Шиуков, а в августе от земли оторвался первый российский дирижабль «Учебный». Знаковые события. Алешу вниманием не оставили, как, впрочем, и Володю Петлякова. Заодно «припахали» студента киевского политехнического института Игоря Сикорского. Остальных будущих авиаконструкторов пока разыскивают.

К этому времени стал сбываться давнишний сон Мишенина — в КБ начал помахивать крыльями Миг-1. Пока на бумаге, но дело стронулось. Давно грезивший небом Меллер ожидаемо возбудился. С ним идут сложные переговоры. Помощь «немца» на старте Русского Радио переоценить трудно, но и пятьдесят на пятьдесят в новом товариществе, когда впереди пахнуло миллиардами, явный перебор.

Тридцатого июня 1908-го года, строго по графику, сибирскую тайгу в районе Подкаменной Тунгуски посетил гость из космоса. Что он там нашел, одному Богу ведомо, но стекла в домах повыбивал. Мысль похулиганить, и подкинуть в газеты предсказание какой-нибудь полоумной Ванги из Варны, конечно, мелькнула. Но дразнить гусей без нужды посчитали глупостью. А вот «подопытному кролику», на роль которого был выбран Бубнов, Федотов посоветовал обратить внимание на высотные облака в ночном небе над Питером с двадцать седьмого по тридцатое июня, намекнув, что особенно важно тридцатое число. В мире переселенцев появление этих облаков связывалось с прилетом болида.

Кстати, Бубнов смотрел, и эффект не замедлил сказаться. Не то, чтобы Иван Григорьевич не верил Федотову, но всерьез бодаться с Морским Техническим кабинетом, доказывая порочность приоритета надводной скорости за счет мореходности и автономности, было для него чревато последствиями. После сообщения о падении космической каменюги последние сомнения у Ивана Григорьевича отпали, и к началу 1909-го года лед в умах военных моряков стронулся.

Это не значит, что как только Бубнов начал «воевать», так Морской Технический комитет сразу откорректировал тех. задания, и была принята новая тактика применения субмарин. Нет, конечно, но подвижки в нужном направлении наметились. И как им было не появиться, коль скоро короля играет свита, считай агенты влияния. Представьте себе, что то один, то другой подчиненный первого командира подплава, контр-адмирала Щенсовича, высказывает «свою» мысль о тактике. Той самой, которой еще толком и нет. Невольно задумаешься, тем более что логика доказательств очень даже убедительная. Задумаешься и начнешь помалу обкатывать эти идеи, проверяя их на вверенных тебе кораблях. Тут-то и покажется, что это ты внес самый серьезный вклад, а за свое мы бьемся крепко. Одновременно начнешь задумываться о второй составляющей — трещать о тактике на каждом углу не стоит.

Снимая документальный фильм о подплаве, Звереву труднее всего было вбить в головы своим «собутыльникам» мысль не трепать языком. Но и тут наметился прогресс. По крайней мере, статей на тему тактики подводных лодок в «Кронштадском вестнике» пока не появилось.

Не забывал Дмитрий Павлович и о своем пулемете, демонстрация которого началась с начала 1908-го года. Машинка получилась удачной. По местным понятиям легкой, ухватистой. Не без нареканий, но детские болячки устранены. Главное же, оружие удалось обкатать в гондурасии и… в Корее. Со средины 1907-го года на севере Корейского полуострова начало разгораться партизанское движение против японской администрации, чем Димон не замедлил воспользоваться.

В обоих динамично протекающих конфликтах «Зверь» пришелся очень даже к месту, а вот «Максим» оказался излишне громоздок. Не последнюю скрипку в рекламе сыграли и красочные плакаты с улыбающимися косоглазыми лицами, что свинцом от бедра поливали подлых японских захватчиков. Глядя на отнюдь не худеньких корейцев, трудно было не вспомнить сакраментальное: «Чем глубже в лес, тем толще партизаны». Ну, а то, что отделение «корейских партизан» (две снайперских пары, два пулеметных расчета и командир с заместителем) прошло подготовку на подмосковной базе и по-русски говорило лучше, нежели по-корейски, так этого плакат не сообщал, зато Япония завопила на всю вселенную. Этого, собственно, Димон и добивался — такая реакция лучше любой рекламы. «Партизаны» же, шумнув для видимости, т. е. отправив пару сотен японских солдат в объятия Аматэрасу, благополучно исчезли. Терять своих людей за чужие интересы не наш стиль.

