Охотник

10

У Лены случаются легкие раздумья насчет собственной бездетности — в основном когда начинает раздражать предсказуемость жизни, — но сегодня Лена Богу за это благодарна. Трей даже не ее ребенок, а все равно мозги у Лены расплавились.

В мире Трей что-то происходит. Лена по умолчанию считает, что и ударил ребенка, и ушиб собаку Джонни, однако исходя из того, как Трей разговаривала, то была не просто пьяная истерика, а нечто, касающееся Брендана. Суть того, что с ним случилось, Лена поняла, пусть и старательно избегала узнавать подробности, но ни с Джонни, ни с его англичанином, ни с их золотом она ту историю увязать не может. Она едва не пожелала, чтоб Банджо за ночь стало хуже с лапой и поездка туда и обратно в ветеринарку дала б ей возможность еще раз подступиться к Трей с разговором, но к утру отек спал и пес уже смог опираться на лапу, хоть и считал, что пережитым заслуживает, чтобы с ним носились и кормили его дополнительно. Трей объявилась до того, как Лене настала пора отправляться на работу, и забрала пса, не сказав ничего сверх старательной благодарственной речи, которую, очевидно, репетировала. Как с Трей обходиться, Лена ума приложить не может.

Этим навыком она так и не овладела. Своих племянниц и племянников любит, играет с ними, выслушивает их горести и, бывает, высказывает мнение, если просят, однако с любыми закавыками разбираться приходится матерям или — в некоторых случаях — отцам. Возможно, Лена могла бы делать больше, если б таков был ее выбор, но он не таков. Это никогда не казалось необходимым — родители прекрасно держали вожжи сами. Что б ни происходило в жизни у Трей, эти вожжи не держит никто.

Вот наконец и Лена не в своей тарелке. Трей тут, конечно, гвоздь программы, однако дело не только в ней. Дело в Келе — он искрит нервозностью, под спокойствием дымится гнев — и в Рашборо: этот остановил Лену поболтать о пейзажах, когда она выгуливала собак, и понравился ей даже меньше, чем она того ожидала. Выжидать и наблюдать больше не годится. Наступив себе на горло, она позвонила Норин, чтоб извиниться за их размолвку давеча, однако Норин, пусть ее фонд догадок и слухов куда более впечатляющ, чем у Лены, тоже не в силах предложить ничего вещественного. И поэтому, вопреки собственному чутью, Лена отправляется в единственное место, где можно разжиться намеком на то, что за хрень вообще происходит. Лена более-менее уверена, что это скверная затея, однако ничего лучше придумать не может.

Жара сгустилась. Солнце раннего послеполуденного часа стискивает деревню до полной неподвижности, главная улица пустынна, лишь старики сидят, привалившись к стене грота, дома им слишком жарко, один обмахивается обвислыми полотнищами газеты.

Миссис Дугган видна в окне — как обычно, курит и выискивает пристальным взглядом все, что может случиться стоящего. Лена перехватывает ее взгляд и кивает, миссис Дугган выгибает бровь. Лена стучит в дверь, внутри ничто не двигается, но через миг доносится тяжелый медленный голос:

— Ну заходи давай, что.

В доме пахнет уборкой Норин, густо оттененной чем-то потным и сладким. Гостиную загромождает старая бурая мебель, разносортные фарфоровые предметы и обрамленные фотографии давних Римских Пап. Миссис Дугган гнездится глубоко в своем кресле, тело наползает на подлокотники. На ней пурпурное платье и поношенные флисовые тапочки; волосы, выкрашенные в блестящий черный, стянуты сзади в тугой пучок. Она кажется чем-то геологическим, словно дом построили вокруг нее, потому что никто не готов был сдвинуть ее с места.

— Вот ты глянь, а, — говорит она, с весельем оглядывая Лену из-под нависших век. — Лена Дунн меня навещает. Странные времена уж точно.

Миссис Дугган — одна из причин, почему Лена не завела детей. Эта женщина — густой зловонный настой всего в Арднакелти, от чего Лена хотела бы убраться подальше. В итоге Лена достигла неких своих договоренностей с этой округой, а вот вверять ей ребенка не желала никогда.

