Псих с Триш ударились кулачками в жесте полной солидарности, и Ида, как всегда, подивилась тому, насколько хорошо Серёжа ладит с детьми. Забавная, конечно, штука: Серж никогда не возился с детьми и не сказать, чтобы любил их сильно, но они липли к нему, как мухи на мёд. Иде было слишком легко представить Психчинского в роли отца большого семейства, а себя она до сих пор с трудом называла матерью. Да и дети Иду на дух не переносили, как и она их.
Единственный ребёнок, которого она действительно любила — это Триш. Чувства Ида никогда не проявляла великими признаниями в любви, она не была нежной и ласковой, никогда не сюсюкалась. Её любовь проявлялась в поступках, в умении заткнуть мнимую гордость куда подальше, если от этого дорогой человек будет счастлив.
И, смотря на широченную улыбку Триш, которая доставала клетку с хомяком, чтобы показать Серёже, Ида ловила себя на мысли, что ей совершенно всё равно, как её называют люди. «Меркантильная тварь», «содержанка», различные синонимы к слову «проститутка»… Как мать Попугая её только не кликала, а Ида каждый раз внушала себе, что её гордость неважна — Триш получит от этой жизни всё, на что имеет право от рождения.
Оттого-то у Иды и не сложились отношения с Феодорой, потому что они обе были матерями, которые безмерно любят своих детей. Мать Попугая почему-то винила во всех неудачах своего мальчика не его безвольность и глупость, а Иду, которая общалась с ним в то время. И ненависть к Иде автоматически переходила на Триш. Вот только Морина не собиралась терпеть скотского отношения к собственному ребёнку.
Псих усадил Триш на заднее сиденье и пристегнул. А Ида заняла пассажирское, с тоской поглядывая на руль. Она иногда вспоминала машину, которую ей подарили родители. Ветеринары, к сожалению, много не зарабатывают, и отец долго копил деньги, чтобы купить дочери машину. Как же — она же у него была балериной. Не девочка, а звёздочка! Вот только сам при этом ездил на старой и разбитой тарантайке.
Иду до сих временами от воспоминаний об этом корёжило не хуже, чем от того подарка, который она разбила спустя месяц после покупки.
Тяжёлые мысли то и дело норовили вцепиться в неё, и последнее время Ида поддавалась им всё чаще и чаще, так что она ухватилась за Серёжу и разговор с ним, как за спасательный трос, чтобы не свалиться вновь.
— Ну что, Селёдка, колись, почему ты такой красивый сегодня? — спросила она, когда Серж сел в машину. — Неужели для нас старался?
Псих сначала нахмурился, затем окинул себя придирчивым взглядом, кивнул каким-то своим мыслям, а затем скупо ответил:
— Нет. Я всегда хорошо выгляжу.
Ида сразу почуяла подвох и начала издалека.
— Где был?
— Бегал, — ответил Псих в духе старой шутки про футболку, которая сухая и совсем не пахнет.
— С Сашей? — тут же выдала Ида.
— С Олегом, — ответил Сергей.
— С каким таким Олегом? — не поняла Морина.
— Ой, очень интересный человек. А фамилия у него, знаешь, какая?
— Ну-ка расскажи.
— Нетвоегоумаделов, — единым словом выдал Псих, выруливая с парковки, и Ида рассмеялась.
— Намёк понят, — кивнула женщина. — Не буду лезть не в своё дело.
А про себя добавила «пока что».
Ехали они по ночному, мигающему сотней огоньков, городу, который Ида знала с детства. По главной площади она гуляла с друзьями. На улочках старого центра фотографировалась, подрабатывая моделью у одного из знакомых. И Ида была благодарна Серёже за его тактичность, ведь он свернул с главной дороги и поехал к дому её родителей окольными путями, а не мимо театра, так сказать, напрямую.
Но не заметить того, насколько Серёжка был счастливым, Ида не могла. Друг то и дело улыбался каким-то своим мыслям и создавал впечатление окончательно поехавшего кукушкой. Она же время от времени пыталась втянуть его в разговор, но тот из разу в раз соскальзывал на Сашу, и Серёжа злился: ему совершенно не нравилось, как Ида его подстёбывает.
И Серёжа постоянно отвлекался от дороги, чтобы гневно зыркнуть на пассажирку. Ида во всю развлекалась, рассказывая Триш, кто такая тётя Саша, потому-то и не сразу заметила бравых ГАИ-шников на повороте, которые взмахом своей черно-белой палочки попросили Серёжу остановиться.
