Опасности диких стран

Глава девятая
БЕГСТВО

Враг, которого два раза отгоняли и который каждый раз отступал со значительными потерями, наконец увидел, что было бы безумием подвергаться открыто выстрелам противника. Несмотря, однако, на то, что индейцы вынуждены были отступить, они не выказывали намерения уйти совсем или отказаться от нападений. Индейцы попрятались за стволы деревьев, скалы, кустарник и разделились так, что образовали круг около развалин. Круг этот не замыкался только со стороны реки, бегство через которую дикари считали невозможным. Они старались не спускать глаз с хижины и время от времени стреляли по ней, испуская при этом страшный рев, чтобы еще больше напугать путешественников. Те дикари, которые были похрабрее, пробовали подползать поближе и стреляли во все, что они принимали за белых людей. Однако последние позаботились о том, чтобы укрыться в таком месте, которое было бы хорошо защищено от пуль, и хотя они пролетали очень близко, все же никто из путешественников ранен не был. И пока они находились под покровом ночи, у них не было причин особенно беспокоиться. Но они хорошо понимали, что это была только временная безопасность, так как враг еще не понял своего преимущества. Расположение развалин было таково, что дюжина мужественных и решительных людей без труда могла ежеминутно прокрасться в любую часть хижины и захватить осажденных. Открытое же и дружное нападение всех осаждавших, которых Натан насчитывал до двадцати человек, привело бы к тем же последствиям, только стоило жизни многим врагам. Выстрел наугад мог ежеминутно убить или ранить и вывести из строя одного из людей маленького гарнизона.

Больше всего осажденных беспокоило то, на что Натан указывал раньше: если бы им удалось пережить все опасности этой ночи — какая судьба ждет путешественников на рассвете, когда врагам станет очевидна слабость путешественников? Роланду казалось, что помощь должна прийти до рассвета. Но они могли рассчитывать только на самих себя: Роланд помнил, что полковник Бруце давно выступил в поход, чтобы принять участие в войне на севере Кентукки. А друзья его — остальные переселенцы, — как они могли узнать о его положении? Он думал о том, как бы пробиться через ряды осаждающих, и придумывал тысячи планов побега. То он хотел сесть на своего верного коня, броситься на врагов, сделаться мишенью для их выстрелов, отвлечь их внимание, а может быть, заставить их преследовать его, в то время как Натан с Эдитой и Телией побегут в противоположную сторону; то хотел он с ними броситься к бурному потоку и на лошадях перебраться на противоположный берег.

В то время как Роланд строил различные планы, Натан, несмотря на угрызения совести, не выказывал ни малейшего желания отказаться от борьбы: напротив, он с величайшей охотой стрелял в каждого шавния, который показывался, и уговаривал Роланда делать то же самое.

Ночь близилась к концу, нападавшие становились смелее и, судя по усилившемуся крику и по более частым выстрелам, число их не уменьшалось, а пополнялось разведчиками, прибывавшими к ним из лесу. Роланд с горечью заметил, что у них скоро закончатся порох и дробь.

— Друг, — сказал Натан, когда Роланд сообщил ему об этом, — не пришлось бы им (и он кивнул в сторону Эдиты и Телии) погибнуть на твоих глазах. И все-таки я сделаю все, что смогу, чтобы их спасти. Я должен покинуть тебя и привести подкрепление. Можешь ли ты до утра продержаться в хижине? Нет, нет, чувствую, что глупо спрашивать: ты должен продержаться, если бы у тебя даже не было никакой другой помощи, кроме старого Цезаря и Пардона Фертига; потому что я должен пробраться сквозь ряды индейцев, чтобы привести тебе помощь.

— Но как вы пройдете? — спросил Роланд. — Впрочем, знаю как: мы все вместе сделаем вид, будто собираемся напасть на этих негодяев, а в это время вы сядете на моего Бриареуса и с быстротой ветра помчитесь на нем.

— Хорошо было бы, если бы я мог уехать на твоей лошади, — сказал Натан, — но проехать верхом мимо шайки кровожадных индейцев не так легко, как ты думаешь. Нет, я должен проползти через ряды неприятелей тайком, чтобы у них и в мыслях не было, что твои силы ослабли.

