Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Глава 11 Попался который кусался

— Напрасно вы плохого мнения о Михаиле Николаевиче. — с искренним сожалением заметил Бубнов, когда оба конструктора остались одни, — Если бы не он, вряд ли в Либаве стоял отряд подплава.

— Подводный телеграф его идея?

— И не только телеграф.

— М-м-м, что-то такое я предполагал, но все равно странный человек. Только на заводе узнаю о теме встречи, с бухты-барахты даю консультацию, дарю половину прибора, а меня за это полощут! И вы считаете это в порядке вещей!? — вновь начал заводиться переселенец.

— Простите, что значит дарю?

— Да то самое. Заниматься гидроакустикой у меня физически нет никакой возможности, тем паче за красивые глазки его высокопревосходительства. Чтобы отвязался, пришлось подарить усилитель.

— Вы хотите сказать, что вас не ознакомили с условиями сотрудничества? Как же так, ведь я самолично решил вопрос с финансовым управлением, — растерялся главный чертежник.

— Так это вы инициатор встречи? — теперь пришла очередь удивиться Федотову.

— С подачи Роберта Густавовича, но все вопросы решал я.

— М-да, броня крепка и танки наши быстры, а я-то ломаю себе голову.

«Эй, на борту, принимайте гостей» — надсадным голосом проскрипел динамик, когда Федотов в сопровождении мичмана уже подходил к субмарине. У входа в рубку матросик с «укоротом», при взгляде на которого в памяти невольно всплыло четверостишье: «Если ближе приглядеться, он похожий на пуму, видно, с детства доставалось на плантациях ему». Люк спасательной камеры встретил встречным потоком воздуха и «детектором трезвости» — четырехметровым вертикальным трапом. Интересно, часто тут падают?

Каждый корабль пахнет по-своему. Рыболовные сейнеры соляркой, камбузом и соленым мужским потом. Это их визитная карточка. Океанские траулеры в тысячи тонн водоизмещения слегка тошноватым духом серьезного рыбного дела. Субмарина 971 проекта пахла пластиком, металлом и электричеством. Пластик вот он, пружинит под ногами, явно с противоскользящим покрытием. Металл везде, а у люка в центральный пост видна толщина прочного корпуса. Еще бы, 600 метров глубины погружения — это не шутка. Света неожиданно много. Заметно больше, чем на надводных кораблях. Впрочем, и понятно — два-три месяца под водой без естественного света требуют иных норм освещенности.

Во всплывающей спасательной камере размещается все семьдесят человек экипажа. Остается загадкой, как им это удается. Даже сейчас тут тесно. Обитаемость атомных кораблей далека от описанной Жюлем Верном. Федотов это знал, но реальность удивила. В коридорах было откровенно тесно, а центральный пост имел размеры примерно пять на семь метров. Это самое большое открытое пространство на лодке, и то заставлено рабочими местами и стойками приборов.

В 2001 году Федотов вел шеф-монтаж аппаратуры на базе атомных подлодок в Гаджиево, вот и напросился на экскурсию. Заказ не дешевый, соответственные «премиальные» в конвертах, так отчего не пойти навстречу представителю исполнителя, тем паче что дальше кают-компании и кубриков команды его не пустили, а ЦП просто оказался по пути. Зато увидел рабочее место командира — трон! Иного термина подобрать трудно.

Сейчас Федотов сравнивал гордость Бубнова — строящуюся лодку «Акула», с АПЛ проекта 971 и тоже «Akula», правда, по классификации НАТО. Мистическое совпадение — и там, и здесь он знакомится с подводными хищниками.

Пятьдесят шесть метров длины здешней «Акулы», против ста десяти многоцелевой атомной субмарины будущего. Отличие всего двукратные, но водоизмещение 500 тонн против 13000 впечатляет.

Аналогично обстоит дело с вооружением — «Akula» XXI века могла уничтожить флот кайзеровской Германии.

Здешняя «Акула» только строится. Дугообразные шпангоуты похожи на ребра лежащего на спине исполинского животного. Впечатление усиливается отсутствием шпангоутов в районе силовой установки — в этой части животного должно располагаться подбрюшье. Словно шкура зверя, снизу уже приклепана обшивка. Сваркой здесь еще не пахнет.

«Акула», по сути, увеличенная «Касатка», спущенная на воду два года тому назад. Нет герметичных переборок, зато повышенная управляемость — командир видит всех, и все слышат его команды. Поначалу Борису показалось, что у «Акулы» нет легкого корпуса, благо, что не успел об этом ляпнуть. Чем больше Борис присматривался, тем больше осознавал — перед ним отнюдь не «гадкий утенок», а вполне себе опасный подводный хищник.

При посещении атомного корабля Федотову повезло нарваться на толкового капитана третьего ранга. В отсутствии командира Иван Федорович оказался за старшего. Лодка полгода провела у причала, делать особо было нечего, а тут подвернулся «интересующийся». В итоге на голову «несчастного счастливчика» обрушился шквал знаний любителя истории подводного флота. «Несчастного», потому что сведений было явно много-то, а «счастливчика», потому что узнал много интересного о подводных лодках прошлого и тактике подводных войн.