Пока Серж доставал права и СТС из-под козырька, Ида с Триш заговорщицки переглянулись, и дочь кивнула, мол, всё будет в лучшем виде. У них была разработана целая стратегия против гайцов. Пересекались с правоохранительными органами они редко: таксистов обычно не останавливали, но, даже если такое и случалось, то, проверив документы, отпускали.
Но однажды случилось нечто, после чего и была разработана Стратегия. Гайцы остановили такси, на котором Ида возвращалась с дочерью из больницы, и у водителя оказалось что-то не то с документами. Так что их продержали в приоре под жутким ливнем почти час, пока ГАИ-шники разбирались с документами, уведя их водителя в свою машину, а Ида тем временем, злая на весь мир, звонила на горячую линию и требовала, чтобы за ними прислали новое такси и выплатили моральную компенсацию. Такси прислать отказывались, потому что, видите ли, час пик, и добираться до них будут долго. Так бы всё и продолжалось, если бы Триш вдруг не начала плакать и проситься в туалет.
Тогда Ида, уже окончательно рассвирепев, пошла ругаться с правоохранительными органами и требовать, чтобы их в конце концов отвезли домой, иначе машину обоссыт не только ребёнок.
После того случая Ида долго ржала, потому что нашла в соцсетях рассказ о том, как Яжемать угрожала гаишникам обоссать их машину, если её не отвезут домой.
В дальнейшем они слегка доработали систему, потому что поняли, что орать и плакать нужно сразу, а не спустя час.
Что Триш и начала делать, стоило Серёже открыть окно, чтобы отдать документы на проверку:
— Папа, я писать хочу!
Гаишник аж подпрыгнул, а Серёжа, выпучив глаза от удивления, обернулся к Триш, которая вполне себе в духе маленькой актрисы, шмыгала носом.
— Ну-ну-ну, милая, — тоном самой сладкой мамочки на свете, произнесла Ида, — сейчас добрый дядя проверит документики, и поедем домой.
Серёжины глаза стали ещё больше, когда он резко повернулся к Иде. А бравый товарищ в форме отдал ему права и, махнув рукой, сказал:
— Поезжайте.
Серёжа настолько офигел, что не сразу тронулся с места. Псих молча кипел, и Ида тоже молчала, ожидая, когда эта водичка с маслом начнёт брызгать во все стороны. Молчал он долго, с квартал примерно, а затем всё-таки выдал — медленно, вдумчиво, цедя каждое слово:
— Что. Это. Было?
— Секретная техника ниндзя! — в один голос крикнули Триш с Идой и рассмеялись, громко так, заливисто, с душой.
Серёжа же юмора не оценил и даже покрутил пальцем у виска.
— Чему ты учишь ребёнка? — возмутился он.
— В смысле «чему»? Техникам выживания в обществе, конечно же! — совершенно серьёзно ответила Ида.
— Триш, — обратился Псих к единственному разумному человеку в этой машине, — когда мама предлагает нечто странное, звони либо мне, либо дяде Диме. А то у Иды в голове, как у Вини-Пуха, одни опилки.
— В голове моей опилки — не беда, — гнусавенько пропела Ида, а затем продолжила жутким басом: — Да-да-да.
А Триш подхватила мотивчик, и, в отличие от матери, пела она хорошо. Затем девочка принялась напевать песни диснеевских принцесс, миксуя их с саундтреками «барби». Так они и ехали дальше, пробираясь по пустому городу в тихий спальный райончик, в котором жили родители Иды и Серёжи.
Конечно, жили они не вместе, а в разных домах на противоположных концах района, который в простонародье называли «милицейским» городком, потому что первые дома здесь строились специально для работников правоохранительных органов в далёких пятидесятых. Все домики здесь были как на подбор: двух- и трёхэтажные, с большими квартирами, удобной планировкой и хорошей звукоизоляцией, даже несмотря на то, сколько лет назад их возвели.
Серёжа припарковался практически возле подъезда — с парковкой тут проблем не было. И, прежде чем Ида успела выйти из машины, у Серёжи зазвонил телефон, а на экране мультимедийной системы высветилось лаконичное «Друг. Н». И Морина, в лучших традициях беспардонного человека, нажала на зелёную трубку.
— Серёжа, я женюсь! — восторженный крик Никиты прорезал машину. А матерные связки вы добавьте на своё усмотрение.
И, прежде чем кто-то успел сказать, что в машине ребёнок и стоит придержать свои душевные порывы, Никита выдал второй матерный контрольный в голову:
— Я буду отцом!
