Охотник

18

Со двора Джонни не выбирается. Днем урывками спит, раз в пару часов вылезает, чтобы стребовать себе чашку кофе или сэндвич, который оставляет почти нетронутым, и потоптаться на границах двора, куря, вглядываясь в деревья и подергиваясь от пронзительного стрекота кузнечиков. Иногда на диване смотрит с малышней телик и подает звуки Свинки Пеппы, чтобы повеселить Аланну. Разок берется попинать во дворе мячик с Лиамом, но шорохи в деревьях начинают его нервировать, и он возвращается в дом.

Ночью бодрствует: Трей слышит приглушенную настырную болтовню телика, треск половиц, когда отец расхаживает по дому, как открывает входную дверь — выглянуть наружу — и закрывает снова. Трей неясно, кого он боится. Может, Кела, а может, местных мужиков. По ее мнению, правильно делает, что боится и того и других — или вообще всех.

По-прежнему боится он и Нилона, пусть беседы с ним прошли как по маслу. Шила наскребла по сусекам остатки сил и внезапно стала такой обыкновенной, какой Трей ее никогда не видела, — учтиво предлагала чай и стаканы с водой, смеялась, когда следователь шутил о погоде и дорогах. Мэв и Лиам, наученные считать Гарду врагами с того самого первого раза, когда Норин пригрозила им за воровство сластей, отчитались перед Нилоном не моргнув глазом, что Джонни в воскресенье не выходил из дома; Аланна робко выглядывала из-под руки Трей и пряталась, стоило Нилону на нее глянуть. Все вели себя идеально, будто с этим родились и выросли. Когда шум автомобиля следователя затих ниже по склону, Джонни чуть из штанов не выскочил от восторга, обнимал каждого, кого удавалось поймать, восхвалял их мозги и отвагу, убеждал их, что уж теперь-то все позади и совершенно не о чем беспокоиться. Сам же, стоит заслышать шум мотора, вздрагивает до сих пор.

Трей на дворе не остается. Ей, как и отцу, неймется, но не от страха, а от ожидания. Неоткуда ей знать, поверил следователь ее байке, действует ли согласно ей, добивается ли чего или пренебрег ею полностью. Трей не догадывается, сколько времени понадобится, чтоб байка ее подействовала — и подействует ли она вообще. Кел мог бы ей сказать, но Кела у нее нет.

Она выходит, но не вниз, в деревню, и не к Келу, а к своим приятелям — вечером. Они влезают на стену чьего-то разрушенного дома и сидят там, делятся ворованной пачкой сигарет и несколькими бутылками сидра, которые им купил брат Эйдана. Ниже их солнце тяжко сидит на горизонте, окрашивая запад в угрюмый красный.

Ее приятели — все не из Арднакелти — ничего толкового не слышали. Им, в общем, насрать на следователя, болтать им хочется о призраке Рашборо, который, судя по всему, уже обитает на горе. Каллум Бейли заявляет, что к нему сквозь деревья шел прозрачный серый человек, щелкал челюстями и ломал ветки. Он это говорит только для того, чтобы напугать Челси Мойлан и можно было бы тогда проводить ее до дома и, глядишь, потискаться, но, конечно, после этого призрака видела и Лорен О’Фаррелл. Лорен поверит во что угодно, и ей обязательно влезать во все подряд, а потому Трей рассказывает ей, что в ту ночь, когда Рашборо убили, на горе ошивались какие-то мужики на машине. И тут же, на раз-два, Лорен выглядывала той ночью в окно и видела, как движутся вверх по склону и останавливаются на полпути автомобильные фары. Она расскажет это любому, кто станет слушать, и рано или поздно кто-то да передаст это следователю.

Тусовка с ребятами изменилась. Трей чувствует себя старше — и отдельной. Они, как обычно, ржут, а она следит за тем, что говорит, и отмеряет сказанное; чувствует вес каждого слова и то, какие волны от них идут, ребята же со всем обращаются легко. Сидр еще не допит, а она отправляется домой. Пьяной не бывает, но достаточно поддатая, чтобы темный горный склон казался рыхлым и едва поддающимся оценке, будто пространства за пределами поля зрения Трей способны надвигаться на нее или распахиваться быстрее, чем она в силах представить. Когда Трей заходит в дом, отец чует, чем от нее пахнет, и смеется, а затем отвешивает ей подзатыльник.

Мэв тоже дома не сидит. Есть у нее приятели из деревни — ну или они у нее есть через раз, остальное время у них какая-нибудь мощная путаная ссора и они друг с дружкой не разговаривают.

— Ты куда? — спрашивает Трей, застав Мэв у зеркала в уборной — сестра нагородила что-то дурацкое на голове и разглядывает себя под разными углами.

— Не твое дело, — говорит Мэв. Пытается пнуть дверь, чтоб захлопнулась, но Трей не дает.

— Рот свой, бля, на замке держи, — говорит Трей. — Вообще про все.

— Ты мне не начальник, — говорит Мэв.

Сил на то, чтобы связываться с Мэв, у Трей нет. В эти дни она, бывает, чувствует себя как Шила, будто ее выскребли дочиста, того и гляди сложится пополам.

— Просто держи рот на замке, — говорит она.

— Да ты мне завидуешь, — говорит Мэв. — Потому что сама все запорола и папе не помогла, вот он теперь и посылает не тебя, а меня все разведать. — Она ухмыляется, глядя на Трей в зеркало, перекладывает локон и вновь смотрит на свой профиль.

— Что «все»?

— Уж тебе-то я не скажу.

— А ну брысь из ванной, — говорит Джонни, появляясь позади Трей в футболке и трусах и потирая лицо.

— Я уже собралась, пап, — говорит Мэв, оделяя его широкой улыбкой.

— Умничка, — машинально произносит Джонни. — Кто у нас папкина помощница? — Прицеливается вроде как огладить ее по голове, Мэв тянется обняться; Джонни направляет ее мимо себя в коридор.

— Чего она там для тебя разведывает? — спрашивает Трей.

— Ай солнышко, — говорит Джонни, почесывая ребра и выдавливая вялый смешок. Он небрит, а пижонская стрижка обвисает ему на лоб. Вид у него говенный. — Ты мне по-прежнему главная подручная. Но Мэвин тоже надо чем-то занять, верно? Бедняжечке кажется, будто ее отставили.