В результате всех этих мероприятий французы предложили Дмитрию Павловичу провести испытания его пулемета в условиях Индокитая, а в доверительной беседе ему было заявлено — бельгийский «Мадсен» русскому «Зверю» не соперник: слишком нежен и дорог.

Трудно сказать, какое из начинаний переселенцев можно было считать главным. Все имело свою значимость. Другое дело — личностная оценка. Дмитрий Павлович своей основной задачей считал службу безопасности. Первым нанятым сотрудником стал бывший городовой среднего разряда сыскного отделения московской полиции господин Тарханов.

Федор Егорович организовал оперативную работу с персоналом товарищества, иначе говоря, систему стукачества. Его заботами было предотвращено несколько краж оборудования и хищение важных документов. Без его подписи не принимали на работу, а про двоюродного брата Катерины он высказался однозначно: «Гнилой человек». В принципе, на посту начальника службы безопасности московского филиала Русского Радио Тарханов достиг своего потолка.

Между тем система безопасности постепенно усложнялась. Появилось подразделение внешней разведки, отслеживающее успехи российских и зарубежных конкурентов. Чуть позже возникла необходимость контролировать интерес к переселенцам со стороны властей. Эти подразделения замаскировали под личиной «независимой» от переселенцев частной охранной компании.

ЧОК предоставлял охранные услуги различным предприятиям. Он же направлял «добровольцев» в горячие точки. Для охраны предприятий людей набирали из различных спортивных клубов, а иногда и с «улицы», но всех с надежными рекомендациями. Другое дело — люди для операций в «гондурасиях». Для них кадры черпались только из спортклубов славянской борьбы, прошедшие подготовку в стрешарах. По факту, это была двойная проверка. Из них только малая часть привлекалась для деликатных дел.

Одним словом, «независимая» от переселенцев частная охранная компания, являлась инструментом для проведения специфических операций.

Охрана — дело не простое, и к каждой дыре в заборе охранника не поставишь, поэтому в ЧОКе круглосуточно дежурила тревожная группа, возглавляемая оперативным дежурным. По сути, под этой структурой маскировался штаб по чрезвычайным ситуациям переселенцев. В его руководстве состояли самые толковые и надежные люди. С недавних пор штаб возглавил вернувшийся с Корейского полуострова Михаил Самотаев.

А еще в сейфах начальников служб безопасности предприятий переселенцев появились маркированные различными кодами пакеты. Вскрывать их разрешалось только при получении особого сигнала.

Так в делах и заботах подкрался новый тысяча девятьсот девятый год, сопровождавшийся традиционными премиями и новогодними елками.

За ним следовал праздник переселенцев — встреча пятого по счету дня «Красной Армии». К этому времени должен был подъехать Мишенин, и из турне по Европе вернуться Зверев. Увы, традиционная встреча друзей оказалась под большим вопросом.

Тревожный сигнал об аресте распространителя нелегальных брошюр (тех самых, о русской революционной интеллигенции) поступил с опозданием в три дня, а спустя час в оперативный штаб пришла информация о задержании Федотова. Было о чем задуматься.

Арест директора основательно выбил начальника службы безопасности из равновесия. Одно дело — ловить нечистых на руку, и совсем другое — пособить попавшему в лапы полиции директору предприятия. Как назло, в отъезде оказался и непосредственный шеф Тарханова, господин Зверев. Обратиться в жандармерию? Да кто будет слушать бросившего службу бывшего городовой среднего разряда. А может попросить похлопотать господина Шульгина, все же не чужой он человек?

Размышления СБ-шника прервал интерком, голосом секретаря сообщавший, что к нему по срочному делу просится Михаил Константинович Самотаев. Поговорить с коллегой из ЧОКа Тарханов был всегда не против, но не сегодня.