— Я тут ежевичного повидла наварила, — говорит Лена. — Принесла вам банку.

— Поем, — говорит миссис Дугган. Подается вперед, покряхтывая от усилия, чтобы забрать банку у Лены и рассмотреть ее. — Хорошо пойдет с содовым хлебом[45]. Скажу Норин, чтоб вечером спекла. — Находит банке место на столике у себя под локтем, среди чайных кружек, пепельниц, игральных карт, печенья и салфеток, и бросает на Лену взгляд. — Жалеешь сестру свою, а? Что ей на такой жаре суетиться, печь старухе содовый хлеб?

— Норин имеет то, чего хотела, — говорит Лена. — Нет у меня причин ее жалеть.

— Большинство нас имеет то, чего хотели, — соглашается миссис Дугган. — К добру ли, к худу ли. Садись уже. — Кивает на стул по другую сторону от окна. — Так и ты себе добыла американца, который у О’Шэев-то. Как он тебе?

— Мне годится, — говорит Лена. — И я ему, похоже, гожусь.

— Я знала, что он тебе достанется, — говорит миссис Дугган. — Как увидала его, когда он первый раз мимо этого окна прошел, так сама с собой поспорила втихую: Лена Дунн заберет его. Рюмку хереса выпила по совокупности, как услыхала, что была права. Оставишь себе?

— Наперед не планирую, — отвечает Лена.

Миссис Дугган одаряет ее циничным взглядом.

— Старая ты слишком, чтоб дурь вот эту разводить, рассуждать, как бестолочь молодая. Канешно, планируешь. Правильно делаешь, что замуж за него пока не торопишься. Пусть еще чуток думает, будто ты у него интрижка. Им это нравится, в таком-то возрасте. Им от этого кажется, будто еще не все буйство из них вышло. — Затягивается напоследок и сминает окурок. — Выкладывай давай, ну. Чего тебе надо?

Лена говорит:

— Вы же слыхали про Джонни Редди и англичанина его, что они золото ищут.

— А то, собаки на улице и те слыхали.

— Говорил ли раньше тут кто хоть слово про золото?

Миссис Дугган откидывается в кресле и хохочет — глубокий дробный сип, от какого по всем ее складкам проходит медленная тектоническая волна.

— Я было задумалась, сообразит ли кто спросить у меня, — говорит она. — Сама с собой поспорила втихую, кто ж это будет. Ошиблась. Останусь сегодня без рюмки хереса.

На кого миссис Дугган делала ставку, Лена не уточняет. Большего удовлетворения, чем необходимо, она миссис Дугган не доставит. Выжидает.

— Норин спрашивала?

— Если б Норин что-нибудь слыхала, я б о том уже знала.

Миссис Дугган кивает, ноздри у нее презрительно раздуваются.

— У этой ничего не удержится. Чего ж меня спрашивать, раз ее благородию тебе выдать нечего?

— Теряется что-то, бывает, — говорит Лена. — Может, тридцать, сорок или полста лет назад кто-то знал про золото, да помер. А Норин так глубоко не копает, как вы. Уж если кому и знать, так вам.

— Мне, все верно. Ты ко мне тем, что я и без того знаю, не подольстишься.

— Я и не собиралась, — говорит Лена. — Я просто объясняю, зачем пришла.

Миссис Дугган кивает. Вытаскивает из пачки новую сигарету, возится отекшими пальцами, прикуривает.

— Десси мой сейчас на реке, — говорит она, — с толпой других ребяток. Помогают тому англичанину ловить золото, которое они заложили. Твой-то с ними?

— Я б сказала, с ними, да.

— Все равно как мальцы какие, — говорит миссис Дугган, — возятся в грязи, себе на радость. — Сидит, курит, взглядом изучает Ленино лицо. — Я вот что хочу знать, — говорит. — Ты чего это целовалась с Джонни Редди, когда помолвлена была с Шоном Дунном?

Смаргивать при миссис Дугган Лена зареклась давно. Отвечает:

— Джонни тогда был красава. Всем нам нравился.

Миссис Дугган фыркает.

— Чего тебе было путаться с этим хлюстом, когда у самой такой славный малый? Джонни Шону в подметки не годился.

