Охотник

15

Двое оперативников могли бы оказаться братьями — молодые мясистые крепыши с одинаковыми опрятными стрижками и одинаковыми свежими солнечными ожогами. У обоих такой вид, будто в их карьере происходящее беспрецедентно, и они держатся сверхофициально, чтобы показать друг другу, что они тут со всем управятся. Выясняют у Кела и Трей их имена-фамилии и все прочее, уточняют с Трей, во сколько именно она обнаружила тело, — в ответ получают невыразительное пожатие плечами и односложное «рано», — а также не прикасалась ли она к трупу. Записывают и имя Рашборо — Кел на этот счет сомневается, но оставляет свои сомнения при себе — и где Рашборо живет. Кел со смешанными чувствами прикидывает, что к тому времени, как они туда доберутся, Джонни уже и след простынет.

Оперативники принимаются огораживать место преступления лентами, тянут их между деревьями. Один отгоняет пару овец, подбредших узнать, что тут к чему.

— Можно мы поедем ко мне, господин сотрудник? — спрашивает Кел у второго. — Трей помогает мне по столярной части, и нам надо заказ доделать.

— Шик, — отвечает опер с формальным кивком. — Следователям понадобится снять показания. Они по этому номеру до вас обоих дозвонятся, верно?

— Верно, — отвечает Кел. — Мы собираемся сидеть у меня дома почти весь день. — Поглядывает на Трей, та кивает. Вороны целеустремленно и неспешно вновь принялись смещаться вниз по ветвям.

По дороге с горы Трей спрашивает:

— Что они будут делать?

— Кто?

— Следователи. Как они выяснят, кто убил?

— Ну… — Кел сбрасывает передачу и подтормаживает. Водить он учился на холмах Северной Каролины, однако градус уклона у горы такой, что Кел по временам стискивает зубы. Когда эту дорогу прокладывали, автомобили в виду не имели. — Назначат группу расследования, чтоб накопила материал для криминалистической экспертизы. Соберут, например, всякие случайные волоски и ниточки, какие найдут на трупе, чтоб попытаться сопоставить их с тем, что обнаружат на подозреваемом, у него дома или в машине. Возьмут образцы волос и тканей с Рашборо — вдруг что-то из этого попало на подозреваемых, — образцы его крови, потому что там, где его убили, крови уйма. Поскребут у него под ногтями и возьмут образцы кровавых пятен на нем — вдруг он дрался с напавшим и на нем остались ДНК убийцы. Поищут следы, которые подскажут, как труп сюда попал и откуда. А техники влезут к нему в мобильный и посмотрят, с кем именно он разговаривал, если у него были с кем-то напряги.

— А следователи что? Они чем занимаются?

— В основном разговаривают с людьми. Порасспрашивают тут, кто его последним видел, куда он направлялся, разозлил ли тут кого. Свяжутся с его семьей, друзьями, знакомыми, поищут, не было ли каких неприятностей — в личной жизни, в деньгах, в делах и все такое. Есть ли враги у человека.

Трей говорит:

— У него, кажись, враги были. Не только здесь.

— Ну да, — говорит Кел. — И мне так кажется. — Он пробирается мимо примыкающего проселка, тянет шею, чтоб не проморгать, если вдруг кто-то беззаботно чешет по дороге на скорости. Надеется, что интерес Трей к полицейским процедурам сугубо академический. — Это он тебе губу разбил сколько-то дней назад?

— Ну, — отвечает Трей таким тоном, будто на уме у нее что-то другое. Погружается в молчание вплоть до самого дома Кела.

Пока по новой жарит яичницу с беконом, а Трей накрывает на стол, Кел шлет Лене сообщение: Кто-то убил Рашборо. На горке.

Он видит, что она сообщение прочла, но на ответ у нее уходит минута. Заеду после работы. Трей, накрыв на стол, усаживается на пол и рассеянно гладит собак, на телефонный писк не реагирует. Кел шлет Лене большой палец и продолжает заниматься яичницей.

Едят они по-прежнему в молчании. К тому времени, когда перемещаются в мастерскую, Кел принял решение, что насчет золота он следователям говорить ничего не будет — во всяком случае, пока. Хочет не впутываться в это, чтоб иметь свободу принять на себя любую роль, какая понадобится Трей, — как только выяснит, в чем эта роль заключается.

Должно быть посильно. Гарды наверняка выявят по крайней мере пару поверхностных слоев истории с золотом, но когда дело дойдет до нюансов, тут они и запнутся. Кел по своему опыту знает, с каким впечатляющим тщанием Арднакелти при должной мотивации способна путать карты. Следователям еще повезет, если им удастся уверенно сообразить, что за херня тут вообще происходит, какое уж там кто участники. И Кел, как человек пришлый, имеет полное право не ведать о здешних местных делах. В обычных обстоятельствах он бы слышал какую-то невнятную муру насчет золота, вперемешку с дивным курганом Мосси и всяким прочим, и никакого особого внимания не обратил бы. Скучает Кел по обычным обстоятельствам.

