Охотник

19

Как топает к ней Март Лавин через выгон, который был их с Шоном, а теперь он Киарана Малони, Лена видит, стоя у бельевых веревок. Первый порыв — выгнать его со своей земли. Но вместо этого она машет ему в ответ и дает себе слово купить сушилку: нынче это место явно не дает ей даже белье развесить в свое удовольствие. Коджак, обгоняя Марта, подбегает обнюхаться с Нелли через забор, Лена дает им чуток времени, а затем щелкает пальцами, возвращая Нелли к ноге.

— Оно ж высохнет, не успеешь повесить, — говорит Март, подойдя поближе. — Жарища лютая.

— Ничего не поменялось, — говорит Лена, склоняясь за очередной охапкой белья. Март Лавин в гости не заглядывал отродясь, даже пока Шон был жив.

— Скажи-ка мне вот что, — говорит Март, удобно опираясь на клюку и улыбаясь Лене. Коджак устраивается у ног Марта и принимается выкусывать из шерсти репьи. — Что там такое я слышу насчет твоей помолвки с единственным и неповторимым мистером Хупером?

— Те новости уже древности, — говорит Лена. — Я-то думала, ты в курсе уж не первый день.

— О, в курсе, само собой. И жениха твоего поздравил как полагается, хотя, я б решил, он уже очухался. Но тебя я с целью ликованья не повидал, и мне сегодня пришло на ум, что это мой долг. Раз уж мы теперь соседи.

— Может, и будем, — говорит Лена, — а может, и нет. Где будем жить, мы с Келом пока не решили.

Март бросает на нее потрясенный взгляд.

— Уж конечно, нельзя требовать от него, чтоб он оторвался от того дома, — он туда столько труда вложил, чтоб все обустроить, как ему хочется. Не говоря уж о том, сколько я труда вложил в то, чтоб мужика твоего обустроить, как мне хочется, плюс-минус. Не могу ж я опять все сначала. Скорей всего, при теперешних-то ценах на дома, я окажусь рядом с каким-нибудь дураком хипстером, который живет на флэт-уайт-крафтовом пиве и каждый день мотается в Голуэй. Нет, раз взялась за гуж, придется тебе переехать в наш край. Мы классные соседи — я да Пи-Джей. Спроси у жениха своего, он за нас поручится.

— Может, на два дома продолжим, — говорит Лена. — Один на зиму, второй — дача. Обязательно тебя уведомим.

Март довольно хихикает.

— Само собой, спеху никакого, — соглашается он. — Не сказал бы, что вы к алтарю торопитесь. Я прав?

— Когда назначим дату, ты свое приглашение получишь. С вычурным шрифтом и всем прочим.

— Покажь кольцо, ну. Мне разве не полагается крутнуть его на пальце — на удачу мою в любви?

— Его по размеру подгоняют, — говорит Лена. Этот разговор у нее состоялся с каждой женщиной в округе, и она решила, что если возникнет у нее еще какой-нибудь порыв принять внезапное решение, она сдастся на лечение. Вытаскивает из мешка еще несколько прищепок.

Март наблюдает за ней.

— Умный ход, помолвка эта, — произносит он. — Мудрый ход.

— Прикольно, — говорит Лена. — То же самое мне Норин сказала. У вас с ней уйма общего.

Март вскидывает бровь.

— Что, так и сказала? Я б не подумал, что она «за». Точно не сейчас, в любом разе. — Переносит вес с ноги на ногу, чтоб извлечь из кармана кисет. — Даешь позволение закурить?

— Воздух общий, — говорит Лена.

— Я лично, — говорит Март, бережно опирая клюку об опору Лениных ворот, — целиком за то, чтоб ты парня того окольцевала. Как уже говорил, углы у него я уже обтесал, но еще чуток осталось, не всегда он меня слушает, когда должен бы. Мне от этого последнее время беспокойство. А теперь он на твоей ответственности, и неувязку мы можем обсудить с тобой.

Лена говорит, ловко встряхивая футболку, чтоб ее расправить:

— Мне насчет Кела сказать никому нечего.

Март смеется.

— Боже всемогущий, ты та же, что и всегда была. Помню, как-то утром — ты еще малявочкой была, вот такого роста — протопала ты мимо моих ворот, в полном наряде на первое причастие, в накидке и всем прочем и в резиновых сапожках. Я тебя спросил, куда ты собралась, а ты нос задрала, вот как сейчас, и ответила: «Это секретные данные». Куда ты шла-то на самом деле?

— Ни малейшего понятия, — говорит Лена. — Сорок лет назад дело было.

— Что ж, — говорит Март, высыпая табак на папиросную бумажку, — ты нынче такая же, да только уже не малявочка. Ты хозяйка дома теперь, вот ты кто, в каком бы доме вы там в итоге ни осели. Если с мужиком или с дитем какая буза, люди придут к тебе. И я к тебе пришел.

Ничто из этого для Лены не диво: таковы условия сделки. И все равно возникают в ней колебания.

— На мою удачу, — говорит Лена, — ни тот ни другая не бузотеры. Если только к стенке не припирать.

Март на это не отвечает.

— Нравится мне твой парняга, — говорит он. — Я не из сентиментальных, поэтому не знаю, зайду ли так далеко, чтоб сказать, что он мне люб, но нравится мне этот человек. Уважение у меня к нему есть. Не хотелось бы, чтоб какой ущерб ему случился.

— «Славного ты себе жениха завела, — говорит Лена. — Жалко будет, если с ним что случится».

Март, креня голову набок, чтоб лизнуть бумажную кромку, поглядывает на Лену.

— Знаю, ты не в восторге от мысли, что мы с тобою по одну сторону. Но так уж вышло. Придется держать хорошую мину при плохой игре.

Лена сыта Мартовыми окольными подходцами. Она оставляет белье и поворачивается к Марту лицом.

— Что ты там удумал?

— Славный следователь Нилон болтается по округе, — говорит Март. — Допрашивает людей, хотя сам это так не называет. «Не найдете ли время поболтать?» — вот что он говорит, когда нарисовывается на пороге. Очень воспитанный, будто можно даже было б сказать ему: «Иди-ка ты отсюда, юноша, у меня ужин подгорает», и он побежит себе дальше, легко и просто. К тебе захаживал?

— Пока нет. Ну или я, может, с ним разминулась.

— Я б решил, он начал с мужиков, — говорит Март. — И сказал бы, отчего так. Он мне сообщил — на середине нашей с ним болтовни, эдак походя: «Вы на горе не были в ночь на воскресенье?» Я ему сказал, что самое дальнее, куда я отлучался, — мой сад на задах, когда у дружка моего Коджака какое-то дело до лисы возникло. И следователь Нилон объяснил мне, что ему сказали, будто компашка парней ошивалась на горе аккурат когда Рашборо погиб и аккурат вокруг того места, где его нашли. И ему надо с ними потолковать, потому что они, может, видели или слышали что-нибудь, для расследования ценное. Он мог бы устроить голосовое опознание для своего свидетеля, если придется, но всем будет проще, если парни, не мешкая, явятся сами и всё выложат. — Март рассматривает свою папироску и отщипывает выбившуюся ниточку табака. — А вот это, — продолжает он, — это можно было б назвать затруднительным.

— Кел ничего подобного Нилону не говорил, — произносит Лена.

— Канешно, не говорил. Я и не думал такого. Да и никто так не думает.

— Тогда он тут каким боком?

— Никакусеньким, — тут же отзывается Март. — Я тебе про это и толкую: я б предпочел, чтоб так оно и осталось дальше. Раз уж мне приходится залетного иметь в соседях, он мог б оказаться куда хуже.

— Он больше не залетный, — говорит Лена. — Он мой мужик.

Март косит глазом на Лену — не бездумно, как мужчина, оценивающий женщину, а с мыслью во взгляде. Так оценивают овчарку, пытаясь прикинуть ее способности и темперамент, способна ли она озлиться и насколько легко ее приструнить.