— Не годился, верно, — говорит Лена. — Но полно есть девок, кому охота напоследок гульнуть, прежде чем остепениться. Да и пацанов таких полно.

— То правда божья, — признаёт миссис Дугган со сдержанной улыбкой. — Полно. Но шлюхой ты не была никогда. Всегда считала, что не по твоему величию правил слушаться, но не туда б оно тебя завело. Кабы гульнуть хотела напоследок, ты б с рюкзаком в Австралию уехала.

Она права, и Лене это не нравится.

— Это был бы крак получше, то верно, — говорит она. — Но с Джонни вышло быстрее и дешевле.

Миссис Дугган лишь еще раз встряхивает головой и ждет, наблюдая за Леной и куря. Судя по виду, ей весело.

У Лены случается всплеск того рода бессилия, какого она не переживала десятки лет. Эта женщина и это место до того непреклонно, вопиюще таковы, какие они есть, до самого основания, что попытка обдурить их кажется безумием. Их всеприсутствие не оставляет Лене пространства для маневра — даже для дыхания. На один острый миг она вспоминает это чувство на грани безоглядной паники и руку Джонни, скользящую вверх ей по спине.

— Если б Шон узнал, — говорит она, — он бы со мной, может, порвал. И я б тогда уехала в колледж.

Миссис Дугган откидывается на спинку кресла и вновь смеется. Звуки эти длятся долго.

— Вы только гляньте, а? — произносит она, извлекши из сказанного полное удовольствие. — Вот оно что было-то: борзая Хелена желала от жизни поболе того, что бедолажка Шонин Дунн и убогая Арднакелти могли ей предложить. И ты надеялась, что я твою грязную работу за тебя проделаю.

— Не надеялась, — говорит Лена. — Шона я хотела, иначе бы грязную работу свою сделала сама. Просто вроде как монетку подкинуть, всего разок.

— Ты думала, что жуть какая умная, — говорит миссис Дугган. — Но меня не поиспользуешь.

— Вас я и не имела в виду, — говорит Лена. — Я даже не знала, что вы проведали. Думала, что, может, кто-то случайно мимо пройдет.

— Знала ты, — говорит миссис Дугган. — Я всякое слышу. Но на все это моя воля — не твоя и не чья еще.

Лена управилась — мзду выплатила. Говорит:

— Вы б, если б золото было, про то услыхали, ну.

Миссис Дугган кивает, признавая уплату. Выдувает дым и смотрит, как он вьется у оконных стекол.

— За всю мою жизнь, — говорит она, — ни разу никто про золото не шепнул. Люди болтают, старый Мик Фини знал и держал при себе, но бывали времена, когда Мик Фини отдал бы мне что угодно в обмен на то, чего хотел от меня, и все равно про золото ни слова не обронил. Я каждого Фини в округе узнала за восемьдесят лет, и если кто хоть какое-то понятие о золоте имел, я эту пепельницу съем. — Она гасит сигарету, тяжко давит окурок и наблюдает за Леной. — Есть там золото или нет, я тебе сказать не могу, но скажу, что никто никогда не считал, будто оно там есть, — пока Джонни и англичанин его не приехали и не начали городить большой огород. Что сама-то думаешь?

— Что б там ни было из уст Джонни Редди, — говорит Лена, — больше удивлюсь, если оно окажется правдой.

Миссис Дугган фыркает, соглашаясь.

— Ну вот, на тебе. Что собираешься с этим делать?

— Пока не думала, — говорит Лена. — Может, и ничего.

— Быть беде, — говорит миссис Дугган с неспешным приятным предвкушением. — Ты, знамо дело, сказала, что наперед не планируешь, но я б на твоем месте в этот раз сделала исключение.

— Вы ни Норин, ни Десси не говорили, а?

— Если б спросили как полагается, — отвечает миссис Дугган, — я б, может, и да. Но им и в голову не пришло у меня спросить. Считают, что это сестра твоя теперь все знает. А я тут старая грымза, у которой срок годности подошел. — Миссис Дугган подается вперед, кресло скрипит, крупный рот разъезжается в улыбке. — Вот я и просто сижу себе, прохлаждаюсь, наблюдаю, как они носятся как угорелые. Мне-то что, если Десси хочет дураком себя выставить. Меня скоро не станет. А пока я тут, возьму все, что смогу. — Кивает на пепельницу. — Вытряхни, когда выходить будешь. Только с мусором, который на переработку, не смешивай. Сестра твоя жуть какая суетливая насчет этого.