— Гриша, скажи, я занят. Пусть заглянет завтра, чай не горит.

Похоже, у Михаила сегодня что-то «горело», иначе с какого перепуга он ввалился в кабинет начальника СБ московского завода.

Задержание Федотова был проведено в лучших традиция этого времени, по крайней мере, так ему показалось. На выходе из парадного, слева и справа к нему подскочили два усатых здоровяка в форменных шинелях. Борис едва успел тормознуть своего охранника:

— Игорь, стоп! Это жандармы, предупреди наших.

— Не разговаривать, не положено, — рявкнул было стоящий справа жандарм, но тут же стушевался перед выросшим словно из-под земли невзрачным типом в гражданской одежде, — извиняюсь вашбродь, больше не повторится, — приниженно прошамкал жандарм.

— По распоряжению начальства я должен препроводить вас в следствие, — «гражданский» показал заполненную каллиграфическим почерком бумагу с витиеватой подписью и тут же нервно прикрикнул на шумливого стража порядка, — Смехов подавай пролетку.

Ехать оказалось недалече, а Таганская тюрьма приняла переселенца со всей широтой своей души. Внутри она напоминала киношные американские тюрьмы. Широченный, под десять метров, коридор. По обе стороны двери камер и пять ярусов металлических галерей. В шести тюремных зданиях пятьсот одиночек и ни одной общей.

Везде на удивление чисто: выбеленные, ни пятнышка, стены. Натертые графитом до зеркального блеска полы и остервенело надраенные поручни перил. Сразу видно, что начальник тюрьмы немец. Для уровня «пятизвездочного отеля» не хватало только бассейна с телками.

Федотова поместили в «люксе» на верхнем ярусе. Из зарешеченного окошка под потолком на столик падает тусклый свет, рядом табурет. Железная койка заправлена одеялом, в изголовье чистое белье. Возле двери параша системы деревянное ведро. Запашек, конечно, но деваться некуда.

Взгромоздившись на стол и открыв оконную форточку, Федотов увидел заснеженные крыши домов и тронутые солнечным светом зубцы кремлевской стены — вот что значит «камера люкс»!

Присев на койку, задумался. В похожих условиях лидера кадетской партии продержали полгода, а потом попросту выпроводили из тюрьмы. Допрашивал Милюкова целый генерал, но никаких оснований для передачи дела в суд так и не нашел.

Федотова явно причислили к вип-персонам. Помощник начальника тюрьмы долго извинялся, что такого клиента не встречает приболевший начальник. Лично разъяснил правила. Можно читать и писать, а вот получать передачи и свидания, дозволено только после оформления ареста. Попутно выяснилось — тюремная администрация к процессу следствия отношения не имеет. Эту юридическую тонкость Чирков повторил несколько раз, мол, у меня к вам ничего личного, будь на то моя воля, я бы всех пташек-канареек выпустил на волю.

Проводивший задержание «гражданский» явно нервничал и дал понять, что задержание проведено для выяснения обстоятельств, а там или арест, или свобода.

Ага, «свобода нас встретит радостно у входа», и сколько будет длиться это выяснение? Эти ухари тянуть резину умеют. А может быть, жандармы ждали иной реакции? Иначе, с какого перепуга за углом стояли, точнее, прятались еще четверо «собутыльников»? Эта четверка ехала во второй пролетке и при задержании должна была прийти на помощь первым двоим.

Если это так, то Борис очень вовремя тормознул своего охранника, иначе мог бы появиться формальный повод к резкому изменению иска. Не смертельно, конечно, но нервы бы помотали. Криминала Федотов за собой не чувствовал. Единственно беспокойство вызывал встреченный им в тюремном коридоре зек с разбитой мордой?

Борис напряг память. Вот его ведут по коридору. Справа по ходу открывается дверь камеры. Из нее выводят изрядно помятого клиента. Разбитые губы и заплывшие глаза делали лицо старше, нежели оно было на самом деле. Теперь Федотов в этом не сомневался. А еще сверкнувший узнаванием взгляд. В тот момент Борис на зека внимания толком не обратил, но парень его точно узнал.