В его голосе было столько ликования, что Ида не сразу нашлась что сказать. Как и Серёжа. Они так и сидели с круглыми глазами и такими же круглыми ртами. И, наверное, они молчали долго, потому что Никита начал сомневаться в том, что его слышат:
— Алло, Серж, ты тут?
— Да, — слегка заторможено ответил Серёжа и в том же духе добавил: — Поздравляю.
— Поздравляю! — куда более восторженно воскликнула Ида.
— Ида? — удивился Ник. — А ты там какими судьбами?
— К родителям погостить приехала. И мы тут в машине с Триш.
— Привет, мелкая! — поздоровался Никита.
— Привет, — крикнула Триш с заднего, чтобы её было слышно.
— Ну, что, ребята? Мы дожили до этого дня. Теперь я официально зову вас на свадьбу! Серёжа, наши утреннее бдения у универов города не прошли даром, — торжественно произнёс Ник, выкинув из речи все матерные связки. Ведь может, когда хочет.
— Ага, — кивнул Псих. — Вот только встретил ты её на работе. А караулили мы её с осени по зиму.
Ида прыснула со смеху, вспомнив, как Серёжка звонил ей в Питер и рассказывал занимательные истории о том, как они с Ником мёрзнут в его «Ладе», у которой нормально не работала печка, то у одного, то у другого университетского корпуса, ожидая ту единственную для Хохмина, который знал только то, что её зовут Таша и что у неё мощный удар. Собственно, те посиделки и стали последней каплей, подтолкнувшей Сержа сменить машину. И вот когда Никита уже в конец отчаялся, что в, казалось бы, не таком уж большом городе, не может найти одну-единственную девушку, Таша пришла на собеседование.
В тот момент у Никиты в голове сложилось всё, и он решил, что просто не может упустить Её. Потому что это судьба. Ида прекрасно помнила, как они созванивались по видеосвязи, и Ник рассказывал свои планы о том, как будет завоёвывать девушку. А Морина, качая дочь на руках, выбраковывала все самые неадекватные варианты, как и положено единственной женщине в коллективе.
— Это неважно, Серёжа. Важно то, что я женюсь!
— Сколько радости от одного лишь штампика в паспорте, — хмыкнул Псих.
— Ты просто не понимаешь, какого это — осознавать, что человек точно твой.
— Ник, печать в паспорте не влияет на чувства. Если человек твой — он твой в любом случае. А есть там печать или нет — какая разница?
— А для меня она есть, — не согласился Ник. — Я хочу, чтобы всё было правильно. По закону.
Серёжа лишь пожал плечами. Ида тоже помалкивала. Несмотря на то, что она всегда крутилась среди мужчин, её всё равно удивляло, когда они между собой говорили о чувствах, стремлениях и целях. В такие моменты она понимала, что между мужчиной и женщиной не такая большая разница, как кажется со стороны. С людьми, которым они доверяют, мужчины являют свою натуру. И на деле они такие же сплетники, они так же тонко чувствуют. Просто многие из них прячутся под бравадой и надуманными стереотипами. А потом какой-нибудь представитель мужского пола, как в Сашиных рассказах, воет на приёме у гадалки, потому что его бросила жена.
— Так, ладно, ребят, мы с Ташей хотели фильм посмотреть, так что давайте потом созвонимся… — начал сливаться Хохмин, но Ида не дала:
— Подожди, дай я сразу застолблю за собой место свидетеля.
— Может, свидетельницы?
— Нет, — категорично заявила Ида. — Свидетеля. Я же должна проследить, чтобы тебя без казусов сдали в руки Таши.
— Эм… — не оценил шутки Ник. Забавно, конечно, было наблюдать, как Хохмин периодически впадает в состояние ступора головного мозга и не понимает, что над ним шутят. — Ну… Свидетель… Он же… Это ж, ну, мужчина.
— А ты не переживай. Я надену мужской костюм. Даже галстук повяжу.
— Эм…. Я поговорю с Ташей.
— Поговори-поговори, — великодушно разрешила Ида и прервала звонок.
— Ты же не собираешься на этом настаивать? — с сомнением спросил Серж.
— Нет, конечно. После того, как ты отмораживал зад у универов, это сугубо твоя прерогатива, — усмехнулась Ида и наконец-таки вылезла из машины.
Серёжа помог достать вещи из багажника, и он же поднял их на третий этаж, вспомнив-таки, что он сильный мужчина в компании слабой женщины и ребёнка. В подъезде чем-то очень сильно воняло, но, сколько бы Ида не принюхивалась, всё никак не могла разобрать запах. И эта вонь никак не вязалась с чистеньким выкрашенным зелёной краской подъездом, где жили только пожилые люди.
