Глава восьмая

— Берегите себя, берегите себя хорошенько, Питер, во время вашего опасного предприятия, — сказал Эдуард, с глубоким чувством пожимая руку уходившему честному лазутчику.

— Будьте уверены, что вы не погибнете неоплаканным, если я только переживу вас, — прибавила Мабель.

— Благодарю вас, мисс, ваши слова мне очень приятны, — отвечал Питер Брасси. — А вы, мой милый, берегите хорошенько девушку да и себя также; моих советов не забывайте и старайтесь не попасться в другой раз индейцам: они великие мастера на всякие ловушки, и если опять откроют вас, то вы уже не спасетесь, запомните это хорошенько!

— Я буду настороже, — уверял Эдуард, — но не оставайтесь слишком долго, мой друг, каждая минута вашего отсутствия будет для нас целой вечностью томительного ожидания.

— Я не заставлю вас долго ждать, но если я не возвращусь, тогда вы поймете, что все кончено для старого Питера Брасси, и если вы впоследствии встретитесь с каким-нибудь лазутчиком, то скажите ему, что я оставался верен своим обязанностям до последней минуты. Ну, довольно; Бог да благословит вас, молодой человек, и вас, мисс; старый Питер снова идет на рекогносцировку!

С этими словами лазутчик перепрыгнул через борт и скоро исчез, направляясь к острову. Мы последуем за храбрым охотником и оставим пока Мабель Дункан под защитой ее родственника. Молодые люди большую часть времени, до возвращения лазутчика, провели в самозабвенной молитве о спасении из рук индейцев дорогих для них существ,

Плывя тихо и спокойно, Питер Брасси достиг острова и пристал на том самом месте, где и в первый раз. Осторожно пополз он между кустами к холму, находившемуся среди острова. Время от времени до ушей его долетали крики, свидетельствовавшие ясно, что дикари еще не оставили места своей победы; но он знал также и то, что самый легкий шорох может обратить внимание сторожей и тем самым положить конец всем его надеждам, равно как и жизни. Таким образом, минут через десять он неслышно дополз до кустарника, росшего по краям уже упомянутой прогалины. Здесь он распростерся на земле и, как змея, полз медленно до тех пор, пока голова его не очутилась под кустами и он не убедился, что все его тело скрыто густой листвой, под которой он лежал.

Тогда взоры Питера остановились на костре, разложенном посреди прогалины; над ним висел большой котел, который он тотчас признал принадлежащим Штанфортам. Перед котлом стояла женщина, держа в руке палку, которой она мешала в котле, а другой рукой подкладывала туда муку из лежавшего около нее мешка. Это была, насколько мог рассмотреть лазутчик, боязливая и бледная тетка Эсфирь. Она стояла как раз напротив него, и когда отступила немного от котла так, что яркий свет костра упал ей прямо в лицо, то Питер мог заметить на нем выражение кроткого терпения. Подле нее стоял наш храбрый друг Пелег Вайт, который с тупым выражением, с наполовину высунутым языком и с глупой улыбкой на своем ничего не выражающем лице смотрел в котел и, казалось, не испытывал всей тяжести неволи. Невдалеке, налево от него, сидела мистрис Штанфорт, крепко обняв свою дочь, и обе горько плакали. Немного далее, в тени, лежал Амос Штанфорт, но Питер не мог решить, жив ли он или умер. Пленников окружала кучка полунагих индейцев человек в. пятнадцать, из которых иные сидели, иные стояли или лежали, растянувшись на земле, курили, разговаривали или были погружены в свои размышления; при неровном свете костра они походили на сборище демонов. Все это Питер охватил одним взглядом, а потом опять обратил все внимание на Пелега Вайта, поразившего его своим необычайно странным видом.

«Малый-то, кажется, свихнулся от страха, — подумал наконец Брасси, — и потому пользуется такою свободой. Надо отдать справедливость: единственная хорошая черта у раскрашенных чудовищ, что они никогда не делают вреда ни краснокожему, ни белому, который сам не понимает и не знает, что творит. Да-да, страх сделал его совершенно дураком, и поэтому-то краснокожие дают ему такую свободу. Ну, для бедного мальчика это еще, пожалуй, лучше, — думал он с состраданием, — потому что теперь его не сожгут и не убьют, и если он действительно не в своем уме, то ему нечего бояться».