— Хороший это был ход — помолвка, — повторяет он. — Ни единого шепотка я не слыхал про твоего мужика с тех пор, как ты это провернула. Но если следователь Нилон и дальше всех донимать будет, они начнутся. Скажу тебе честно: не из того же ты теста, что, допустим, Норин или Анджела Магуайр или еще какая женщина, какие тренируют ребяток в камоги, помогают в приходской благотворительности и разводят сплетни за чаем с кремовой пироженкой. Будь мистер Хупер мужиком Норин или Анджелы, никто б к нему на расстояние вытянутой ноги не полез. По тому, как оно сейчас, его предпочитают не трогать — из уважения к тебе, равно как и к нему. Но если придется, они его ленточкой обвяжут и сдадут следователю Нилону. А если придется мне, сдам и я.

Все это Лена уже знала, но — от Марта и вот так — это уже на новых условиях. Кел — чужак, и сама Лена посвятила последние тридцать лет, пытаясь стать тем же. Ей удалось шагнуть из круга лишь одной ногой, но когда враг сжимает кольцо, этого достаточно.

Она говорит:

— Можешь сдавать кого хочешь. Без доказательств Нилон за решетку бросить никого не сможет.

Март невозмутимо стаскивает свою соломенную шляпу и лениво обмахивает ею лицо.

— Знаешь, что мне боль в ягодицах? — спрашивает он. — Недальновидность. Чисто, блин, эпидемия. Только поверю, что у какого мужика здравый смысл есть — или у женщины, или у ребенка, — и тут с бухты-барахты они как выдадут чепуху какую-нибудь, и сразу ясно, что они и двух минут не уделили, чтоб ее продумать хорошенько. И — фук! — еще чуток моей веры в человечество как не бывало. Нет у меня в запасе столько, чтоб мог я себе позволить потерять еще сколько-то заметно. Ей-ей, господи, я готов уже умолять людей на коленях, чтоб погодили пару минут да подумали хорошенько.

Он выдувает дым и смотрит, как он медленно растекается в неподвижном воздухе.

— Кто скормил Нилону эту кучу фуфла насчет тех ребят на горе, я не ведаю, — продолжает Март. — Мог быть и борзый Джонни, канешно, но как-то не кажется мне, что он из кожи вон полезет, чтоб настроить округу против себя, — если только не оставить ему выбора. Если Нилон его арестует, совсем другое дело будет, но пока я б решил, что Джонни хватает соображалки держать рот на замке, а ухо востро. То есть, скажем так, чисто ради поддержания беседы, это Тереза Редди наговорила. Насчет этого не порадуешь ли чем?

Лена молчит.

— А взамен мы скажем, что ты права и мало что есть, чтоб связать мистера Хупера с убийством. Или скажем, что он следователю Нилону негож как подозреваемый: уж всяко легавые, как известно, держатся вместе по всему свету? А еще скажем, нет таких улик, чтоб кого угодно другого на той горе ночью прикидывать. Вот и останется бедолага следователь Нилон с пустыми руками — да только вот будет у него один человек, готовенький да тепленький, в поле его зрения.

Лена чувствует, как слабеют у нее руки, еще до того, как она понимает почему. Стоит неподвижно и наблюдает за Мартом.

— Есть всего один человек, признающий с ходу, что он был на месте преступления. Говорят, там несколько человек было, но подтвердить это нечем. И причина желать Падди Англичанину смерти у них, может, вполне имелась. Мы все знаем, что Рашборо держал Джонни цепко, — и все мы знаем, что Джонни Редди тех, кто ему плоть от плоти, продаст, чтоб собственную шкуру спасти, глазом не моргнет.

Март смотрит за Леной из-под путаницы бровей, мерно обмахивая себя шляпой. Где-то блеет овца — знакомый нетребовательный звук далеко в полях.

— Подумай хорошенько, — говорит Март. — Не время сейчас для недальновидности. А дальше что произойдет? А следом?

Лена ему:

— От меня ты чего хочешь?

— Рашборо убил малыш Джонни Редди, — произносит Март мягко, но глубоко бесповоротно. — Печально говорить такое о том, кого мы знали еще лялькой, но будем честны: Джонни всегда был обаяшкой, но, что называется, человеком совести он не был никогда. Есть такие, кто утверждает, будто Джонни этого не сделал бы, потому что Рашборо ему живой был лучше, чем мертвый, но факт остается фактом: эти двое притащили сюда из Лондона какое-то незакрытое дело. Джонни должен был дружочку тому немаленькую сумму, а дружочек наш не был из таких, кто легко спускает с рук, если его без карманных денег оставляют. Вот почему Джонни вернулся домой: он надеялся, что публике тут хватит любви к своему человечку, чтоб влезть в собственные сбережения и уберечь Джонни от переломанных ног, а то и чего похуже. И поэтому Рашборо приехал вслед за ним: не собирался он дать Джонни соскочить. Может, кто-то там и слыхал какие дикие сплетни про золото, но, я б решил, это байка, придуманная Джонни, чтоб объяснить, как они вдвоем тут оказались.

Март своей шляпой учтиво отгоняет папиросный дым от Лены и косится на нее.

— Пока успеваешь улавливать?

— Успеваю, — отвечает Лена.

— Блеск, — говорит Март. — Ну, кое-каких успехов Джонни добился. Навалом людей тут, кто засвидетельствует, если придется, что он приходил просить взаймы. Кое-кто даже дал ему чуток по старой памяти. — Улыбается Лене. — Не стыжусь признаться, что и сам дал ему пару сотен взаймы. Не видать мне этих денег как своих ушей, но я, надо полагать, в душе рохля. Может, и Кел твой так же — ради Терезы? И, может, по его банковской выписке видно будет, что он те несколько сотен снял — через несколько дней после того, как Джонни домой вернулся?

Лена продолжает наблюдать за ним.

— Так или иначе, — говорит Март, — наскрести всю кучу Джонни не удалось, а суммой меньше, чем ему задолжали, Рашборо удовлетворяться не желал. Найдется несколько человек, кто скажет, что Джонни за пару дней до гибели Рашборо повторно обратился к ним, вновь выпрашивая деньги — дескать, это вопрос жизни и смерти. Может, и к тебе среди прочих, ну. Может, поэтому Джонни и приперся сюда вечером накануне всего этого, колотил в дверь да орал дурниной.

Выгибает бровь вопросительно. Лена молчит.

— Джонни был человеком напуганным, — говорит Март. — И немудрено. Я мистеру Рашборо совсем не поклонник, под фасонистыми рубашками да фасонистыми словами выя мне его показалась еще какой жесткой. Гарды наверняка к нему пригляделись, что нашли, не знаю, но сказал бы, оно б кого хочешь вусмерть напугало, уж тем более мелкого ханурика вроде Джонни. Убежать он не мог: коли Рашборо его разок смог выследить, выследит и повторно. И уж конечно, в любом случае уносить ноги, бросая жену и детвору беззащитными с тем типом, охочим до крови, Джонни б не стал. Ни один приличный человек так не поступает.

Скрыть ехидство Лена даже не пытается.

— Чувствую себя великодушным, — поясняет Март. — Не вредно думать о людях лучше. Так или иначе, Джонни выхода не видел. Договорился с Рашборо о встрече где-то на горе. Может, сказал, что наконец все же собрал деньги. Рашборо был бы жутким идиётом, чтоб встречаться где-то уединенно, но, уж конечно, всяк по части самоуверенности может зарваться, особенно имея дело с такими, как Джонни Редди. Да только Джонни ему не заплатил, а прибил его. Слыхал я, он его стукнул по башке кувалдой, но, опять-таки, слыхал я, что Джонни его отверткой заколол, то ли прямиком в сердце, то ли прямиком в глаз. Нет ли у тебя про это каких сведений?