— Что она разведывает? — повторяет свой вопрос Трей.

— Ай, — говорит Джонни и машет рукой. — Мне нравится слушать, куда ветер дует, вот и все. Что округа говорит, о чем следователь спрашивает, кто что о чем знает. Просто чтоб быть в курсе дел, как разумному человеку, информация — власть, уж точно, вот что… — К тому времени, как дверь в уборную за Джонни закрывается, Трей от его болтовни уже отключается.

Когда Мэв в тот вечер возвращается, вид у нее самодовольный.

— Пап, — говорит она, пристраиваясь к нему под бок на диване, где Джонни смотрит телик, — пап, угадай.

— Так, — говорит Джонни, выныривая из ступора и улыбаясь Мэв. — А вот и папкин тайный агент. Выкладывай. Как все прошло?

Трей в кресле. Она терпит отцово курение и прыжки с канала на канал только потому, что хотела присутствовать, когда вернется Мэв. Тянется к пульту и выключает телик.

— Все абсолютно шикарно, — ликуя, сообщает Мэв. — Все говорят, что у них отцы с катушек съезжают, потому что следователи к ним ко всем заходят и разговаривают так, будто они все того человека убили. А Бернард О’Бойл засветил Мешку Макграту по башке, потому что следователь сказал, что Мешок сказал, что Бернард в ту ночь не спал, а Саре-Кейт больше не дают тусить с Эммой, потому что следователь спрашивал отца Сары-Кейт, ненавидит ли он бритов, и мамка Сары-Кейт считает, что это мамка Эммы им так сказала. Видишь? Следователь не считает, что это ты.

Трей сидит, замерев. Чувствует, как торжество несется у нее по венам, как ви́ски, боится шелохнуться — а ну как отец и Мэв заметят. Нилон выполняет задачу, на которую она его направила, послушно топает по тому пути, который она ему проложила. Там, внизу, у подножья горы, среди миленьких полей и опрятных самодовольных домиков, Арднакелти рвет саму себя на куски.

— Ну, боже всемогущий, ты глянь на это, — говорит Джонни, машинально гладя Мэв по плечу. Взгляд его устремлен в никуда, Джонни часто смаргивает, размышляет. — Это классная новость, верно?

— Так им и надо, — говорит Мэв. — Ораве козлов этих, за то, что они с тобой так. Правда?

— Правда, — говорит Джонни. — Ты классно справилась, солнышко. Папка тобой гордится.

— В общем, переживать не надо, — говорит Мэв, прижимаясь к Джонни. Трей она бросает усмешку и показывает средний палец — держит его у самой груди, чтоб Джонни не заметил. — Все шикарно.

После этого Джонни из дома больше не выходит. Когда Мэв ластится к нему и задает дурацкие вопросы или Лиам пытается вытащить его поиграть в футбол, Джонни треплет их по головам и уходит, не замечая. От него пахнет виски и застарелым потом.

Трей опять принимается ждать. Делает что велено — в основном работу по дому, лепит отцу сэндвичи, а когда занятий нет, уходит шляться. Гуляет по горам часы напролет, прерываясь, чтоб посидеть под каким-нибудь деревом, когда сопенье Банджо перерастает в мелодраматические стоны. Кел велел ей быть осмотрительной, когда гуляет, но Трей не осмотрительна. Считает, что Рашборо убил, скорее всего, отец и ее он не убьет. Даже если она заблуждается, никто другой тоже ничего не сделает — не при Нилоне, который тут на всех углах.

Засуха лишила склон подлеска и вереска, оголив там и сям среди полей и болот странные выщерблины и нагромождения. Трей, прочесывая каждую впадину, впервые чувствует возможность засечь признаки того места, где похоронен Брендан. Голый склон похож на сигнал, нацеленный прямиком на Трей. Когда нечто поместило Рашборо на пути Трей, она это приняла, и вот теперь аукнулось. Теперь она оставляет Банджо дома, чтобы ходить до изнеможения, никак не принимая пса в расчет. Находит овечьи кости, поломанные торфорезные инструменты, призраки канав и домовых фундаментов, но по Брендану ничего. От Трей требуется что-то еще.

Она чувствует себя так, будто находится где-то вне собственной жизни, словно расшаталась она в этой жизни в то самое утро, когда сюда вернулся отец, а теперь последняя ниточка лопнула и Трей плавает совсем где-то вне. Руки ее, когда режут картошку или складывают одежду, смотрятся так, будто они чьи-то чужие.

О том, что скучает по Келу, она не думает, просто ходит с этим весь день, как со сломанной щиколоткой, и ложится с нею же спать по ночам. Ощущение знакомо. Через день-два до нее доходит, что так же она себя чувствовала, когда ушел Брендан.

В ту пору Трей не могла с этим жить. Оно поедало ей ум целиком, ни для чего другого места не оставалось. Теперь она старше и выбрала это для себя сама. Она не вправе жаловаться.

Кел ждет Трей. В холодильнике полно добавок к пицце, а жестянка с лучшей морилкой уже замешана и готова к работе, словно Трей может как-то учуять это и притянуться. По его представлениям, о них с Леной Трей уже должна была услышать, хотя он даже не начинает догадываться, как Трей к этому отнесется. Хочет сказать ей правду, но для этого им надо увидеться.

Вместо Трей объявляется Нилон — топает по подъездной дорожке, костюмный пиджак на руке, рубашечные рукава закатаны, пыхтит и отдувается. Кел, предупрежденный Драчом, ждет на пороге.

— День добрый, — говорит. Не может не сердиться на Нилона — за мучительный приступ надежды, когда Драч подскочил и двинулся к двери. — Пешком в эту жару?

— Есусе, нет, — говорит Нилон, утирая лоб. — Я б расплавился. Оставил машину эту на дороге, где ваши птицы на нее опять не насрут. У вас терпения больше, чем у меня, я б тех гаденышей уже перестрелял.

— Они тут были раньше меня, — говорит Кел. — Стараюсь с ними не ссориться. Стакан воды вам, может? Чая со льдом? Пива?

— Знаете что, — говорит Нилон, раскачиваясь на каблуках, и на лице его возникает озорная ухмылка, — я б раздавил банку пива. Ребята пусть чуток без меня повозятся. Разницы не уловят.