«Глаза, глаза, где же я их видел? — прикрыв веки, Борис старался „стереть“ с лица зека следы побоев. — Вспомнил! Это один из зверевских бойцов, вернувшийся из Южной Америки».

Ситуация становилась неприятной — полиция, а скорее всего жандармы третьего отделения, взяли боевика из ближнего круга. Как назло, Зверев был во Франции, а Борис не в курсе всех его дел. Если сегодняшняя встреча с бойцом не случайность, то ребят из третьего отделения можно поздравить с виртуозно выбранным моментом. Будь Зверев на месте, он бы этим «голубым» очень сильно помешал. Депутатская неприкосновенность, однако.

А могло ли задержание быть инициировано конкурентами? Опять же запросто. Слишком многим Федотов перешел дорогу. Начиная от банкротящегося Маркони, фирму которого через подставную компанию выкупало Русское Радио, и кончая Русским Дизелем господина Нобеля. Знаменитый швед круто потратился на патент моторов господина Дизеля, а теперь его предприятие со свистом пролетало мимо кормушки — тринклеры оказались эффективнее. Есть кому точить зубы и на Кавказе. Там переселенцы застолбили за собой шикарный нефтеносный участок в районе Грозного.

С той же вероятностью могло активизироваться третье отделение. Правительству успехи СПНР были как серпом по причинному месту. Мало того, что переселенцам удалось перетянуть на свою сторону нескольких воротил крупного бизнеса, так они еще перехватили «умирающую» Трудовую народно-социалистическую партию. Народные социалисты, получив приличное количество мест в первой и второй Думе, в третьей оказались не у дел. Зато они имели пятьдесят шесть местных организаций и около двух тысяч членов. Этот куш теперь отошел к СПНР. Не без потерь, конечно, но деньги на развитие партии были, и не только кадеты опасались усиления позиций новых социалистов.

Получалась, что удар могли нанести с трех направлений: со стороны конкурентов, со стороны обиженных в военных конфликтах и по политическим мотивам власти Империи.

Вот только не надо строить иллюзий — такие атаки в одиночку не проводятся — двое на одного всегда веселее, а еще сподручнее одного пинать втроем.

Разъясняя тюремные правила, помощник начальника тюрьмы заметил, что в течение суток о задержании непременно известят прокурора, после чего сразу же оформят ордер на арест или выпустят. Случаи, когда держат без ордера, еще бывают, но не часто. С этим теперь строго, зато потом господин Федотов сможет получать свидания с близкими и передачки, а пока никак не получится.

Захомутали Бориса в пятницу. Двадцать четыре часа на извещение прокурора истекают в субботу, и кто сказал, что в конце дня адресат окажется на месте? Если вспомнить, что и понедельник «день тяжелый», то реакции надо ждать не ранее вторника. Получалось, что на ближайшие дни его попросту изолировали.

В конечном итоге всей этой лабуды Федотов не сомневался — промурыжат и выпустят. Немного волновала реакция Нинель, но не сильно — она женщина не истеричная. Хуже было другое — Федотов не понимал, что могло случиться в самое ближайшее время, пока Федотов наглухо изолирован, а Зверев за границей.

Размышления «узника совести» были прерваны скрипом открываемого замка. Коридорный надзиратель профессионально оглядел камеру, а вошедший за ним разносчик столь же профессионально поставил на стол нехитрую казенную еду. Все происходило молча.

Такой же скрип раздался утром, но теперь под миской с кашей обнаружилась малява из четырех букв — НШЧС. Федотов облегченно вздохнул: аббревиатура расшифровывалась — начальник штаба по чрезвычайным ситуациям.

Когда Зверев решил создать эту службу, Федотов был не то чтобы совсем против, но факт, что кто-то может вмешиваться в систему охраны тревожил. Зато сейчас осознал — штаб в курсе возникшей проблемы и действует.

Просвещенному обывателю из будущего века известно, что подозреваемого по политическим мотивам принято мариновать в полной изоляции. Прием оправданный — даже самый выдержанный человек через пару недель начинает нервничать. Есть и другой способ — немедленно провести допрос с воплями: «Нам все известно — подписывай!»