— Ну, это невозможно, совершенно невозможно! — воскликнул Роланд печально.

— Конечно, это небезопасно, но ради бедных женщин надо попробовать сделать это, — ответил Натан. — Если мне удастся пробраться и найти твоих друзей, то я, без сомнения, спасу жизнь вам всем. Если же мне это не удастся, ну тогда, по крайней мере, избегу страшного зрелища — не увижу, как будут снимать скальпы с бедных женщин. Я должен проползти здесь мимо врагов и надеюсь, что это мне удастся с помощью моего маленького Петра.

— Ну, так идите, и Господь с вами! — сказал Роланд, который в своем отчаянии не заметил благородного порыва Натана. — Наша жизнь в ваших руках. Не раздумывайте, действуйте, и то немногое, что я имею, будет с этих пор принадлежать вам.

— Друг, — ответил гордо Натан, — то, что я делаю, я делаю не ради жалкой наживы, а из сострадания к беспомощным женщинам. И сделаю то, что смогу, лишь бы догнать твоих друзей. Поэтому не бойся изводить порох и продолжай сражаться. Я же вовремя возвращусь с верной подмогой.

Роланд пообещал ему держаться, и тогда Натан стал готовиться в путь. Он отдал порох и пули Роланду, подобрал полы своей кожаной одежды, чтобы они не мешали ему при ходьбе, и позвал, наконец, маленького Петра, который все время спокойно лежал в безопасном углу хижины. Таким образом, вооруженный винтовкой и ножом, с единственным зарядом пороха, пустился Натан в опасный путь. Его приподнятое настроение вдруг пробудило подозрение в Роланде.

— Натан, — сказал он и сильно сжал ему руку, — если вы уйдете, чтобы покинуть нас навсегда и позорно предать нас смерти, клянусь небом — Бог покинет вас в час самой тяжкой нужды!

— Друг! — возразил Натан спокойно и холодно, — если бы ты знал, чего стоит пробраться сквозь лагерь дикарей, ты скоро убедился бы, что трус и предатель избрал бы другой способ для своего спасения. Будь ты на своем посту так же верен, как я на своем, — и все будет хорошо. До свиданья! Или я погибну — и тогда не услышу стонов бедных женщин, или я останусь жив — и тогда ты и все остальные будут спасены.

С этими словами он пожал руку Роланду и мужественно отправился на опасное дело, которое несомненно возбудило бы удивление Роланда, если бы он сумел оценить его в полной мере. Натан бросился на землю и прошептал маленькому Петру:

— Теперь, Петр, если ты когда-либо верно служил своему хозяину, покажи, что ты можешь сделать.

Потом он бесшумно прокрался через развалины и стал пробираться от ствола к стволу, от куста к кусту, следуя за собакой, которая, казалось, раздумывала, куда идти.

Через несколько минут Натан исчез из глаз Роланда, который, оставшись с друзьями, сделал залп по неприятелю, чтобы отвлечь внимание от Натана. Ему отвечали выстрелами, сопровождаемыми дикими криками, и это дало возможность Натану судить приблизительно о том, где именно находятся индейцы. Еще второй и третий залп были выпущены, и, когда крики и смятение улеглись, Роланд стал прислушиваться к каждому шороху, чтобы следить за Натаном — но все напрасно. Ничего не было слышно; только время от времени раздавались ружейный выстрел, вой дикаря, шум потока и раскаты грома. Потом снова наступала тишина, и Роланд уже стал надеяться, что Натану удалось пробраться, как вдруг на той стороне, куда направился Натан, раздался ужасный крик, от которого, казалось, кровь застыла в сердце Роланда. Ему показалось, что Натан пойман, и в этом он убедился еще больше, когда вдруг выстрелы и вой прекратились, и в продолжение десяти минут царила такая тишина, что шелест ветра в вершинах деревьев стал еще слышнее, чем прежде.

«Поймали его, несчастного! — вздохнул Роланд, — наша судьба решена!»

Это предположение, казалось, подтвердилось громким, ликующим воем врагов, и затем развалины стали осаждаться как бы соединенными силами врагов. Это вновь возвратило Роланду его решимость.

— Стреляйте! Стреляйте! — закричал он громовым голосом своим товарищам. — Если нам суждено умереть, то, по крайней мере, погибнем геройски!