Время едва ль не к обеду, они с Трей сверлят отверстия под дюбели, и тут Банджо вострит уши, Драч разражается яростным каскадным воем и оба пса устремляются к дверям.

— Легавые, — говорит Трей, вскидывая голову, будто ждала их. Встает с пола, вдыхает и встряхивается, как боксер при выходе на ринг.

Кела настигает внезапное, острое чувство, что он чего-то не учитывает. Хочет остановить ее, отозвать, но поздно. Ему самому только и остается, что следом за ней отряхнуться и пойти.

И действительно, когда они оказываются у входной двери, рядом с «паджеро» опрятно пристраивается вопиюще неприметный автомобиль без опознавательных знаков. За рулем и на пассажирском сиденье — двое мужчин.

— Им от тебя надо будет услышать только то, как ты его нашла, — говорит Кел, ногой перекрывая собакам выход. — Пока что. Говори внятно, не спеши, если надо вспомнить что-то. Если не помнишь или не уверена в чем-то, так и скажи. Вот и все. Волноваться не о чем.

— Я и не волнуюсь, — говорит Трей. — Все шик.

Кел не знает, сказать ли ей, и если сказать, то как именно, что оно необязательно так и есть.

— Этот мужик, по идее, из убойного отдела, — говорит он, — или как он тут называется. Он не такой, как тот опер из города, который доматывается до тебя, когда ты слишком часто прогуливаешь.

— Хорошо, — прочувствованно отзывается Трей. — Тот-то, бля, самотык.

— За речью следи, — одергивает ее Кел, но произносит это машинально. Смотрит пристально на человека, выходящего из машины с пассажирской стороны. Это мужик примерно возраста Кела, приземистый и довольно коротконогий — костюмные брюки ему пришлось подшить, — походка прыгучая, жизнерадостная. С собой он прихватил одного из мясистых близнецов — видимо, чтоб записывал, а следователь мог располагать своим вниманием целиком.

— Я буду воспитанная, — заверяет его Трей. — Вот увидишь. — Но Кел этой уверенности в себе не ощущает.

Фамилия следователя Нилон. У него колючие седеющие волосы и рыхлое веселое лицо, общий вид человека, который мог бы наследовать успешное предприятие мамы-с-папой — может, скобяную лавку. Кел не сомневается, что Нилон умеет этим своим видом пользоваться, мужик явно не балбес. С Драчом и Банджо он ведет себя любезно, покуда они не успокаиваются, а затем принимает приглашение к чаю, чтобы усесться за кухонный стол и поболтать с Келом и Трей, пока они чай заваривают, дает себе возможность присмотреться к обоим. Кел видит, как взгляд Нилона примечает Треевы джинсы, из которых она выросла, и нестриженые волосы, и придавливает в себе позыв сообщить Нилону прямиком, что у нас тут не малолетняя хулиганка, а правильный подросток на правильном пути, а почтенные люди ей держат тыл и следят, чтоб никто никакой херни ей не устраивал.

Трей завоевывает уважение к себе вполне успешно — и совершенно самостоятельно. Ведет себя, по мнению Кела, подозрительно учтиво: уточняет у Нилона и опера, хотят ли они к чаю молока, выкладывает на тарелку печенье, дает развернутые ответы на ерундовые вопросы о школе и погоде. Кел дорого дал бы за то, чтобы выяснить, что у нее на уме.

С ним самим — и он это понимает — разобраться потруднее, и синяки на лице не способствуют. Нилон спрашивает, откуда приехал Кел и нравится ли ему Ирландия, на что Кел дает отрепетированные любезные ответы — такие же, какие предлагает всем. О роде своих занятий пока не заикается, чтобы посмотреть, как следователь будет крутиться, не располагая этим знанием.

— Итак, — говорит Нилон после того, как все ознакомились с чаем и печеньем. — День у вас уже будь здоров какой выдался, ага? И это еще до обеда. Я постараюсь побыстрее. — Улыбается Трей, сидящей напротив. Опер устраняется на диван и вооружается блокнотом и ручкой. — Вы знаете, кто этот парень был, которого вы нашли?

— Мистер Рашборо, — с готовностью сообщает Трей. Она даже садится поровней. — Киллиан Рашборо. Мой отец познакомился с ним в Лондоне.

— То есть он здесь навещает твоего папку?

— Не совсем. Они не то чтобы приятели, не по-настоящему. Этого человека родня из здешних краев. Думаю, он в основном поэтому приехал.

— А, ну да, из этих, — снисходительно откликается Нилон. Его выговор Келу вычислить не удается. Речь быстрее того, к чему Кел здесь привык, есть в ней отрывистость, придающая обычным фразам вызывающий тон, речь звучит как городская. — Каков он был? Приятный парень?

Трей пожимает плечами.

— Я с ним виделась всего пару раз. Не очень заметила. Нормальный. Чуток пафосный.

— Попробуем прикинуть, в котором часу ты его нашла?

— У меня нет мобильника, — поясняет Трей. — И часов нет.

— Не беда, — бодро говорит Нилон. — Займемся тогда чуток математикой. Давай проверим: ты нашла тело и прямиком пошла сюда, к мистеру Хуперу, и вы вдвоем поехали наверх, к месту преступления. Верно?