Утренний вызов в допросную говорил о выборе второго варианта. Федотов же сделал вывод — со временем у «сатрапов» дела обстоят не блестяще, вот и торопятся.

Прямоугольной формы комната, зашторенный канцелярский шкаф, несколько венских стульев у стен.

На покрытом зеленым сукном канцелярском столе письменный прибор и тонкая папка с делом на арестанта, на краю телефонный аппарат с трубкой из слоновой кости. Перед столом два потертых кресла.

Из-за стола поднялся сорокалетний мужчина в гражданском темно-серого сукна сюртуке. Ростом немного выше среднего, аккуратные усики. Впечатление портили большой с залысиной череп и упрямый исподлобья взгляд прозрачных глаз.

— Полковник Чернышев Иван Иванович, — указав Федотову на кресло, следователь не спеша зашагал по кабинету.

Сделав пару кругов по своему «стадиону», сел в кресло напротив.

— Полагаю, для начала можно пообщаться без протокола, — Чернышев испытующе посмотрел на Федотова.

— Хотите составить психологический портрет? — Борис с трудом подавил желание высказать: «Не смешите мои тапочки, откровенные беседы со следователями ведут только законченные идиоты».

— Не без того, — не стал скрывать интереса следователь, — о вашем товариществе много пишут, хотелось бы из первых уст услышать, в чем успех вашего дела?

«Угу, плавали, знаем, сейчас клиент расслабится, и тут-то ты ему врежешь словом! Только хрен тебе на всю морду, но подыграем», — мысль выходца из другого времени была оригинальна, как падающий на голову кирпич.

— И какое училище мы окончили? — в голосе Федотова отчетливо зазвучали нотки врача у постели безнадежно больного.

— Зачем вам это знать? — ожидаемо взъерошился следователь.

— Иван Иванович, мне же надо знать, на каком языке говорить об успехах российской науки, — вставил шпильку Федотов.

— Михайловское артиллерийское, если это так важно.

— Об использовании радио в военно-морском флоте вы наверняка слышали…

Треп о развитии радиотехники и успехах компании много времени не занял. «Случайная» оговорка о заработанных миллионах явного интереса не вызвала, но огонек в глазах полковника мелькнул. Упоминание о скором банкротстве господина Маркони отразилось едва заметной гримасой, но это в равной мере могло быть гордостью русского человека или опасениями за заказчика этого наезда.

— Иван Иванович, а вы разве не в курсе, что еще в декабре пятого года я лично обеспечил секретные радиопереговоры между Царским селом и канцелярией Московского генерал-губернатора? — формально фраза подтверждала успехи, но в подтексте звучала мысль, мол, мы в курсе всех ваших гос. секретов.

— Признаться, впервые слышу, — легкая заминка показала: об этом в досье нет ни слова, — а как вам последняя пьеса Алексея Максимовича? — перехватил инициативу следователь.

— «Варвары» не самая удачное произведение, «На дне» глубже, а вы как думаете? — Федотов упорно возвращал вопросы, что не могло не раздражать следователя.

— Моя оценка вам вряд ли понравится, — с ленцой ответил следак, — а что вы скажете по этому поводу? — на стол плюхнулась брошюра «Может ли власть поделиться властью».

В этом мире нелегальная литература живо обсуждалась во всех салонах, а степень интереса была пропорциональна новизне или скандальности. Ловить Федотова на слове Чернышев не собирался, да это бы ничего не дало. Ему было важно понять, кто перед ним, поэтому он терпел издевку, звучавшую в словах наглого нувориша.

— Вот! — не стал разочаровывать собеседника «нувориш». — Не в пример вам, господин полковник, Железный Дровосек ничего не боится и показывает подлинных врагов империи. Пояснить? — Федотов с интересом ждал ответа «сатрапа».

— Будьте так любезны, — прозвучало с сарказмом.

— Да запросто, откройте на двадцатой странице, — Борис щелчком отправил затертую брошюру к Чернышеву, — там об этом кренделе очень, знаете ли, доходчиво изложено.