Кел усаживает Нилона в Ленино кресло-качалку на крыльце и уходит за парой стаканов и двумя банками «Бада». Он будь здоров как понимает, что Нилон просто для того, чтоб закидываться холодным и лясы точить у Кела на крыльце, в таком расследовании перерывчик устраивать себе не стал бы, и Нилон должен понимать, что Кел это понимает. Мужику что-то надо.

— Будем, — говорит Нилон, чокаясь своим стаканом с Келовым. Пьет за открывающийся отсюда вид — ласточки шныряют туда-сюда между золотой стерней полей и палящим синим небом. — Боже, как классно все равно. Вы-то, понятно, привыкли, а мне тут как в отпуске.

— Место красивое, — говорит Кел.

Нилон стирает пену с губы и расслабляется в кресле. С тех пор как Кел его в последний раз видел, Нилон отрастил легкую щетину «соль с перцем» — аккурат чтобы смотреться помятым и безобидным.

— Есусе, до чего удобная у вас эта штукенция. Я ж усну в нем, если не прослежу.

— Приму как комплимент, — говорит Кел. — Сам его делал.

Нилон вскидывает брови.

— Точно, вы ж говорили насчет столярных дел. Отличная работа. — Он снисходительно поглаживает подлокотник как нечто милое, но незначимое. — Слушайте, я не такой ленивый, каким кажусь. Я тут по работе. Прикинул, что вы не возразите против новостей по делу. И, буду с вами честен, я б не возражал против мнения из внутреннего источника. Типа местного консультанта.

— Рад буду помочь, — говорит Кел. Чешет Драчу голову, чтоб тот угомонился, но Драчу все еще неймется — он взбудоражен посетителем; убегает через двор и ворота на выгон — донимать ласточек. — Не уверен, правда, много ль от меня пользы.

Нилон машет на Кела рукой, будто тот умаляет свои заслуги, и отхлебывает пиво.

— Дружка того фамилия была не Рашборо, — говорит он. — Об этом вы уже догадались?

— У меня были сомнения, — говорит Кел.

Нилон лыбится.

— Так и знал. Унюхали душок, а?

— Я не был уверен, — говорит Кел. — И кто же он был?

— Парня звали Теренс Блейк. Не особо славный малый. Из Лондона, как сам и говорил, Мет[59] его на заметку взял уже какое-то время назад. Водились за ним кое-какие делишки по части отмывки денег, что-то там со шмарами — разнообразил он свой портфель, Терри-то. Не то чтоб большой человек, но крепкую маленькую организацию он себе сколотил.

— Ха, — говорит Кел. С каждой минутой делается все настороженнее. Нилон все это сообщать ему не должен. — И Джонни Редди был из его пацанов?

Нилон пожимает плечами.

— Его у Мета на радарах нет, но это ничего не значит, если он болтался где-то с краю, они могли его упустить. Джонни говорит, он об этом понятия не имел. Насколько помнит, славный парняга по имени Киллиан Рашборо разговорился с ним в пабе, Джонни заикнулся при нем, что собирается в Арднакелти, и Рашборо смерть как захотелось повидать это место. Джонни потрясен, вот как есть, что это все неправда. Потрясен.

Кел не спрашивает, верит ли Нилон в это — отчасти или целиком. Он понимает условия их разговора. Ему позволительно спрашивать о фактах, хотя ответов он может и не получить — или не получить правдивых. Расспрашивать Нилона о его соображениях означает зарываться.

— Есть у Блейка тут связи? — спрашивает Кел.

— Рыбак рыбака, — одобрительно говорит Нилон. — Я задался тем же вопросом. Ни единой, насколько нам удалось выяснить. Вся эта тема с его бабкой отсюда — херня, он англичанин до мозга костей. В этой стране раньше не бывал ни разу, по нашим сведениям.

Ритмы Нилона со всей их привычностью отвлекают Кела, приходится встряхнуться, чтобы прислушиваться к словам. Если б Кел об этом задумался, он бы ожидал, что следователь-ирландец общаться будет не так, как те, кого Кел когда-то знал. Выговор другой, жаргон и устройство фраз, но прямолинейные, напористые ритмы под всем этим — те же.

— Оно, может, как раз его сюда и привело, — говорит Нилон, склоняя голову набок и разглядывая свой стакан. — Все эти мелкотравчатые замуты, вечно какая-то грызня. Используют любителей, бестолковый молодняк, и молодняк тот либо проебывает все, либо бычить начинают друг на друга; оглянуться не успеешь, а уже на руках у тебя драчка. Блейку, может, надо было свалить куда-нибудь ненадолго. Нарвался на Джонни, как Джонни и говорит, и решил, что Арднакелти ничем не хуже других мест. Из того, что мне про него рассказали, это в его стиле. Он был непредсказуемый, вытворял что в голову взбредет. Неплохой подход — в таких делах, как у него. Если в поступках у тебя нет логики, никто не сможет тебя опередить.

Кел говорит:

— То есть кто-то мог за ним сюда податься. — Если Нилон двигается в этом ключе, значит, он на байку Трей упора не делает. Кел с радостью услышал бы, что Нилон нашел какую-нибудь причину отмахнуться от нее как от несообразной, однако дать Нилону понять, что у него на этот счет имеются какие бы то ни было чувства, Кел позволить себе не может. Для Нилона байка Трей должна оставаться незамутненной.

— Мог, да, — соглашается Нилон. — Этого я не исключаю. Сказать я хочу одно: если они за ним сюда из Лондона приехали и нашли способ оказаться на той горе посреди ночи — отличная работа.

— Это верно, — говорит Кел. — Что-нибудь у него на мобильном? — Такие беседы он вел столько раз, что даются они без всяких усилий, как мышечная память. Нравится ему это или нет, но ему приятно делать что-то, что получается легко и ловко. Вот почему Нилон ему столько всего выкладывает: чтобы вернуть его в легавые — или напомнить, что он легавым быть и не переставал. Нилон, как и мужики в пабе, нацеливается применить Кела к делу.

Нилон пожимает плечами.