— Ага.

— Мистер Хупер позвонил нам в шесть девятнадцать. За сколько времени до этого вы прибыли на место?

— За пару минут всего.

— Скажем, четверть седьмого, идет? Упростим себе жизнь. Сколько времени понадобилось, чтобы туда доехать?

— Десять минут. Пятнадцать, может. Дорога так себе.

— Видишь, что я делаю, да? — спрашивает Нилон, улыбаясь Трей, будто он ей любимый дядюшка.

— Ага. Отсчитываете назад.

Трей играет на славу: внимательная, серьезная, содействует, но не переусердствует. У Кела уходит минута, чтобы осознать, что именно это она и делает — и почему кажется вдруг такой незнакомой. Он никогда не видел, чтоб малая что бы то ни было играла. Не знал, что у нее есть это умение. Прикидывает, не у Джонни ли она этому научилась или всегда умела, просто ждала, когда возникнет необходимость.

— Точно, — говорит Нилон. — То есть теперь у нас примерно шесть утра, когда вы отсюда выехали. Сколько вы пробыли здесь?

— Типа минуту. Я сказала Келу, и мы поехали.

— Все еще шесть утра, значит. Сколько тебе нужно, чтобы сюда оттуда прийти?

— Полчаса где-то. Может, немножко побольше. Я шла быстро. Стартанула, значит, чуть раньше полшестого.

Потребность Кела в том, чтобы понимать, что именно Трей делает, усилилась. В обычных обстоятельствах малая выдать легавому по доброй воле хоть одно лишнее слово готова была б не больше, чем отгрызть самой себе пальцы.

— Блеск дело пошло, — одобрительно говорит Нилон. — Как долго ты пробыла рядом с телом, прежде чем двинулась сюда?

Трей пожимает плечами, берется за чашку. Впервые в ее ритме наметилась осечка.

— Не знаю. Сколько-то.

— Сколько-то — долго?

— Минут пятнадцать, может. Или двадцать. Часов у меня нету.

— Не беда, — легко соглашается Нилон.

Кел знает, что следователь засек неохоту и вернется в эту точку, когда решит, что Трей уже о ней забыла. Кел разыгрывал эту сцену столько раз, что сейчас ему кажется, будто она у него двоится: одна точка восприятия — с привычного места Нилона, где по мере того, как оценка событий становится все более детализированной, постоянно выверяется равновесие между дружелюбием и настойчивостью; другая — с его настоящей точки зрения, из совершенно другого места, где равновесие оборонительное и ставки внезапно запредельно высоки и осязаемы. Ни та ни другая точка ему не нравится нисколечко.

— Итак, — говорит Нилон, — который у нас сейчас час? Когда ты его обнаружила?

Трей задумывается. Она опять в своей колее — стоило им оставить тот промежуток, возле трупа.

— Где-то чуть после пяти, наверно.

— Вот-вот, — произносит довольный Нилон. — Добрались. Я ж говорил тебе?

— Ага. Добрались.

— Чуть после пяти, — говорит Нилон, дружелюбно креня голову, словно лохматая собака. — Жуть какая ранища же из дома выходить. У тебя были какие-то планы?

— Не. Просто… — Чуть дергает одним плечом. — Услышала шум ночью. Хотела глянуть, что за дела, не случилось ли чего.

Тут Нилон должен навострить уши, но он этого не показывает. Мужик свое дело знает.

— Да? И что за шум?

— Разговоры. И машина.

— Прямо перед тем, как ты встала? Или раньше, ночью?

— Раньше. Я не спала толком — слишком жарко. Проснулась и услышала что-то там, снаружи.

— В какое время, не прикинешь?

Трей качает головой.

— Достаточно поздно, мамка с отцом уже уснули.

— Ты их будила?

— Не. Я знала, что это не на нашем участке, слишком далеко, я типа и не волновалась. Вышла к воротам все ж — глянуть, что там. Ниже по дороге был свет, типа фары. И мужики разговаривали.

Нилон по-прежнему расслаблен на стуле, попивает чай, но Кел улавливает, как следователь излучает внимание.

— Ниже по дороге где именно?

— Ближе к тому месту, где этот лежал. Может, прямо там, а может, чуток поближе.

— Ты не пошла посмотреть, не?

— Немножко прошла по дороге, но остановилась. Решила, может, они не хотят, чтоб их кто-то видел.

Вполне убедительно. В горах что только не происходит: самогоноварение, люди сбрасывают всякое, возят контрабандой дизель через границу, а может, и что покруче. Любому мальцу с горы хватает ума не лезть. Но Трей ни о чем из этого при Келе не заикалась.

— Может, ты и права, судя по всему, — говорит Нилон. — Ты их видела?

— Вроде как. Типа люди какие-то ходили. Мне фары светили в лицо, а люди были в темноте. Не разобрать, что они там делали.

— Сколько их было?

— Несколько. Не толпа вроде как — может, четверо или пятеро.

— Узнала кого-то?

Трей задумывается.

— Не. По-моему, нет.

