Охота на Крысолова

Послесловие

В середине августа Алексей Алешин вывел без потерь свою группу в район Киева в расположение 37-й армии генерала Власова. Разведчиков встретили с большими почестями, о захвате вражеского аэродрома в Пружанах и уничтожении его группой мостов на фронте ходили уже легенды. К своему большому огорчению Алешин узнал печальную новость о судьбе, постигшей генералов Павлова и Коробкова, об этом еще в немецком тылу сообщил ему Теркин. По каналам своего ведомства он узнал, что на самого Василия также было заведено дело об измене и работу на иностранную разведку. Поэтому командир разведчиков сразу предупредил всех остальных держать язык за зубами по поводу Василия. Это было тем более актуально, что заслышав об их возвращении, сразу же появились военные корреспонденты, которые как раз были здесь же на передовой. Увидев Настю в немецкой форме, человек с фотоаппаратом пришел в восторг и очень попросил сделать ее фото и пообещал прислать потом карточку. Настя сначала отнекивалась, но все разведчики в один голос тоже стали просить, сказав, что она потом подарит свое фото Настоящему герою, когда тот вернется. Потом группе задавались многочисленные вопросы от журналистов. В газете «Правда» вскоре была напечатана небольшая заметка под заголовком «Подвиг советских разведчиков». В ней говорилось, что группа лейтенанта Алешина была отправлена в тыл врага, чтобы раздобыть немецкие документы по снабжению вражеской армии. Разведчики с успехом выполнили задание. Увидев, какие грузы перевозятся немцами по железным дорогам, разведчики решили уничтожить крупные железнодорожные мосты. У них не было взрывчатки и поэтому они решили отбить один из вражеских аэродромов. Захватив в тяжелом бою аэродром и немецких летчиков, они заставили пленных фашистских пилотов взлететь и бомбить мосты, через которые немцы проводили снабжение своих армий. В результате более 10 мостов было уничтожено. Группа советских разведчиков почти без потерь вышла к нашим через линию фронта. Лейтенант Алешин за боевые заслуги был представлен к высокой награде — Ордену Красного Знамени. Но в газете вышла ошибка, так как сержанту Алешину в действительности было пока присвоено очередное звание младшего лейтенанта, однако командование высоко оценило подвиг сержанта государственной безопасности и уже через неделю он получил и звание лейтенанта. «Газета «Правда» не может ошибаться«,- сказали ему.

Помня наставления Теркина не доверять Власову и о возможном окружении Киева, Алешин устроил Настю подальше от линии фронта. Госпиталь, в котором работала Настя Сойкина находился в Лохвице, этот небольшой городок был расположен в глубоком тылу, в 200 километров к востоку от Киева. Алешин обещал навещать ее каждую неделю.

Через две недели объявились и другие участники группы: Залужный, Осипов и Чопорец. Алешин, как и обещал, сразу же позвонил Насте в госпиталь по телефону, попросив передать ей только одно слово: «Приезжай!» Она отпросилась из госпиталя и за ночь приехала к фронту в расположение части Алешина. Встреча Андрея с Настей получилась очень драматичной, девушка потеряла сознание, когда узнала печальную новость о смерти Василия. Алексей, когда она пришла в себя, поклялся ей, что восстановит честное имя своего друга и написал письмо самому товарищу Сталину, где указал, что Василий Теркин находился в его группе и погиб, прикрывая их отход. Дело Теркина в НКВД было закрыто. Бойца посмертно даже представили к медали — «За отвагу». Слух о письме Верховному Главнокомандующему быстро распространился на фронте. Алешину даже пришло письмо из редакции газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия», в котором военкор, представившийся Александром, подробно расспрашивал о бойце Василии Теркине, его характере и биографии. Но ответить Алешин не успел.

К сожалению, вскоре на фронтах начали развертываться трагические для всех события. Сокрушительный удар Гудериана с севера застал Красную Армию врасплох. Причина быстрого развития немецкого наступления была в том, что танковая группа Гудериана, неожиданно ударившая с центрального направления на юг, к Конотопу, просто не имела на своем пути достаточно сильной группировки Красной Армии. Вторая танковая группа имела сотни танков и тысячи орудий. Навстречу ей с юга уже прорывалась 1-я танковая группа Клейста.

Под Киевом образовался самый большой на тот момент «котёл», устроенный немцами советским войскам — кольцо окружения замкнулось сразу вокруг четырёх армий Юго-Западного фронта, включая фронтовое управление.