Здесь по этому поводу уже вовсю пишутся статьи и устраиваются международные конференции. В целом все сходятся к мысли об использовании лодок в качестве своеобразных минных банок в позиционной войне у берегов. Ночью лодка стоит на якоре, днем экипаж отсыпается на базе. Не жизнь а малина. Что характерно, первопроходцами на пути появления лодок-охотниц будут фрицы и русские, но в целом страны Антанты эту тактику так и не осознают.

С эстакады Борис с грустью смотрел на будущую гордость Российского подводного флота: ничем особо не прославившись, «Акула» однажды не вернется из похода. Этот факт прочно засел в памяти переселенца. Лучше всего в грядущей войне проявятся подлодки Кайзера, а русские только в отдельных эпизодах — скажется общая нерешительность командования и проблемы с вооружением. Из разговора с Иваном Федоровичем, Борис помнил, что после погружения лодок система стабилизации хода торпед выходила из строя. Выявили это далеко не сразу, а «нормальный» боеприпас был получен только к концу шестнадцатого года. К этому времени русские подводники сделали далеко не один пуск торпед «в молоко». Обидно.

— Что-то не так? — Бубнов не понимал, отчего его жизнерадостный собеседник вдруг так изменился.

— Просто вспомнилось, — неопределенно откликнулся переселенец и тут же, чтобы уйти от ненужных вопросов, добавил, — Иван Григорьевич, мы ведь тоже занялись моторами. Примите к сведению — в моих планах стоит выпуск дизельных двигателей.

Тема моторов для Бубнова оказалась чрезвычайно актуальной, но к ней собеседники решили вернуться на следующее утро. И правильно, день выдался хлопотный, к разговору следовало подготовится, к тому же сегодня у Федотов была назначена встреча с «Сименсом».

Едва за посетителем закрылась дверь начальника чертежной закружил вихрь текущих дел. Время поразмыслить над утренней встречей появилась только в конце дня.

Всего полгода тому назад Морской Технический комитет удовлетворил предложение Бубнова о переходе с бензинового мотора на дизельный двигатель. Несовершенство «бензинок» часто приводило к пожарам в машинном отделении, что для подводного корабля смертельно опасно. Свое предложение Иван Григорьевич предварил запросами в Германию и на завод Л.Нобиле «Русский Дизель», но пока МТК «телился» германцы завязались на поставку двигателей во Францию, а «Русский Дизель», оказался не готов вовремя изготовить моторы. Посетитель честно предупредил, что его детище еще не вышло из стадии экспериментов, но… чем черт не шутит, удалось же господину Федотову обойти всех мировых производителей радиостанций. Шум об успехах «Русского Радио» не утихал.

Сидя в домашнем кресле, Иван Григорьевич прокручивал в памяти утренний разговор. Вот в его кабинет входит директор «Русского Радио». Немного выше среднего роста, коренаст. Прилично пошитый костюм, но без идеальных стрелок на брюках. Небольшие усы и чисто выбритый подбородок. Буйная растительность на голове.

«Глаза серые, во взгляде… что же было во взгляде?» — Припоминая, Иван Григорьевич приспустил абажур настольной лампы. Вспоминая напрягся. Словно на экране синематографа появились распахнутые глаза посетителя. Обегая кабинет, мазанули по лицам собравшихся. Буквально на долю мгновенья замерли на книжных полках и чертежной доске у окна. Вернулись к нему, но выражение стало…теплее. Да, именно так, взгляд потеплел. В тот миг Иван Григорьевич отчетливо почувствовал со стороны посетителя симпатию и… лукавинку. Тогда что же было в самый первый момент? Настороженность? Нет, совсем, скорее готовность дать отпор. Вот именно, дать отпор, вместо тревоги за получение заказа.

Только сейчас Иван осознал суть несоответствия между ожидаемой и фактической реакциями посетителя.

Федотов действительно не был заинтересован в получении денег от казны. В какой-то момент он обронил мысль о чрезмерной занятости. Бубнов ему не поверил и, как оказалось, ошибся.

Теперь многое в поведении директора «Русского Радио» становилось понятным. Почти все, кроме «царского подарка» в виде усилителя и походя выплеснутых знаний.

В свои тридцать четыре года начальник чертежной наивным человеком не был. Некоторые считали его счастливчиком, но это от человеческой глупости. Другие усматривали в нем беспринципного карьериста. Беспринципного, вряд ли. Сам себя Иван считал жестким карьеристом. Обладая блестящей памятью, прекрасной работоспособностью и звериным чутьем на людей, ему удалось подчинить своей воле инженеров, а руководство в правильности его, Бубнова, стратегии построения подводных кораблей флота Е.И.В. Вместе с тем, без буйной инженерной фантазии и мальчишеской жажды таинственного Иван Григорьевич оказался бы обыкновенным мелким начальничком. Клерком, по сути.