— Логично, — запросто говорит Нилон, но Кел различает в этом непроизнесенное «пока что»; если Нилон найдет себе подозреваемого, он к этому вернется. — А что говорили, слышала?

Трей пожимает плечами.

— По мелочи что-то. Типа, один говорит: «Вон туда», а другой: «Иисусе, не гоношись». А кто-то сказал еще: «Да блядь, ну», простите за мат.

— Я и похуже слыхал, — улыбаясь, говорит Нилон. — Что-то еще?

— Отдельные слова просто. Ничего по смыслу. Они там топтались, типа, трудно услышать.

— Ты какие-нибудь голоса распознала? — спрашивает Нилон. — Не спеши давай, вспомни.

Трей задумывается — или добротно это изображает, хмурясь в чашку.

— Не, — говорит наконец. — Извините. Но одни мужики. Типа, не моего возраста. Взрослые.

— А выговоры какие? Можешь сказать, они ирландцы были, местные, — хоть что-то?

— Ирландцы, — отвечает Трей не задумываясь. — Отсюда.

Кел вскидывает голову от ее тона — прозрачного и окончательного, как стрела, летящая в самую сердцевину мишени, — и все понимает.

Нилон говорит:

— Отсюда — это как? Из этого графства, из этой округи, с запада?

— Из Арднакелти. Даже на той стороне горы или через реку по-другому разговаривают. Те отсюда были.

— Ты, то есть, уверена, а?

— Точно.

Все сказанное — херня. Кел наконец понимает, что Трей у своего отца во всем этом приспешником не была нисколько, она вела свою одинокую игру — всю дорогу. Когда ей выпала возможность, направила Арднакелти по призрачному пути воображаемого золота. А теперь, когда расклад поменялся, наводит Нилона — кропотливо, как снайпер, — на людей, убивших ее брата.

Она дала Келу слово никогда ничего по поводу Брендана не предпринимать, но происходящее ровно в той мере удалено от Брендана, чтобы Трей смогла убедить себя, что оно не считается. Она ясно увидела, что такого случая ей больше не выпадет никогда, и за него схватилась. Сердце Кела — неумолимая тяжелая сила у него в груди, трудно дышать. Тревожась за то, что детство Трей оставило в ней трещины, он ошибался. Это не трещины — это разломы.

Выражение лица у Нилона не меняется.

— Сколько времени, говоришь, ты там пробыла?

Трей осмысляет вопрос.

— Пару минут, может. А потом машина завелась, и я вернулась в дом. Не хотела, чтоб они меня заметили, если бы в нашу сторону поехали.

— И как, поехали?

— Вряд ли. Когда они укатились, я уже у себя в комнате была, она сзади, я б тогда заметила свет от фар. Но, судя по звуку, машина ушла в другую сторону. Хотя не поклянусь. Там, наверху, звук отдается чуднó.

— Это верно, — соглашается Нилон. — А потом что делала?

— Легла обратно. К нам оно отношения не имело, чем уж они там занимались. Да и стихло все.

— Но когда ты проснулась рано, решила сходить и глянуть.

— Ну. Уснуть не могла, слишком жарко, и сестра храпела, у нас спальня общая. И я решила посмотреть, что они там затевали.

Теперь Кел понимает, почему Трей пришла со своей находкой к нему, а не к Джонни. Ничего сентиментального: это не ее доверие к нему в трудную минуту и не потрясение. Ей нужна была возможность рассказать вот это все. Джонни сбросил бы Рашборо в овраг и приглядел бы, чтоб Трей ничего не видела, ничего не слышала и даже близко к следователю не подошла. Кел ведет себя лучше.

— И тут ты его и нашла, — говорит Нилон.

— Первым пес мой его нашел. — Трей показывает на Банджо, тот валяется с Драчом в самом тенистом углу возле очага, бок вздымается: пес пыхтит от жары. — Вон тот здоровяк. Впереди бежал — и завыл. А следом я туда дошла и увидела.

— Жуть какая, — говорит Нилон в достаточной мере участливо и вместе с тем не чересчур участливо. Ай да парняга. — Ты к нему близко подошла?

— Ну. Прям впритык. Чтоб понять, кто это, что тут за дела.

— Ты его трогала? Двигала? Проверяла, мертв он или нет?

Трей мотает головой.

— Незачем было. По нему и так видно.

— Ты пробыла там около двадцати минут, по твоим словам, — напоминает ей Нилон без всякого особого нажима. Глазки его смотрят мягко и заинтересованно. — Что ты все это время делала?

— Просто сидела на коленках на земле. Тошнило. Надо было переждать чуток.

На этот раз ответ у Трей наготове — после того, как ей выпала возможность все продумать, но уж Кел-то ее знает. Видал он, как Трей идет вразнос, когда у нее на глазах животное страдает, но от мертвого тела — ни разу. Что б она там ни делала у тела Рашборо, не желудок она свой успокаивала. От мысли, что она мухлевала с уликами, Кел содрогается.

— Конечно, дело естественное, — утешительно произносит Нилон. — Всех нас прихватывает вот эдак, первые-то разы. Знаю одного гарду, двадцать лет службы, здоровенный детина, размерами с мистера Хупера, а все равно как ни увидит покойника, так на всю голову дурной делается. Тебя в итоге вырвало?

