Око Каина

ГЛАВА 42

Он вздрогнул и резко приподнялся, спрашивая себя, не почудился ли ему этот шум. Было темно, и он напрасно моргал, пытаясь что-нибудь разглядеть. В ушах по-прежнему звучало эхо недавно услышанного звука — словно кто-то резко хлопнул дверью. Или это было во сне? Краем бодрствующего сознания он мог воспринять звук преувеличенно громким или искаженным. Может быть, это и вовсе иллюзия…

Томас помассировал веки, чтобы стряхнуть остатки сна.

Знакомые призраки — пятна красного света, крошечные черные трупики, желтые значки полицейских — вернулись обратно в свои могилы.

— До следующей ночи, — произнес он им вслед.

Затем попытался сосредоточиться на реальности. Он по-прежнему был заперт в ризнице — или как там называлась эта комната? В полной темноте. Свеча, которую он зажигал во время разговора с Элизабет, валялась у него под ногами.

Но сейчас ему и не особенно был нужен свет.

Он встал, ощупью нашел дверь и слегка потряс ручку. По-прежнему заперта.

Его руки бессильно повисли вдоль тела. Так он и стоял какое-то время, совершенно неподвижно. Даже не чувствуя гнева. Может быть, Камерон прав. Может быть, он, Томас, действительно заслужил все, что с ним случилось. Ему ведь снятся одни и те же кошмары каждую ночь. Он снова и снова стоит перед толпой крошечных черных фигурок, смотрящих на него огромными умоляющими глазами.

Дети были мертвы. И их родители тоже. Ничто уже не могло вернуть их к жизни. Значит, рано или поздно они вернутся в свои маленькие гробики…

Истина заключается в том, что иногда преступника могут осудить, иногда — оправдать. Но чувство вины продолжает грызть тебя независимо от этого, словно гигантская крыса, каждую ночь. Проснешься утром — а все кости обглоданы…

Томас задел ногой свечу, и она откатилась к стене.

Он размял ноющие мускулы. Весь день он проспал — прямо на полу. Больше ничего не оставалось делать — разве что стучать кулаками в стены. Он машинально погладил костяшки пальцев. Да, здорово он их разбил… Однако удалось избежать «ушиба кретина», то есть повреждения пястной кости, названного так потому, что только кретин способен в ярости молотить кулаками по стенам. Очень просто: разворачиваешь кулак большим пальцем к себе, а другой стороной изо всех сил лупишь в стену. Раз — и готово: перелом. Томас знал об этом лучше кого другого: с ним такое уже случалось. Дважды.

— Камерон! Долбаный ублюдок! — внезапно заорал он.

Он изо всех сил пнул ногой в дверь. Потом еще какое-то время выкрикивал всевозможные ругательства, пока наконец не успокоился.

Хорошо. Отлично.

Теперь он в полной мере осознал смысл выражения «вести себя как неандерталец». Он прихлопнул муху, кружившую у него над головой, потом сел, прислонился спиной к стене и принялся размышлять.

Primo — Камерон его запер. Дверь ризницы открывалась внутрь, а снаружи была прочная металлическая скоба в форме полумесяца. Полицейскому оставалось лишь просунуть в нее длинный металлический штырь в качестве засова, чтобы Томас не смог открыть дверь.

Deuzio — у него была бутылка минералки и пакет сухого печенья. Это означало, что в ближайшее время смерть от голода или жажды ему не грозит.

Tertio — он был в ловушке и не мог ничего сделать.

Вся надежда была на то, что Каминский все же сможет запустить диск. Надо подождать. Томас молился про себя, чтобы это удалось. Тогда остальные убедятся в том, что он сказал правду, и признают его невиновным.

Единственный положительный момент состоял в том, что электричество вновь заработало. Томас догадался об этом, когда услышал издалека музыку — это был «Триллер» Майкла Джексона. Он тут же вспомнил про музыкальный автомат в баре «У Пинка». Стало быть, электрогенератор все же наладили! Это было воистину грандиозное событие.

Однако ему пришлось слушать все хиты 80-х на протяжении пяти часов.

— Вот дерьмо!

Он лег на пол и сжался в комок — беспомощный, оглушенный, понемногу сходящий с ума. Потом прихлопнул еще одну муху — их тут было много, должно быть, тоже искали прохлады — и начал думать о Питере, Карен, Ленни. Потом перед ним возникло лицо Элизабет. Он не знал, что о ней думать, но в ней чувствовалось что-то умиротворяющее. Он не мог это сформулировать, это было на уровне ощущений. От нее одновременно исходили нежность, страдание и воля к жизни. Она выглядела беспомощной, но оказалась способна идти своим путем и прощать других, так же как и себя. Она отказывалась смириться.

У нее были все те качества, которых ему недоставало.

Однако Элизабет, казалось, сама не сознает своей силы. Как и других вещей. Своей красоты, например. Эта внезапная мысль удивила Томаса, и он решил исследовать ее более подробно.

Ничего неприятного. Лишь немного странно и неожиданно. Он спросил себя, стоит ли идти дальше в этом направлении. А сама Элизабет испытывала к нему нечто похожее? Несколько раз ему казалось, что он замечает в ее взгляде огонек, которого он не видел в женских взглядах, обращенных к себе, уже несколько лет. Свет надежды. Словно он был прежним Линкольном.

Под ногу снова что-то подвернулось. Да что ж это за хрень? Это не свеча, не бутылка минералки, вообще что-то непохожее на все остальное, что здесь было…

Томас осторожно потрогал предмет носком ботинка. Он был мягким, как подушка, хотя и более плотным. И как будто состоял из разнородных частей. Томас вспомнил звук, который разбудил его — словно захлопнули дверь, — и его сердце учащенно забилось. Он присел на корточки и ощупал лежавший на полу предмет.

Он сразу понял, что это.

Пластиковый пакет. Еще один.

И внутри было что-то новое.