Главу о «титанической деятельности» министра просвещения, графе Дмитрии Андреевиче Толстом, писал Федотов. Стараясь остановить разрастание «опасных» идей, этот дебилоид (с выражениями переселенец не стеснялся) сократил объем часов точных наук, засрав головы гимназистов латинским и греческим языками. В результате Россия недополучила технарей, зато наплодила гигантское количество гуманитариев-революционеров, старательно подтаивающих монархию.

— Папочка у вас на меня тонкая, — деланно вздохнув, Федотов кивнул на досье, — а вы так и не поняли, в чем ошибался господин Горький.

Казалось бы, какая может быть связь между размерами досье и ошибками писателя? Да никакой, зато звучит издевательски и реакция не замедлила себя ждать:

— Вы забываетесь! — тон полковника не предвещал ничего хорошего, а сам он решительно пересел за свой стол.

Если хочешь вывести клиента из равновесия, сопоставляй несопоставимое, это аксиома, но успех надо было закреплять:

— Зашибись! Я забываюсь, — подследственный взорвался «искренним» гневом, — ваши дебилоиды плодят революционеров, а виноваты в этом такие, как мы!

— Молчать! — в бешенстве рявкнул полковник. — Против вас имеются неопровержимые показания.

— Угу, а вот вам еще один персонаж, — встав, Федотов начал торжественно читать из Евангелия от Марка:

«Когда выходил Он в путь, подбежал некто. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: Одного тебе недостает: пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах».

Эти строфы любил повторять спившийся поп-расстрига из родного времени Федотова. Сейчас они пригодилась.

— Иван Иванович, и чем Иисус Христос не социалист? Может быть, вы и Его арестуете, и упечете ко мне в камеру?

Слова из писания всегда действуют успокаивающе. И не важно, веришь ты или вынужденно слушаешь. В этом заключается магия слов и отработанные тысячелетиями интонации. Чернышев не был религиозным фанатиком, но торжественный стиль заставил внутренне собраться и по-новому посмотреть на проигранную схватку.

Это дело полковнику не понравилось с самого начала. В словах руководства скрывалась какая-то недосказанность, да и материалов явно недоставало. Не случайно Московский генерал-губернатор ордера на арест так и не выдал, как не выдал ордер на обыск в заводском кабинете директора: «Вы, господин полковник, — выговаривал Джунковский, — требуете совершенно невозможного. На заводе проводятся секретные работы для нужд флота Его Императорского Величества, и рисковать я не собираюсь. Людьми помогу, ордер на обыск в доме Федотова я, так и быть, выдам. Все остальное по результатам. А на завод можете попытаться попасть, но прошу вас, сильно не усердствуйте».

Оглядываясь назад, Чернышев видел, что его высокопревосходительство, господин Джунковский, как в воду смотрел — на завод его людей так и не пустили, и вся надежда оставалась на сегодняшний обыск.

Не имей этот Федотов такого авторитета, его бы следовало с месячишко помариновать в одиночке. Судя по кислым физиономиям московских коллег, такого времени у него не было. Пришлось сходу вызывать на допрос.

Тщательно скрываемая неуверенность подозреваемого убедила полковника начать с «доверительной беседы». Этот прием всегда помогал определить суть опасений подследственного. Рассказ об успехах товарищества удивил. Чернышев впервые осознал грандиозность открывающихся перспектив. В какой-то момент он даже почувствовал гордость за поданных Империи.

Во время рассказа директор Русского Радио успокоился, но в этом и заключалась цель. Правда, насторожило утверждение, что объект в декабре пятого года лично обеспечивал переговоры Императора и московского генерал-губернатора, но мало-ли кто и что говорит. Прихвастнуть все горазды, особенно нувориши.

Директор оказался еще тем фруктом. Он ловко переводил вопросы к следователю, а саркастические интонации сбивали с доброжелательного настроя. Особняком стояли словечки в которых слышался замаскированный мат, и в какой-то момент, он сорвался.

А добил его вывод из этой гнусной брошюрки, которую он сам подсунул подозреваемому.