— Не. В итоге все шик было.

— Тебе разве не хотелось убраться подальше от того дружочка?

— Хотелось. Да только я подумала, что если сейчас встану — сблевану или голова закружится. Вот я и сидела. Глаза только закрыла.

— Ты к нему вообще не прикасалась?

Он об этом уже спрашивал, но если Трей это и замечает, виду не подает.

— Не. Бл… Простите. Ни за что.

— Кто б тебя упрекнул. Я б и сам не рвался потрогать. — Нилон оделяет Трей еще одной улыбкой. Она выдавливает из себя встречную полуулыбку. — Ты, значит, чуток переждала, чтоб голова на место встала, а как пришла в себя, так сразу двинула сюда.

— Ну.

Нилон берет еще одно печенье и обдумывает все это.

— Тот парняга Рашборо, — говорит он, — он был, чего там, в нескольких минутах хода от ваших ворот. Чего ты мамке с отцом не сказала?

— Он сам следователем работал, — говорит Трей, кивая на Кела. — Я прикинула, что он-то знает, что делать, — лучше, чем родители.

Нилону на то, чтобы сменить изумление на широкую ухмылку, требуется всего доля секунды.

— Есусе, — произносит он. — А говорят, рыбак рыбака, но мне и в голову не пришло. Коллега, значит?

— Полиция Чикаго, — отвечает Кел. Сердце у него все еще колотится, но голос ровный. — В свое время. Я уволился.

Нилон смеется.

— Боже мой, вот это совпадение, а? Уезжаете за пол земного шара, чтоб отойти от дел, и натыкаетесь на убийство. — Смотрит через плечо на опера: тот бросил писать и смотрит на них, разинув рот, не вполне понимая, что делать с этим новым поворотом дела. — Во нам повезло сегодня, ну? Следователь — в свидетелях. Есусе, лучше не придумаешь.

— Я тут не следователь, — говорит Кел. Есть ли в сказанном тонкая подколка или нет, он разобрать не может — ему все еще предстоит выяснить, сколько надо прожить в Ирландии, чтобы уверенно определять, крутит тебе человек мозги или нет, — однако войн за территорию он повидал достаточно и хотя бы такую ясность вносит сразу же. — Да и в убойном не работал никогда. Знаю примерно одно: необходимо зафиксировать место преступления и дождаться специалистов, что я и сделал.

— И я это ценю, дружище, — сердечно отзывается Нилон. — Дайте-ка нам сводку, чем вы занимались? — Откидывается на стуле, предоставляя слово Келу, и принимается за свое печенье.

— Оказавшись на месте, я опознал Киллиана Рашборо, мы пару раз виделись. Я надел перчатки… — Кел извлекает их из кармана и выкладывает на стол, — и удостоверился, что он мертв. Щека была холодная. Челюсти и локоть — в трупном окоченении, но пальцы все еще двигались, равно как и колено. Ни в каких других местах я к нему не прикасался. Отступил от него и позвонил вам, ребята.

По его прикидкам, приличное равновесие между подчиненным и гражданским он выдержал. А еще, по прикидкам же, Нилон это замечает и анализирует.

— Классно, — говорит Нилон, кивая своему коллеге. — Все чин чином. И дальше вы оставались на месте преступления, пока не приехали оперативники?

— Ага. В нескольких ярдах, у моей машины.

— Видели ли вы кого-то еще, пока там были?

— Мимо прошел отец Трей. Джонни Редди.

Нилон вскидывает брови.

— Ах ты ж, вот так узнать-то, что у тебя друг погиб. Все нормально с ним было?

— Вид у него был довольно-таки потрясенный, — говорит Кел. Трей кивает.

— Он с вами не остался?

— Он направлялся вверх, в гору.

— Нам надо будет с ним потолковать, — говорит Нилон. — Он сказал, куда идет?

— Не упоминал, — говорит Кел.

— А, ну конечно, в такой деревне мы на него так или иначе все равно наткнемся, — легко соглашается Нилон. Выхлебывает остаток чая и отодвигает стул от стола, поглядывая на опера и тем давая ему понять, что дело сделано. — Ну хорошо; у нас могут возникнуть по ходу еще вопросы, и вам нужно будет явиться в участок и подписать показания, но, я б решил, уже есть с чем работать. Спасибо за чай и за уделенное время. — Он поддергивает брюки, чтоб легли ему под пузом уютной дугой. — Не проводите ли меня до машины, мистер Хупер, вдруг мне еще что придет в голову спросить у вас?

Вот сейчас Кел никаких тет-а-тетов с Нилоном не хочет, пока не успел заново собраться с мыслями.

— С удовольствием, — вставая, говорит он. Трей начинает убирать со стола, проворная и ловкая, как официантка.

На улице жара нарастает.

— Иди к машине, — говорит Нилон оперативнику. — Покурить хочу, сил нет.

Оперативник топает дальше. Со спины он на вид рохля.

Нилон вытаскивает из кармана пачку «Мальборо» и протягивает Келу, тот качает головой.