Он сам выстрелил из ружья и пистолетов по темным фигурам, которые бросились на развалины. Пардон Фертиг и негр поддерживали его, стреляя из пистолетов и ружей, и эта решительная защита вновь заставила нападавших отступить… Они опять заняли свои прежние места и поддерживали оттуда непрерывный огонь. Некоторые удальцы осторожно подкрались ближе и спрятались в отдаленной части развалин, откуда они, не желая вступать в рукопашный бой, продолжали сражение, так что Роланд был очень обеспокоен: их пули пролетали так близко, что он опасался, как бы какая-нибудь не залетела в их засаду.

Он уже размышлял о том, не лучше ли будет, если он отправит женщин в ближайший безопасный овраг, но вдруг блеснула, как ему показалось, молния. Но то была стрела, пущенная неприятелем; она пронеслась над головой и, пламенея и дрожа, вонзилась в обломки крыши. Все это утвердило Роланда в решении увести женщин в более безопасное место. Одновременно участившаяся стрельба вызывала в нем все большее беспокойство. Ему, правда, нечего было опасаться, что мокрая, пропитанная влагой крыша загорится; но тем не менее, каждая стрела, пока она горела, служила врагам факелом, который скоро должен был выдать им беспомощных, слабых путешественников.

Преисполненный этими заботами, он отвел женщин в овраг, спрятал их там между скалами и кустарником и вернулся в развалины, хотя безо всякой надежды, но с твердым намерением защищать свою жизнь до последней возможности.

Огненные стрелы все еще летели на крышу, но так как они, вследствие сырости крыши, не достигали своей цели, то индейцы вскоре прекратили свои попытки. Казалось, лучшим союзником их хотел стать месяц, который взошел над лесом и время от времени бросал слабый луч сквозь тучи. Он светил достаточно ярко, чтобы проникнуть сквозь черный мрак, который до сих пор служил единственной защитой Роланду и его спутникам. Роланд хорошо понимал это. Тем не менее, он сохранял внешнее спокойствие, хотя душа его была преисполнена тревожного ожидания. Все его мужество, бдительность, решимость не могли отнять у противника того преимущества, которое он получил, окружив развалины снаружи. Пять или шесть воинов поддерживали отсюда непрерывный огонь, направленный на хижину, из которой, к счастью, были уведены женщины.

Прошло уже около полутора часов с того времени, как ушел Натан, и снова в сердце Роланда воскресла надежда на то, что он избежит преследования врагов.

«И если это так, — думал он, — то Натан должен быть уже близко от лагеря моих друзей и теперь уже недолго ждать, пока оттуда явится помощь. Благодарение небу! Месяц снова прячется за облака и снова слышатся раскаты грома. Если бы я мог продержаться здесь хоть один час!»

Желание молодого человека, казалось, должно было исполниться. В то время, когда месяц исчезал в облаках, выстрелы неприятелей становились все реже и реже и наконец совсем затихли. Роланд воспользовался этой минутой покоя, чтобы спуститься к реке и подкрепить свои силы глотком воды, что было ему необходимо при его усталости. Он еще раз пристально посмотрел на пенившиеся струи потока и снова задумался над тем, нельзя ли как-нибудь спастись бегством через реку. Вода, правда, дико бушевала, но напротив оврага река расплывалась в широкую и спокойную заводь, переехать через которую было бы можно, если бы посреди не было острова, который запруживал ее.

Пока он раздумывал над этим, блеснувшая яркая молния дала ему возможность увидеть, что остров был не что иное, как верхушки деревьев, стволы которых находились под водой. Одновременно при яркой вспышке молнии он увидел быстрое течение, которому нельзя было довериться, так как это грозило быть разбитым о стволы деревьев. Так угас для него последний луч надежды, и Роланд, вздохнув, сказал сам себе:

— Итак, мы осаждены со всех сторон… и само небо отступилось от нас!

Не успел он договорить эти печальные, унылые слова, как заметил, что к бухте подплыл маленький челнок и врезался в кусты. Из челнока выскочил человек. Роланд испугался: он решил, что дикие нашли средство напасть на него и со стороны реки. Он собрал все свое мужество и с саблей в руке бросился на незнакомца, который прикреплял лодку к берегу, и нанес ему такой удар по голове, что тот, по-видимому, мертвый, упал на землю.

