Глава семнадцатая
НАТАН ПРОБИРАЕТСЯ В ДЕРЕВНЮ

Уже начало темнеть, когда наши друзья увидели наконец с вершины одного из холмов долину, в которой была расположена деревня Черного Коршуна. Облака, освещенные заходившим солнцем, отбрасывали красноватый свет на зеленые лужайки. Светлая речка, то прячась в тени деревьев, то струясь меж лугов, придавала всей местности особенно живописный вид. Вдалеке виднелись поля с дозревающим маисом. С другой стороны, где долину окружали горы, поднимавшиеся голубоватые облачка дыма указывали на то, что именно там раскинулась деревня индейцев.

Путешественники, наконец достигнув цели, некоторое время в глубоком молчании осматривали места предстоящих боевых действий, и каждый ясно представлял, какие опасности и трудности им придется преодолеть, чтобы одержать победу. Они нашли глубокое, скрытое от глаз ущелье и спрятались там, чтобы все детально обговорить. Натан хотел идти в деревню первым, чтобы хорошенько рассмотреть ее расположение и, если это окажется возможным, отыскать место, куда упрятали похищенную Эдиту. Ральф настаивал на том, чтобы это предоставили ему.

— Почему же вы думаете, старый Натан, что я только для того и бежал по следам ангелоподобной женщины, чтобы позволить кому-нибудь другому освободить ее? Я лучше всякого другого знаю эту деревню, так как не раз уводил отсюда лошадей.

— Конечно, не спорю, — ответил Натан, — и ты мог бы помочь девушке. Но, друг, я одного боюсь: такой уж ты несчастливый — куда ни появишься, непременно принесешь несчастье с собой и другому. Право, я боюсь… уверяю тебя…

— Бойтесь-ка лучше своего собственного носа, кровопролитный Натан! — возразил смеясь Ральф. — Какое же это несчастье, что я освобожден из когтей пятерых индейцев? Пойдемте лучше вместе. Вы разыскиваете ангелоподобную даму, я тем временем уведу из деревни лошадь, на которой она могла бы ехать.

— Я уже об этом думал, — с одобрением отозвался Натан. — Так вот, если ты убежден, что можешь достать лошадь, не будучи замеченным и схваченным, то я ничего не имею против того, чтобы ты шел со мной.

— Вот! Что умно, то умно! — воскликнул Ральф. — Нет ли у вас веревок: надо сделать недоуздок, и вы увидите, что я такой конокрад, какого больше нет на всем белом свете!

— А можно сделать недоуздок из кожи? — спросил Натан.

— Можно.

— Ну так возьми мой кожаный сюртук и разрежь его на ремни. Мне он все равно сейчас не нужен. — И Натан снял свой сюртук, который Ральф быстро разрезал на тонкие полосы и сплел из них недоуздки. Натан же вместо сюртука надел ту рубашку, которую он снял с убитого индейца, и сверху накинул полотняный плащ. На голову он повязал цветной платок и повесил на себя мешочки и разукрашенные кушаки. Потом он обмазал себе лицо, руки и грудь полосами красного, черного и зеленого цвета, которые должны были изображать улиток и ящериц, и превратился сразу же в дикаря, такого страшного и свирепого, каким его могли сделать только эта одежда и раскрашенное тело вместе с его высокой худощавой фигурой.

Пока происходило превращение Натана в индейца, Роланд настаивал на том, чтобы и его взяли в деревню.

— Я ничего не боюсь! — говорил он, — и хочу разделить с вами все опасности, которые вас ожидают!

— Если дело было только в опасностях, — возразил Натан, — то ты мог бы идти с нами и был бы для нас желанным спутником. Но ты можешь оказать нам только небольшую помощь и, напротив, вовлечь нас в еще большие опасности. Все зависит от ловкости, хитрости и присутствия духа. Так как малейшая опасность может погубить нас всех.

Наконец Роланд должен был уступить всем этим доводам, но с условием, что он спрячется у самой околицы деревни, чтобы при первом же крике о помощи оказаться рядом с ними.

Когда сумерки наконец перешли в ночь, они спустились с холма в долину со всеми предосторожностями. Лай собак, случайный выкрик полупьяного дикаря, красный свет огня, пробивающийся из входа в хижину, — все это указывало им путь к деревне. Она была расположена на другом берегу реки и, как говорилось раньше, как раз на изгибе долины, у подножия крутой, но невысокой горы, которая возвышалась недалеко от реки и оставляла место только для сорока-пятидесяти хижин, из которых и состояла деревня. У берега, где находились путешественники, долина была шире и вспахана.

Достигнув края полей, они отправились вброд по реке и поднялись по пням и корням деревьев к подножию горы, где много лет тому назад какой-то прилежный индеец вспахал землю. Здесь они и притаились, чтобы переждать, пока затихнет шум в деревне — по заключению Натана, признак буйства, которому предались победители. Ждать пришлось довольно долго. Из своей засады они могли расслышать крики, то свирепые и дикие, то жалобные и скорбные.

По временам эти крики перемежались громким смехом, гоготанием женщин, писком детей и тявканьем собак. Все указывало на то, что в торжестве принимала участие вся деревня и что было выпито немало.

Наконец шум затих, и около полуночи Натан объявил, что настало время проникнуть в деревню.

Он встал, приказав Роланду не удаляться от этого места, и на прощание дал совет: как только забрезжит рассвет, а Натан с Ральфом к этому времени не вернутся, он должен бежать отсюда как можно скорее.

— Потому что, друг, — сказал Натан, — индейская деревня часто бывает подобна западне, в которую легко попасть, но едва ли оттуда выберешься. Если я не вернусь, пользуйся услугами маленького Петра, будь его хозяином. Он выведет тебя сквозь чащу. Он тебя любит, ведь ты всегда ласково обращался с ним и он это помнит.

После этого он отложил в сторону ружье, как вовсе ненужный предмет, уговорил Ральфа сделать то же самое и сказал собаке:

— Петр, оставайся здесь, будь послушен, как всегда, береги себя, не попади в беду.

Казалось, Петр понял своего хозяина: он свернулся комочком на земле и даже не сделал попытки последовать за Натаном. Роланд остался один на один с тревожными мыслями и чувствами.

Загрузка...