— Немного чего. Это одноразовый аппарат, ему всего несколько недель — я б сказал, Блейк заводил себе новый каждые пару месяцев. И текстовые сообщения не слал, ватсапом не пользовался — слишком умный, чтоб оставлять что бы то ни было на письме. Уйма звонков между ним и лондонскими ребятами и уйма же с Джонни Редди, в том числе и парочка долгих накануне гибели — по словам Джонни, они болтали насчет того, какие еще виды осмотреть. — Ехидно дергает уголком рта — значит, не очень-то верит. — И два пропущенных звонка от Джонни в то утро, когда вы Блейка нашли. Когда он уже был мертв.

— Джонни не дурак, — говорит Кел. — Если кого-то убил, ему бы хватило ума оставить у убитого на телефоне пропущенные звонки.

Нилон вскидывает бровь.

— Все еще ставите на Джонни?

— У меня в этой игре ставок нет, — говорит Кел. — Я одно хочу сказать: эти звонки Джонни из списков не вычеркивают.

— Ах боже, нет. Он в общем котле, само собой. Как, однако, и много кто еще.

Кел расспрашивать не намерен. Его самая крепкая догадка, если бы пришлось ее строить, в том, что Трей была случайно в некотором смысле права: кто-то — один парень или несколько — убил Блейка и бросил его на горной дороге, чтобы Джонни его нашел, считая, что Джонни избавится от него в ближайшем болоте или овраге и сбежит. Да только Трей наткнулась на него раньше.

Они смотрят, как Драч носится зигзагами по выгону, скача и щелкая челюстями на ласточек. Нилон раскачивается в кресле — привольными неторопливыми дугами.

— Хоть одну поймал? — спрашивает.

— Несколько крыс, — отвечает Кел. — Он бы много отдал за то, чтоб поймать грача, уж так они над ним стебутся, но вряд ли ему выгорит.

— Поди знай, приятель, — говорит Нилон, грозя пальцем. — Не списывайте его со счетов. Есть в нем упорство, это уж точно. Я в упорство верю ух как крепко.

Ласточки, не обеспокоенные присутствием Драча, весело витают у него над головой, словно пес возник тут для их развлечения. Кел готов поспорить, что Нилон хочет курнуть под пиво, но разрешения не просил — безупречный гость, Келовым гостеприимством не злоупотребляет. Сам Кел не предлагает. Он в безупречные хозяева не метит.

— Мы получили посмертный эпикриз, — говорит Нилон. — Блейк-то наш скончался где-то между полуночью и двумя плюс-минус. Зверский удар по затылку молотком или чем-то в этом роде. Этого бы, возможно, хватило и так — через час-два, но не сложилось. Кто-то трижды пырнул его. Попал в сердце — бум, — и это его прикончило за минуту.

— Тут сила бы понадобилась какая-никакая, — говорит Кел.

Нилон пожимает плечами.

— Чуток, да. Ребенок бы не управился. Но не забудем, Блейка вырубили напрочь. У нашего дружка было навалом времени, чтоб выбрать место, навалиться на нож, чтоб прошел сквозь мышцы. Тут великим бодибилдером быть незачем. — Отхлебывает еще пива и лыбится. — Вы прикиньте: гнусного негодяя типа Блейка вырубает какой-то чахлый засранчик в жопе мира. Покраснеешь тут за него.

— Как пить дать не ждал он такого, — соглашается Кел. Вспоминает Блейка в пабе: высокомерный взгляд, обегающий нишу, как бы позабавленный недоумками-крестьянами, уверенными, что они у руля. Кел вдруг осознаёт, что едва ль хоть раз подумал о Блейке с тех пор, как уехал от трупа. Пока был жив, этот кент проникал в этой округе повсюду, как яд в воде. А теперь кажется, будто его почти и не существовало, одни напряги от него остались.

— Нихера поэтому круг не сужается, — говорит Нилон. — Одно может тут помочь, однако: убитый был сплошь кровавая каша. Покрыт кучей следов: грязь, волокна, частицы растений, частицы насекомых, паутина, чешуйки ржавчины, угольная пыль. Что-то прилипло к крови, то есть попало туда после того, как его убили. И не все это из того места, где вы его нашли.

— Я прикидывал, его переместили, — говорит Кел. И, когда Нилон вопросительно вскидывает брови, добавляет: — Не похоже было, что крови натекло достаточно.

— Один раз легавый… — кивая, отзывается Нилон. — В точку.

— Ну, — говорит Кел, — оно сходится с тем, что малая видела.

Нилон на это не ловится.

— И, — продолжает он, — знаете, что все эти следы означают, а? Когда найдем место, где он был убит, или машину, в которой его перевозили, сопоставить будет легко. — Взгляд его вальяжно скользит по двору Кела, с некоторым интересом на секунду останавливаясь на сарае. — Трудность только в том, чтобы их установить. Ясное дело, вы и сами знаете, я ж не могу выдать ордер на обыск каждого здания и каждого автомобиля в округе. Мне нужно какое-нибудь опрятное основаньице для подозрения.

— Черт, — говорит Кел. — Давненько я этих слов не слыхал. Не скучаю ни капли.

Нилон смеется. Вытягивает ноги и исторгает нечто среднее между вздохом и стоном.

— Есусе, как славно. Мне нужен был передых. Эти места мне мозг выносят.

— К ним и правда надо привыкать, — говорит Кел.

— Я не про людей, дружище. К этим чудищам болотным я привычный. Я про само место. Если б парнягу этого грохнули в большом городе или даже полуприличном городке, я б отследил каждое его движение — и ваше, и всех остальных — по вашим мобильникам. Вы, понятно, и сами это проделывали. Проще простого, как следить за «Пэкменом», в наше-то время. — Нилон изображает Пэкмена пальцами. — Бип-бип-бип, вот идет Блейк, бип-бип-бип, вот идет кто-то из хреней этих, призраков, чтоб его съесть, бип-бип-бип, вот иду я с наручниками, чтоб забрать призрачную хрень. Но в этих местах… — Он возводит очи горе. — Исусе бедный Христе. Тут не мобильная связь, а говно полное. Не вайфай, а говно полное. Джи-пи-эс работает шикарно, пока не подберешься слишком близко к сопке или в заросли, и там все теряется наглухо. Я знаю, что Блейк был где-то рядом со своим домиком примерно до полуночи, а дальше — чтоб меня, бля. То он на полпути вверх по склону, а через минуту уже на другой стороне, а следом обратно, а потом на полпути к Бойлу… И так всю, блядь, ночь.