В это время один из индейцев подошел к огню, заглянул в котел и выразил свое удовольствие глухим ворчаньем; после того, показав на себя и на своих товарищей, он сказал:

— Гм! Хорошо! Женщина варит, женщина же и подаст индейцам!

Дрожащая тетка Эсфирь мгновенно поняла желание своего мучителя, подобрала несколько больших, широких щепок, брошенных ей индейцами, затем вынула пудинг из котла и подала его проголодавшимся индейцам.

Они поспешно выхватили его из ее рук и с жадностью принялись за еду. При той поспешности, с какой была поглощаема приготовленная пища, понятно, что котел был скоро опорожнен. Тогда поднялся с земли высокий, страшный на вид индеец, лицо которого, само по себе отвратительное, было еще испещрено белыми, красными и черными полосами; он схватил за руку тетку Эсфирь и, указывая на котел, проговорил горловым голосом:

— Еще, женщина, еще!

— Боже мой, — вскричала бедная тетка Эсфирь, едва держась на ногах и всплеснув руками. — Никогда, во всю жизнь, я не видела такого страшного аппетита, какой имеют эти чудовища. Если бы кто принес мне воды, — прибавила она, вздыхая. — Я так устала!

— Еще! — повторил дикарь с угрожающим движением. — Женщина, еще! — И он сделал очень понятный знак, схватившись за томагавк, торчавший у него за поясом.

— Сейчас, в одну минуту! — вскричала тетка Эсфирь, дрожа всем телом, и поспешно схватила тяжелый железный котел, чтобы идти за водой к озеру, как вдруг Пелег, стоявший около нее, быстро бросился к ней и с диким, глупым смехом показал знаками, что он хочет идти и наполнить котел водой.

— Бедный юноша! — со вздохом сказала тетка Эсфирь, в своем сострадании забывая все остальное. — Ты ничего не знаешь и не понимаешь, не правда ли? Ты потерял и ту каплю ума, которая была у тебя. Да, — прибавила она, когда Пелег снова указал на котелок, — я желала бы, чтобы ты принес мне котел с водой, потому что для меня он очень тяжел, но я думаю, что этот страшный человек, схватившийся за томагавк, не позволит этого.

Тут Пелег внезапно подпрыгнул и запел по-петушиному; затем вдруг бросился к котлу, выхватил его из рук своей госпожи и прыгнул с ним в кусты, где был Питер; но в мгновение ока он был настигнут несколькими дикарями, которые больше опасались потери котла, нежели побега сумасшедшего Пелега; они привели его назад и вырвали котел из его рук.

Индейцы возвратились опять к огню; Пелег, ворча, постоял несколько секунд, словно недоумевая, в чем дело; затем спокойно опустился на землю, прокатился несколько раз взад и вперед, наконец лег на спину и начал играть пальцами. Теперь он лежал в незначительном расстоянии от Питера, что внушило старому охотнику мысль заговорить с сумасшедшим, хотя эта попытка и была бесполезна при бессознательном состоянии Пелега и могла кончиться очень дурно для нашего лазутчика, но губы его как бы невольно раскрылись и произнесли шепотом: «Белоголовый!»

Слово это, должно быть, долетело до Пелега, потому что он тотчас же перестал играть пальцами, и, казалось, прислушивался.

— Белоголовый, — повторил Брдсси, — знаете ли вы старого Питера?

— Кукареку! Кукареку! — закричал Пелег и начал бить ногами и кататься по земле; потом он несколько раз перекувырнулся и подкатился наконец к кусту, в котором скрывался Питер.

— Питер, это вы? — прошептал Пелег.

— Черт возьми! — выразил лазутчик тихо свое удивление. — Никогда я не видывал, кто бы так хорошо притворялся!

— Я это хорошо знаю и сам, — отвечал Пелег, снова оглашая воздух звонким, безумным смехом, и продолжал шепотом: — Скажите мне, однако, Питер, откуда это вы свалились сюда? Вы уже давно здесь? У вас ли лодка? И не знаете ли вы, что сталось с бедной девушкой — Мабель Дункан?