— Не больше твоего, — отвечает Лена. — Норин слыхала, его стукнули камнем. Но следом про то, что его ножом пырнули, а может, горло перерезали. Вот и все, что мне известно.

У нее скулы сводит даже такую малость ему уступать. Это капитуляция.

— Следователь Нилон мужику твоему ничего не говорил?

— Мне Кел не передавал.

— Неважно, — миролюбиво говорит Март, роняя окурок и затаптывая его сапогом. — Было б полезно знать, но нам шикарно и без этого. Кто б и как его ни прибил, такой настал конец борзому мистеру Рашборо. Жуть какая трагедия, у Комиссии по туризму[61] радости от нее не будет, но на всех не угодишь. Да и большинство туристов, какие сюда заглядывают, все равно или едут куда-то еще, или заблудились, так что беды большой нету.

За его головой в синем небе ныряют птицы. Горы — мазок тени на краю Лениного поля зрения.

— Все прекрасно слипается, — говорит Март. — Только самая малость мути в водах — та байка про компашку местных, занятых в ту ночь на горке чем-то нечистым. До той поры, пока Нилону приходится это учитывать, ему успокаиваться на Джонни неудобно — ну или на Джонни самом по себе. А мне б хотелось, чтобы следователю Нилону было удобно.

Март пристраивает шляпу на голову.

— Не было никого в ту ночь на горке, — говорит он. — Только Рашборо и Джонни. Кто б там ни говорил другое, пусть сходит к следователю Нилону и внесет поправку. Речи о том, что этот кто-то видел, как Джонни выходит ночью из дома, я не веду — не то чтоб прям видел наверняка, но оно было б полезно.

У ног его Коджак плюхается на бок и прерывисто дышит. Март с трудом наклоняется, чтоб почесать ему шею.

— Если то фуфло и впрямь поступило от юной Терезы, — говорит он, — винить ее в том, что она это выдумала, чтоб прикрыть папку, никто не будет. Само собой, это ж естественно. Даже сам следователь этим ее не попрекнет. Главное, чтоб хватило ей мозгов скумекать, когда пора выложить все начистоту.

Март выпрямляется и хлопает себя по карманам, удостоверяясь, что всё на своих местах.

— Если вдумаешься, — говорит он, — тут ничего, кроме справедливости, нету. Независимо от того, кто убил Рашборо, это все дело рук Джонни Редди.

В этом Лена с ним согласна. Март видит это у нее на лице — как и то, что Лена отказывается в этом признаваться. Март ухмыляется, довольный собой.

— Легко Джонни не сдастся, — говорит Лена. — Если его арестуют, он выложит следователю про золото. Попытается всех вас с говном смешать.

— С Джонни я разберусь, — говорит Март. — Не бери это в голову. — Щелкает пальцами Коджаку и улыбается Лене. — Ты свой дом, главное, в порядок приведи, миссис Хупер. Я в тебя верю. Лучше женщины не сыщешь.

Одно из глубоких удовольствий, встроенных в жизнь Лены, — гулять вокруг Арднакелти. Машина у Лены есть, но везде, где может, она ходит пешком и считает это одним из главных воздаяний ей за то, что она тут осталась. Лена не держит себя за знатока чего бы то ни было, но извлекает утонченное удовлетворение ценителя из того, что способна с завязанными глазами отличить март от апреля по свойствам запаха влажной земли или распознать, как протекали последние несколько времен года, по тому, как ходят по полям овцы. Ни одно другое место, сколь бы знакомым ни было, не способно снабдить Лену картой, встроенной ей и в костяк, и в каналы чувств.

Сегодня едет на гору. Она это не любит — не только потому, что упускает прогулку, но и потому, что сейчас предпочла бы шагать по склону, где могла б уловить все тонкости. Автомобиль изолирует ее, чего-то можно и не приметить. Лена, однако, надеется, что после того, как потолкует с Трей, автомобиль им понадобится. Собак Лена оставила дома.

Дверь открывает Джонни. Впервые с тех пор, как он объявился в Арднакелти, лицо у него как раз такое, какое заслужил: старое, сморщенное и заросшее щетиной, с легкой мутью от виски в глазах. Даже тщеславия в нем не осталось. Миг потрясения на лице у Лены он, кажется, и не замечает.

— Боже всемогущий, — произносит он с улыбкой, похожей на тик, — Лена Дунн же. Чего это тебя вообще сюда принесло? У тебя для меня новости?

Лена наблюдает, как мысли Джонни мечутся между надеждой и настороженностью.

— Никаких новостей, — говорит Лена. — Мне надо с Терезой парой слов перекинуться, если она дома.

— С Терезой? Чего тебе надо от Терезы, а?

Лена:

— То да се.

— Она дома, — говорит Шила из темного коридора за спиной у Джонни. — Позову сейчас. — Вновь исчезает.

— Спасибо, — выкликает Лена ей вслед. Затем обращается к Джонни: — Соболезную.

— Что?.. — Мгновение он щурится, чтоб сообразить, о чем это она. — А, господи, да. Этот. Ай, да нет, все шик, его, канешно, будет не хватать, само собой, но уж всяко мы не были близки или что-то. Я его едва знал, только в пабе и познакомились. Я шик, ей-бо.

Отвечать ему Лена не утруждается. Джонни пытается непринужденно опереться о дверь, но мышцы у него слишком напряжены, и смотрится он в итоге так, будто нездоров.

— Так что же, — произносит он. — Как дела в долине?

— Спустился бы сам да глянул на днях, — говорит Лена. — Гордился б своей работой.

— Ай, да ладно, кончай, — возражает Джонни. — Я тут ни при чем. Я с Рашборо ничего не делал. Занимался тут своими делами, ни слова никому не говорил, ни слова Нилону и его ребяткам. Все это знают. Разве ж я не прав?

— Без понятия, — говорит Лена. — Сходи да сам у них спроси. — За панику она его не винит. Джонни попал между молотом и парой наковален. Если Нилон поверит в байку Трей, вся округа попрет на Джонни, а если Нилон в ней усомнится, тогда Джонни у него в списках на первом месте. Если Джонни сбежит, Нилон его догонит. В кои веки у Джонни нет простого выхода. Сочувствия к нему Лена не ощущает.

Трей с Банджо у ноги появляется в коридоре за спиной у Джонни. Лена по первому же взгляду на нее понимает, что легко не будет.

— Пошли прогуляемся, — говорит она Трей. — Банджо оставь.

— Вот это классная мысль, — говорит Джонни. — Побудьте чуток на солнышке, поболтайте на славу. Но не очень надолго только, а то мамке помощь нужна с ужином, но Мэв, конечно, может…

Трей бросает на Лену быстрый настороженный взгляд, но не спорит. Выходит и закрывает дверь перед носом у Джонни и Банджо.

Вдвоем они с Леной направляются к дороге, вверх по склону, уходят подальше от дома. Трей молчит, да и Лена не торопится, собирается с мыслями. Как и Кел, наловчилась она различать настроения Трей, но сегодня от Трей исходит такое, что Лена не в силах истолковать, — нечто неподатливое и почти враждебное. Двигается она жесткими, стремительными рывками, от Лены держится на расстоянии всей ширины дороги.

Хромой Дигнан, голый по пояс, смывает у себя во дворе слои пыли с машины, заслышав хруст их шагов, поворачивается и вскидывает руку; Лена и Трей кивают в ответ, не сбавляя шага. Жара изменилась, теперь она плотней и тяжелее. Между высокими елями синева неба густа и размазана, как краска.

— Я все равно собиралась к тебе зайти, — говорит Трей. На Лену не смотрит. — Надо спросить у тебя кое-что.

Лена ей:

— Валяй.

— Брендан, — произносит Трей. — Ты говорила, у тебя есть догадки, кто это с ним сделал.