Оставалось неясным, с какой целью подследственный приплел строфы из Евангелия от Марка. Мысль о Христе-социалисте звучала дико и от того тем более казалась оскорбительной. Перед ним сидел враг, жесткий и безжалостный. Теперь Чернышев в этом не сомневался и доказать вину становилось для него вопросом чести, поэтому он с трудом подавил в себе желание вызвать конвойного и отправить подследственного в камеру.

— Не знаю, что вы о себе возомнили, господин Федотов, но у меня есть все основания подозревать вас в антиправительственной деятельности, и я это докажу, но сначала предоставлю вам последний шанс! — проскрипел жандарм.

Чем дольше Федотов наблюдал за Чернышевым, тем очевиднее ему становилось, что перед ним не самый искушенный следователь. Нет, он не слабак, полковников в третьем отделении за просто так не давали, но и сильным следователем назвать его было трудно.

Отсюда напрашивался тревожный вывод: сегодняшний наезд, не более чем дым-завеса и Чернышева, скорее всего, разыгрывают втемную. Оставался «пустячок» — выяснить, кто заказчик. Если это инициатива третьего отделения, то через Бориса пытаются наехать на Зверева с его СПНР. Против этого указывали очевидная слабость следователя и отсутствие ордера на арест. Если это конкуренты, то надо ожидать попытки кражи секретной документации, и это очень плохо. На завод жандармов, скорее всего, не пустят, а если они ворвутся в дом? От этой мысли по спине пробежал холодок. Этот вопрос требовал немедленного разъяснения.

— Ага, флаг вам в руки и барабан на шею! — с издевкой откликнулся Борис. — Только не забудьте получить ордер на обыск.

По тому, как блеснули глаза следка, Федотов понял, что сбываются его самые худшие предположения.

— Не извольте беспокоиться, господин Федотов, нам доподлинно известно, что вы говорили о социализме. Все будет выполнено в ближайшее время, наши люди искать улики умеют.

— Вы еще скажите, что сумеете отличить технические документы от беллетристики.

Выстрел наугад дал свои плоды:

— А как же, такой специалист у нас имеется, и не чета вашим, доморощенным.

Яростную фразу: «Звиздец тебе полковник», заглушила телефонная трель. По тому, с каким нетерпением полковник сдернул с рычага трубку, стало очевидным — он давно ждал этого звонка.

— Михал Константинович, ну просил же тебя повременить! — Тарханов в сердцах прикрикнул на ввалившегося к нему в кабинет Самотаева, — Нельзя же так, в самом деле. Беда у нас — Бориса Степановича схватили.

— Бригаденфюрер, не падайте в обморок, мы все под колпаком у Мюллера.

— Какой к черту бригадефюрер? — не на шутку взъярился Тарханов и… и с изумлением уставился на Самотаева.

— Не бригадефюрер, а бригаденфюрер. Ты, Федор Егорович, забыл произнести отзыв: «Мне нужно взять отпуск на десять дней».

Пароли Зверев взял из знаменитого фильма «Семнадцать мгновений весны», но аборигенам сложнее всего было запомнить «бригаденфюрера».

— Миха, да как же это? — Тарханов все еще не мог поверить, что он переходит в подчинение человеку из ЧОКа. И не только он, но и главный инженер, и господин управляющий.

— Федор Егорович, не тяни кота за хвост, а собирай у себя начальство.

Пройти из кабинета в кабинет много времени не надо и через десять минут перед несгораемым сейфом стоило прибалдевшее руководство московского радиозавода.

— Господа, в силу чрезвычайных обстоятельств, вы все поступаете в мое непосредственное подчинение, — Самотаев внимательно посмотрел в глаза каждому.

Сейчас Миша Самотаев не выглядел тем весельчаком и балагуром из ЧОКа, к которому все привыкли. Перед ними стоял зрелый мужчина, привыкший отдавать приказы.

— Господа, мы с Федором Егоровичем в вашем присутствии своими ключами открываем сейф, и я достаю нужный пакет, о чем мы все ставим свои подписи, после чего знакомятся с содержимым.