Не будучи специалистом в электрическом деле и в том, что посетитель назвал гидроакустикой, Иван, между тем, непрерывно читал и о многом имел добротное инженерное представление. Это давало ему неоспоримые преимущества перед конкурентами, а сейчас позволило безошибочно оценить — усилитель с фильтром выведут подводную телеграфию на принципиально иной уровень.

Главное же в ином — после пояснений Федотова, у Бубнова не осталось сомнений, что усовершенствование Роберт Густавович сумеет воплотить в конструкцию за считанные недели. Несколько недель работы инженера и феноменальное увеличение дальности связи! И все это походя, не испросив и копейки.

«Мне бы такие знания! — укол зависти болезненно сжал сердце Ивана Григорьевича. — И где так учат?»

Иван встал. Вернул на прежнее место абажур — в кабинете посветлело. Прошелся вдоль книжных шкафов. Рука привычно скользнула по корешкам книг. Этот ритуал всегда успокаивал: «Книга корабельного мастера», издание 1797 года — раритет, истертый «Справочник чертежника», а вот Жюль Верн. «Двадцать тысяч лье под водами Тихого океана», «Таинственный остров». Рядом купленный в год окончания кораблестроительного отдела Николаевской морской академии «Флаг родины», самая, пожалуй, неудачная книга любимого автора, но все книги Жюля повлияли на его мечту спустить на воду его, Бубнова, подводный крейсер.

«Была ли своя книга у Федотова?» — мысль мелькнула, но едва ладонь коснулась новинки — Триол Б.Д.В. «Мадагаскар», издание 1906 года, отступила на задний план.

Это была четвертая книга нового автора. На первой странице занятная расшифровка: Б.Д.В. — Большой Диванный Вояка, но кто такой Триол? Скорее всего, псевдоним.

Приключениями героев Иван не увлекался, слишком жестоким виделся Триолу мир будущего. Непрерывные войны, безжалостные космические пираты. Рабство и предательство стало нормой. Зато герой, избиваемый и преследуемый, каждый раз выходил победителем и нес надежду.

О правилах ведения войн в будущем будто забыли. Мысль эта не выпячивалась, но исподволь вливалась в сознание читателя и так же незаметно в сознании закреплялась идея идеальной Империи. Подданные оценивались только по критерию полезности. Расовая принадлежность даже не рассматривалась, а сословия в мире будущего на поверку оказались не более чем декорацией. По-видимому, сословность была данью цензуре.

Зато инженера Бубнова привлекала буйная фантазия технического свойства. В первых книгах, автор обстоятельно вводил читателя в курс технических достижений. Был построен таинственный кварковый реактор, раз и навсегда избавивший человечество от энергетического голода. Почти мгновенные перелеты сквозь мириады верст космической пустоты сделали доступными ресурсы всей галактики. Иван Григорьевич с увлечением следил за разъяснениями автора относительно машинерии оружия, космических линкоров с их чудовищными торпедами и прочей пальбой. Понравилась идея авианосцев, в ней он углядел грядущий перенос сражений не только под воду, что он лично приближал, но и в воздух. В военных журналах об этом уже писалось, но относилось к неблизкому будущему.

В последней книге события разворачивались на забытой богом планете «Мадагаскар». В силу неясных обстоятельств этот мир деградировал до уровня средневековья, но сохранил часть страшного оружия предков. До поры, до времени, понимание опасности такого оружия препятствовало возникновению войн. Время, однако, шло. Властители все больше погружались в невежество, и однажды случилось неизбежное — одна из сторон обрушила на головы противника ад.

Сцены со сгорающими в адском пламени городами, гибнущими от неведомой лучистой болезни люди и… оружие возмездия.

Лежащий на глубине десяти верст подводный линкор пробудился от сейсмических толчков. Сонары обшарили окружающее пространство, выброшенные из чрева корабля воздушно-космические разведчики показали нападение на охраняемую территорию. Искин корабля принял решение об ответном ударе. Остатки цивилизации погибают, но случайно попавший на планету герой, спасается вместе с красавицей-принцессой.

Сюжет Иван читал через слово, но описание подводного гиганта удивило реалистичностью. Длина двести метров и сто тысяч тонн водоизмещения. Внешний корпус каплевидной формы. Прочный корпус двадцати метров в диаметре. Балластные цистерны и сжатый воздух между корпусами. Расписан порядок заполнения цистерн главного балласта — сначала концевые потом средние. Откуда автор мог знать такие подробности?

Из любопытства Бубнов прикинул необходимую толщину корпуса из самых прочных сплавов. Триол, конечно, приврал, но в отличии от его любимого Жюля Верна имел представление о соотношениях между давлением, пределами текучести сплавов и водоизмещением.

«Триол, Триол, занятный автор, пообщаться бы», — эта мысль в который уже раз мелькнула и ушла. У главного чертежника времени не хватало даже на самое главное. Зато вспомнилось, как Федотов встал в центре строящегося корабля. Покрутил головой. Что-то прикидывая, посмотрел вверх.