Понимая, что кольцо окружения сжимается, Алешин послал Насте с оказией — группой раненых письмо- последнюю весточку: «И как только угораздило нас оказаться в окружении? Объяснять это можно очень долго, но меня сейчас не тянет на объяснения. До сих пор еще не все ясно. Так что нечего и спорить. Повсюду, куда ни кинь, немецкие танки и пулеметные гнезда. Вот уже четвертый день мы занимаем круговую оборону. По ночам на горизонте очень хорошо видны огоньки — это и есть кольцо окружения…» В своем полном тревоге письме Алешин писал ей, чтобы берегла себя, и не рисковала почем зря и что он никогда не простит себе, если с ней что-то случится.

Алешин видел и понимал, что они сумели бы вырваться из окружения, и что никто в этом не сомневался. Но куда идти? В какую сторону? И какова будет этому цена? Эти вопросы мучили командиров всех уровней. Теркин предупреждал его об этом и советовал сразу же пробиваться на восток. Вскоре время на принятие каких-либо решений высшим командованием было упущено и собрав роту своих разведчиков, Алешин отдал четкий приказ — пробиваться к своим с боями, выходя из окружения. Он держал путь на Лохвицы, чтобы узнать о судьбе Насти, так как связь с госпиталем, где она работала прервалась.

12 сентября 1941 года кровопролитные бои разгорелись уже у самой Лохвицы, оказавшейся на острие немецкого наступления. Группа майора Франка во взаимодействии с возглавлявшей наступление 3-й танковой дивизией пробилась к Лохвице к 5 часам утра. Крупный северный мост через реку Сула, разделявшую город, был захвачен в результате дерзкой операции. Немецкие мотопехотинцы нейтрализовали расчеты шести противотанковых орудий, лафет к лафету установленных на улице в 200 метрах от моста. Никакого сопротивления со стороны русских не последовало — расчеты крепко спали.

Раненых в госпитале, где работала Настя, было очень много. А вскоре и сам госпиталь пришлось срочно эвакуировать. Настя осталась с последней группой раненых, размещая их практически в походных условиях в чудом уцелевшем блиндаже. Только за один день девушка вынесла из-под обстрела более семидесяти человек. Разместив их в укрытии, Настя спешила оказать всем медицинскую помощь. В это время, прорвавшиеся сквозь линию фронта немецкие автоматчики начали окружать блиндаж. Настя понимала, что она практически единственная защита и надежда безоружных бойцов и приняла решение вступить в неравный бой…

Через два дня на место недавних боев у Лохвицы подошла рота Алексея Алешина. Кроме своей роты в общей сложности опытный командир организованно выводил из окружения остатки еще двух батальонов. На своем пути они встретили большую группу раненых, которые рассказали его разведчикам, что находились в эвакуированном госпитале и едва не погибли под колесами немецких танков. Они сами отстреливались чем могли, пока не подошли остатки выходящего из окружения полка и отбили атаку. Забежав в блиндаж, Алешин стал подходить ко всем раненым.

— С вами была девушка, Анастасия Сойкина, старший сержант? — кричал он, тормоша раненых, — девушка-санинструктор из госпиталя!

— Да, была, — ответил тихо один боец с полностью перебинтованной головой, — очень красивая и храбрая девушка, я таких не встречал никогда, ты лучше у сержанта Ефремова спроси, он ее хоронил.

У Алешина потемнело в глазах, он пошатываясь вышел из блиндажа и вскоре нашел сержанта Ефремова. Тот сидел в окопе, пытаясь свернуть единственной оставшейся рукой козью ногу. Алексей помог ему и протянул затем свою зажигалку прикурить.

— Как? Как она умерла? — хрипло спросил он, даже не назвав ее имени, так как сержант все и так понял без слов, как только увидел глаза Алешина.

— У нас автоматчики ихние прорвались. Она с пулемета сначала отстреливалась, потом уже с винтовки, когда патроны закончились, шибко меткая, очень много немцев положила. Они даже отступили сначала, но тут танки пошли на нас. Она значит собрала все гранаты, какие нашла, обвязала себя и под гусеницы. Взорвала один танк, а другой ушел. Очень храбрая эта Анастасия была. Я все видел, но помочь не мог ни чем, тоже ранен, как видишь, только ходить могу. Как только наши подошли, я организовал команду похоронную, собрали, что могли и похоронили там на поле, на пригорке. Крест мы ей поставили, так как для нас она все равно как святая, понимаешь? Все, кто здесь лежит, обязан ей жизнью. Да вот еще, сумка медицинская ее осталась с документами, мы сохранили, нужно родственникам ее передать, — и боец ушел и вскоре вернулся с медицинской сумкой, держа ее единственной оставшейся рукой. Он протянул Алешину хорошо знакомую ему вещь, с которой Настя еще пробиралась с ними по немецким тылам. Алешин взял сумку и встал, осматривая поле ржи среди которых словно капли крови проступали алые маки.

