Окончанельное искупление

Глава 46

Прошло больше часа с тех пор, как они закрыли дверь, что вела из скрытого убежища в Замок Камерон. Поначалу было много неразберихи, когда выяснилось, что некоторые ключевые лица отсутствовали. Начался спор о том, следует ли удерживать дверь открытой и ждать.

Никто не подумал спросить об этом Джорджа, чему он был рад, но в конце концов он был вынужден раскрыть то, что он знал, чтобы остальные не начали искать пропавшую Графиню и его отца.

Вместо того, чтобы поделиться этой информацией со своей семьёй, Джордж сказал это лишь Ариадне, позволив ей принять решение самой. Она мгновенно приказала закрыть дверь, а потом поделилась переданными ей известиями.

Как он и предполагал, его сестра, Элэйн, плохо отреагировала на это откровение. Она могла бы пойти на поиски своего отца, но дверь была закрыта, и автоматически заперлась.

В данный момент ни она, ни её мать не говорили с Джорджем, но он выдерживал это со своим обычным стоицизмом.

Между тем остальные распределились вокруг дома. Хотя тот был обширен, его размеров было совсем не достаточно, чтобы вместить несколько сотен людей. К счастью, он был не очень высоко, поскольку был расположен в середине уединённой горной долины, поэтому температура была умеренной даже осенью.

Несмотря на это, вскоре их ожидала отчаянная необходимость в жилье. Ариадна уже приказала солдатам собирать дрова, и обдумывала имевшиеся у неё варианты постройки временных укрытий.

Питэр Такер сидел на холодном горном воздухе позади тайного дома, который годами поддерживали Мордэкай и Пенни Иллэниэл. Вид этого места стал для него откровением. Тот простой факт, что они сумели полностью его скрыть, даже от Питэра, тревожил его.

Когда он только поступил на службу в Замок Камерон, к нему отнеслись с доверием и добротой. В то время он думал, что это было просто в их природе, но теперь он знал, что они сделали это вопреки его кровожадным намерениям. В те времена он остро ненавидел Графа ди'Камерона.

Со временем ему дали больше ответственности. Лилли начала помогать им заботиться об их детях, которых, вопреки своим собственным предубеждениям, он полюбил. Он говорил себе, что работает над завоеванием их доверия, чтобы однажды он был в положении для отмщения своего деда, но в конце концов он отбросил это желание.

По мере того, как смягчался его юный норов, смягчились и его воспоминания. Его дед был добрым, и Питэр всегда знал, что тот не одобрил бы его план. Не помня, когда именно это случилось, в какой-то момент он стал тем, кем притворялся — верным слугой, другом… даже членом семьи.

Однако скрытый горный дом в некотором роде поставил это под сомнение. Он всегда считал себя посвящённым во все их самые крупные тайны… они доверяли ему больше всех.

«Они знали с самого начала, но всё равно держали тебя рядом. Почему?»

Он однажды слышал, как кто-то повторил изречение одного мудреца: «Держи друзей близко, а врагов — ещё ближе».

Что если он и был удерживаемым близко врагом?

Питэр сидел, уставившись на лежавший у него на коленях нож.

— Всё настолько безнадёжно? — спросил женский голос.

Оглянувшись, он вздрогнул от того, насколько близко к нему была Леди Роуз Торнбер. Он не услышал звука её приближающихся шагов.

— Нет, миледи! Простите меня. Я лишь думал. Это — не то, чем может казаться, — заверил он её. После смерти мужа Леди Роуз почти не говорила ни с кем кроме детей и свекрови. Питэру было любопытно, почему она подошла к нему именно сейчас.

— Если тебе он не нужен, так отдай кому-нибудь другому, — сказала она ему, садясь на расположенный рядом камень.

Он был шокирован её заявлением. Ошарашенный, он отодвинул нож подальше от неё, а затем нашёл слова:

— Вы же не собираетесь… — начал он.

Леди Роуз покачала головой, но не улыбнулась:

— Нет, не собираюсь, но моя шутка была истинным выражением безысходности в моём сердце.