— Перископ около двадцати метров? — понятые на уровень глаз руки гостя словно легли на воображаемые рукоятки горизонтального наведения. — А где выдвижная антенна?

Разговор перекинулся на радиооборудование, и только в самом конце прозвучало словечко «сонар», о которых изобретатель радио предложил пообщаться на следующий день.

Это было утром, а сейчас Ивана словно ударило обухом по голове:

— Да это черт знает, что такое! — в волнении инженер несколько раз прошелся из угла в угол. — У Триола сонары, у Федотова сонары и откуда такие знания о перископах!? — Бубнов понял, что спокойной ночи у него не будет.

В отличии от Бубнова, Борис никакой чепухой не маялся. Во второй половине дня у него состоялся заключительный раунд переговоров с дирекцией «АО Русские заводы „Сименс-Гальске“». Ага, русские. Вы еще вспомните великую рифму: «Сименс! Как много в слове этом для слуха русского таится». Фирму основали Вернер фон Сименс и Иоганн Гальске, а в России филиалом фирмы рулил брательник Вернера, Карл, пребывавший в российском подданстве ровно до отъезда в родной фатерлянд. Сейчас немецкой конторой в России управлял Герман Осипович Герц, немец из Майна.

Почти год тому назад, предложив Федотову продать патенты, немчура получила встречное предложение не маяться фигней, а вступить в альянс с «Русским Радио». То есть, поначалу будущим фашистам предложили купить лицензию на весьма жестких условиях. Те, естественно, полезли в бутылку, мол, как же так, не по-братски, в ответ им предложили договор о сотрудничестве.

По минимальной цене «Сименс» получал лицензию на внушительную группу изделий, по которым стороны делили между собой рынок. Ну, как делили, на первый взгляд конкурировали. В «запретных зонах» иногда даже выигрывали заказы, но на круг получался добропорядочный сговор. Самое главное, «Сименс» должен был во всем следовать политике «Русского Радио», а в судебных разбирательствах выступать в роли «беспристрастного» эксперта. Кроме того, Федотов надумал слупить с немчуры химический заводик, и не просто так. Сименс обязался обеспечить завод коренными дойчевскими кадрами из расчета: на одного немецкого рабочего, пятеро русских, а на двух русских инженеров один немецкий.

Зачем это Федотову понадобилось? В определенной степени ему не давали покоя лавры царицы Катьки, умыкнувшей из Европы приличную толпу народа. Перед развалом Союза немцев в стране числилось до двух с лишним миллионов.

На самом деле проблема заключалась в дефиците квалифицированных рабочих и инженеров. За пять лет контракта Федотов рассчитывал наставничеством воспитать своих, родных, но перенявших немецкую культуру труда.

А то, что инженеров предлагалось вербовать не женатых, то и ежу (т. е. Федотову), понятно, что в холодной России им подсунут жарких русских красавиц и добрая половина «лимиты» останется в Империи.

Были и другие статьи, что долго не давали фрицам пойти на соглашение. В итоге, Федотову пришлось поделиться идеей тотальной радиофикации. Идея фрицам понравилась, ведь доходы от массовой продукции это вам не сотни тысяч золотых от продажи профессиональных радиостанций. Тут дело пахнет многими и многими миллионами, особенно, пока держится монополия. Прав был великий мыслитель, рассуждая о прибыли, преступлении и капитале — упускать такую возможность было выше германо-человеческих сил.

Подписание договора решили провести в Германии, а намерения скрепили подписями и небольшим банкетом. Звучали тосты о сотрудничестве, о здравии русского царя и германского кайзера. Именно в таком порядке — этикет требовал первым произносить имя правителя страны местопребывания. В какой-то момент Федотов высказался о родившемся в Гиперборее великом арийском духе. На самом деле сначала он вспомнил о тевтонском духе, но, поразмыслив, решил, мол, обойдутся, и перенес ариев в район мыса Канин, ибо нефиг баловать, пусть сперва немного поморозятся, смотришь и поумнеют. Вряд ли кто его понял, ведь банкет уже подходил к концу. Зато прозвучал вопрос Германа Осиповича, о корнях господина Федотова. В подтексте звучало о немецких корнях. А як же, корни у нас, конечно, есть и еще какие кони, настоящие корневища! Естественным порядком Федотов стал припоминать читанное о гаплогруппах R1a и R1b, но цепкий взгляд господина директора быстро прочистил переселенцу мозги. В итоге, так и не совершив за целый день ничего предосудительного, Федотов со спокойной совестью ушел в царство Морфея.

Встреча с Бубновым была назначена на одиннадцать часов. К этому времени последствия банкета почти испарились, но от чашечки крепкого кофе в кабинете Бубнова Борис не отказался.

Пока коляска неспешно несла переселенца по тенистым линиям Васильевского острова, он размышлял, как было бы замечательно проверить влияние послезнания.