Качает головой и утешается глотком пива.

— Как только найду более-менее приличную наводку на подозреваемого, — говорит он, — смогу попробовать его отследить, но толку-то. И это еще если он с собой телефон брал. В наши-то дни, при всех этих «Си-эс-ай»[60], они про криминалистику знают больше моего.

— Я как-то раз загреб одного парня, он в дом влез, — говорит Кел. — Малой насмотрелся сериалов про легавых. Начал мне мозги сушить, дескать, есть ли у меня его ДНК, волокна и что не. Я показал ему записи с камер слежения — как он жопу свою уносит. Он мне — да тут со спины, ты не докажешь, что это я был. Я ему — ага, но видишь, тут прохожий смотрит, как ты убегаешь? Ты отразился у него на роговице. Мы улучшили изображение и сопоставили с биометрическими данными твоего фото. Говнюк свернулся фигурно, чисто оригами.

Тут Нилон хохочет до упаду.

— Есусе, красота какая. Было б классно, если б этот тут оказался таким тупым, но… — Тут он перестает смеяться. Вздыхает. — Если б он таким был, я б уже имел на него наводку. Но мы поговорили с каждым в этой округе, и ни один не выделяется.

Кел говорит, понимая, что глотает наживку:

— Вы этой округой ограничиваетесь?

Взгляд Нилона цепляет его на секунду, заинтригованный и оценивающий.

— Рассказу Терезы Редди ничего не противоречит, — говорит он. — Насколько я способен его вписать в картину, во всяком случае. Папаша ее говорит, он слышал голоса и слышал, как она в ту ночь выходила на улицу, но решил, что она просто пошла к приятелям тусоваться, и не вмешался. Мамаша говорит, что ничего не слышала, но помнит, как Джонни сел на кровати, словно прислушивался к чему-то, а затем опять лег. И мои ребята нашли еще одну малую, рядом с Килхоуном, та говорит, что видела, как двигались фары вверх по склону и на полдороге остановились.

— Что ж, — говорит Кел. — Должно помочь сузить поиски.

— Вы все равно, может, и правы насчет Джонни, — заверяет его Нилон. — У него могли б найтись дружки, готовые подсобить ему перевезти тело, если б говно полетело на вентилятор. Да и он с хозяйкой его, может, врут напропалую. Тереза, когда из дома выходила, не проверяла, был ли ее папка в койке.

— Никаких следов от покрышек? — спрашивает Кел. — Никаких отпечатков ног?

— Ай, ну да. И того и другого, везде вокруг тела. Но только мелкие фрагменты везде — чтоб сопоставить, не хватит. Те клятые овцы остальное растащили. А при такой погоде не разобрать, какие следы свежие, а каким не один день. А то и неделя. — Тянется к стакану. — Дублин, может, не такой пригожий, но там хоть можно быть спокойным, что овцы улики не потопчут.

Он смеется, а с ним смеется и Кел.

— Ничего рассказу Терезы не противоречит, в общем, — говорит Нилон, — пока что. И классно, что все сходится на Арднакелти. Но ни единый человек тут не сознаётся, что был на горе.

— Я бы сильней удивился, если б кто-то сознался, — говорит Кел. — Хоть виновный, хоть нет.

Нилон фыркает.

— И то правда. И конечно, мы в самом начале. Я пока только с предвариловкой разобрался. Всерьез даже не брался, хожу пока на цыпочках и обращаюсь нежненько. — Улыбается Келу. — Пора начинать трясти садки.

Проделает он это хорошенько — и тщательно. Келу не разобрать, нравится ему этот мужик или нет, — не видит он его насквозь, через все слои того, что у них с Нилоном происходит, — но работать с ним был бы рад.

— Было бы здорово, если б Тереза еще разок подумала, — говорит Нилон, — вдруг сможет имя с голосом сопоставить. Может, вы с ней потолкуете. Сдается мне, вас она послушает.

— Спрошу, когда в ближайший раз увижу, — говорит Кел. Уж чего-чего, а чтобы Трей вдалась в подробности, он хочет меньше всего. — Хотя не уверен когда. У нас нет постоянного расписания.

— А сами как? — спрашивает Нилон, косясь на Кела поверх стакана. — У вас какие-нибудь соображения найдутся? Что-нибудь, может, слышали вокруг?

— Дружище, — говорит Кел, недоуменно глазея в ответ. — Ну вы даете. Думаете, мне тут хоть кто-то что-нибудь такое расскажет?

Нилон смеется.

— Ай, я понимаю, о чем вы. В таких местах они и ссать-то возьмутся — пáром не поделятся, чтоб вы его против них не применили. Но вдруг что-то уловили. Я б решил, они тут, в этих краях, вас могут недооценивать, а зря.

— В основном, — говорит Кел, — публика хочет только вымогать у меня, что я услыхал от вас. В обмен им мало что есть предложить.

— Могли б спросить, — говорит Нилон.

Смотрят друг на друга. Над полем в теплом воздухе витает чириканье и щебет ласточек.

— Спросить бы мог, — говорит Кел. — Да вряд ли кто ответит.

— Не узнаете, пока не попробуете.

— Эта округа уже считает, что мы с вами не разлей вода. Если я начну совать нос и лезть с вопросами, ничего, кроме дохерища дезы, не получу.

— Да и пусть, само собой. Я знаю, дружище, как это устроено. Ответ-другой получить было б классно, однако постановка правильных вопросов могла б сильно помочь сдвинуть все с места.

— Я тут живу, — говорит Кел. — Вот мое нынешнее занятие. Вы-то соберетесь да уедете, а мне тут жить.

Никаких других планов у него и не было, но слова эти, прозвучав, оказываются той правдой, какой Кел не ожидал. Не то чтоб он хотел вернуться к жизни легавого, с этим покончено раз и навсегда, и Кел о том не жалеет. Но отчего-то ему кажется, что он последнее время прожил, отрезав себя от всех вокруг. Если так оно и продолжится, он сделается отшельником, забившимся в свой домик, где, кроме Драча и грачей, и поговорить-то не с кем.