— Ну, вы молодец! — заметил лазутчик, едва придя в себя от изумления. — И если я скажу что-нибудь дурное про вас, то пусть индейцы снимут с меня скальп! Да, я украл лодку и увел ее: девушка и молодой человек на ней.

— Эдуард Штанфорт убит? — поспешно спросил Пелег.

— Нет, нет, я вытащил его живого из воды, — возразил лазутчик. — Но негодяи все ли здесь налицо? — прибавил он.

— Нет, почти вся шайка рассеялась и охраняет остров со всех сторон. Поэтому для меня загадка, как вы могли проникнуть сюда незамеченным.

— Без труда. Несмотря на их многочисленность, я уверен, мы посмеемся над ними, — утешал лазутчик своего собеседника. — Еще я хотел бы знать одно, — прибавил он. — Тяжело ли ранен старый господин?

— Дядя Амос, хотите сказать?

— Да.

— Я боюсь, что ему очень плохо; я заметил, что лицо его и голова покрыты кровью, а рука висит без движения, и, по словам тетки Эсфирь, она пробита пулей.

— Так, стало быть, он не в состоянии помочь нам?

— Нет, — отвечал Пелег, начав снова Играть своими пальцами.

Через несколько минут он прибавил:

— Послушайте, не говорите больше, многие из индейцев посматривают сюда; им кажется подозрительным, что я так долго лежу здесь.

Пелег снова принялся за свои дурацкие выходки; потом встал и подошел к огню, желая помочь повесить котел над огнем тетке Эсфири; которая в это время возвращалась назад.

В эту минуту на краю прогалины, прямо против лазутчика, зашевелились кусты, и оттуда вышел воин, который остановился посреди поляны. Едва индейцы заметили пришедшего, как все вскочили на ноги и окружили его.

Один из них, по-видимому предводитель шайки, начал говорить с новоприбывшим.

Воин поспешно сообщил ему что-то, несколько раз указывая рукой по направлению к северо-востоку.

Очевидно, известия были очень важны, потому что после коротких переговоров четыре индейца быстро вышли из круга и стали на страже около женщин, в то время как другие схватили оружие и в ту же минуту исчезли в лесу.

Прошло четверть часа. Между тем на берегу готовились важные предприятия, и наши друзья сидели в томительном ожидании чего-то; даже Питер — мы не можем скрыть это — чувствовал себя не совсем-то ловко в своем опасном положении, становившемся все хуже; но все-таки он твердо решился оставаться до последней крайности на своем посту лазутчика.

Вдруг он услышал крик на воде, ответом на который был другой, раздавшийся «а берегу, и затем последовал ряд криков и восклицаний, которые слышались то ближе, то дальше. Потом мгновенно наступила тишина, продолжавшаяся минут с десять. По прошествии этого времени послышались громкие голоса, и говорившие приближались все ближе и ближе. Минуты две спустя возвратились индейцы, исчезнувшие так поспешно. Когда они стали в круг, то Питер заметил между ними несколько новых лиц. Их было трое: двое из них носили форму английских офицеров; а третий был важный индейский вождь.

Мы сообщим нашему читателю имена этих трех лиц, а также и причину их прибытия. Каждый из них занимает место в истории того времени. На двоих из них лежит постыдное клеймо, третий же, храбрейший воин из всего племени Дикарей, заслужил себе бессмертную славу.

Старший мужчина, с белыми волосами, мрачным видом и неопрятно одетый, был хладнокровный англо-индейский агент, полковник Эллиот, оставивший по себе дурную память; его молодой спутник и начальник, как можно было видеть по золотым нашивкам на мундире, был столь же достойный презрения генерал Проктер, про которого ходила молва, что он назначал своим краснокожим союзникам определенную сумму на каждый скальп американца, и, наконец, третий, который в противоположность обоим белым, отличался благородными чувствами, был не кто иной, как знаменитый индейский предводитель Текумзе — верховный вождь союзных индейских племен, числившийся бригадным генералом на британской службе. Причина их прибытия была следующая: индейский лазутчик заметил британскую яхту, плывшую от форта Детруа к американскому берегу; людям, находившимся на яхте, были нужны некоторые сведения, необходимые для выполнения плана кампании; на ней же находились и названные офицеры со свитой, а также небольшое число индейцев; лазутчик тотчас сообщил о своем открытии находившимся на холме индейцам, которые отрядили челнок, чтобы узнать, кто были новоприбывшие. Когда стало известно, что приближаются союзники, то оставшиеся на берегу были извещены об этом громкими криками. После этого прибывшие обменялись известиями; они подъехали к берегу в лодке, которая теперь дожидалась, чтобы отвезти их обратно.