Ели бы только можно было открыться! Чего греха таить — это желание не давало покоя всей троице переселенцев, и случай с пальбой у дома Фидлера был тому подтверждением. Их недоделанный психолог, так и сказал — мной двигали неосознанные устремления. Бац, и покаялся!

«Собственно, а что мешает выдать Бубнову порцию знаний? О переносе, конечно, ни слова, зато бонусом станет проверка устойчивости административно — технических систем. Удастся повысить эффективность использования подводного флота — замечательно. Не получится — все одно польза. Будем понимать, сколь прочны „наши устои“, но прежде прикинем, прогноз влияния на историю России.

Итак, повлияет наша информация на оснащение подводного фота? В какой-то мере повлияет, но не существенно, ибо дополнительных денег Бубнову никто не даст. А если бы и дали, то их еще надо освоить. Взять ту же сварку», — Борис аж замотал головой от осознания, сколько же сил надо приложить для ее внедрения. Одна только разработка электродов тянула за собой воз проблем, а ведь это далеко не главное. Отработка глубины швов, проверка их на прочность и герметичность требовали многих месяцев экспериментов. А свариваемость сталей? Не дай бог, если придется менять сталь корпуса.

А ведь еще есть проблема кадров и строительства новой электростанции — сварка корпуса лодки это вам не дополнительная лампочка в гальюне.

«Положим, сварка, это революция, — сам себя урезонил переселенец, — можно ограничиться акустикой. Возьмем фантастическое условие — к 1913 году все лодки по полной схеме оборудованы подводной связью, шумопеленгаторами, гидролокаторами, эхолотами и радиостанциями. И что? Это повлияет на ход войны на море? Ага, разогнались. В этой деле главным является отчетливое знание тактики применения лодок, а таковой нет ни у кого в мире, главное — в головах командования нет понимания значимости подводных сил. Да и сколько тех лодок. Хорошо если к началу войны наши наскребут десяток скорлупок. В самом благоприятном случае их влияние составит менее одного процента от суммарной энергии морской компании на Балтике. В общем балансе войны на российско-германском театре это есть величина исчезающе малая, — в бабочку Брэдбери Федотов не верил категорически. — Тем более ничтожным будет влияние на исторические события!»

Анализ давал однозначный ответ — с Бубновым можно говорить, не опасаясь изменения истории.

«Если же возникнет вопрос, откуда вы свалились, ответим: „С Марса, неужели не видно“, а станет доставать, то и пошлем. У нас не забалуешь. Местная интеллигенция, кстати, всегда идет строго на три символа, это вам не те, из XXI века — в морду дашь, а они в драку лезут. Темный народ».

В дороге настроение переселенца заметно улучшились, а чашка кофе у Бубнова тому только способствовала.

В отличии от Федотова, Иван Григорьевич выглядел неважно. Тени под глазами и смурной вид, напомнили переселенцу о нелегкой доле главного конструктора. В ожидании результата он, порою, неделями страдает бессонницей, но боже избавь в этот момент напрягать своих сотрудников — только навредишь. Исполнителям проще, не получится — начнут «рыть в другую сторону», а если ошибся главный конструктор, то по головке не погладят. Тут же найдется сволочь, мол, я предупреждал, сигнализировал. Сигнализатор хренов. И не рисковать нельзя. Адова работа. В поисках решения порою месяцами ломаешь голову, а оно возьми да приснится. Вскакиваешь, в полутьме судорожно ищешь авторучку и бумагу — только бы не потерять мысль. Родня в ярости, опять всех разбудил, но ты счастлив. Бывает, компромисс так не находится, тогда скрипя сердцем «лепишь горбатого». Понимаешь, что иного решения нет, что все от неверных исходных условий, но на сердце, словно кошки в подъезде нагадили.

Борис посмотрел на насупленного Бубнова, мысленно почесал репу. Все же, интуиция великая штука — почувствовав состояние оппонента, Федотов начал с двигателя.

Над созданием мотора группа двигателистов работала девятый месяц. Федотов категорически запретил разработчикам сразу строить полноценный двигатель в сборе. На первом этапе отрабатывались только два узла: пара — поршень-цилиндр и топливный насос. Публика, конечно, возмутилась: «Как же так, а мировой опыт? Господа Дизель и Майбах сразу построили свои моторы, а мы? Да что там моторы, они сразу построили авто!». В задницу такой мировой опыт, и пришлось инженерам монотонно подбирать сплавы и формы поршня с цилиндром. Подбирать и после каждого изменения гонять и гонять на отказ одноцилиндрового уродца.

Прав был Федотов? Безусловно, ибо доведя до идеала два основных узла, не потребуется ломать себе голову над причиной отказа — поршень, цилиндр или, к примеру, клапаны системы газораспределения. Топливом Федотов «назначил» солярку со строго определенными свойствами, а для особо одаренных повесил плакат: «Всеядность двигателя залог низкого КПД». В ответ, конечно, ворчанье. Таковы люди.