— Не беда, — как ни в чем не бывало говорит Нилон. Слишком он опытный, чтоб продавливать, когда своего не добиваешься. — Попробовать следовало. — Устраивается в кресле, повернув его так, чтоб подставить солнцу другую щеку. — Есусе, во жара. Домой вернусь омаром, если недогляжу. Хозяйка меня не признает.

— Солнце будь здоров, — соглашается Кел. В наличие у Нилона хозяйки он не верит. — Подумал тут было сбрить бороду, да мне сказали, что буду двухцветный.

— Будете, это точно. — Нилон всматривается в лицо Кела, не спеша останавливает взгляд на ушибах, побледневших до едва заметных желто-зеленых теней. — Почему вы подрались с Джонни Редди? — спрашивает он.

Разговор меняет колею, и Кел улавливает сдвиг. Улавливал он такой сдвиг уйму раз, но тогда стрелку переводил сам Кел. Нилон подчеркивает: Кел может быть легавым, а может — подозреваемым. Как сам следак и сказал, он трясет садки.

— Не дрался я ни с кем, — говорит он. — Я в этой стране гость. Я блюду манеры.

— Джонни говорит обратное. Как и его лицо.

Кел проворачивал это столько раз, что не ведется.

— Ну, — говорит он, вскидывая брови, — вот его тогда и спросите.

Нилон невозмутимо лыбится.

— Не. Джонни говорит, это он по пьяни с горы упал.

— Значит, так наверняка и было.

— Я давеча видал костяшки ваши. Теперь зажили.

Кел задумчиво разглядывает свои руки.

— Могли быть и поцарапанные, — соглашается он. — Обычно так оно у меня с руками бывает. Работа такая.

— Ага, такая, — признает Нилон. — Как Джонни обращается с Терезой?

— Годно обращается, — говорит Кел. Он ждал этого вопроса и далек от всякой необходимости беспокоиться. Он настороже — как, впрочем, и до этого. — Приз за лучшее отцовство не выиграет, но видал я куда хуже.

Нилон кивает так, будто глубоко осмысляет сказанное.

— А Блейк? — спрашивает. — Как он с ней обращался?

Кел пожимает плечами.

— Насколько мне известно, он с ней и парой слов не обменялся.

— Насколько вам известно.

— Если он ее напрягал, она бы мне сказала.

— Может, да — а может, и нет. С подростками поди знай. Блейк из тех, кого могут интересовать девочки-подростки?

— Он не носился по округе с бляхой «ИЗВРАЩЕНЕЦ», — отвечает Кел. — Это все, что я могу сказать. Я его едва видел.

— Видели достаточно, чтобы определить как стремного, — возражает Нилон.

— Ага. Ну, это нетрудно было.

— Нетрудно? А еще кто-то заметил?

— Никто ничего не говорил вслух, — отвечает Кел. — Но сомневаюсь, что я такой один. Когда я сюда переехал, я насчет своих прежних занятий не заикался, но люди определили меня как легавого за одну неделю. Я б поставил хорошие деньги на то, что по крайней мере кто-то из них Блейка раскусил.

Это Нилон обдумывает.

— Могли, — соглашается он. — Никто о нем слова дурного не сказал, но, как мы и говорили, скользкие они тут — или осторожные, если угодно так выразиться. Пусть даже они его и раскусили, впрочем, — зачем им убивать его? Держались бы от стремного этого козла подальше.

Нилон, возможно, проверяет его, но Келу так не кажется. Как и предрекал Март, никто ни словом ни о каком золоте не обмолвился.

— Скорее всего, — говорит. — Я сам так и поступил.

Нилон улыбается Келу.

— Здесь, на равнине, джи-пи-эс работает шикарно, — заверяет он Кела, — подальше от зарослей. Если мне придется проверить ваш телефон, вам волноваться не о чем — главное, что вы в ту ночь дома были.

— Я был здесь, — говорит Кел. — Весь вечер и всю ночь, пока утром не объявилась Трей. Но если б я пошел кого-то убивать, телефон оставил бы дома.

— Оставили бы, само собой, — соглашается Нилон. Обустраивает ноги поудобнее и с удовольствием отхлебывает пива. — Я вам одну интересную вещь скажу, какую добыл при отслеживании мобильников. Мне удалось получить ордер на выписку по Джонни, раз уж он был ближайший знакомый. Дружочек наш Джонни утверждает, что был дома весь день и всю ночь перед тем, как обнаружился Блейк. Вся семья утверждает то же самое. Да вот только мобильник Джонни говорит другое. Днем аппарат вытворял то же, что с телефонами вообще происходит на той горе, метался с одного склона на другой и за клятый Полярный круг. А вот вечером задал жара шагомеру. Подался вниз с горы, прошел тут мимо — к вам не заскакивал?

— Не, — говорит Кел. — Мы не в тех отношениях, чтоб заскакивать.

— Я так и понял, ага. — Нилон бросает еще один взгляд на Келовы ушибы. — Джонни провел заметно времени у миссис Лены Дунн. Это невеста ваша, верно?

— Ага. Если не поумнеет.

Нилон смеется.

— Беспокоиться вам не о чем. Видал я других кандидатов. Она в тот вечер встречалась с Джонни?

— Не упоминала об этом, — отвечает Кел. — Спросите у нее.

— Спрошу, — заверяет его Нилон. — Дайте время, и до нее доберусь.

— Из того, что вы говорите, — замечает Кел, — Блейк погиб не вечером.

— Ой не. Да и в любом случае Джонни к его жилью и близко не подходил. Но стоит кому-то соврать, мне становится интересно. И… — показывает стаканом на Кела, — вы сказали, что Джонни прошел мимо, пока вы рядом с трупом ждали приезда оперативников. Угадайте, куда он подался дальше.

Кел качает головой.

— Говорит, что пошел погулять — чтоб проветрить голову от ужасного потрясения. Муша, храни его боженька. — Нилон вскидывает глаза к небу. — Подался он к Блейкову «Эйр-би-эн-би». Провел там минут пятнадцать, а затем мобильник у него опять завел горные пляски, так что, похоже, Джонни двинул домой. Ключа от Блейкова жилья у него, по нашим данным, не было, но под камнем у двери лежит запасной, аккурат там, где любой стал бы искать. Еще одно вранье. — Тут Нилон одаряет Кела многозначительным взглядом.