Питэр сочувствовал ей, на миг забыв о своих проблемах:

— Леди Роуз, пожалуйста, поверьте, что меня очень удручает то, что случилось с вами и вашей семьёй.

Её лицо застыло, а эмоции будто исчезли. Питэр знал, что каким-то образом сказал что-то не то, но никак не мог понять, что именно.

Встав, она посмотрела на него с вежливым выражением лица:

— Благодарю, Питэр. Ценю твои соболезнования, — сказала она, и собралась уходить.

Не будучи уверенным в себе, Питэр окликнул её, пока она не ушла:

— Леди Роуз?

Она остановилась, и оглянулась:

— Да?

— Почему вы на самом деле хотели со мной поговорить? — спросил он слишком прямо, зная, что если она сейчас обидится, то только потому, что он пересёк черту.

— На миг мне показалось, что ты — как я, — призналась она. — Ты выглядел несчастнее, чем все остальные собравшиеся здесь люди.

Опустив взгляд, он признал это:

— Возможно, вы были правы.

Она снова села рядом с ним, теперь уже почти улыбаясь:

— В компании и горевать веселее, — заметила она. — Расскажешь мне, в чём дело?

— В Графе и Графине, — начал он, а затем изложил свою историю, хотя не совсем собирался это делать. Он начал со своего деда, включив также рассказ о своей работе, и о причине, по которой он за неё взялся. Леди Роуз была одной из тех, кто изначально устроил его на службу в Поместье Камерон, поэтому он несколько облегчил свою душу, признавшись ей в своих истинных мотивах.

В течение его признания Роуз тихо слушала, эта её способность была известна. Она не стала раскрывать, что тоже знала в те дни о его истинных мотивах, и не стала раскрывать своё участие в замысле Мордэкая по спасению Такеров от нищеты. Она просто слушала и принимала.

Он рассказал ей всё, включая свои сомнения в оказываемом ему Пенни и Мортом доверии, появившиеся после того, как он узнал об их самой большой тайне. Он остановился лишь не сказав о последней просьбе Мордэкая.

— Так чего он хотел? — спросила она, когда он упомянул о разговоре с Графом.

— Он хотел поручить мне задание, — расплывчато ответил камергер.

Немного помолчав, она спросила:

— Ты расскажешь мне, в чём оно заключалось?

— Я не волен этого раскрыть, — ответил он, оборвав свои откровения.

Роуз вздохнула:

— Наверное, это ещё одна из этих давящих на плечи нош, я так полагаю. «Позаботься о них!». Нет, не говори мне.

Он был озадачен её ответом.

— Не важно, что это было, — утешительно сказала она, — важен сам факт. Вот, что имеет значение.

— Я не понимаю, — сказал Питэр.

Она одарила его своей первой истинной улыбкой:

— Я тоже, но я могу сказать тебе кое-что о твоём добром Графе.

Вопреки себе, Питэр был восхищён мыслью о том, что Леди Роуз поделится с ним своими думами. Он подался вперёд, позволяя выражению своего лица передать свой интерес.

— Мордэкай любит тайны. Он просто не может удержаться. Ни при жизни, ни после смерти. Сколько я его знаю, у него всегда были тайны — одна за другой, — объявила она.

— Он всегда был сложным человеком, — серьёзно сказал Питэр.

Роуз несогласно покачала головой:

— Нет, он — простак, каких поискать. Иногда он был так же прост, как мой собственный муж. Выдающийся, хитрый и, в некоторых отношениях, умнее всех, кого я знаю — но Мордэкай был прост в своих чувствах, в своём сердце.

Питэр наморщил лоб.

— Тайны были его попыткой компенсировать свою простоту. Он лгал, блефовал, жульничал, крал, и всё это — лишь бы скрыть свои планы, но его цель было легко увидеть, — объявила она.

— Крал?!

— Он перенял много дурных привычек у Маркуса, — сказала Роуз. — Но важно не это.

Питэр уже потерял нить её повествования:

— А что важно?

