Охота на Крысолова

Глава 11

Ночной бой, который мы провели на позициях Ларина, выбив немцев с занятого ими плацдарма, оказался очень удачным. Мины, которые я забрасывал, вывели из строя очень многих вражеских солдат, заставив большинство из них глубоко залечь в окопах и пропустить нашу атаку. Но к сожалению потери с нашей стороны тоже были: мы лишились 8 курсантов и 1 разведчика, 25 наших, включая трех людей Дуболомова также получили легкие ранения. За это немцы заплатили высокую цену: 2 роты противника было полностью уничтожено. Немцы потеряли 4 танка: два на восточном берегу, один мы потопили на плоту, и еще панзер, который мельтешил на западном, я расстрелял из своего танка. Также моим огнем практически была уничтожена и рассеяна рота немецкой мотопехоты и ликвидирован склад немецких боеприпасов, в основном снарядов для орудий и танков. Ценным трофеем оказался и захваченный нами майор, который относился к высшему офицерскому составу. Получив от Дуболомова первый отчет о потерях, я решил сразу же, не откладывая допросить важного языка.

Фриц имел весьма бравый вид и проявлял истинное арийское спокойствие. Его погоны майора сплетались из тех же двойных сутажных шнуров серебристого цвета, как и у младшего командного состава, но имели другой, чем у лейтенантов или гауптманов более сложный рисунок. Офицеры вермахта шутливо называли их «гусеницей». Также я решил называть и нашего языка. Собственно, по этим погонам Дуболомов сразу понял ценность этого фрица и не стал его убивать, помня, какое задание давал нам Собольков. Немец действительно был здесь большой шишкой. По штату майору предписывалось командовать пехотным батальоном из 800 человек или танковым подразделением из 50–70 танков.

Я начал допрос, как только Дуболомов подвел ко мне эту Гусеницу. Пленных кроме него больше не было, а всех раненых фрицев я также приказал добить. Видя, что мы настроены весьма решительно, майор не стал играть в молчанку. Когда я заговорил, немец удивленно уставился на меня, поразившись моему идеальному беглому произношению, и пытаясь определить, какую иерархию я занимаю, находясь в форме рядового бойца Красной Армии. Видимо и то, что я только что вылез из немецкого танка, из которого перед этим вел бой, развязало ему язык. Он очень хотел понять, кто я и что все это значит?

Майор Ханс фон Фрауенфельд цу Лейпциг оказался не просто обычным военнослужащим, а членом НСДАП, да еще и целым бароном. Я сначала совершенно не мог понять, что он здесь забыл, не только на самой передовой, но вообще на Восточном фронте. Видимо в первые дни войны с нашей страной всякая фашистская шваль еще думала, что это будет легкой прогулкой и не брезговала замарать свои руки.

Оказалось, что Ханс служил в 8-й танковой дивизии все того же Гёпнера, не встречая серьезного сопротивления, его мотострелковый батальон попытался почти с ходу преодолеть переправу. Его подразделению ставилась задача — захватить плацдарм на восточном берегу и обеспечить дальнейшее продвижение всей танковой дивизии в сторону Смоленска. По его данным, на нашей стороне уже должны быть части 6-й танковой дивизии, которые были остановлены нами у моста. И видимо немецкая педантичность, и обязательность при выполнении военных планов сыграла с Хансом злую шутку: вместо того, чтобы досконально разобраться в ситуации, он приказал переправить его на восточный берег, чтобы руководить наведением понтонной переправы. Для этих целей ему была выделена саперная рота, которая еще оставалась на западном берегу, но уже начинала подготовку необходимых для строительства конструкций. Примерно к утру части 8-й дивизии должны были уже подойти и переправиться на восточный берег, и далее, соединившись с частями 6-й дивизии двинуться к Смоленску, минуя Борисов.

Я наглядно увидел немецкий блицкриг в действии: немцы очень нагло и быстро перлись в глубь нашей обороны, обходя незначительные очаги сопротивления. Вкратце их задача была такова: в течение дня из пункта А дойти в пункт Б. О том, что по дороге их может ждать какое-то организованное сопротивление, немцы не сильно переживали, им говорили, что Красная Армия уже разбита и путь открыт уже до самой Москвы. Они наоборот даже радовались, если встречали какой-либо наш заслон, так как это вносило разнообразие в их действия. Наша оборона при помощи авиации, артиллерии и танков быстро подавлялась. Этот майор был именно тем, кого так хотел Собольков, его нужно немедленно было отправлять в штаб фронта и дальше можно уже без остановок углубляться в тыл врага, не отвлекаясь на поиски языка.