Лену потрясает, до чего силен в ней порыв выдать Трей все, что есть. Этой округе не одно поколение подряд необходимо было, чтобы появился тот, кто восстанет против нее, разнесет в пух и прах ее нескончаемые, нерушимые, негласные правила, и пусть все этим прахом подавятся. Если в Трей крепки хребет и воля, чтоб это совершить, такой возможности она заслуживает. Лена лишь жалеет, что сама до этого не дошла — когда была достаточно молода и неукротима, чтоб отбросить все остальное.

Она слишком постарела. Риски, на которые готова теперь идти, — риски человека средних лет, к ним тщательно примеряются, чтобы достичь наилучших результатов с предельно малым ущербом. Кел и Трей, как и сама она, изменившаяся, держат Лену в узде. Собой она, может, еще и готова была бы рискнуть, а вот Келом и Трей рисковать не станет.

— Говорила, — отзывается она. — И сказала, что это всего лишь догадки.

— Плевать. Ты их тут знаешь всех. Какие они там, твои догадки, — ты, скорее всего, права. Мне надо знать.

Лена понимает, что именно Трей делает. В теории — даже одобряет. Трей могла решить и дальше палить из пулемета по округе, которая всегда обращалась с ней только паршиво; вместо этого она сознательно, точно прицеливается, и Лена согласна, что задача столь серьезная точности заслуживает. Лена не представляет себе, как донести до Трей, какая пропасть залегает между теорией и действительностью.

— Я соображаю, что ты затеяла, — говорит она. — Просто чтоб ты знала.

Трей бросает на нее быстрый взгляд, но затем кивает без удивления.

— Хочу достать только тех, кто это сделал с Бренданом, — говорит она. — Только их. Остальных не трогать.

Они проходят мимо заброшенного дома Муртахов, черепица обваливается, желтоцветная якобея[62] в пояс высотой растет вплоть до самой двери. Какая-то птица, спугнутая чем-то незримым, выпархивает из деревьев выше по склону. Лена по сторонам не смотрит. Если кто-то наблюдает за ними, от того, что Лена разговаривает с Трей, ничего, кроме пользы, не будет. Слухи о том, что Лена приструнена, Март к этому времени распустить уже успеет.

— Поэтому мне надо знать, — говорит Трей. — Прежде чем дружок Нилон возьмется не за тех, за кого надо.

— Ясно, — говорит Лена. — Допустим, сдам я тебе свои догадки, которые с потолка взяла, ни на чем не основанные, кроме того, что мне повадки такого-то мужика не нравятся, а у такого-то в ту пору вид был чудной. Ты готова встать в суде и сказать, что ты слышала, как те мужики выкидывали Рашборо на дорогу?

— Ну. Если придется.

— А если я ошибаюсь?

Трей пожимает плечами.

— Лучшего мне не обломится.

— А если кто-то из них сможет доказать, что его там не было?

— Тогда доберусь только до тех, кто не может. Лучше, чем ничего. Я уже все это продумала.

— И дальше что? Вернешься сюда чинить мебель с Келом, а? Как ни в чем не бывало?

При упоминании Кела Трей сжимает челюсти.

— Разберусь, когда дело дойдет. От тебя мне нужны только имена. Не совет.

Всю дорогу, пока ехала сюда, Лена выискивала, как с этим управиться, но обнаружила лишь нависающее над ней неуловимое ощущение, что ей это не по зубам. Заниматься таким должен кто-то другой — Норин, Кел или еще кто-нибудь, хоть мало-мальски соображающий, как обращаться с подростками; кто угодно, только не Лена. Ступни Трей впечатываются в дорожную пыль и щебень быстрыми резкими хрустами, Трей дребезжит от напряжения, едва удерживает его в узде.

— Послушай меня, — говорит Лена. Солнце прет на нее физической силой, придавливает книзу. Лена делает то, что клялась себе не делать никогда: прогибать ребенка под волю этих мест. — Тебе это не понравится, но ты все равно меня выслушай. Никаких имен я тебе не сдам, потому что проку тебе от них не будет. Ты б наглухо дура была, если б отправила за решетку людей, опираясь только на чьи-то там непропеченные догадки, а ты не дура. — Лена чувствует, как Трей напрягается всем телом, отвергая сказанное. — А теперь, когда ты меня ненавидишь до потрохов, — продолжает она, — мне от тебя кое-что надо. Надо, чтоб ты пошла в город к этому Нилону и сказала ему, что ты в прошлое воскресенье ночью никого на горе не видела.

Трей замирает, встает на дыбы, словно мул.

— Не пойду, — говорит она в лоб.

— Я же сказала, тебе не понравится. Если б оно не требовалось, я б не просила.

— Насрать. Ты меня не заставишь.

— Послушай меня минутку, вот и все. Нилон разворошил эту округу, как осиное гнездо, люди с катушек съезжают. Если ты от своей байки не отступишь…

— Не отступлю. Так им и надо, раз…

— Вот ты говоришь, что все продумала, а я тебе говорю, что нет. И близко не достаточно. Ты считаешь, люди просто будут сидеть на жопе ровно, а ты себе валяй что задумала?

— Это мое дело. Не твое.

— Детский треп это. «Ты меня не заставишь, ты меня не остановишь, не суй свой нос в чужой вопрос…»

Трей говорит прямо Лене в лицо:

— Я, бля, не ребенок.

— Тогда не рассуждай как ребенок.

Обе в боевой стойке поперек тропы, Трей вся подобралась, словно еще секунда — и полезет драться.

— Не рассказывай мне, что мне делать. Скажи, кто сделал это с Бренданом, и отстань от меня.

Лена обнаруживает — внезапно и впервые за долгое время, — что выходит из себя. Из всех возможностей на свете впутываться по самую шею в драму Арднакелти — последнее, на что Лена хотела бы тратить свое лето: чтоб Димфна Дугган копалась в ее тайниках, а Март Лавин заходил в гости обсудить Ленины личные отношения. Ни для кого на свете не стала бы она заниматься этим — кроме Трей и, возможно, Кела, а теперь эта упертая мелкая засранка за все это отгружает ей говна на лопате.

— Я б только мечтала от тебя отстать. Никакого желания возиться с этой чертовой…

— Вот и давай тогда. Иди домой. Отвали от меня, если помогать не хочешь.

— А я тут чем занимаюсь, по-твоему? Я пытаюсь тебе помочь, даже если ты вся из себя…

— Не нужна мне такая помощь. Вали к Келу, вот на пару и помогайте друг дружке. Вы мне ни к чему.

— Заткнись и слушай. Если продолжишь дожимать свое, здешние скажут Нилону, что это Кел убил Рашборо. — Голос у Лены набирает силу. Нет ей дела, пусть хоть весь горный склон ее слышит. Этому месту полезно хоть иногда слышать сказанное вслух.

— Да пусть усрутся, — рявкает Трей в ответ на той же громкости. — И Кел с ними. И ты тоже — нехер со мной обращаться как с ребенком, ничего мне не говорить…

— Он старался тебя оградить, вот и все. Если он…

— Я его не просила меня ограждать! Я не просила ничего у вас у обоих, только…

— Ты что несешь вообще? Какая разница?

— Я у тебя попросила одно — сказать, кто убил Брендана, а ты меня послала. Ничего я тебе не должна.

Лена едва удерживается, чтобы не взяться трясти Трей, пока та в чувства не придет.

— То есть тебе шик, если Кел в тюрьму сядет, да?

— Не сядет он, бля, в тюрьму. Нилон ничего с ним не сможет сделать, если нет…

— Сможет, еще как. Если Кел сам признается.

Трей разевает рот. Что-то из него исторгнуть Лена ей возможности не оставляет.

— Если у Нилона не будет улик ни против Кела, ни против кого, он возьмется за единственного человека, который был на горе, когда убили Рашборо. Все здешние будут очень «за». Все знают, что в это говно их спихнула ты, ножи на тебя уже точат. Дадут Нилону мотив на тебя, скажут, Рашборо к тебе приставал — или к малышне…

— Я их не боюсь. Пусть говорят что…

— Заткнись и послушай меня секунду. Если Нилон попрет на тебя, что, как думаешь, Кел сделает?