— Этот дом, — объяснила она таким тоном, будто это было чем-то само собой разумеющимся. — Дом, и тот факт, что ты только что обнаружил то, что они знали о твоём плане отмщения с самого начала… тайны!

— Ладно…

— Мордэкай скрыл бы местоположение этого дома от Пенни, если бы мог, — сказала она ему. — И вообще, если бы это было возможно, он бы заставил её считать, что это действительно были их покои в замке.

— Это безумие.

— Нет, это — Мордэкай, — ответила она, снова вернувшись к своей теме. — Он любил по-простому, но встреченные им существа, нажитые им враги… они сделали его очень осторожным. Всё, чего ты не знаешь, не может быть выкрадено из твоего разума и использовано против него или, что важнее, против его семьи.

— Это немного чересчур, — подал мысль Питэр.

Роуз прищёлкнула на него языком:

— Подумай о Уолтэре Прэйсиане. Ты знаешь, что с ним было. Морт твёрдо решил любой ценой избежать чего-то подобного для себя.

— Это лишь подчёркивает тот факт, что он никогда на самом деле не доверял мне, — указал Питэр.

Как логик, Роуз окружила его своим доводом:

— Нет, это лишь отбрасывает тот факт, что эти тайны выражали собой недоверие. На самом деле он доверял тебе. Он тебя любил, если уж на то пошло.

— И из чего же это следует?

— Тебе дорог Мэттью? — внезапно спросила она, — А что его дочь, Мойра? Что о тебе думает малыш Коналл?

Проведя с ними бессчётные часы, Питэр любил всех четырёх детей Мордэкая. Он также знал, что они отвечали взаимностью:

— Они мне очень дороги, и я уверен, что я дорог им, конечно, но они — дети. Им неведомо коварство.

— Храбрый человек может повернуться спиной к убийце, или позволить тому носить нож в своём присутствии, но он никогда не оставит его наедине со своими детьми. Более того, он не позволит своим детям полюбить и начать доверять такому злодею.

Питэра как громом поразила ясность этой мысли. Какое-то время он сидел неподвижно, обдумывая её слова.

Роуз снова начала уходить:

— Благодарю, — сказала она.

— За что?

Улыбка, которой она его одарила, была печальной, но не настолько, насколько была прежде:

— За то, что горевал, и поделился со мной своим горем.

— Подождите, — сказал он.

— Да?

— Я всё ещё не знаю, что делать, — признался Питэр.

Она мудро посмотрела на него:

— А мне откуда знать?

— Но вы же вроде так хорошо всё понимаете…

— Потеря мужа научила меня скромности. Я знаю чуть менее чем ничего, — парировала она. — Я просто думала, что тебе следует принимать решение, основываясь на правде, а не на своих сомнениях. Мордэкай доверяет тебе. Он попросил тебя что-то сделать, наверное — что-то трудное. Делать это или нет — выбор за тобой.

— А что если это может повлиять на всех нас? — спросил Питэр.

— Всё, в чём замешан этот человек, влияет на всех нас. Моё собственное горе слишком велико, и я уже не могу обо всём этом беспокоиться, — закончила она, и ушла, снова оставив Питэра в обществе его собственных мыслей.

Держа нож на уровне глаз, Питэр смотрел на вставленный в рукоять зелёный камень. «Осмелюсь ли я убить человека, которому я служил, и которого я любил все эти годы? Сохраню ли я своё место здесь? Пенелопа этого никогда не простит».

Он тряхнул головой, будто чтобы выкинуть из головы какую-то мысль. «Это мой эгоизм. Я боюсь потерять свою новую семью, а надо думать о том, чем я могу им помочь… о том, что он от меня хочет. Последствия для меня лично должны иметь лишь вторичное значение».

Подняв нож вверх, он направил рукоять вниз, к камню, на котором сидел. Он подумал о своём деде, который никогда бы не одобрил его старую мечту о мести, но это было другое, это было милосердием.

— Прости, дедушка, — тихо сказал он, и изо всех сил ударил рукоятью ножа вниз.