— Это ж не значит, что он и есть, — говорит Кел, не клюя на наживку. Не дурак он, чтоб толкать Джонни на Нилона, даже если б хотел. — У Блейка могло быть что-то такое, что Джонни не хотелось давать вам в руки. Еще один мобильник, может.

Нилон с любопытством кренит голову, смотрит на Кела.

— Я думал, вы свой голос отдали за Джонни.

— Нет у меня голоса, — говорит Кел.

— Что ж, — говорит Нилон, мирно раскачиваясь в кресле, — даже если он не тот, сдается мне, он что-то знает. Может, видел кого-то, пока шастал, а может, Блейк заикался, что с кем-то встречается, или с кем-то словом-другим перекидывался. Джонни со мной весь ловкий — ничего не видел, ничего не слышал, — но что-то он недоговаривает, это точно. Я его разговорю. Растрясти его должно быть нетрудно, пусть знает, что он у меня на радарах.

Кел мило кивает. Нилон двинулся дальше. Если Келу неинтересно быть лазутчиком и не смущает ходить в подозреваемых, прок из него все равно извлечь можно. Нилон скармливает ему крохи наживки, которую рассыпает по округе, чтоб встряхнуть те самые садки. Хочет, чтобы стало известно: он сможет сопоставить Рашборо с местом убийства или с использованным автомобилем; он отслеживает телефоны; Джонни что-то знает и вскоре разболтает.

— Джонни нравится трепаться, — говорит Кел. — Удачи.

— Годится. Что ж, — говорит Нилон, хлопая себя по ноге, — за то, что я тут рассиживаюсь в свое удовольствие, мне не приплачивают. Пора погладить кое-кого против шерсти. — Допивает что осталось в стакане. — Мне надо, чтоб вы с девонькой явились в участок и подписали показания. Когда будет удобно, разумеется.

— Само собой, — говорит Кел. — Выясню, когда она свободна в ближайшие пару дней, и приведу.

— Втолкуйте ей, — говорит Нилон, — как только оно закреплено на письме, совсем другая игра начинается. Назад не сдашь.

— Она не тупенькая, — говорит Кел.

— Это я понял, ага. — Нилон одергивает на животе рубаху. — Если врала, — говорит он, — чтоб отца выгородить, скажем. Или кого угодно еще. Что вы по этому поводу делать будете?

— Елки, дружище, — говорит Кел, лыбясь ему так, будто он сейчас мощно пошутил. — Мне здесь адвокат понадобится?

— Смотря как пойдет, — говорит Нилон в точности так же, как тысячу раз говаривал и Кел, и лыбится в ответ. — Есть причины брать адвоката?

— Я американец, дружище, — говорит Кел, не сбрасывая улыбки. — Это наш национальный девиз. Сомневаешься — зови адвоката.

— Спасибо за пиво, — говорит Нилон. Перебрасывает пиджак через руку и стоит, глядя на Кела. — Поставил бы сколько-то евро на то, что вы были хорошим следователем, — говорит он. — Я б с удовольствием с вами поработал.

— Взаимно, — отзывается Кел.

— Нам, может, еще перепадет — так или иначе. Поди знай, когда удача улыбнется. — Нилон прищуривается, смотрит на поле, где Драч, убегавшись до головокружения, наматывает круги, все еще прыгая за ласточками. — Вы гляньте, — произносит он. — Упорство. Он себе еще поймает.

— Скажи-ка мне, Миляга Джим, — говорит назавтра Март, объявившись у двери Кела с латуком, чтобы воздать за морковь; никакой склонности воздавать Келу за что бы то ни было Март прежде не выказывал ни разу. — Что шерифу было от тебя надо?

— Говно взболтать хотел, — говорит Кел. Надоело ему выплясывать кругами. От уровня изощренности в этих краях у Кела того и гляди крышку сорвет, а раз он чужеземец, имеет полное право вести себя по-чужеземному. — И хотел, чтоб я ему помог. Потакать ему не планирую.

— Он шикарно справится и без тебя, — уведомляет его Март. — Говно он взболтал в одиночку будь здоров как, за милую душу. Знаешь, что он тут устроил? Три часа сегодня с утра доставал беднягу Бобби Фини. Гнусно это, вот что. Грязная война. Одно дело лезть к таким, как я, кому чуток потолкаться одно удовольствие, и совсем другое — доводить мягонького идиёта Бобби чуть ли не до слез и до мыслей, что его того и гляди арестуют за убийство и за мамкой его некому будет смотреть.

— Мужик дело свое делает, — говорит Кел. — Ему приходится искать слабое звено.

— Слабое звено, нахер. Все с Бобби нормально, если оставить его в покое и не давить ему на мозги. Мы сами куражимся над ним сколько влезет, но это не значит, что такие вот, как этот парняга, имеют право вкатываться сюда из Большого Дыма и Бобби расстраивать. Сенан бычится, ух как бычится.

— Сенану лучше б привыкнуть, — говорит Кел. — Нилон продолжит доматываться до кого захочет.

— Так не один Сенан же, — говорит Март. Спокойно смотрит Келу в глаза. — Тут прорва народу, кто нисколько не довольный слон, вообще-вообще.

— Тогда и они пусть привыкают, — говорит Кел. Он понимает, чтó ему сообщают. Март сказал, что предъявлять это все Трей никто не станет, но то было до того, как пришлось иметь дело с трупом и следователем. Кел знает не хуже Марта, до чего неумолимо и тектонически сдвигает все на своем пути расследование убийства. — Скажите спасибо тому, кто убил Рашборо.

— Дурацкая, бля, затея, — говорит Март с глубоким осуждением. — Я могу понять, между прочим, с чего кому-то хотелось бы огреть того говнюка по башке, и я никого за это не виню. Я и сам хотел. Но делать это было, бля, дуростью.

Негодование его остывает, Март стоит в задумчивости.

— Эта свистопляска меня страсть как расстроила, — уведомляет он Кела. — Я рассчитывал на приятный крак, чтоб лето скоротать, а теперь ты глянь, как оно нас всех.

— Сам же говорил, интересное время будет, — напоминает ему Кел.