— Можно узнать, кто вы? Я совершенно не могу понять ваш статус, как командира, — не выдержал Ханс.

— Боец особого назначения рядовой Василий Теркин! — ответил я и козырнул фрицу.

— А почему вы командуете данным подразделением, насколько я понимаю ваш статус рядового бойца — это самый низший чин в вашей Красной Армии?

— Правильно понимаете, Ханс, однако в каждом подразделении у нас насчитывается определенное число бойцов особого назначения, это универсальные солдаты, которые могут взять на себя даже командование армией в случае необходимости. Сейчас я нахожусь в статусе командарма.

— Но мы ничего не знаем о таких бойцах, таких подразделений нет ни в одной армии мира.

— Конечно, и не будет, такие подразделения есть только в Красной Армии. Поэтому мы и выиграем эту войну, потому что даже лишившись командиров и политруков, наши подразделения возглавят бойцы особого назначения.

— А кто ставит вам задачу?

— Никто, наша задача определяется миссией, в настоящее время моя миссия — задержать ваше наступление, также мне хотелось бы на свой страх и риск ликвидировать генерала Гудериана. Надеюсь, я сказал вам достаточно за вашу откровенность, Ханс, теперь прошу меня извинить, так как в настоящее время не располагаю временем для продолжения нашего общения. Кстати, ваша тактика блицкрига — это полнейшее дерьмо, — а старый кавалерист Гёпнер не очень уж и предан Гитлеру и за это его скоро повесят, — в заключение разговора сказал я майору.

Последней фразой майор был совсем выбит из колеи, понимая, что имеет дело с чем-то необъяснимым и даже мистическим. Сначала я хотел содрать с Гусеницы и использовать его форму, а также документы в тылу врага, однако такой «фрукт» наверняка был слишком заметной фигурой, и я решил ограничиться малым — использовать его для дезинформации своих пленных. Приказав временно изолировать Гусеницу в отдельной землянке, я занялся нашей обороной.

Теперь я формально отвечал за достаточно большой участок нашего фронта, протяженностью не менее 2 километров. Против фрицев у меня был всего один пехотный батальон и две пушки. Я понимал, что сдержать имеющимися силами передовые части группы армий «Центр» на моем участке не было уже никакой возможности. По сути нашей обороны уже не существовало и захоти, например, немцы проехать сейчас на восточный берег по нашему мосту, они бы это уже сделали. А разрывать свои и так незначительные силы между двумя участками обороны я не собирался. Нужно было срочно проводить рекогносцировку, видимо взрывать мост, и выбирать одну точку для обороны. Я решил оставить батальон на отбитых позициях капитана Ларина.

Между тем, пока нас не окружили, необходимо было срочно отправлять в тыл раненых. Ларин, имевший ранение в шею и плечо, наотрез отказался покидать позиции. Я решил воспользоваться этим и избавиться от политрука. Подозвав Сенцова, я отдал ему приказ: осуществить отвод раненых и доставку в штаб фронта очень ценного языка, связаться с командованием в Борисове и получить новые директивы по обороне, а также передать, что нам срочно нужно пополнение, а также снаряды и противотанковые гранаты.

На выполнение всего списка поручений я конечно не рассчитывал, пусть не здесь, а видимо уже на другом участке фронта наша оборона неминуемо в скором времени будет прорвана. Но знание суровых реалий вовсе не вызывало у меня панического состояния. Я нервничал только потому, что совершенно не понимал, когда будет выполнена и закончится моя текущая миссия. Если я срочно что-то не предприму сейчас же ночью, то моя задача задержать противника именно на вверенном мне участке фронта с треском провалится уже утром, когда подойдут части 8-й и проснуться части 6-й танковой дивизии Гёпнера. Нельзя было медлить ни минуты.

Я приказал Андрею и Афанасию «седлать» наших железных коней и взяв с собой Гусеницу, отправился к мосту к нашим пленным фрицам. Когда мы прибыли на место, я без всякого почтения схватил копающегося Ханса за шиворот и открыл дверь в сарай, где находились задержанные оккупанты. Увидев нас, те проснулись и повскакивали со своих мест, вытянувшись по стойке смирно. Они прекрасно помнили, что всех раненых врагов на поле боя мы добивали, а их самих едва не расстреляли.