Лена выносит пепельницу в кухню, опорожняет в помойное ведро. Кухня большая, светлая и люто вылизанная, ряды одинаковых кружек висят под стенными шкафчиками, на длинном столе клеенка в цветочек. На одной стене белая доска с колонками по числу детишек Норин — следить за расписанием тренировок и записями к зубному, а также кому там нужна новая клюшка для хёрлинга. В каждой колонке Лена пишет: «Сделать маме что-нибудь приятное».

— Ну что ж, Миляга Джим, — говорит Март, пока они с Келом двигают к себе, шагая не спеша, чтоб поберечь Мартовы суставы. Солнце только начинает смягчаться, тени на дорогу отбрасывает резкие и черные, они скачут и рябят по стенкам и изгородям у локтей Марта и Кела. — Я б решил, все прошло гладко.

— Все вроде вполне довольны, — говорит Кел. Это-то его и ошарашило: непроизвольный взрыв радостных воплей, когда Рашборо показал в лотке первые блестящие крошки, этот тон искреннего неукротимого изумления и восторга, будто все они, затаив дыхание, ждали, пока выяснится, есть ли тут что-то. Золото обрело бытие вне их самих и их действий. Как верующие, упоенные священной истиной, какая осеняет реликвию, хоть и понимают, что сама реликвия — лишь осколок куриной кости.

— Я на это не закладывался, — поясняет Март. — Когда имеешь дело с Джонни Редди, всегда допускаешь, что все пойдет чуток через задницу. Но надо отдать пацану должное: тут без сучка-задоринки. Как по маслу.

— Покамест, — говорит Кел.

— Покамест, — признаёт Март. — Я тебе скажу одно, что меня поразило все же. Весь день на это я класть не собирался. — Выгибает спину, она трещит, Март кривится. — Думал, всего-то и надо, что тряхануть лоток, глину смыть и двигать на следующее место. На всю эту возню и колготню я не записывался. Тебе-то и остальным желторотым шик столько стоять неподвижно, а для таких, как я, — совсем другой коленкор.

— Надо было тебе домой идти, — говорит Кел. — Оставил бы все на меня и остальных желторотых.

— Я б мог, — соглашается Март, — да у нас тут событий не столько, чтоб я хоть какое-то пропустил. А кроме того, всяк, кто глаза отведет от Джонни Редди, заслуживает всего, что получит. — Опять похрустывает спиной и старается не кривиться. — Шикарно со мной все будет. Ты праздновать собираешься? Такое пропускать нельзя, ну. Пусть не думает Падди Англичанин, что тут что-то не то.

— Сомневаюсь, что он мое отсутствие заметит, — говорит Кел. — Вряд ли я этому парняге нравлюсь. — Рашборо держался с ним учтиво — с той учтивостью при поджатых губах и опущенных веках, какую бриты приберегают для тех, кто им неприятен, — и старался смотреть на Кела как можно реже. Кел заметил, что Джонни по этому поводу дергается. Келу нравится, чтобы Джонни дергался.

— Если честно, я б не сказал, что он заметит хоть так, хоть эдак, — говорит Март. — У него другое на уме. Ты заметил его лицо? Как у ребенка, который Санту увидал только что.

— Ага, — говорит Кел. Вспоминает Рашборо по бедра в реке, лоток вскинул над головой, как трофей, скалит зубы в торжествующей ухмылке, солнце осыпает все вокруг искрами, вода сбегает по рукам. Ребенком он Келу не показался. — Перехвачу чего-нибудь, ополоснусь в душе — и приду. Я потел, как грешник в церкви.

— Тебе и с тем и с другим найдется кому помочь, — говорит Март, лыбясь и показывая на двор Кела клюкой, когда он появляется из-за поворота дороги. — Но в итоге потный будешь не меньше небось, ну.