Индейцы, оказав своим высоким гостям всевозможные почести, возвратились на свои места, где они стояли полукругом в глубоком молчании, в то время как Проктер и Эллиот подошли к пленным и начали их расспрашивать: кто они, откуда они пришли и т. п. На все эти вопросы тетка Эсфирь отвечала со смешанным чувством страха и радости; она просила у них, как у белых, имеющих притом звание и влияние, освободить ее и ее друзей из рук кровожадных дикарей или задержать их как военнопленных.

— Хорошо, моя милая, хорошо! — отвечал полковник Эллиот с двусмысленным смехом. — Господин генерал посмотрит, что можно сделать для вас.

Оба офицера по знаку генерала отошли в сторону и совещались в продолжении нескольких минут недалеко от убежища Питера, так что тот мог все слышать; Текумзе стоял один, скрестив руки, серьезно и с достоинством озираясь кругом.

— Итак, вы говорите, — сказал Проктер в ответ на некоторые замечания Эллиота, — что эти индейцы были выше Мауме и что они сообщают, что дорога к форту Дефианс свободна?

— Это донесение предводителя этой шайки, генерал.

— Ну, так возьмем с собой весь отряд, за исключением нескольких человек, которые останутся при пленных, и отправимся к устью Мауме, где вы и Текумзе примете командование над войсками, и оттуда мы можем пройти вдоль по реке. Если вы нападете на этого столь же храброго, как и хитрого, генерала Вингестера прежде, чем он получит подкрепление, то вы будете в состоянии легко победить его, и так как форт Дефианс будет в наших руках, то нам останется только захватить Детроуат и Вайне, чтобы завладеть всем северо-востоком. Пойдемте и отплывем тотчас же, потому что здесь мы только теряем время. Еще одно слово! — прибавил Проктер, когда Эллиот хотел уже удалиться. — Не лучше ли нам освободить этих пленных и захватить с собой всех индейцев?

— Ни в коем случае, — отвечал жестокий Эллиот. — И не думайте о чем-либо подобном. Вы можете только одним способом возвратить им свободу, не обидев индейцев, а именно — выкупить их. Но так как многие из дикарей убиты этими белыми, то индейцы только для того и щадили так долго своих пленников, чтобы впоследствии выместить на них свою потерю; судите сами, что требования наших господ союзников будут очень велики и дело это может стоить для вас порядочной суммы.

— Которой, конечно, у меня нет, — отвечал, холодно смеясь, Проктер. — Лучше оставим все это и поспешим в путь, — прибавил он. — Сколько индейцев, думаете вы, оставить при пленных?

— Трех будет достаточно, так сказал мне вождь отряда, — отвечал полковник, переговорив предварительно с предводителем шайки.

— Очень хорошо! — отвечал Проктер. — Итак, скажите ему, чтобы он отдал необходимые приказания и поспешил бы с своим отрядом на мой корабль, потому что мы не можем терять времени, в особенности получив такие важные известия!

Можно себе представить радость слушавшего лазутчика, когда он узнал, что только трое из его врагов остаются при пленных; он мысленно видел их уже свободными и спасенными.

«Только три дьявольских отродья останутся здесь», — подумал он с злой радостью. — Если они не будут побеждены до солнечного восхода, то я поклянусь, что в моих жилах не течет ни капли кентуккийской крови!»

Текумзе подошел к индейцам и сказал им несколько слов на своем родном языке, после чего он удалился вместе с Проктером и Эллиотом. Тетка Эсфирь провожала их жалобными просьбами, но не добилась никакого ответа, кроме разве того, что один индеец зажал ей рот.