Трей затыкается.

Лена предоставляет ей вдоволь времени, после чего говорит:

— Скажет, что это он сделал.

Трей бьет прицельно ей в лицо. Лена наполовину предполагала это, но все равно едва успевает заблокировать удар. Они пялятся друг на друга, тяжко дыша и раскачиваясь, как борцы, наготове.

— Детский сад, — говорит Лена. — Попробуй еще разок. Это ничего не изменит.

Трей разворачивается и быстро уходит вверх по тропе, повесив голову. Лена не отстает.

— Истерики можешь устраивать сколько влезет, но так он и поступит. Ты ему дашь?

Трей разгоняется, но у Лены ноги длиннее. Разговор окончен, но дать Трей уйти она не позволит.

Они высоко на горном склоне, выше еловых посадок, на широком просторе верескового болота. Как бы оно ни было чуть раньше, сейчас за ними никто не смотрит. Мелкий жаркий ветер залетает с вершины, дергает за вереск с детской машинальной разрушительностью; небо на западе в грязноватой дымке.

Трей говорит в землю:

— Вы с Келом женитесь?

Этого Лена не ожидала, хотя чувствует, что должна была бы.

— Не женимся мы, — говорит она. — Я-то думала, у тебя ума хватит понять. Я тебе уже говорила, женитьб с меня хватит.

Трей опять останавливается. Смотрит на Лену без убежденности.

— А чего тогда все говорят?

— Потому что я им так сказала. Пыталась сделать так, чтобы здешние от Кела отстали. Оно б и сработало, да только ты на них Нилона натравливаешь, баламутишь их.

Трей закрывает рот. Дальше идет медленнее, глаза долу, думает. В вересках вокруг них гудят и шныряют насекомые.

— Если б мы женились, — говорит Лена, — думаешь, ты б не услыхала про то прежде, чем Норин?

Трей вскидывает резкий взгляд. Затем бредет дальше, пиная пыль носками кроссовок. В ее молчании теперь нет оттенка упрямого сопротивления; весь ее ум занят обработкой услышанного.

— Я была идиётка, — насупленно бросает она в конце концов. — Что подумала, вы типа женитесь. Не остальное.

— Да нормально, — говорит Лена. — Все бывают идиётами. Но сейчас, вот правда, не время.

Трей вновь погружается в молчание. Лена предоставляет ей быть там сколько надо. В уме у Трей все движется слоями: тектонические плиты трутся друг о дружку, сминают старое, выталкивают на поверхность новое, быстрее и болезненнее, чем должны бы. Тут Лена ничего поделать не может, таковы требования обстоятельств и места, ничто из этого не имеет ничего общего с милосердием. Остается лишь дать Трей несколько минут, чтоб она сориентировалась в этом новом пейзаже.

Трей спрашивает:

— Откуда ты узнала, что это я сказала Нилону? О мужиках на горе в ту ночь?

— От Кела. И он сказал, что это херни вагон.

— Он знал, что я это выдумала?

— Знал, да.

— А чего мне не сказал-то? Или Нилону?

— Он решил, — отвечает Лена, — господи помогай нам, что это твой выбор. Не его.

Трей какое-то время это переваривает.

— Он знает, что ты сюда поехала?

— Нет, — отвечает Лена. — Не знаю, стал бы он со мной спорить или нет. Я бы в любом случае приехала. У тебя есть право понимать, во что ты лезешь.

Трей кивает. Уж с этим-то она согласна.

— За то, что ты хочешь мести, я тебя не виню, — продолжает Лена. — Но ты должна учитывать и то, куда она заведет, нравится оно тебе или нет. Вот что я имею в виду, когда говорю тебе, чтоб ты себя не вела как ребенок. Дети не учитывают всякое. У взрослых нет выбора.

— У меня отец не учитывает, — говорит Трей. — Не учитывает, куда все заводит.

— Правильно, — говорит Лена. — Отец твой — не то, что я называю взрослым.

Трей поднимает лицо вверх. Здесь, на такой высоте, вокруг них в основном небо с широкой каймой вересков, от которых в воздухе буйная, роскошная сладость. Коршун, кренящийся в потоках ветра, — лишь пылинка черного на голубом.

— У меня было полное право, — говорит Трей. Голос тяжек глубокой нотой печали. — Дать им сдачи. Любым способом.

— Да, — говорит Лена. Понимает, что победа за ней. — Было.

— Все шло классно, — говорит Трей. — Я все делала правильно. Вышло бы хорошо. И тут какой-то козел убил Рашборо и все испортил.

Что-то в том, как поникает она головой, как скользит по небу ее взгляд, говорит о том, до чего ее вымотало: слишком сильно старалась она, слишком далеко на своем пути зашла, слишком от многого отказывается. Лена не жалеет, что попросила ее об этом, но всем сердцем желает отвезти Трей прямиком к Келу и отправить их ловить на ужин кролика; вместо этого придется везти Трей в лапы к следователю. Лена жалеет — в тысячный раз, — что Джонни Редди вообще объявился дома.

— Понимаю, — говорит она. — Думаю, так оно будет лучше, сама-то, но понимаю, что тебя оно достает напрочь.

— Ага, — отзывается Трей. — Ну.

Лена ловит себя на том, что улыбается.

— Что? — требует ответа Трей, мгновенно ощетиниваясь.

— Ничего. Ты сейчас сказала, как Кел, вот и все.

— Ха, — произносит Трей — так, как обычно говорит Кел, и теперь обе и правда смеются.

Усаженная в недрах занюханного маленького участка Гарды с колой и пакетом чипсов, перед словно бы погрызенным дээспэшным столом с неприметным диктофоном на углу, Трей показывает высокий класс актерства. Лена, забившись в угол на кособоком стуле возле каталожного шкафа, следит, чтобы Трей не оступилась, готова завозиться на стуле, чтобы предупредить, но в том нет нужды. Она и не ожидала, что нужда возникнет. Прося Трей это сделать, Лена не упускала из виду, что такое могло б напрячь и многих взрослых. Отдает она себе отчет и в том, что Кел никогда бы Трей о таком не попросил, — он чувствует, что на ее долю в жизни и так пришлось слишком много всякого. Лена считает иначе. По ее мнению, суровое детство Трей сделало ее способной на большее, чем по силам среднему ребенку в ее возрасте. Если применит эти способности, когда в них есть нужда, — в том, что ей пришлось пережить, по крайней мере, возникает прок.

Нилон облегчает ей задачу. Хлопочет, ставит чайник и обеспечивает непрерывный поток болтовни, доброжелательно жалуется на недостатки своей службы — на жилье с «Эйр-би-эн-би», на то, что приходится бросать свою хозяйку с детьми, тратить жизнь на то, чтоб донимать людей, которым есть чем заняться, вместо того чтоб разводить разговоры с такими, как он. Лена наблюдает за ним и думает о Келе: каково было ему проделывать это тысячу раз. У него, наверное, хорошо получалось — Лена может его представить за этим делом.

— И все не как по телику, — сообщает Нилон, наливая чай себе и Лене, — когда разок с кем-то поболтал — и готово дело. В жизни приходится болтать с каждым, а потом кто-нибудь появляется и говорит, что ему надо кое-что подправить. И, само собой, ты с другими людьми общался исходя из его показаний, поэтому теперь начинай сначала. Молоко добавить? Сахар?

— Только молоко, спасибо. Часто такое случается? — услужливо спрашивает Лена. — Чтоб люди меняли показания?

