Око Каина

ГЛАВА 1

― Вот дерьмо!

Доктор Томас Линкольн ударил кулаком в застекленную дверцу душевой кабины, и она вздрогнула.

Бесполезно рассказывать себе утешительные сказочки — он вел себя как полный кретин. Совсем слетел с катушек.

Он глубоко вздохнул и досчитал до шестидесяти, пытаясь сконцентрироваться на ударах сердца. Кажется, оно понемногу успокаивалось. Чтобы убедиться в этом окончательно, он снова сосчитал до шестидесяти, потом открыл глаза.

Пар от горячей воды почти скрыл от него ванную комнату, но по крайней мере свет лампочек больше не резал глаза. Он прислушался. Кровь уже не стучала в висках, словно ударные на рок-концерте. Мигрень прошла.

— Иисусе Мария…

Ему стало так хорошо, что он уже готов был заплакать.

Приступ головной боли начался у него час назад, в гостиничном холле, когда он допивал вторую бутылку шампанского. Он проглотил несколько таблеток «Эдвил» одну за другой, намеренно превысив дозировку в надежде, что этого окажется достаточно. Боль прошла.

Именно этот момент выбрал один из журналистов, чтобы хлопнуть его по плечу.

— Все в порядке, доктор Линкольн? Не очень сильный стресс?

И улыбнулся отработанной улыбкой, словно в рекламе зубной пасты. Полупрезрительной, полусочувственной. Томас знал это выражение наизусть. Он ничего не ответил. Собеседник почувствовал себя увереннее.

— Ничего, если я буду называть вас «док»? Нашим читателям не важно, что вы больше не врач. — В его руке появился диктофон. — Я знаю, что, по идее, нельзя вас ни о чем спрашивать до начала эфира, но все, что мне нужно, — это пара забавных случаев. Расскажите о том, какой каторгой были для вас последние несколько лет. Как жилось в самом низу социальной лестницы… — Он включил запись и, подмигнув, добавил: — За это интервью хорошо заплатят, так что не бойтесь быть откровенным. Публика обожает мерзкие истории.

Томас слегка помассировал виски и посмотрел сквозь стекло. Пар, заполнивший ванную комнату, скрывал ее истинные размеры, и от этого она казалась более просторной. Все предметы, вплоть до мелочей, выглядели необычно. Сброшенный смокинг был похож на собаку, разлегшуюся на мраморном полу. Там же небольшими холмиками лежали полотенца. Унитаз, в который его недавно вырвало, как будто переместился дальше.

Он проворчал что-то невнятное и прислонился спиной к выложенной плиткой стене. В любом случае у него не было ни малейшего желания возвращаться в комнату. Он чувствовал себя ни на что не годным. Даже если не считать шампанского, два десятка сэндвичей и пирожных тоже не прошли для него даром.

Высокий уровень холестерина. Плюс сниженный моральный уровень. Что ж, в общем и целом наличествует некое равновесие…

Прекрати себе врать. Ты просто не в силах выдержать схватку с ней. Ни с ней, ни с этим чертовым реалити-шоу.

Хейзел Кейн была в соседней комнате. Он слышал, как хлопнула входная дверь, а затем простучали по полу каблуки. Эта отвратительная манера демонстративно устраивать грохот с таким видом, словно тебе наплевать на весь мир… Да и потом, никто другой, кроме ведущей шоу, не смог бы войти в его номер, воспользовавшись универсальным ключом.

Томас провел рукой по волосам и рассеянно смахнул клочок мыльной пены, оставшейся на его черной коже.

Хейзел Кейн наверняка заметила его уход с импровизированной пресс-конференции. И догадалась, что, сорвавшись в разговоре с журналистом, Томас закроется у себя в номере.

Он воображал ее взбешенной, мечущейся по комнате, — словно тигрица в клетке. Еще бы — она выбрала его из тысяч кандидатов. И вот как он ее отблагодарил.

Он медленно потянулся всем телом, расслабленным от горячего душа. Еще минуту, всего одну минутку, прежде чем закрыть кран… Наконец он протянул руку, с сожалением выключил воду и вышел из душевой кабины. Когда его нога коснулась пола, он непроизвольно вздрогнул. В запотевшем зеркале, окруженном ореолом лампочек, появилось его расплывчатое отражение.

Расплывчатым — именно таким он себя и ощущал. И вот в этом состоянии ему предстоял разговор с одной из наиболее известных телезвезд страны.

Он вытерся, стараясь стоять ровно. Вместо смокинга натянул джинсы и футболку, застегнул на запястье часы. Потом снова взглянул в зеркало. Человек, смотревший на него оттуда, выглядел потрепанным. Афроамериканец, у которого еще сохранились кое-какие мускулы, но скопилось слишком много жира на животе, волосы поседели и поредели, а лоб был прорезан морщинами.

Томас пытался найти в своих глазах отблеск былой уверенности в том, что он — лучший, что он обладает властью помогать людям, спасать жизни. Уверенности, подкрепленной деньгами и комфортом. И самое главное — питаемой священным огнем.

Но сейчас в его глазах не отражалось ничего.

Томас Линкольн вздохнул и направился к двери. Ему недавно исполнилось тридцать семь.