Научным консультантом проекта согласился стать тридцатилетний Густав Васильевич Тринклер. Будучи студентом пятого курса Санкт-Петербургского технологического института, Густав построил свой первый мотор и получил на него патент. По циклу он занимал промежуточное положение между бензиновым и мотором Дизеля. В Триклер-моторе не было компрессора. По существу он оказался прародителем дизелей будущего.

У мафии длинные руки. Эта истина верна для любого времени. На этот раз в роли мафиози выступил господин Л.Нобиль. В результате мощного наезда, т. е. не слабого отката, директор Путиловского завода запретил Тринклеру совершенствовать его детище. И куда после такого деваться «бедному студенту»? Естественно в загранку. С 1902 года Густав главный конструктор на заводе «Братьев Кертинг» в Ганновере. Сюда волосатые ручонки Нобиля не дотягивались и двигатели изобретателя вскоре пошли в продажу. Возвращение Тринклера на родину Федотов ожидал через полгода, а пока, как мог сам рулил разработкой.

— Борис Степанович, я могу рассчитывать на тысяче сильный двигатель? — судя по интонации Бубнов немного оттаял.

— Рассчитывать, конечно, можете, но сроков я вам назвать не могу. Двигателестроение, извините, не мой конек. Господин Тринклер считает, что если к его приезду появится блок цилиндров с системой впрыска, то чрез год трехсот сильный мотор выйдет на испытания.

— Если не секрет, куда планируете ставить?

— Есть интерес у судостроителей, но конкретика, сами понимаете, есть коммерческая тайна, — распространяться на эту тему Федотову не хотелось.

— Спасибо, с двигателями более-менее разобрались, а что такое сонары, но сперва поясните откуда взялся этот термин? — голос казался нейтральным, но смысловой повтор о сонаре и внезапная нейтральность настораживали.

«В самом деле, откуда? — под пытливым взглядом Ивана Григорьевича Федотов почувствовал себя неуютно. — Если сослаться на английское Sound Navigation, то тут же возникнет вопрос, почему он о таком не слышал. И ведь прав будет, чебурашка. Кораблестроитель не мог не знать такого термина, появись он в природе».

Отступать припертому к «расстрельной стенке» переселенцу было некуда.

— Ну-у, я думаю, то есть, где-то читал, — заунывно, словно попавшийся на незнании школяр, начал выкручиваться путешественник во времени, — этимология этого термина восходит к английскому Sound Navigation And Ranging, что можно перевести, как звуковая навигация или измерение дальности с помощью звука для навигации. По первым буквам получился сонар, красивое слово, между прочим.

Последнее утверждение прозвучало уже с укором — наступление лучший способ обороны.

— Неплохо, а ВСК?

— ? — круто изогнувшаяся бровь и удивление наигранными не были, Борис действительно не понимал, о чем пошла речь.

— Я имею в виду ту самую ВСК, всплывающую спасательную камеру!

Удар был ниже пояса. Не мог Бубнов знать о ВСК! Не мог! Во вчерашнем разговоре о спасательной камере не было даже намека.

Мгновенно закаменевшее лицо и широко распахнувшиеся глаза выдали состояние переселенца, против воли с губ сорвалось паническое:

— Откуда!?

Ответом было резкое движение, от которого выдвижной ящик стола едва не вывалил на пол все содержимое и в ярости брошенная на стол книга.

— Отсюда! — пред Федотовым плюхнулся до боли знакомый четвертый «роман века» — «Мадагаскар».

В принципе, переселенцы были готовы к обвинениям в любых грехах от общения с господином Диаволом до иновременного происхождения и, даже, пару раз потренировались. Лучшей тактикой оказалась взять паузу, дальше действовать по обстановке — посылать или смеяться.

Опершись левым локтем о стол, Борис прижался щекой к ладони. Лицо сморщилось, постарело, но жест привычный и от того успокаивающий. Права рука осторожно приподняла обложку. Под ней оказалась ожидаемое: Б.Д.В. — Большой Диванный Вояка. Так Федотов «увековечил» имена троих переселенцев.

— Мороз крепчал и танки наши быстры, бегут вперед еврейские танкисты, — придурковатая рифма вырвалась, казалось, против воли, — а может не еврейские, а немецкие и не танкисты, а фашисты. Один хрен не помню. Все смешалось в доме Облонских, блин.

Толком еще не понимая происходящего, но уже чувствуя несуразицу, виновником которой оказался он, Бубнов Иван Григорьевич, инженер по инерции пытался понять смысл словесной галиматьи.

— Вы хотите узнать сюжет следующий книги? — не отрывая щеки от ладони, Федотов снизу вверх посмотрел на растерянного хозяина кабинета.

В вопросе не было и намека на торжество, скорее досада.

— Борис Степанович, извините ради бога, извините…

Взаимные извинения, сожаления о случившемся конфузе и естественное в таких случаях желание загладить вину.

Менеджер высшего звена во все времена волен располагать своим временем, но формы «мероприятий» различались. В федотовском мире мгновенно появлялись напитки и нехитрая закусь. Потом по обстановке — ресторан или сауна с телками, ну, не считая мордобоя, хотя бывало и такое.