— Ой, да не то слово, — отвечает Нилон, передавая ей большую неотмытую кружку с надписью «ЧЕМПИОН ПО ШУТКАМ-САМОСМЕЙКАМ». — Вы не поверите, до чего часто. Людей застает врасплох, ну вы понимаете, когда мы в первый раз беседуем. Им кажется, что они в обороне, и то-се при себе оставляют или же вываливают чепуху всякую. А потом приходят домой и думают: «Чего я вообще нес?» И потом тыщу лет собраться не могут, чтоб прийти и подправить, — боятся, что накличут на себя.

Трей поглядывает на него нервно, но взгляд его выдержать не может.

— И как, накликивают?

Вид у Нилона удивленный.

— Господи, нет. С чего бы?

— Время ваше потратили зря.

Нилон, подтягивая стул к столу, похохатывает.

— Само собой, в том работа и состоит — тратить мое время. Заполнять такой бланк и сякой бланк, и понятно, что никто в жизни на эту чертовню не глянет, но заполнять все равно надо. Ну-ка, можно мне чуток чипсов?

Трей протягивает пакет через стол.

— Славно, — говорит Нилон, старательно выбирая себе чипсину. — Вкус сыра с луком — твой лучший друг[63]. Можно вот так это себе мыслить: допустим, кто-нибудь вываливает мне гору ерунды, а потом человеку хватает соображения вернуться и все уладить, прежде чем я идиёта из себя сделаю. Если б я его напрягать полез, пошли бы слухи, и следующий, кому надо кривду исправить, рот станет держать на замке, верно? А вот если я тому человеку руку пожму и поблагодарю, чинно-благородно, следующий придет ко мне запросто. И все довольны. Смекаешь?

— Ну.

— Когда все довольны, — с приятностью продолжает Нилон, откидываясь на стуле и пристраивая кружку себе на пузо, — я тоже доволен.

Трей бросает на Лену взгляд через плечо. Лена ободряюще кивает. Старается выглядеть нравственным столпом общины, но опыта в этом у нее никакого.

— То, что я вам тогда рассказала, — произносит Трей и умолкает. Лицо морщится от напряжения. Нилон прихлебывает чай и ждет. — Насчет того, что там ребята разговаривали. В ту ночь, когда этот погиб.

Нилон клонит голову набок.

— Да?

— Я выдумала, — говорит Трей в банку с колой.

Нилон одаряет Трей снисходительной улыбкой и трясет пальцем, будто поймал ее на прогуле уроков.

— Я так и знал.

— Правда?

— Послушай, дитё, я на этой работе с тех пор, как ты еще в пеленках была. Если б я не умел просекать, что меня за нос водят, я б напрочь погорел.

— Извините, — мямлит Трей. Голову свесила низко, щиплет заусенец на большом пальце.

— Все шик, — говорит ей Нилон. — Давай так: ты заполнишь за меня командировочный отчет о расходах, и будем квиты. Годится?

Трей выжимает смешок.

— Ну и вот, — улыбаясь, говорит Нилон. — Так что же, было там в той истории что-нибудь по правде?

— Да. Утреннее всякое, как я его нашла. То все было как я сказала.

— А, славно, — говорит Нилон. — Напрягов чуток меньше будет. А что там про ночь?

Трей поводит плечом.

— Ты туда вообще ходила?

— Не.

— Не ковыряй ногти, — велит ей Нилон. Повидавшись с Джонни, он явно пришел к выводу, что Трей остро не хватает отцовской фигуры. — Заразу поймаешь. Голоса с улицы слышала?

Трей покорно кладет ладони на колени.

— Не. Это я выдумала.

— Фары видела? Машину слышала?

— Не.

— Начнем сначала, значит, — бодро говорит Нилон. — Ты проспала всю ночь напролет, так? А потом проснулась спозаранку и вывела собаку погулять?

Трей качает головой.

— Вслух скажи, — напоминает ей Нилон, прикасаясь к диктофону. — Вот этой штуке.

Трей бросает на диктофон нервный взгляд, но вдыхает и продолжает.

— Я той ночью все-таки просыпалась. Как и сказала. Потому что жарко было. Просто лежала — думала встать и посмотреть телик, да только меня залома… поленилась. Чуть погодя…

Останавливается и поглядывает на Лену.

— Все шик, — ободряет ее Лена. — Просто расскажи ему правду, и все.

— Слышала, как кто-то ходит, — говорит Трей. Голос делается дерганым. — По дому, типа. Очень тихо. А потом дверь открывается, входная, и опять закрывается. Я пошла в гостиную глянуть в окно, кто это. — Посматривает на Лену. — Я не из любопытства. Может, это брат мой там, он маленький, иногда бродит во сне…

— Слушай, — говорит Нилон с улыбкой, — меня ничье любопытство не смущает. Чем любопытней, тем лучше. Увидела кого-то?

Трей с натугой вдыхает.

— Да, — говорит. — Отца увидела.

— И делал он что?

— Ничего. Шел к воротам просто.

— Ясно, — запросто говорит Нилон. — Уверена, что это он был? Впотьмах?

— Ну. Луна взошла. Полная, типа.

— И что он замыслил, как думаешь?

— Сперва… — Трей склоняет голову еще ниже, колупает что-то у себя на штанине джинсов. — Думала, может, он, типа, уходит. Бросает нас. Потому что раньше так бывало. Я собралась выйти за ним, остановить его, что ли. Но он машину не взял, ну и… — Дерг плечом. — Я прикинула, что все шик. Как бы погулять вышел, потому что не мог спать тоже.

Поднимает голову и смотрит на Нилона в упор.

— Я просто думала, что если вам это расскажу, вы решите, что это он убил Рашборо этого. А он не убивал. Они, типа, ладили. Никакой ссоры у них не было. Отец в тот же вечер рассуждал, как они с Рашборо поедут смотреть старый монастырь в Бойле, потому что этот-то историей увлекался — типа, так отец о нем говорил, просто мужик, которого он знал, приехал в эти места, а не типа что он…

— Есусе, дитё, дыши давай, — говорит Нилон, подаваясь назад и вскидывая руки. — У тебя ж голова закружится. Вот те крест, не сойти с места, ни разу не упек я никого в тюрьму за то, что человек за свои ворота вышел. Как ты и сказала, папке твоему небось просто подышать понадобилось. Долго его не было?

Трей позволяет себе секунду молчания.

— Не знаю. Вернулась в постель.

— Через сколько времени?

— Скоро.

— Ну давай-ка прикинем. Через десять минут? Полчаса? Час?

— Может, полчаса? А может, и меньше. Казалось, что долго, потому что я… — Трей дергает плечом.

— Ты переживала, что он сбежит, — говорит Нилон как о чем-то решенном. — Я б на твоем месте тоже. Ты за ним не пошла — чтоб уж наверняка?

— Не. Я не то чтоб переживала. Просто хотела подождать и увидеть, как он возвращается. Но он…

— Он не вернулся.

— Наверняка вернулся, да я устала. Начала засыпать. Пошла в постель. Но проснулась рано и все думала, ну и пошла проверить, у себя ли он в комнате.

— И как, был?

— Был, да. Спал. Но тогда уж я проснулась. И Банджо — собака моя, — он погулять хотел, а я не хотела, чтоб он всех перебудил. Ну и вывела его.

— И тут нашла Рашборо.

— Ну. Остальное все было так, как я рассказывала тогда. — Трей кратко переводит дух, едва ли не вздыхает. Лицо у нее расслабляется — самое трудное позади. — Я поэтому и пробыла там так долго, прежде чем к Келу идти. Пыталась придумать, как быть.

Лена перестает следить за тем, чтобы Трей не оступилась. Сидит неподвижно, держится за кружку и осваивается с новыми оттенками, какие набирают в Трей силу, с изощренностями, какие несколько месяцев назад не поместились бы у нее в голове, — куда там ловко применять их на деле. Трей, может, и играет за Арднакелти, однако цели и резоны у нее целиком свои. Не местный она зверь, не Ленин и не Келов; Трей — ничья, только своя собственная. Лена понимает, что, вероятно, ей стоит опасаться за Трей: кто знает, куда может завести ее вот эта неукротимость, — Кел бы опасался, — но Лена в себе этого не ощущает. Ощущает она лишь взрыв гордости, какой пылает в ней так яростно, что кажется, будто Нилон может учуять его и обернуться. Лицо Лена держит строгое.