Во дворе стоит Ленина машина. Кел невольно ускоряет шаг. Обычно вид синей Лениной «шкоды» у Кела из любимейших, но в эти дни у всего неожиданного есть тошнотворный отблеск скверных вестей.

— Боже святый, ну ты и торопишься, — говорит Март, ухмыляясь еще шире. Кел притормаживает.

Последние несколько дней он все нервозней и нервозней. Слишком много всяких мелочей ему не нравится. Например, не нравится, что Джонни явился вчера к реке, чтоб помочь заложить золото. У Кела вроде все сходилось, что Джонни держится от всей этой операции подальше, но Джонни заявился на реку вместе со всеми, и Кел не вполне понимает зачем. Не нравится ему и собственное сознательное бездействие: в нормальные времена он рад направить свой позыв исправлять что бы то ни было на старые стулья, но сейчас времена ненормальные, и обстоятельства требуют куда большего, чем стоять в речной глине и наблюдать за тем, как тупоголовый брит играет в охотника за сокровищами. Ему не нравится, что Джонни отрезает от него Трей, — с той же ловкостью, с какой Мартов пес отсекает от стада овцу, которая нужна Марту, — а еще ему не по нутру, что он не понимает, к какому делу Джонни мог пристроить малую. Однако крепче всего ему не нравится, что Трей от него что-то скрывает, пусть он и понимает, что малая не обязана перед ним отчитываться.

— Заходить здороваться не буду, — говорит Март. — Твоя хозяйка не без ума от меня, ты приметил? Я ей вроде ничего такого не сделал, а она не поклонница все равно.

— Вкусы — дело неисповедимое, — говорит Кел.

— Когда будем кататься в золоте, я, может, куплю ей корзинищу всякого вкусного для собак ейных, поглядим, сменит ли гнев на милость. А пока ты давай сам.

— До скорого в «Шоне», — говорит Кел. Вот еще что ему не нравится: это ощущение союзничества с Мартом, которое ему вроде как навязано. Границу между собой и Мартом Кел прокладывал тщательно и внятно, и два года она держалась, хотя Март из озорства иногда проверял ее на прочность. Теперь же она утратила свою крепость. Сам Джонни, может, всего-навсего болтливый мелкий говнец, однако сил на то, чтобы всю округу с панталыку сбить, ему хватило.

— Не спеши, — говорит Март. — Я скажу ребяткам, что у тебя уважительная причина опаздывать. — Вскидывает клюку, прощаясь, и бредет дальше, и от жара с дороги ноги у Марта колышутся, будто он того и гляди растворится в раскаленном воздухе. Кел двигает по выжженной лужайке в обход дома к заднему крыльцу.

Лена сидит в своем кресле-качалке на заднем крыльце, где Кел и рассчитывал ее застать. У нее есть ключ от дома, но заходить внутрь в отсутствие Кела — та черта, которую Лена пока не готова переступать. Келу иногда хочется, чтобы Лена ее пересекла. Ему нравится представлять, как он приходит домой, а она свернулась калачиком у него на диване с кружкой чая в руке, читает книгу.

Лена застала Кела врасплох. Когда от него ушла жена, он собирался завязать с женщинами насовсем. С Донной они прожили вместе с его двадцати лет, она была единственной ему желанной, и меньше всего намеревался он желать какую бы то ни было другую. Собирался примкнуть к таким, кто рад добродушному флирту в баре, может, ночи-другой, но не более. От Лены он знает, что ей было чуть иначе, — возможно, потому, что муж ее умер, а не ушел от нее. Не то чтоб она настроилась решительно против того, чтоб заводить себе мужчину, — просто вообразить себе это не могла. И все же вот они где, пожалуйста, где б то «вот» ни было. Кела это до сих пор иногда ошарашивает. Ему кажется, будто он не имеет права на такое, раз уж до сих пор он так непреклонно от всякого подобного отказывался.

— Эй, — говорит он. — Все путем?

— Шик, — отвечает Лена, и Кел переводит дух. — Я выпустила Драча на улицу, пока дверь не выел. Он на выгоне, с моими. И я на все готова ради чашки того чаю, если у тебя еще остался в холодильнике.