— Молодец, — говорит Нилон. — Мне бросать надо, хозяйка вечно мне устраивает, но сам себя не обманешь. — Прикуривает и затягивается глубоко, благодарно. — Вы эту девчонку хорошо знаете?

— Довольно-таки, — говорит Кел. — Весной было два года, как я здесь, столярничаю помаленьку, и она мне почти все это время помогает, когда позволяет учеба. У малой к этому дар, она примеривается, не заняться ли этим вообще, когда окончит школу.

— Считаете, надежная?

— Мне она такой всю дорогу кажется, — говорит Кел, обдумав вопрос. — Она хороший ребенок. Толковая, работает много, на плечах голова крепкая.

Он бы с радостью сказал, что Трей врет как сивый мерин, но такого выбора у Кела нет. Независимо от того, что еще найдет или не найдет Нилон, у него есть один человек, прямиком признавший, что был на горе именно тогда и там, когда и где Рашборо бросили. Если ее рассказ — выдумка, тогда, с точки зрения Нилона, раз уж ему повезло слыхом не слыхивать о Брендане Редди, она либо кого-то прикрывает, либо прикрывает себя. Келу неясно, продумала ли Трей последствия того, что делает, и понимает ли она их — или ей насрать.

— Не из таких ли она, скажем так, кто воображает всякое? — спрашивает Нилон. — Или выдумывает ради драматизма, например? Или хотя б чуток, может, приукрашивает по краям?

Смех Келу даже не приходится изображать.

— Да какое там. У малой на это времени нет. Самое захватывающее, что я от нее слышал, — как ее учитель по математике в кого-то учебником швырнул. И всех подробностей мне досталось вот столько: «Мистер Как-его-там кинул книжкой в того малого, потому что малой его взбесил, но промахнулся». Драма — это не ее.

— Ну, тогда классно, — говорит Нилон, улыбаясь Келу. — Как раз такого свидетеля нам и надо, верно? Она мне благословение. В таких местах, на задворках глухомани, обычно с гардами никто не разговаривает, даже если это вопрос жизни и смерти.

— Малая ко мне привыкла, — говорит Кел. — Может, дело в этом.

Нилон кивает, с виду удовлетворенно.

— А еще вот что скажите: на попятный она не пойдет, а? Или, если в суде придется выступать, струсит?

— На попятный не пойдет, — говорит Кел.

— Даже если мы в кого-то из ее соседей упремся?

— Ага, — говорит Кел. — Даже если.

Брови у Нилона взлетают.

— Ай да молодец. — Вскидывает голову, дым выдувает в небо, подальше от Кела. — А что там насчет говоров? Это она правду сказала, можно отличить эту округу от соседней?

— Есть такое мнение тут, — отвечает Кел. — Сам я разницы не слышу, но вот мой сосед утверждает, будто у людей за рекой речь такая, будто ослы блеют, то есть он различает.

— В таких местах, как это, оно все еще, видимо, встречается, — говорит Нилон. — У людей постарше, во всяком случае. В тех местах, откуда я родом, дети, клянусь, нахер, общаются так, будто только что с самолета из Л.-А. Хоть вот эта девица разговаривает как ирландка. — Кивает на дом и Трей. — Ее батя, как его там, Джонни? С ним что за тема?

— Я с ним общался всего несколько раз, — говорит Кел. — Он в Лондоне был еще до того, как я сюда приехал, и вот только вернулся пару недель назад. От местных, кто его раньше знал, вы больше услышите.

— А, ну да, расспрошу их. Профессиональное мнение мне ценно, вот что. Он единственный известный знакомый покойника в этих местах, мне важно присмотреться. Он что за человек вообще?

Нилон решил, что Кел — по крайней мере, пока — будет местным бывалым легавым, кто помогает расследованию своим непритязательным полевым знанием. Кел рад подыграть.

— Довольно приветливый малый, — говорит он, пожимая плечами. — Хотя из таких, кого называют шалопут. Сплошь треп да улыбочки, а толку ноль.

— Знаю этот тип очень хорошо, — прочувствованно говорит Нилон. — Озабочусь, чтоб стул был поудобней, когда с ним толковать сяду, такие болтают о себе до морковкина заговенья. А Рашборо что? Он такой же был?

— Я и его всего пару раз видел. Этот впечатления раздолбая не произвел; я слыхал, он какой-то богатый делец, но не уверен, правда ли. В основном казалось, что его довольно-таки прет от этих мест. От бабки своей слышал тонну баек и хотел осмотреть места, о каких та рассказывала, и весь раздухарился, потому что один тут парень оказался ему троюродной родней.

— И такой тип знаю, — говорит Нилон, лыбясь. — В основном это янки вроде вас, из бритов насчет Изумрудного острова в романтику впадает мало кто, но, само собой, всегда есть исключения. Ваши предки тоже из этих мест, да?

— Не-а, — отвечает Кел. — Никаких тут связей у меня. Просто понравилась Ирландия, и я нашел себе место по карману.

— Как местные с вами обращаются? У них не то чтобы репутация, что называется, гостеприимных.