— Скажи-ка вот что, — говорит Нилон, откидывая стул на задние ножки и попивая чай. — Разницы для расследования никакой, но мне просто интересно. С чего ты сегодня передумала?

Трей неловко пожимает плечами. Нилон ждет.

— Тупанула тогда. Накосячила.

— Как так?

— Не хотела никого подставлять. Просто хотела, чтоб вы от моего отца отстали. Думала, если никаких имен не называть, вы не сможете никого доставать. Да только…

— Да только, — с ухмылкой говорит Нилон, — я взялся доставать всех и каждого. Верно?

— Ну. Все растащило в гов… вдрызг. Я не… я не ожидала. Не подумала.

— Ай, тебе ж пятнадцать, Есусе, — понимающе говорит Нилон. — Подростки никогда не думают наперед, такая у них работа. Это тебе миссус Дунн сказала что-то, из-за чего ты передумала?

— Не. Ну то есть, типа того, но вообще-то нет. Лена приехала к нам сказать, что она меня сюда отвезет, чтоб я подписала эту хрень, показания, потому что мамка моя не могла, у нас малышня. Ну я ей и сказала то, что сейчас вам тут, потому что у меня голова от этого раскалывалась, и я прикинула, что Лена знает, как быть. Подумала, может, я ей просто скажу, что все выдумала. Не расскажу, что отец выходил из дому, типа. Да вот… — Трей вновь поглядывает на Лену. — Лена сказала, что надо выложить все. Сказала, если я что-то скрою, вы сообразите и тогда ни одному слову от меня не поверите.

— Миссус Дунн — мудрая дама, — говорит Нилон. — Все ты правильно сделала, что мне рассказала. Папка твой, может, видал что, пока был на улице, — может, что-то не счел важным, а может, у него из-за того, что убили его приятеля, из головы вылетело. Но, может, оно окажется как раз тем, что мне надо знать.

— Я знаю, что он говорил, будто не выходил никуда, — говорит Трей. Лицо у нее опять напрягается. — Но отец у меня, он… он боится Гарду. Я тоже боялась, пока с Келом… с мистером Хупером не познакомилась. Отец просто переживал, как и я, что если он скажет, что выходил…

— Послушай, девонька, — говорит Нилон. — Помолчи минутку и послушай. Я тебе скажу задарма: никакого ущерба ты никому не нанесла — кроме того, кто там убил того бедолагу. И, как ты сама и говоришь, у папки твоего причин на то никаких.

Такой утешающий, незыблемо уверенный тон Лена применяет к напуганным лошадям. Нилон готов и весь аж до зуда рвется арестовать Джонни — и предоставить Трей жить с пониманием, что она подвела отца под тюрьму. Лена люто, покровительственно рада, что Кел ушел с такой работы.

— Ага, — рьяно отзывается Трей. — В смысле, нет, не было у него причин. Ему он нравился, Рашборо этот, отец про него ни слова дурного ни разу, если у них какие неполадки были б, он бы мне сказал… я из всех, кто еще дома остался, старшая, он мне доверяет, он со мной разговаривает…

— Ай ладно, — говорит Нилон, вскидывая руку, — не заводись по новой ради Христа. Мы тут сдуреем на голову с этого дела. Давай так… — Смотрит на часы на стене: — Время к ужину, и я не знаю, как вы обе, а я с голоду помираю. Я всегда могу к вам еще раз обратиться за дополнительными подробностями, если понадобится, но сегодня остановимся на этом, идет?

Лена знает, на что Нилон нацелился: ему надо это все под подпись, накрепко, пока Трей не передумала.

— Ага, — говорит Трей, переводя вдруг тряское дыхание. — Было б хорошо.

— Ну-ка, послушай меня, — говорит Нилон, внезапно посерьезнев. Постукивает по столу, чтоб привлечь внимание Трей. — Я попрошу того славного парнишку в предбаннике напечатать твои показания, и после тебе надо будет их подписать. Как я уже сказал, с той минуты, как ты их подпишешь, все изменится. Это не шутки, это будет юридический документ в материалах о расследовании убийства. Если что-то в них неправда, сейчас самое время прояснить, а иначе попадешь в серьезные неприятности. Ты меня слышишь?

Голос у него как у сурового папаши, и Трей отвечает как хорошее дитё — кивает изо всех сил и смотрит ему в глаза.

— Я знаю. Я понимаю. Клянусь.

— Больше без фокусов?

— Без. Честно.

Голос у нее ровный, решительный. На секунду Лена вновь слышит в нем ту же глубокую ноту горя.

Нилон слышит только решимость.

— Классно, — говорит он. — Молодец. — Отодвигает стул от стола. — Пойдем напечатаем это, ты прочтешь, убедишься, что дружок наш ничего не перепутал. Годится? Хочешь еще колы, пока ждать будешь?

— Ага, — говорит Трей. — Если можно. Извините.

— Все в порядке, — говорит Нилон. — Лучше поздно, чем никогда, а? Беседа завершена в пять-тринадцать вечера. — Щелкает кнопкой на диктофоне, выключает его, поднимает брови, глядя на Лену. — Помираю курить хочу — не смей брать с меня пример, девонька, мерзкая это привычка. Миссус Дунн, не желаете ли свежим воздухом подышать?

— Чего б нет, — отвечает Лена, улавливая намек. Бросает взгляд на Трей, пока встает со стула, — удостовериться, что малая готова остаться одна, но Трей на нее не смотрит.

Участок Гарды — маленькое здание-коробок, покрашенное в опрятный белый и воткнутое в веселенький ряд разноцветных, как макаруны, домиков. Стайка малолеток втаскивает самокаты вверх по дороге на пригорок и с воплями скатывается вниз; несколько мамашек в саду приглядывают за ними, хохочут над чем-то, утирают младенцам носы и одергивают малышню, чтоб не ели грязь, — все это одновременно.

Нилон подает пачку Лене и ухмыляется, когда та качает головой.

— Я прикинул, — говорит он, — что если курите, вы б не хотели, чтоб девонька видела. Подумал, свежий воздух — вариант безопасней.

— Я б и не пыталась это от нее скрыть, — говорит Лена. — Она мало что упускает.

— Это я понял уж точно. — Нилон откидывает голову чуть назад, чтоб всмотреться в Лену, — она повыше его. — Хелена Дунн, — произносит он. — Ну-ка, ну-ка: Норин Дугган — ваша сестра, а Кел Хупер — ваш парень. Все верно я понял?

— Все так, — говорит Лена. Опирается о стену, чтоб сравняться с Нилоном по росту. — Свезло им, грешным.

— Вы гляньте, — говорит Нилон, довольный собой. — Я постепенно врубаюсь в это место. Заходил к вам пару дней назад, поболтать хотел, но вас дома не оказалось.

— Работала, наверно.

— Скорее всего. — Нилон выбирает сигарету и уравновешивает ее между пальцами, осмысляя сказанное, по-видимому. — Парень ваш, Хупер, — произносит он, — присутствовал, когда Тереза выложила мне исходную историю. Он сказал, что на нее можно полагаться. — Вскидывает бровь: это вопрос.

— Можно, да, — говорит Лена. — Или раньше всегда было можно. Но она сама не своя чуток эти последние недели. Отец домой вернулся — ее это сбило с панталыку. Она его всегда обожала.

— Девчонки и их отцы, — снисходительно говорит Нилон. — Классно. Одна из моих еще довольно мелкая, думает, что солнышко у меня из задницы светит. Радуюсь этому, пока дают; второй тринадцать, господи помоги, и я что ни скажи, все такая чушь, что ей хоть помирай. Тереза на отца зла не держит за то, что он слинял?