Этим летом Кел наконец обратил Лену в поклонницу сладкого чая, к какому Лена с Трей прежде относились с чрезвычайным подозрением. Сейчас Кел наливает себе и ей по высокому стакану — со льдом и долькой лимона, срывает несколько стебельков мяты в горшке на крыльце.

— Я слыхала, большой день был сегодня, — говорит Лена, благодарно вознося стакан. — Вы там все на реке ловили золото, какое туда вчера сложили. Круг жизни.

— Вся деревня знает, что ли? — спрашивает Кел, плюхаясь в кресло.

— Норин узнала от Десси, мы с ней опять разговариваем, я узнала от нее. Не сказала б, что она всему миру разболтала, однако, сказала только мне, потому что решила, что я от тебя и так знаю. Как все прошло?

— Прошло по плану, сдается мне. Тот кент Рашборо, у него всякое оборудование с собой было — и лоток, и сетчатая штука такая, чтоб лоток накрывать, и магнит, и штука, которая воздухом дует, и еще всякое-разное. Он болтал без умолку. Шлиховое золото, расслаивание, аллювиальные русла. Такое ощущение было, что в конце планируется викторина.

Кел вливает в себя полстакана и жалеет, что не плеснул туда бурбона. Март прав: день получился длиннее, чем Кел закладывался. Солнце било от воды под ошарашивающими углами, и приходилось щуриться и отворачиваться, чтоб понимать, что вообще происходит. Он вдруг чувствует, что его мутит от жары, или от солнца, или еще от чего.

— Всю дорогу, — говорит он, — я думал: может, мы что-то сделали не так. Типа заложили золото на неправильной глубине, или не в той части реки, или еще что. И Рашборо просечет и отступится, закроет всю эту тему и свалит в Лондон. Если б так, Джонни б тоже свалил — до того, как ребята его отметелят за то, что он их развел на деньги. — Кел прижимает холодный стакан к виску и чувствует, как стучит в него кровь. — Но Март, видимо, дело знает, поскольку Рашборо вел себя так, будто все прекрасно. Лепетал, до чего гордилась бы им его бабушка. Счастлив был, как свинья в говне.

Лена помалкивает. Вертит стакан в руках, наблюдает, как в нем кружат ледяные кубики. Кел чувствует, что она оценивает, под каким соусом ему что-то подать. Мышцы у него опять напрягаются. Как и большинство известных ему мужиков, мало что нервирует Кела сильнее, чем женщина, у которой что-то на уме. Он заглатывает еще чаю, надеясь, что холод соберет и подготовит ему мозги для всего, что назревает.

— Я повидала миссис Дугган, — говорит Лена. — Знаешь ее? Свекровь Норин. Крупная женщина такая, сидит у окна и весь день наблюдает за улицей.

— Видел, — говорит Кел. — Не знаком.

— Она мало выходит — тяжелая. Ишиас у ней. Но еще лет пятнадцать назад лавку держала она. Все, что тут происходит, знала. Даже больше, чем Норин. Учиняешь проказу, о какой никто, кроме твоей лучшей подружки, ни сном ни духом, и вы никому ни слова, а миссис Дугган назавтра уже в курсе.

Лена раскачивается в кресле как ни в чем не бывало, и голос у нее ровный, но Кел слышит в нем заряд. Поход к миссис Дугган чего-то Лене стоил.

— Была такая, где у меня дедушка жил, — говорит он. — Оно обычно лучше, когда таких вот нету.

— Я, в общем, тоже так считаю, — говорит Лена. — Но сегодня — не уверена. Миссис Дугган говорит, что никогда ни слова не слыхала ни о каком золоте в этой округе. Ей восемьдесят, и Бриди Фини, которая бабка Рашборо, миссис Дугган не застала, зато знала ее братьев и сестер. А Майкл Дугган, который, по словам Рашборо, нашел вместе с его бабкой чуток золота, — он миссис Дугган приходился свояком. Если она ни о каком золоте сроду не слышала, значит, не слышал и никто из них.

Кел сидит неподвижно, пытается пристроить услышанное ко всему тому, что знает, подозревает или чего опасается. Туман тошноты выгорел, как не бывало, Кел ясен дальше некуда.