— А ты кто ей будешь? — спросил Ефремов, — вижу, как убиваешься.

— Сестра она моя.

— Ты только не ходи туда, к ее могилке, немцы сильно близко и вроде снайпер у них там даже есть.

— Ну значит судьба моя такая, передай моим людям, чтобы похоронили меня рядом с ней. Спасибо тебе за все! Прощай, отец!

И Алешин пошел в сторону свежей могилки, срывая по пути алые маки, вместе с колосьями уже поспевающей ржи.

Навстречу Гудериану с юга прорывалась 1-я танковая группа Клейста. В двух километрах от Лохвицы немцы захватили неповрежденный мост через Сулу. Завязалась ожесточенная схватка с русскими, затянувшаяся вплоть до прибытия передовых частей 3-й танковой дивизии. В ночь на 13 сентября солдатам было приказано замаскировать машины под стога сена, а снизу обложить снопами колосьев.

На возвышенности немецкий офицер изучал в бинокль неясно вырисовывавшиеся очертания Лохвицы — населенный пункт был виден как на ладони чуть справа внизу. Слева во всю ширину раскинулось большое ржаное поле. Заходившее солнце окрашивало его в нежно-золотистый цвет.

Рядом с офицером находился сейчас со своей снайперской винтовкой и лучший полковой снайпер — ефрейтор Хорст Мольке, который также изучал окрестности через оптику прицела своей винтовки.

— Что там Мольке? — спросил офицер, небрежно указывая рукой.

— Какой то русский, просто идет по полю с цветами, видимо к той могиле с крестом.

— Они видимо уже понимают в какую ловушку попали, и что им не вырваться. Не убивай его, Мольке! Пусть прочитает свою молитву и идет своей дорогой.

Офицер развернулся и неторопливо достал свой портсигар с орлом, который держал в лапах свастику. Он извлек сигарету и спичку, которая лежала здесь же, и закурил, бросая спичку.

— Может там похоронен его товарищ или командир, — задумчиво сказал офицер, затягиваясь и выпуская вверх струю дыма, — на этой проклятой войне, думаю, каждый наш солдат хотел бы знать, что его камрады поступят с ним таким же образом!

Алексей опустился перед крестом на колени и положил на небольшой холмик ярко-красные маки. Он заботливо погладил рукой теплую землю, словно прикасался к девушке.

— Прости, Василий, не сберег я твою Настеньку! И ты Настенька прости меня пожалуйста! Перед Богом клянусь тебе, что я выживу, вырвусь из окружения и потом вернусь и приду к тебе сюда на твою могилку. И здесь всегда будут самые красивые цветочки. Настенька, ты же так их любила!

Накрапывал сентябрьский дождик, и скоро видимо его капли уже текли по небритым пыльным щекам сурового бойца, оставляя на них серые полосы.

Алексей открыл медицинскую сумку, надеясь найти там что-то из личных вещей Насти, чтобы он мог сейчас повязать или прикрепить к кресту. Из сумки на землю выпала и раскрылась, шурша страницами, та самая тетрадь со стихами, которую Василий передал Насте при расставании. Небольшой ветер небрежно потрепал пожелтевшие зачитанные и залитые горючими девичьими слезами страницы и раскрыл их, словно выбрал свое любимое стихотворение.

Анастасия, девочка моя!

Моя бесценная Валькирия родная!

Я целовал тебя под трели соловья

В чертогах кем-то созданного рая.

Ты ангел мой, твой голос неземной

Звучал в душе так искренне, так нежно,

Что верил я, что станешь ты судьбой,

Моей единственной, как я любил безбрежно!

Но этот рай придуман не для нас,

Мы словно путники присели у дороги.

Я не смогу забыть прекрасных глаз,

Но так жестоки иногда бывают Боги!

Прости меня, любимая, прости!

Тобой не смог я вволю надышаться,

Сумев на краткий миг лишь обрести.

Ах, как хотелось мне с тобой остаться!