— На такой уровень, бля, интересности я не записывался. Все равно что заказать славное карри, а получить перцовый сюрприз — такую херню, какая башку начисто сносит. — Март созерцает, прищурившись на грачей, сгрудившихся на дереве и громогласно базарящих насчет жары. — И, судя по всему, парняга тот говно замесил не в полную свою волю, — говорит он, — если еще и тебя к этому привлечь хочет. Что же это означает, Миляга Джим? Означает ли это, что расследование зашло в тупик? Или это означает, что Нилон напал на след и ищет, на что бы опереться?

— Нихера я не ведаю, что это означает, — отвечает Кел. — Я по большей части едва догоняю, о чем вы, ребята, толкуете, и так выматываюсь, догоняючи, что на этого мужика мозгов у меня не остается.

Март хихикает, будто решил, что это Кел так шутит.

— Скажи мне вот что, в любом разе, — говорит он. — Шериф вроде не из таких, кто легко сдается. Если он так ничего и не добьется, деньги на то, что он укатится в свой Дублин, поджав хвост, я б не поставил. Я прав или я прав?

— Никуда он не денется, — говорит Кел. — Пока не добьется своего.

— Что ж, — говорит Март, улыбаясь Келу, — придется протянуть бедолаге руку помощи, раз так. Нельзя ж ему место тут занимать вечно да за слабые звенья дергать там и сям.

— Я никакой руки помощи никому не протягиваю, — говорит Кел. — Я пас.

— Нам бы всем того хотелось, Миляга Джим, — говорит Март. — Жуй латук в удовольствие. Я замешиваю чуток горчицы с уксусом и все это дело так опрыскиваю, но оно не любому по вкусу.

У Джонни кончается курево, и он отправляет Трей к Норин за добавкой. На сей раз Трей не упирается. Мэв преувеличивает и готова сказать все, что, как ей кажется, отец хотел бы услышать. Трей надо пощупать деревню самой.

Еще с улицы она слышит в лавке голос Долгонога Джона Шарки, на повышенных тонах, воинственный:

— …в моем же, блядь, доме…

Толкает дверь, Долгоног у кассы с Норин и миссис Куннифф, склоняются друг к дружке. При звонке дверного колокольчика все трое оборачиваются.

Трей кивает, глядя в их ничего не выражающие лица.

— Здрасть, — говорит она.

Долгоног Джон выпрямляется над кассой и подается вперед, преграждая Трей путь.

— Нет тут тебе ничего, — говорит он.

Долгоног Джон — не дылда, прозвали его так из-за негнущегося колена, куда его корова лягнула, но сложен он как бык и глаза пучит так же по-плохому. Люди его боятся, и он это знает. Трей тоже когда-то боялась. Теперь вид его она считает хорошим знаком.

— Молока надо, — говорит она.

— В другом месте возьмешь.

Трей не двигается.

— Мне решать, кому ко мне в лавку ходить, — рявкает Норин.

Долгоног Джон не сводит с Трей глаз.

— Папаше твоему блядскому всыпать надо, нахер, — произносит он.

— Она отца себе не выбирала, — чопорно говорит ему Норин. — Иди давай домой, пока у тебя масло не растаяло.

Долгоног Джон фыркает, но через миг протискивается мимо Трей и хлопает дверью; гремит колокольчик.

— Чего это он? — спрашивает Трей, дергая подбородком вслед Джону.

Миссис Куннифф втягивает губы между лошадиными своими зубами и косится на Норин. Та заменяет кассовую ленту, дергает быстро и резко и, судя по ее виду, отвечать не собирается. Трей ждет.

Устоять перед возможностью поделиться сведениями Норин не в силах.

— Следователи эти жуть как изводят их, — сухо уведомляет она Трей. — И не их одних. Они уже всем тут хуже горькой редьки. Долгонога Джона так из колеи выбили, что он сболтнул, что как-то раз Ленни О’Коннор поколотил кого-то там из Килкарроу за то, что решил тот почирикать с его хозяйкой, и следователи теперь лезут к Ленни с вопросами, что там Рашборо сказал Шинейд, а Ленни говорит, что Долгоногу Джону свой выгон в аренду больше не даст и телят ему держать больше негде будет. — Захлопывает кассу. Миссис Куннифф дергается и взвизгивает. — Если б папаня твой не привез сюда этого, блин, долдона, ничего такого не случилось бы. Вот чего.

Трей ощущает лютый приступ ликования. Чтоб никто этого не заметил, отворачивается к полкам, вытаскивает наугад хлеб и печенье. Кажется, будто этой силой Трей способна опрокинуть кассу Норин одним ударом и воспламенить стены, стоит только прижать к ним руку.

Теперь осталось лишь прицелиться. Лена сказала, что могла бы прикинуть, кто именно сделал это с Бренданом, а догадкам Лены Трей доверяет. Нужно одно — найти способ выведать это у Лены.

— И сорок «Мальборо», — говорит она, сваливая добычу на кассу.

— Тебе восемнадцати нет, — говорит Норин, принимаясь пробивать покупки, не глядя на Трей.

— Не мне.

Норин поджимает губы. Лупит по кнопкам кассы еще крепче.

— Ай, да ладно тебе, дай ребенку что ей надо, — говорит миссис Куннифф, маша на Норин рукой. — Тебе о ней заботиться бы хорошенько, вы ж почти родня теперь. — Разражается высоким однозвучным «хи-хи-хи» и на его волне выкатывается за дверь.

Трей смотрит на Норин — ждет объяснений, но губы та поджимает еще туже и роется под кассой в сигаретных запасах.

— Она это про что?

— Про Кела с Леной, — отчетливо выговаривает Норин. Шлепает «Мальборо» на стойку и с кратким «дзин» пробивает и их. — Итого сорок восемь шестьдесят.

Трей ей:

— Что про Кела с Леной?

Норин бросает на нее взгляд резкий, чуть ли не подозрительный.

— Они женятся.

Трей пялится не мигая.

— Ты не знала?

Трей достает из кармана полтинник и вручает Норин.

— Я-то думала, Лена твоего разрешения попросит, — говорит Норин — отчасти сварливо, отчасти чтоб прощупать.

— Не мое дело, — говорит Трей. Роняет сдачу и нагибается подобрать ее с пола. Пытливый взгляд Норин провожает ее до самой двери.

Трое стариков у стенки рядом с гротом Девы Марии смотрят на нее, пока она идет мимо, не меняясь в лицах.

— Скажи папке своему, я о нем спрашивал, — произносит один из них.