— Считаешь, она правду говорит? — спрашивает он.

— Ой да. Хуже всего в миссис Дугган то, что она всегда права. Нет смысла быть тем, кто все знает, если люди не доверяют тому, что ты им говоришь.

— Тогда откуда, к бесу… — Келу неймется. Он вскакивает и принимается наматывать круги по крыльцу. — Откуда, к бесу, вся эта херня возникла? Рашборо вытащил золото из жопы у себя, добавил всякого, что ему там бабка понарассказывала об этих местах, и использовал тупого козлину Джонни, чтоб помог ему сюда влезть? — Кел готов себя пнуть за то, что сам об этом не догадался днями раньше. Рашборо совсем не похож на простофилю — с первого же взгляда на него было ясно, что он как раз тот, кто обувает простофиль на все, что у них найдется. У кого другого могли быть причины этого не заметить. У Кела таких причин ни одной.

— Нет, — говорит Лена. — Я прикидываю, они в этом деле оба. И другое тебе скажу: когда Джонни сюда вернулся, он был нестриженый. Это мелочь, но на него не похоже. Ему всегда нравилось заявляться с шиком. Я тогда подумала, что он в бегах. Потому как влип во что-то.

Кел говорит:

— Ты мне не сказала.

— Нет, — говорит Лена. — Не сказала. Могло оказаться пустяком.

— То есть Джонни и этот кент Рашборо… — говорит Кел. Заставляет себя усесться, чтобы загнать мысли в место поспокойней. — Они попали в какую-то заваруху, в Англии еще. Состряпали небылицу и явились сюда, чтоб намутить себе чуток деньжат и выбраться из неприятностей.

Масштабы неприятностей, в которые Джонни мог вляпаться, Кел не недооценивает. По натуре своей Джонни явно мелкая сошка, в нем нет ничего, кроме херовой тучи болтовни и полезной улыбочки; Джонни — легковес. Если его зацепило чьей-то силой, от тех раскладов, какие для Джонни естественны, он способен укатиться далеко.

— Да как, ну? — спрашивает Лена. — Сколько они там того золота из реки сегодня выудили, тыщу-две? Оно того не стоит, чтоб такое разводить.

— Не-а, — говорит Кел. Вспоминает Марта в пабе и его треп о психологии. — Это лишь начало. Мужиков они накрутили и теперь найдут предлог, почему им надо еще денег. Лицензия на добычу, или оборудование, или еще что. У местных-то — у Марта, Пи-Джея и остальных — есть столько наличных, чтоб стоило их разводить?

Ленино кресло-качалка замирает.

— Малость отложена у них, это да, — говорит Лена. — Может, не у Кона Макхью, он молодой еще, — у остальных. И у них земля есть. По шестьдесят-семьдесят акров у каждого, у Сенана — сто. Это семейные земли, в полном чистом владении. Любой может зайти хоть завтра в банк и заложить чуток тех акров, под пять тыщ каждый, или предложить как обеспечение к займу.

— Мужики во всем этом уже по колено, — говорит Кел. По мошенничеству он никогда не работал, однако были у него приятели, кому доводилось; Кел соображает, как оно устроено. — Если Джонни втюхает им что-нибудь достаточно убедительно, они сочтут, что не зайти на шаг глубже будет промашкой.

Лена опять принимается качаться в кресле, медленно, задумчиво.

— Так и сделают, — говорит она. — Большинство, во всяком случае. Если решат, что именно на их земле золото есть или даже что оно там может быть, отвернуться от этого просто не смогут. Будь оно где-то на горе, они б рисковать не стали и, может, плюнули бы. Но не на их земле.

Кел вдруг замечает, что до странного глубоко разозлен за этих людей, с кем был сегодня на реке. У него к ним свои предъявы — ну или к некоторым, — однако вспоминает их лица в пабе, когда Рашборо показал свое кольцо, как замерли они от видéния собственной земли, преображенной и озаренной, сияющей свежими созвездьями и давним потаенным зовом их же крови. По сравнению с тем, что учиняют Рашборо с Джонни, закладка в реку кажется детской шалостью — как стырить в магазине пиво, сбрить брови пьянице. Кел прожил в Арднакелти достаточно, чтоб осознать: связь этих людей с их землей он постичь не в силах, она на клеточном уровне, ей не придашь голоса. На то, чтоб не играться с этим в херовые игры, уж у Джонни-то мозгов могло хватить, — и мозгов тех могло быть куда как побольше, чтоб не втягивать в подобные херовые игры какого-то кента с английским выговором.