— Хм, — говорит Кел. — Со мной они вполне по-добрососедски. Не скажу, что мы сердечные друзья или как-то, но всю дорогу ладим.

— Классно такое слышать. Нельзя же, чтоб они нам доброе имя напрочь подпортили, куда дальше-то — туриста уже вот убили. — Нилон докуривает сигарету почти до самого фильтра. С сожалением смотрит на то, что осталось, и тушит о подошву ботинка. — Занимайся этим делом вы, — говорит он, — положили бы глаз на кого-то конкретного?

Над этим вопросом Кел думает не спеша. Оперативник сидит на водительском кресле очень прямо, руки уже на руле, и решительно не обращает внимания на грачей, а те, в восторге от новой мишени, орут на него и пуляют по машине желудями.

— Я бы глянул на Джонни Редди, — отвечает он. Выбор у него невелик, Джонни — правильный ответ, а если это проверка на вшивость, Келу необходимо ее пройти.

— Да? У них с Рашборо какие-то трения были?

— Я, во всяком случае, не видел. Но, как вы сами сказали, он в этих местах единственный известный знакомый Рашборо. Что у них там за совместная история в Лондоне, я не знаю. В смысле… — Кел пожимает плечами. — Рашборо, видимо, вот так по-крупному достал здесь кого-то всего за неделю. Спутался с чьей-нибудь девчонкой, может, хотя он вроде не из таких был. Как я уже вам сказал, в убойном я никогда не работал, опыта не имею. Но начал бы с Джонни.

— Ах ну да, с него, конечно, — отзывается Нилон, небрежно отмахиваясь окурком, словно желая сказать, что Кел способен на большее. — Но помимо него. Кто тут слегка с приветом, скажем так, кто-то, кого на темной дорожке вам бы встретить не захотелось? Местный псих, чтоб не ходить уже вокруг да около. Я знаю, девчонка сказала, что слышала четверых или пятерых мужиков, но даже у психа могут быть друзья, семья, люди, готовые помочь ему, когда говно полетит на вентилятор.

— У нас тут толком и нет такого, — говорит Кел. — Полно мужиков, по кромке чуток странноватых просто от долгого житья в одиночку, но не думаю, что кто-то из них настолько чудной, чтоб грохнуть случайного туриста просто потому, что он ему с виду не глянулся.

— Английского туриста все ж, — говорит Нилон, будто его только что осенило. — Всегда найдутся такие, у кого насчет бритов сильные чувства, особенно здесь, у границы. Есть ли кто вот такой в этих краях?

Кел осмысляет и это.

— Не, — говорит. — Всяк, бывает, думаю, поет в пабе что-то не слишком доброжелательное к англичанам. Я и сам такое пою, как запомнил кое-какие слова.

— Да и все мы, ну, — хихикнув, соглашается Нилон. — Нет, я того имею в виду, кто гораздо махровее. У кого в пабе прет из всех щелей, стоит только в новостях появиться Северу[51], или кто загоняется на тему того, чтó надо проделать со знатью, — я про такое вот.

Кел качает головой.

— Не.

— Эх, что ж. Все равно спросить стоило. — Нилон смотрит на грачей — те уже подобрались к машине и скачут по крыше. Кел чувствует себя польщенным: грачи, может, над ним и куражатся, однако и чужим спуску не дают. Оперативник стучит в крышу, птицы разлетаются врассыпную. — Есть ли еще что-то, что мне стоит знать? Дружок-то наш Рашборо не проводил ли с кем-то конкретным больше времени? Может, какие закавыки в семейной истории? Старинная вражда или клок земли, отошедший туда, куда не должен бы?

— Не-а, — отвечает Кел. — Мне про такое неизвестно. — Никогда прежде не доводилось ему саботировать следствие. Бывали случаи, когда в то, чтобы установить, кто что именно вытворил с каким-нибудь прожженным подонком, явно все это заслужившим, никто особо не вкладывался, но то была негласная договоренность. Ощущение двойного восприятия уже поблекло. Кел прикидывает, как скоро Нилон это заметит.

— Все цвело и колосилось, — произносит Нилон. — Если что-то до вас дойдет, сообщайте. Вообще что угодно, даже если покажется, что к делу оно никак не относится, — уж всяко вы и сами знаете. Вот моя карточка. А тут что случилось? — ни с того ни с сего любезно интересуется он, указывая на Келов лоб.

— В душе поскользнулся, — говорит Кел, пряча карточку в карман. Прикидывает, что, велика вероятность, Джонни объяснит свое лицо, изобразив Кела буйным психопатом, какие, возможно, убивают невинных туристов чисто потехи для, но отдает себе отчет и в том, что Нилон легавым служит слишком давно, чтоб верить тому, что скажет шалопут о другом легавом, пусть даже к небылицам шалопута примешивается крупица правды.

Нилон, вытряхивая остатки табака из окурка на землю, кивает так, будто верит сказанному, — что, возможно, так и есть.

— Вот когда хорошие соседи-то и нужны, дружище, — говорит он. — Когда беда, когда все идет слегонца наперекосяк. Могли б удариться до потери сознания и лежали бы помирали несколько дней, если б не соседи, какие за вами присматривают. Классная штука — соседи.