В этом времени было принято приглашать гостя в дом. Знакомить с близкими, обильно кормить и только потом уединяться в кабинете.

Этот разговор получился долгим, во многом сумбурным, зато полезным. Бубнова интересовало все. В издательстве такие вопросы всплывали неоднократно, поэтому отвечалось, что называется, по накатанной. Крохотная колония русских, дефицит общения. Кто-то в шутку предложил построить «Звездную империю», и… понеслось.

— А почему, а как? Откуда кварковые реакторы, торпеды и космическое пираты? — вопросы сыпались один за другим.

— Так что вы хотите от молодых инженеров, начитавшихся Стивенсона и Жюль Верна? Никто не критиковал и не мешал — что получилось, то и получилось.

Постепенно разговор сместился к любимой теме Бубнова и первый ответ был о всплывающей камере.

— Не знаю, как вам, — как на духу отвечал Федотов, — но мне представлялось, что стоит открыть верхний люк Наутилуса, и от крохотной волны в лодку хлынут тонны воды и не факт, что люк сумеют закрыть. Отсюда родилась мысль о высокой рубке. Спасательная шлюпка Наутилуса мне тоже не понравилась, а когда узнал о гибели первых подводных кораблей, пришла идея соединить шлюпку с всплывающей рубкой, в которой собирается весь экипаж.

Федотов почти не привирал. С шестого класса его мучила сцена — вот он, капитан Немо, открывает люк Наутилуса и его тут же сбивает хлынувший из люка водопад ледяной воды. Виной тому был рисунок, на котором люк располагался едва ли в метре от поверхности океана.

Оказалось, сходные эмоции были и у Бубнова.

— А вы знаете, что подводный линкор вашей глубины не выдержит? — в газах строителя субмарин добрая смешинка.

— В принципе, две-три версты он одолеет, а в остальном признаю, авторский произвол. Заметьте, Наутилус нырял аж на 16 километров и не потоп, — ответная улыбка Бубнову, — а вот с сонарами это всерьез, — переселенец направил разговор в нужное ему русло.

Вообще-то перед Федотовым стояла не самая простая задача. Узнав о увлечении переселенца фантастикой, Бубнов мог воспринять в этом качестве и директора «Русского Радио». Аналогично мог отнестись и к сонарам.

— Иван Григорьевич Николаевич, фантазии фантазиями, но к идее сонаров я прошу вас отнестись со всей серьезностью, и еще, — собираясь с духом, Федотов невольно примолк, — я полагаюсь на ваш здравый смысл и понимание, что услышанное не должно выйти из стен этого кабинета.

Прозвучало неожиданно жестко.

В войне с Японией подводные корабли почти не проявились. Иначе и быть не могло — адмиралы мыслили большими калибрами и тысячами тонн водоизмещения. Внятного представления о сильных и слабых сторонах субмарин у них не было, соответственно, не было и тактики применения. Это не значит, что адмиралы всего мира ретрограды, но стереотип мышления и текучка на руку подлодкам не сыграли. Осознание факта, что субмарина это нападающий из засады свирепый хищник пришло к шестнадцатому году, а окончательная тактика была реализована немцами во второй мировой. Спасибо Ивану Федоровичу из Гаджиева, что просветил будущего переселенца.

«Вещать на манер пророка? Не смешите мои тапочки — только дело загроблю, а что если…»? — решение пришло неожиданно.

Люди, одержимые мечтой, свои замыслы вынашивают в долгих размышлениях и тиши домашних кабинетов. Здесь нет суеты, можно вникнуть, найти золотник, потом другой. В коне концов появляется годный для обнародования эскиз.

— Вы позволите? — Федотов кивнул на приколотый к доске эскиз подводного корабля в разрезах.

Хозяин не возражал.

Федотов встал. Закинув за спину руки и слегка наклонив голову, стал вглядываться в чертеж.

Гладкие линии обводов, тонкие линии шпангоутов. Корабль крупнее «Акулы». Сверху надпись «Кошак» — наверное, будущий семисот тонный «Барс». Постепенно родилось ощущение гармонии — не вызвав возмущений корабль легко раздвинет толщу воды.

— Вы проектировали корабли? — хозяин кабинета правильно прочитал эмоции на лице Федотова.

— Только модели, зато в детстве мои парусники были самые быстрые, — в словах мальчишеское хвастовство, — родители, правда, ругали за вечно мокрую обувь.

Знакомое сближает. Ивана тоже ругали за мокрые ноги, когда он возвращался после испытаний очередного суденышка.

— Красивый корабль, но у кошаков прекрасный слух.

— Вы о сонарах?

— О них, родимых, — Борис не сомневался, что после сегодняшнего «Sound Navigation And Ranging», Бубнов догадался о сути решения и наверняка что-то уже нафантазировал. — Ухо вы уже практически сделали, это микрофон переговорного устройства. Вышли на позицию, легли на грунт и…, — прижав ладонь и к уху, Федотов изобразил человека, пытающегося определить направление на источник шума.