— Если они обнаружат, — говорит он, — быть беде.

Лена наблюдает за ним.

— Считаешь, обнаружат?

— Ага, — говорит Кел. Внутри у него поднимается громадная волна облегчения. Наконец-то можно что-то предпринять. — И, по-моему, чем скорее, тем лучше. В «Шоне» собираемся праздновать. Узнать смогут все разом.

Лена вскидывает брови.

— Неприятно выйдет.

— Чем дольше я тяну, тем неприятнее все будет.

— Ты мог бы сказать это Джонни лично. Проводить его домой после паба, сказать, что завтра сообщишь ребятам и у него есть время до утра, чтоб собрать манатки. Тогда из берегов не выйдет.

— Не, — говорит Кел.

— Скажи ему, другие тоже в курсе. На случай, если Рашборо что-нибудь себе удумает.

— Здешние, — говорит Кел, — считают малую наполовину моей. — Слова эти даются ему с трудом, поскольку он их прежде никогда не произносил, а также потому, что вообще не разумеет, долго ль оно будет правдой: он мучительно сознаёт, что Трей не видал уже несколько дней. Но во всяком случае, пока оно чего-то для Трей стоит. — Если я выведу Джонни на чистую воду перед Богом и людьми, чтобы вся округа знала, что это я ему затею испортил, никто не подумает, что Трей в этой херне была замешана. И когда Джонни уберется, она сможет жить здесь дальше и никто ее не будет доставать.

Воцаряется недолгое молчание. С огорода слышно, как собаки привели в действие пугало-зомби и сходят теперь с ума, с безопасного расстояния грозя всевозможным несусветным уничтожением. Помидоры благоденствуют — даже отсюда Келу видны среди зелени всплески красного.

— Этот Рашборо, — говорит Лена. — Я с ним видалась тут на днях утром. Гуляла с собаками, а он подошел потрепаться.

— О чем?

— Ни о чем. До чего хороши горы, до чего неожиданная для Ирландии погодка. Что б ты там ни задумал, остерегайся этого парня.

— Не собираюсь я ничего рассказывать при Рашборо, — говорит Кел. — Он умнее Джонни, может, ему удастся выкрутиться. Но ставлю сотку, что Рашборо после пары стаканов свалит, чтобы Джонни с мужиками могли позлорадствовать, как здорово они его надурили. И тут мой выход.

— И все равно, — говорит Лена. — Смотри потом в оба. Он мне не нравится.

— Ага, — говорит Кел. — И мне.

Он хочет сказать Лене, что все эти дни ему кажется, будто не может найти Трей, что три ночи подряд ему снятся кошмары о том, что Трей исчезла где-то на горе, что зря не купил ей мобильник и не поставил на него трекер, чтобы целыми днями сидеть себе и наблюдать, как ее яркая точка передвигается по своим делам. Вместо этого Кел говорит:

— Мне надо в душ и поесть чего-нибудь. В «Шоне» собираемся в шесть.

Лена смотрит на него. Затем подходит, кладет ладонь ему на загривок и целует в губы — плотно, сильно. Кажется, будто она передает ему эстафету или шлет на битву.

— Ладно, — говорит она, выпрямляясь. — Дело твое, давай.

— Спасибо, — говорит Кел. В своем вдохе он чует ее запах, чистый и солнечный, как сухое сено. — За разговор с миссис Дугган.

— Эта женщина — кромешный ужас, — говорит Лена. — Я б на месте Норин насыпала ей отравы в чай много лет назад. — Сует в рот указательный и большой пальцы и высвистывает собак, те бросают войну с пугалом и несутся по полю длинными радостными скачками. — Ты рассказывай мне, как оно идет, — говорит она.

— Расскажу, — говорит Кел. До машины не провожает. Собирает стаканы и уходит в дом, обдумывая правильные слова, когда подойдет их час.