Я приказал Гусенице рассказать немного о себе, а после обратившись к солдатам вермахта сказал, что они скоро отправятся под моей командой в расположение немецких частей и если что-то пойдет не так, то майор Ханс фон Фрауенфельд цу Лейпциг будет подвергнут жесточайшим пыткам и расстрелян. И только от них теперь зависит их жизнь, а также здоровье этого ценного офицера, в котором заинтересован лично Адольф Гитлер. Видя, что фрицы прониклись важностью предстоящей миссии, я с чистой совестью приказал отправить майора к Сенцову для последующей доставки в наш тыл.

Нужно сказать, что немецкие мотоциклы оказались очень незаменимы для скоростных перемещений на моем участке обороны. Но теперь я собирался задействовать их для важной операции по дезинформации.

Попросив Чопорца принести нашу бывалую трофейную форму жандармов, я погрузил в один из мотоциклов приготовленный политруком столб с надписью «MINEN!».

Взяв двух толковых разведчиков, умеющих водить мотоциклы, я приказал им переодеться в немецкую форму, также с Чопорцом сделали и мы. Быстро погрузившись в свои колесные средства передвижения и на всякий случай взяв с собой побольше «лимонок» и немецкие автоматы MP-40 «Шмайссер», захваченные на переправе, мы переехали по мосту и сразу завернули в сторону позиций капитана Ларина. Никакого сплошного фронта в первых числах июля еще не существовало. По полям мы намеревались зайти в тыл «нашей» танковой колонне. К счастью у самой реки мы никого так и не встретили, и уже в тылу немцев выскочили на шоссе, ведущее к Минску. Сделав приличный крюк, наши два мотоцикла через пару часов подкатили к передовым боевым порядкам 6-й танковой дивизии Гёпнера. Видя форму полевой жандармерии, часовые даже не попытались нас затормозить. Оно было и понятно, с этими подразделениями предпочитали лишний раз не связываться, так как узнавали нас издалека. Служащие полевой жандармерии получили прозвище «цепные псы» из-за носимых на металлической цепи горжетов с нанесённой эмблемой, под которой было написано чёрным готическим шрифтом «Feldgendarmerie», обе пуговицы по углам были лакированы люминофором. Мы отъехали от часовых метров на 100 в сторону нашего моста, и я приказал остановиться. Затем достав какие-то бумаги, я демонстративно «сверился» с чем-то и приказал на немецком своим бойцам установить наш столб на дороге, подкрепляя все это жестами. Торопя и ругая своих «нерадивых» солдат, я медленно подошел к часовым и представился.

— Оберфельдфебель Бальцер, полевая жандармерия, — небрежно козырнув, сказал я часовым, — нам приказали установить здесь эти знаки, так как мост у русских заминирован, а сразу дальше за ним на 2 километра тянется сплошное минное поле, эти идиоты думают, что мы настолько глупы, что сунемся прямо в их ловушку. Однако это не так. Вашему командованию отдали приказ идти на юг для соединения с 8-й дивизией на этом берегу и дальше следовать нашему плану.

Далее я попросил опешивших и вытянувшихся по стойке «смирно» часовых закурить и попросил прощения, что разболтался, «информацию, которую я сообщил, должно знать только их руководство, но оно и так ее знает, поэтому нам нужно срочно ехать в другое место и командование 6-й танковой дивизии мы беспокоить не будем».

— Ну что вы так долго копаетесь? — крикнул я своим бойцам и быстро закончив работу мы отправились по шоссе назад в сторону Минска.

Я был просто уверен, что мой план сработает. Утром часовые доложат своему командованию о столбе, установленном жандармерией и о больших минных полях русских за рекой. Наверняка это отобьет охоту немцев немедленно наступать на этом направлении. Собственно, я не сильно рисковал, так как приказал Дуболомову заминировать мост и в случае, если немцы сунуться к нему, подорвать. Однако сейчас для созданной мной легенды, мост должен быть целехоньким. Поколесив еще 2 часа по полям, мы к самому утру уже на остатках горючего вернулись к нашему мосту, но уже, с другой стороны. «Ну теперь ваш ход, товарищ Гёпнер», — подумал я и не раздеваясь лег спать. Мне казалось, что спокойное утро, на сколько это могло быть в этой ситуации, обеспечено, но к сожалению, я заблуждался.