У родителей Иды была привычка рано ложиться спать, потому что каждое утро отец вставал ни свет ни заря и уезжал на близлежащие фермы, а мать всё делала с ним за компанию. Так что Ида, прекрасно помня, как дома всё устроено, не стала звонить, а сразу воспользовалась ключами, потому что время было позднее.
Однако, распахнув дверь, она застыла в изумлении по двум причинам. Во-первых, источником вони оказалась их квартира. Во-вторых, родители не спали. Оба наряженные в банные халаты, они стояли в коридоре и улыбались так широко, что того и гляди лица треснут. Красок картине добавил смрад, который стоял в квартире. У Иды даже проскочила мысль, что её родители решили открыть подпольную кальянную со специфическими видами табака. С говорящими названиями вроде «дохлый скунс» или «протухшая рыба».
— МаБабушка! МаДедушка! — взвизгнула Триш и бросилась к ним так, как и положено обычному ребёнку.
А дедушка, худощавый мужчина преклонного возраста, гены которого доминировали в Иде, подхватил внучку на руки и смачно так, даже слюняво, поцеловал в щёку.
— Радость моя, как же я по тебе скучал!
Триш хихикнула и отстранилась, потому что дед не додумался побриться, и щетина кололась.
А Ида с опаской оглядела коридор, прежде чем войти, — вонь стояла такая, что глаза слезились:
— Что у вас тут случилось?
— Мама рыбу жарила, — пояснил отец, передав Триш на руки бабушке.
Картинка в голове Иды сложилась.
— Огнетушитель понадобился?
— В этот раз без него, — недовольно ответила мать. — Серёжа, проходи! — позвала она Психа, который стоял за спиной у её дочери. — Накормить вас у меня не получилось, так хоть чаем напою.
Ремонт в родительской квартире был старенький, так сказать, со всеми атрибутами постсоветского пространства. Тут тебе и стенка, и сервант, и старинный хрусталь с утками под стеклом. Деревянный пол, обои в цветочек. Даже ковёр на стене имелся. И сколько бы Ида в своё время не билась за то, чтобы сделать ремонт, родители не поддавались, мол, зачем тратить деньги впустую — и так хорошо, главное, что чистенько. А то, что на кухне обои подклеивали уже не первый раз, ничего не значит.
Ида с радостью потратила бы деньги Савельевых на своих родителей, если бы те ей это только позволили. Но ведь они не принимали от неё денег, и приходилось идти на ухищрения. В прошлый свой приезд она под покровом ночи сломала старый холодильник, чтобы утром поохать и поахать, а затем поехать с матерью и купить новый. С этого холодильника до сих пор не сняли плёнку.
До этого она таким же макаром сломала замки на диване-книжке в зале. Потом был долгий спор, потому что родители настаивали, что можно просто поменять замки, а не покупать целый новый диван. И сдались они только тогда, когда Ида сказала, что она покупает диван не им, а Триш, чтобы той было удобно спать, пока они гостят у бабушки с дедушкой.
В прошлом году она засорила унитаз — да так, что его нельзя было прочистить — и с круглыми глазами возмущалась, когда сантехник не смог пробить монтажную пену, который она залила проход. Так, мелкими диверсиями, Ида меняла то одно, то другое, раз уж ей не давали возможность сделать всё и сразу.
Не смотря на позднее время, Серёжка из банальной вежливости перед людьми, которые знали его с детского сада, не смог уйти, и они ещё четверть часа или около того сидели на просторной для двух и совершенно маленькой для пяти человек кухне и пили пустой чай, стараясь дышать через раз и периодически открывать окна, чтобы хоть немного проветрить. Просто открыть все окна в квартире, чтобы продуть этот смрад, бабушка не позволяла — вдруг внученьку продует.
Серёже же, как человеку, давно не переступавшему порог этого дома, пришлось, так сказать, отдуваться и отвечать на вопросы викторины «Как ты? Как жизнь? Что нового?». Благо, длилась она недолго, потому что привыкшие рано ложиться родители быстро выдохлись и вскоре ушли спать. А Ида, проводив Серёжку, разложила диван в гостиной и улеглась вместе с дочерью, гадая, что бы такого сломать в этот раз. Руки так и чесались порезать ковёр на стене, но ей бы такого точно не простили.
Так она и уснула, решив, что завтра непременно подговорит дочь оторвать обои на кухне. Триш же ребёнок — что с неё взять? А обои менять придётся!