Ничего сверхъестественного в пакете с кодом А-2 не было. Подтверждались полномочия Самотаева, указывалось на недопустимость распространения информации об этом факте. Подчеркивалось необходимость скорейшей сдачи в секретную часть не используемой на данный момент документации. Пунктов было много, но так или иначе, все они не раз оговаривались. Принципиальным было требование безусловного подчинения Самотаеву. Особняком стояли заранее заготовленные директором приказы о категорическом недопущении на завод посторонних и запрете вмешательства в работу охраны из ЧОКа.

По окончании всех процедур, Самотаев четко и быстро раздал нужные распоряжения:

— Господа, ваша задача не допустить на территорию завода посторонних, в том числе из жандармерии. Охрана уже проинструктирована, но в случае появления высокого начальства, вас вызовут и вы покажете приказ директора о запрете вмешательства в работу охраны. Главное, тяните время. Эта часть работы в основном ложится на плечи господина Тарханова, а главный инженер и управляющий вчерашним числом готовят приказ о проведении особо секретных испытаний аппаратуры тайной связи для флота Его Императорского Величества. И запомните — этого совещания не было. Обо мне вы знаете только то, что знали, а все тревожное сообщаете Федору Егоровичу. Все свободны, а нам надо пообщаться с господином Тархановым.

— Ну что, Егорыч, не ожидал? — пытливо спросил СБшника Самотаев, когда за руководством завода затворилась дубовая дверь.

— Не ожидал, а оно вона, как повернулось, — немного растерянно согласился бывший городовой, — Миха, ты мне скажи, как есть, мне не доверяют?

— Доверяют и ценят. Просто у нас с тобой разные задачи и ты о моих не спрашивай. А что молчали, так подумай — ты на виду и при случае тебя легко вывести из игры, а как взять в плен того, кого нет?

— Ловко, — оттаивая, согласился Тарханов, — небось, сам господин Зверев придумал?

— Не без того, вот что Егорыч, я еду в дом господина директора, а ты оставайся на хозяйстве, главное, не удивляйся нахальству репортеров. Их специально вызвали. Для вида поругай, но в меру.

В арендованном Федотовым особняке все было спокойно. Всполошившаяся поначалу Нинель, вместе с племянником Федотова находилась на пути к московской базе стрешара. Дворника и слугу сменили два бойца тревожной группы, а дворецкого старательно изображал из себя бывший полутяж классического стиля Коля Львов. Доклад «дворецкого» был по-военному краток:

— Нинель в дороге, тайного наблюдения за домом нет, приглашенные репортеры мирно пьют водку.

— Не сопьются? — усмехнулся Михаил.

— С ними Гиляровский.

Ответ заглушила телефонная трель.

— Миха, это тебя с завода, — Николай протянул командиру трубку.

С тех пор, как Самотаев познакомился со Зверевым, прошло четыре года. Сначала Михаила увлекла тайная славянская борьба. Назначение старшим по группе льстило самолюбию. Когда Зверев попросил помочь в щекотливом деле с бандой Седого, угрызений совести Михаил не испытывал. И тем более их не возникло, когда он осознал, какой мерзавец скрывался под личиной титулярного советника Соколова. По сравнению с ним бандит Седой, смотрелся уличным сморчком. А потом началась учеба. Самотаева с группой инструкторов стрешара учили умению перевоплощаться и настоящему военному делу. Путно дали курс точных наук. Он изучал историю, географию и… и чего он только не изучил. Даже основы права, психологии экономики и политической географии. Побывал в Приморье, отметился в Гондурасе. В Корее он руководил ходом всей операции, а за глаза его все чаще называли генералом. По возвращении с Дальнего Востока, Михаил Самотаев возглавил штаб по чрезвычайным ситуациям. В этом качестве ему довелось побывать на заводах в Европе.

К неприятностям готовились. Прорабатывались сценарии, от наезда простых бандитов до жесткого удара со стороны властей. Нервничал ли Михаил? Да нервничал, но это было то состояние, которое заставляло мгновенно находить оптимальные решения, поэтому, выслушав сообщение Василия Птицына о прибытии полиции, коротко бросил:

— Птиц, меня не жди и действуй по плану.

Молодняку надо было дать проявится. По результатам похвалить и ткнуть носом в ошибки. Ситуация на заводе это позволяла, а Михаилу надо было организовать связь с Федотовым.