Лена ненадолго задумывается.

— Не то чтоб я замечала. Он вернулся, так она на седьмом небе. И боится, что опять отвалит.

Нилон кивает.

— Кто ж ее упрекнет. А отвалит?

Лена бросает взгляд за спину, чтоб удостовериться, что Трей не вышла на улицу, и понижает голос:

— Я б сказала, да.

— Бедная девонька, — говорит Нилон. — Нелегко ей было — во всем признаться. Молодец вы, что уговорили. Ценю. — Улыбается Лене. — Скажу начистоту, я приятно удивлен. В таких местах, как ваши тут, откровенно говоря, люди ради таких, как я, из кожи вон не лезут.

— У меня жених — легавый, — ставит Лена ему на вид. — Или был им. Я чуть по-другому на все смотрю, чем большинство в моем кругу.

— Оно да, все верно, — признаёт Нилон. — Как вы ее убедили?

Это слабое звено в их легенде, и Лене хватает ума не делать вид, будто его нет. Не спеша обдумывает. После спектакля, который Трей там устроила, никаким чертом Лена ее не подведет.

— Знаете, — произносит она, — уговаривать пришлось меньше, чем я прикидывала. Она наполовину сама была готова, надо было только чуток поддержать. Вы тут всю округу на уши поставили — вряд ли я вам про то должна сообщать, уж всяко. — Бросает на Нилона взгляд отчасти ехидный, отчасти восхищенный. Нилон склоняет голову в картинной скромности. — Трей должна была б предвидеть такое, — продолжает Лена, — однако ж нет. Накрутила себя, думала, вы не тех возьмете и она окажется виновата. Поначалу хотела не рассказывать ту часть, которая про отца, но я ей сказала, что толку не будет: вы поймете, что должна быть причина, зачем она ту первую историю выдумала, и не отстанете, пока она сама не расколется. Это она поняла. Но вообще, думаю, она просто не могла врать дальше. Как я и сказала, не то чтоб врушка она. Ее это напрягает.

— Есть такие люди, — соглашается Нилон. Крутит в пальцах сигарету — все еще не зажженную. Лена, как и предполагалось, понимает намек: они сюда не воздухом дышать вышли, хоть свежим, хоть каким. — Что вы про ее папашу думаете?

Лена пожимает плечами и шумно выдыхает.

— Джонни есть Джонни. Чуток идиёт, но что от него вреда много, я б не сказала. Хотя поди знай.

— Тоже верно, — говорит Нилон. Наблюдает за детьми на самокатах. Один упал и ревет, мамашка проверяет, не течет ли кровь, обнимает ребенка и отправляет играть дальше. — Скажите-ка вот что. Вечером накануне гибели Рашборо Джонни заходил к вам на добрые полчаса. Что происходило?

Лена было вдыхает, но молчит.

— Ай ну-ка, — ехидно говорит Нилон, грозя ей пальцем. — Я ж вам только что рассказывал — у меня самого дочери. Я знаю, когда кто-то прикидывает, сказать правду или нет.

У Лены вырывается стыдливый смешок. Нилон смеется с ней вместе.

— Я Джонни знаю всю свою жизнь, — поясняет она. — И мне нравится Трей.

— Есусе, женщина, не собираюсь я уводить человека в кандалах, если вы что-нибудь не то скажете. Все ж не как в телике. Я просто пытаюсь выяснить, что тут произошло. Если Джонни не сообщил вам, что собирается разбить Рашборо башку, вы его под тюрьму не подведете. Сообщил?

Лена опять смеется.

— Канешно, нет.

— Ну и вот. Переживать не о чем. Так что же, намекнете, пока у меня голова не расплавилась?

Лена вздыхает.

— Джонни пришел денег занять, — говорит она. — Сказал, что задолжал.

— Сказал ли кому?

Лена полсекунды выжидает, а затем качает головой. Нилон клонит свою набок.

— Но?..

— Но сказал что-то типа: «Дружок-то наш вон как далеко за мной шел, теперь уж не отступится». Ну я и прикинула…

— Вы прикинули Рашборо.

— Ну да.

— И вы, может, правы были, — говорит Нилон. — Вы Джонни дали сколько-то?

— Нет, конечно, — отвечает Лена с горячностью. — Я их не увижу никогда. Этот козлина должен мне пятерку с тех пор, как нам по семнадцать было и я ему проходку в дискотеку оплатила.

— И как он к этому отнесся? Расстроился? Разозлился? Угрожал вам?

— Джонни? Иисусе, нет. Выдал что-то слезное на тему былых времен, а как понял, что оно впустую, так бросил это дело и пошел своей дорогой.

— Куда?

Лена пожимает плечами.

— Я к тому времени уже дверь захлопнула.

— Немудрено, — с усмешкой говорит Нилон. — Вот еще что, сделайте одолжение, а? Не хочу держать девоньку без ужина дольше необходимого, но вы б могли завтра заехать ко мне и дать это все на бумаге?

Лена вспоминает, что о Нилоне говорил Март Лавин — как у следака этого все звучит так, будто оно необязательно.

— Запросто, — отвечает она.

— Великолепно, — говорит Нилон, суя неприкуренную сигарету обратно в пачку. Поднимает голову, и Лена успевает заметить, что лицо у него разгоряченное и одержимое, как от похоти, словно угар торжества в мужчине к женщине, которая, он уверен, ему доступна. — И не волнуйтесь, — добавляет он успокаивающе, — ни при Джонни, ни при ком еще я про это заикаться не стану. Усложнять другим жизнь мне ни к чему.

— А, ну классно, — говорит Лена, оделяя его широкой улыбкой облегчения. — Спасибо громадное. — Одна мамаша качает младенца на коленках и глядит на них через дорогу. Придвигается к остальным что-то сказать, и все они поворачиваются и смотрят, как Нилон с Леной возвращаются в участок.

Захлопывается дверца машины, а Нилон, стоя на крыльце участка, вскидывает ладонь — и сразу же увядает благопристойная рьяность Трей. Она исчезает в безмолвии столь плотном, что Лена чувствует, как оно громоздится вокруг Трей, словно сугроб.

Чтобы предложить сейчас утешение или слова мудрости, Лене потребовалась бы несусветная наглость. Она же оставляет это молчание неприкосновенным, пока не выезжают из города на главную дорогу. Затем Лена говорит:

— Ты молодец.

Трей кивает.

— Он мне поверил, — произносит она.

— Поверил, ага.

Лена ожидает, что Трей спросит, что произойдет дальше, но та не спрашивает. А спрашивает такое:

— Что Келу собираешься сказать?

— Ничего не собираюсь, — отвечает Лена. — Прикидываю, ты сама должна ему всю историю выложить, но решать тебе.

— Он взбесится.

— Может быть. А может, и нет.

Трей не откликается. Прижимается лбом к стеклу и смотрит, как скользит мимо пейзаж. На дороге оживленно: работающие в других местах катятся с работы домой. Поодаль, никак не затронутый этим бурным ритмом, скот неторопливо выискивает себе зелень среди желтеющих полей.

Лена говорит:

— Где тебя высадить?

У Трей перехватывает дыхание, словно она забыла о Лене.

— У дома, — отвечает она. — Спасибо.

— И то верно, — говорит Лена, включая поворотник. Выбирает кружной путь, петляющие дороги на дальнем склоне и через перевал, чтоб поменьше народу из Арднакелти их увидело. Все сегодняшнее станет общим знанием довольно скоро. Трей получит хотя бы малую передышку, чтоб привыкнуть к тому, чтó сделала, прежде чем до этого доберется вся округа.

Трей вновь вперяется в окно. Лена время от времени поглядывает на нее, замечает, как Трей методично ощупывает взглядом горный склон, словно ищет то, чего, как сама знает, ей не найти.