Идея шумопеленгатора лежала на поверхности. О прекрасной слышимости под водой Бубнов знал не понаслышке, и почему до такого простого решения он не додумался?

В воображении конструктора мгновенно нарисовалась картинка, как в ночном мраке его «Акула» погружается у выхода из фарватер вражеской базы. До рассвета время есть, все расчеты сделаны заранее. На поверхности нет даже перископа. Шум винтов корабля противника, все напряжены. Пеленг совпадает с расчетным — команда на пуск. Увернуться от мчащейся со скоростью сорока узлов мины невозможно.

— Микрофон с поворотным устройством и наушники, — потрясенно произнес Иван Григорьевич, — как все просто!

— Не совсем просто, но задача решаемая. Вообще-то можно обойтись без механики и отверстий в корпусе, но об этом позже, — о фазированной антенне и точной пеленгации по минимуму сигнала Федотов распространиться не собирался.

Против опасений идея эхолота «проскочила» без затруднений — клиент был готов слушать. Отраженный от дна зондирующий импульс инициировал повторный импульс магнитостриктора и щелчок в наушниках оператора.

— Иван Григорьевич, обратите внимание, при глубине в сто метров мы получим семь щелчков в секунду. На десятиметровой — семьдесят пять. Если до дна один метр, наш прибор буквально завизжит. Глубину можно отображать цифрами на специальной радиолампе, но на первом этапе достаточно определения на слух частоту щелчков. А теперь перейдем к «глазам» лодки.

Перед мысленным взором строителя подводных кораблей проплывала феерическая картина. В толще вод крадется вражеская субмарина. В какой-то момент ее шумы засекает акустик и выдает командиру азимут. Остается узнать расстояние. Гидролокатор выстреливает короткий импульс и на приборе появляется расстояние до цели. Участь противника решена!

И опять ноющая боль в груди — это могла бы быть его идея. Гидролокатору совсем необязателен магнитосктриктор, достаточно той же гидравлической сирены, тем более мембранного излучателя. Можно обойтись и без всякого цифрового индикатора, человек с музыкальным слухом оценит расстояние не хуже механизма.

Иван Григорьевич знал о своей слабости. Знал, маялся, но не позволял себе поддаваться зависти — спасибо Иоанну Кронштадскому, нашедшему слова от его беды.

Благодаря Иоанну, Бубнов сейчас по доброму завидовал Федотову — того совершенно не мучали такие проблемы. Повезло человеку. А еще Иван Григорьевич был уверен, что будет вспоминать и вспоминать все нюансы этого разговора, Слишком много было необычного в директоре «Русского Радио».

По дороге в гостиницу примерно то же самое думал об Иване Федотов. Сложный человек. Сложный и талантливый, эти два свойства частенько умещаются в людях незаурядных.

Это надо же! Проект «Барса» вчерне был уже готов, а на дворе только 1906-й год. В Союзе лодки аналогичного класса спустили на воду только к тридцатому году.

Самое же отрадное в другом — Бубнов согласился с доводами Федотова, что с сонарами надо повременить и никак эту тему не муссировать. Чем дольше потенциальный супостат не задумывается о перспективах использования субмарин, тем лучше подготовится российский подводный флот, а знание о сонарах в этом смысле могут противника подтолкнуть.

— Борис Степанович, о сонарах знаем только мы с вами, а о магнитострикторах Роберт Густавович забудет. Это я вам обещаю твердо, но с вас шумопеленгатор и эхолот.

Чего-то подобного Федотов ожидал. Не мог главный конструктор субмарин Российского флота не сесть на шею. В итоге, после недолгих препирательств, пришли к приемлемому решению — Федотов через год выдаст размеры будущих железяк, а году эдак к двенадцатому продемонстрирует работающие макеты.

— Почему у 1912-ому?

— Будем считать, что за пять лет никто до такого не додумается.

Не забыл Борис и о сварке корпусов.

— Иван Григорьевич, вы обратили внимание, что корпус подводного линкора гладкий и без клепки? Приезжайте к нам в первопрестольную, посмотрите на наши опыты по электрической сварке рам автомобилей, Может, где и пригодится.

В конце разговора Борис настоятельно посоветовал Бубнову проверить торпеды на точность хода после погружения на глубину.

«Появятся после проверки вопросы? Конечно, появятся. Отбрешемся, не впервой. Скажем, мол, инженерная интуиция и… плевать, одним словом».

Первый вопрос у Бубнова родился, когда Федотов уже дрых в московским поезде — Иван Григорьевич так и не спросил, где Федотову довелось стоять за перископом. В том, что он стоял на мостике боевого корабля, сомнений у него не было — человек, вживую не видевший работу перископа, не мог так уверенно класть руки на воображаемые рукоятки горизонтального обзора.

Чуть погодя возникли и другие, но теперь Бубнов не волновался. Никуда Федотов не денется, кстати, и сварку посмотреть стоило, но только после проверки торпед.