— Умри, собака! — воскликнул при этом Роланд и поднял уже ногу, чтобы сбросить тело в воду, как вдруг незнакомец по-английски прокричал:

— Разрази вас гром, белый! Что с вами?

К изумлению своему, Роланд узнал голос Ральфа Стакполя, конокрада. Быстро он вскочил на ноги, сбросив свою шляпу, которую меч Роланда разрубил пополам, не поранив, однако, головы, и накинулся на Роланда, чтобы отплатить за нападение, которое, как он думал, было сделано со злым умыслом. Новая молния осветила лицо капитана Форрестера, узнав которого Ральф громко зарычал от радости, хлопая в ладони и ударяя пятку о пятку:

— Разрази меня гром! Это вы, капитан! Я ведь знал, что вы тут сражаетесь, потому что слышал ружейные выстрелы и вой индейцев. Разрази меня гром, я подумал: ты должен отправиться туда на защиту ангелоподобной дамы, которая спасла тебя от виселицы. А теперь, друг, я здесь и буду сражаться со всеми тварями, белыми или красными, черными или пегими, чтобы только ничего дурного не приключилось с той, которая спасла мне жизнь. Отведите меня к ней, и я съем и проглочу ваших врагов так, чтобы от них не осталось ни одного волоска или ноготка!

Роланд мало обращал внимания на эти слова полу сумасшедшего человека и только спросил его, каким образом он переправился сюда.

— В челноке! — отвечал Ральф. — Я нашел его под кустами, живо вырубил себе топором весло, вскочил в челн, подумал о даме и переехал через поток, как водяная муха. Чужестранец, вот я! Но я прибыл не для того, чтобы болтать, а затем, чтобы показать вам, что я, как собака, готов умереть за моего ангела. Где эта дама? Где она, чужестранец? Покажите мне ее, чтобы ярость волка овладела мною, и я бросился бы на краснокожих, как серый на овец!

Роланд ничего не ответил ему, и без дальнейших разговоров отвел его к женщинам, которые сидели на скале и горько плакали, сознавая свое положение.

— Разрази меня гром, — прорычал Ральф, увидев бледное лицо Эдиты, — если такое зрелище не сделает из меня пантеры, то пусть я буду сам проглочен с кожей и волосами! О, прекрасная дама, взгляните на меня и скажите хоть словечко, потому что я готов сражаться, как дикая кошка! Ободритесь и не унывайте! Разве я не Ральф Стакполь, не раб ваш? Разве я не для того пришел, чтобы сожрать всех, кто против вас, — шавниев, делаваров и прочих? О, ангел мой, не умирайте теперь, а лучше посмотрите, как я их проглочу.

— Ну, полно же вам вздор городить! — сказал Роланд, который, несмотря на свое недоброжелательное отношение к конокраду, все-таки был обрадован его рвением. — Покажите вашу благодарность на деле и скажите мне, как удалось вам пробраться сюда, и есть ли у нас надежда выбраться отсюда?

После долгих усилий Роланду удалось заставить Стакполя рассказать, что с ним произошло. Теперь оказалось, что этот день был таким же несчастливым, как и для молодого капитана. Не успел Ральф избавиться от своего опасного положения, как молодая лошадь, на которой он ехал, сбросила его и ускакала. Он некоторое время гнался за ней, но напрасно, и должен был отказаться от намерения поймать ее. Ночь застигла его, когда он подходил к берегу реки, а так как река бурно шумела, то он не решился перейти через нее. Поэтому он разложил костер при дороге с намерением провести там всю ночь.

— А! — воскликнул Роланд, — так это значит ваш огонь помешал нам переправиться через реку? Мы сочли его за огонь, разложенный индейцами!