— Один из плюсов столяра, — говорит Кел. — Рано или поздно кто-то да явится за своим стулом или чем уж там.

— Надо, пожалуй, отпустить вас делом заниматься, — говорит Нилон, суя сигаретный фильтр в карман, — пока кто не явился. — Подает руку. Выбора у Кела нет, и он ее пожимает, засекая взгляд Нилона на своих сбитых костяшках. — Будем держать вас в курсе. Спасибо еще раз.

Кивает Келу и топает к машине. Один грач слетает на капот, смотрит оперативнику в глаза и гадит.

Трей перемыла чашки и вернулась в мастерскую, где теперь сидит на полу, скрестив ноги, посреди бережно разложенных фрагментов стула, смешивает морилки и пробует их на обрезках дубового бруска.

— Все прошло шикарно, — говорит она, поднимая взгляд на Кела.

— Ага. Я ж говорил.

— Он еще про что-нибудь спрашивал?

— Только про то, надежная ты или нет. Я сказал да.

Трей возвращается к смешиванию морилок.

— Спасибо, — буркает она.

Бывает, когда общение с Трей загоняет Кела в тупик, он советуется с Алиссой — та работает с трудной молодежью. Много раз та подсказывала Келу верное направление. С чего начать на этот раз, он даже вообразить себе не может.

— Откуда этот парняга? — спрашивает. — Я по произношению не понял.

— Из Дублина. Считают себя крутыми.

— А на самом деле?

— Не знаю. Ни с кем из Дублина не общалась. Он мне прям крутым не показался.

— Не промахнись с этим, — говорит Кел. — Он знает, что делает.

Трей пожимает плечами, тщательно втирая морилку в брусок.

— Малая. — Кел понятия не имеет, что скажет дальше. Хочется ему только одного — шваркнуть дверью так, чтобы Трей из собственной шкуры выскочила, вырвать кисточку у нее из рук и орать ей в лицо, пока не дойдет до ее клятой головы, чтó Трей натворила с тем безопасным местом, какое Кел, надрывая задницу в клочья, для нее обустраивал.

Трей поднимает голову и смотрит на него. По ее немигающему взгляду и упертому подбородку он понимает, что ничего не добьется. Выслушивать ее вранье он не хочет — не по этому поводу.

— Я таких уйму понаделала, — говорит она. — Глянь.

Расстаралась: девять или десять безупречных полосок слегка разных оттенков. Кел переводит дух.

— Ага, хорошая работа, — говорит он. — Вот этот и вот этот вроде довольно близко подходят. Еще разок глянем, когда высохнут. Хочешь пообедать?

— Мне домой надо, — говорит Трей. Притискивает крышку к банке с морилкой. — Мамка забеспокоится. Про Рашборо она уже наверняка знает.

— Можешь ей позвонить.

— Не.

Вновь она делается недоступной. Ее расслабленность с Келом там, на горе, была лишь краткой передышкой, какую Трей себе позволила, прежде чем взялась за ту задачу, которую она самой себе поставила. Ну или это она так обеспечивала себе Келово присутствие — чтоб беспрепятственно выложить свою байку Нилону. На что Трей способна, Кел уверенно сказать уже не может. Считая, что изощренности, какая развивается у других подростков, в Трей нет, он тоже заблуждался. Она ее просто приберегала и приноравливала, чтобы применить, когда это значимо.

— Ладно, — говорит он. Ему хочется запереть все двери, заколотить окна, забаррикадироваться вдвоем с ней в доме, покуда не сможет сделать так, чтобы малая отрастила себе рабочие мозги, — или хотя бы до тех пор, пока со всем этим не будет покончено. — Приберемся тут, и я тебя отвезу.

— Мне шикарно пешком.

— Нет, — говорит Кел. Рад нащупать точку, где может настаивать на своем. — Я тебя везу. И ты будешь осторожна. Если происходит хоть что-то, что тебя беспокоит, или просто хочется сюда — звони мне. Я сразу приеду.

Ждет, что Трей закатит глаза, но та просто кивает, вытирая кисть о тряпку.

— Ну, — говорит. — Ладно.

— Ладно, — отзывается Кел. — На полке еще скипидар есть, если надо.

— Я записала, что с чем там смешивала, — говорит Трей, показывая подбородком на брусок. — Возле каждой.

— Хорошо. Когда вернемся к этому, жить будет проще.

Трей кивает, но не отвечает. Слышно в ее голосе нечто окончательное, будто она не предполагает, что сюда возвратится. Кел хочет что-то сказать, но верных слов не находит.

Вот сидит на полу она, непринужденно заплетя ноги, шнурки развязаны, волосы с одной стороны дыбом, и опять смотрится малявкой — такой, какой Кел ее помнит. Он не знает, как остановить ее на том пути, что она себе прокладывает, а потому выбора у него нет — только идти за нею следом на случай, если где-то впереди ей понадобится. Таково ль было ее намерение или нет, но решать теперь ей. Кел желал бы найти способ сказать ей об этом — и попросить, чтобы решала осмотрительно.