— Индейцы, говорите вы? И вы правы, — ответил Стакполь, — я видел целую толпу индейцев, переползавших через брод, и как раз тогда, когда я прицелился в них и думал уложить зараз двоих одним выстрелом, раздался выстрел позади меня и выгнал меня из моего убежища. Тогда я бросился в кусты и убежал, так как думал, что вся шайка гонится за мной. Так добежал я до оврага и скатился вниз головой со скалы. А пока я еще почесывал голову, опять послышались ружейные выстрелы, и я тотчас же подумал о даме. И в то время, когда я размышлял о том, что предпринять, увидал я челнок, вскочил в него при свете молнии и стал грести, пока, наконец, среди опасностей, резни и смерти я не попал сюда. А если вы меня спросите, зачем? — то я отвечу: единственно ради ангелоподобной дамы! Я раб ее!.. Да, чужестранец, разрази меня гром, я хочу сражаться с шавниями и умереть за нее, и для меня смерть — веселый праздник и ничего больше!

— Несчастный! — воскликнул Роланд, весь гнев которого против конокрада снова вспыхнул, когда он понял, что именно он и огонь, зажженный им у переправы, довели их до теперешнего безвыходного положения. — Несчастный! Положительно, выродились на пагубу нам. Без вас моя сестра была бы теперь в безопасности! Если бы она оставила висеть вас на дереве, то вы не были бы на реке и не отняли бы у нас единственное спасение, когда кровожадные шавнии гнались за нами по пятам.

Этот упрек открыл Стакполю, что именно он, правда, невольно, принес несчастье своей благодетельнице. Его чувство перешло в раскаяние и отчаяние, и он бросился перед Эдитой на колени.

— Разрази меня гром, — воскликнул он, — если я ввел вас в опасность. Но я же и спасу вас! Где собаки-индейцы? Я проглочу их!

При этом он снова вскочил, зарычал, как безумный, побежал в хижину, стал бегать взад-вперед и при этом беспрестанно испускал свой громкий рев, так что вскоре враги стеши отвечать на него.

— Слушайте вы, длинноногие, змееобразные собачьи морды! — ревел он из хижины, куда и Роланд поспешно последовал за ним. — Слушайте вы, гологоловые, прокопченные краснокожие! Исчадие негров! Еноты, жабы, гады! Слушайте вы, подлецы, радующиеся тому, что пугаете ангелоподобную даму, слушайте, как я вызываю вас на бой! Вперед, и покажите ваши скальпы! Я сниму их… я, аллигатор с Соленой реки! Кукареку! Кукареку!

После этих нелепых слов тотчас же послышались ружейные выстрелы, направленные на конокрада, который также отвечал на каждый выстрел, сопровождая воем, превосходившим силой даже дикий крик индейцев. Он долго бы еще находился в этом положении, если бы Роланд не стащил его с груды бревен. Но и отсюда он продолжал стрелять, выть, как будто он каждый раз убивал десятерых врагов.

Роланд наблюдал за ним с удивлением и не без удовольствия.

Вскоре, однако, дикие возобновили свои нападения: выстрелы их стали чаще, рев еще более неистов и дик, и они подвигались все ближе и ближе к развалинам. Положение осажденных стало вскоре так опасно, что Роланд, боясь нападения, тайно покинул развалины и спрятался у спуска в овраг.

Враги, не подозревая, что хижина опустела, и, вероятно, полагая, что они загнали осажденных вглубь, выпустили по строению дюжину залпов, наверное, для того, чтобы подготовить общий штурм, которого так боялся Роланд. Тогда он обратился к Стакполю и спросил его, не считает ли он возможным перевезти в своем челноке женщин и спрятать их в безопасном месте.

— Разрази меня гром, — воскликнул Стакполь, — это трудное дело, но я попытаюсь перевезти ангелоподобную даму!

— А почему вы об этом не подумали раньше? — спросил его Роланд.

— Э, да просто потому, что я хотел прежде всего сражаться за нее! — воскликнул Стакполь. — Ну-ка, выстрелю еще раз по этим бестиям, а потом, чужестранец, бежим. Но я наперед скажу вам: это не будет приятной прогулкой и трудно будет переправить лошадей через поток.

— Нечего и думать о нас и о лошадях, — возразил Роланд. — Спасите только женщин. Я буду очень этому рад. Мы же, остальные, будем защищать овраг, пока не подоспеет помощь, если Натан еще жив.

Без дальнейших бесполезных разговоров отправился Ральф к потоку, чтобы приготовить челнок для переправы женщин, тогда как Роланд уговаривал своих товарищей, Пардона Фертига и Цезаря, мужественно и стойко защищаться от нападения индейцев.