Вскоре после ухода знатных гостей индейцы забегали взад и вперед и, казалось, делали приготовления к скорому отъезду; потом все исчезли, и только трое из них остались около пленных. Прежде всего они связали ремнями руки женщинам; затем принудили Амоса Штанфорта встать и привязали его тоже к женщинам, дабы никто из них не мог убежать. От последней предосторожности не был избавлен и Пелег. Боясь, чтобы он, по своей глупости, не вздумал кричать, индейцы заткнули ему рот, несмотря на его сопротивление. Так как сторожа не связали ноги пленников, то это убедило лазутчика, что они со своей живой добычей намеревались тоже покинуть остров. Это было решено на последнем совещании диких с товарищами, которые оставили им два челнока, чтобы достичь канадского берега.

Последнее было сделано со стороны диких, потому что они боялись знаменитого лазутчика, Питера-Дьявола, которого не поймали, и, предполагая, что он находится еще невдалеке от острова, считали его способным помериться силами с тремя из них оставшимися на берегу.

— Идите, — сказал один из дикарей пленникам, которые из боязни сурового обращения молча последовали за ним.

Тот индеец, который говорил, пошел вперед, направляясь к северу от холма; пленники следовали за ним, один за другим, а двое остальных индейцев с оружием в руках составляли арьергард.

— Ну, теперь дело идет о жизни и смерти, — проворчал лазутчик, оставляя поспешно, но осторожно свое убежище и спускаясь к востоку с холма в надежде, что ему удастся прежде индейцев достичь челноков, оставленных для их отплытия.

«Если бы пресмыкающиеся трусы заснули только на острове, как я этого ожидал… — думал он и, зная, что за ним никто не наблюдает, с быстротой оленя сбежал с холма и затем поспешил по тому же направлению, по которому шли его враги. — Да, если бы они заснули, то мне предстояла бы очень легкая работа, или же если бы они по крайней мере остались на острове лишь до утра, чтобы у меня было время позвать на помощь молодого человека, то все было бы хорошо, но дело теперь идет так, что я принужден действовать один. Биться теперь будет моим лозунгом, и если им удастся уйти живыми с пленными, то они унесут с собой и скальп Питера, это верно!»

Несмотря на обход, сделанный старым лазутчиком, чтобы избежать своих врагов, он все-таки раньше их достиг северной оконечности острова и тотчас же заметил два челнока, которые лежали высоко на берегу, дабы волны не унесли их. Но едва сделал он это открытие, как услышал шум шагов его противников и шедших с ними пленников. Быстро отскочил он в сторону, в густой кустарник, приготовил нож и томагавк и в ту же минуту увидел индейцев, остановившихся на песчаной береговой полосе. Индейцы шли очень скоро, потому что в душе они ощущали сильный страх. Как только все остановились, один из дикарей разрезал веревку, связывавшую мистера Штанфорта с другими пленниками. Двое других дикарей бросились на него и повалили на землю. Несчастный упал на свою раненую руку, испустив страшный крик и от боли потеряв сознание; женщины же вскрикнули от ужаса, сочувствия и негодования.

Тогда с демонской жестокостью дикари ударили женщин, чтобы научить их владеть своими чувствами; двое индейцев без малейшего сострадания принялись связывать ноги и без того бесчувственного Штанфорта, в то время как третий напрягал все силы, чтобы столкнуть в воду челноки Индейцы связали ноги мистеру Штанфорту, нагнулись и положили около себя свои мушкеты.

Питер, кровь которого кипела от гнева и желания мести за только что совершенный поступок, не мог улучить более благоприятной минуты для нападения; с диким криком выскочил он и, прежде чем пораженные дикари успели подняться, одного ударил по голове томагавком, а другому всадил нож в спину.

Затем схватил один из мушкетов, лежавших на земле, прицелился в третьего, и не успел тот опомниться, как он всадил ему весь заряд в грудь. Все это было делом одной минуты.

— Ура! Красные черти! — кричал лазутчик. — Подождите, вы еще узнаете Питера-Дьявола!

Но теперь ему некогда было изливать свой гнев; хотя индеец, в которого он выстрелил и упал на землю мертвым, но с другим дело обошлось не так легко.

Получивший удар по голове хотя и был ранен, но не потерял сознания, а другой также был еще в состоянии держать оружие. Между тем как первый бросился на лазутчика и ударил его так, что тот пошатнулся, другой схватил мушкет и выстрелил прямо в грудь Питера. Но, к счастью, ружье дало осечку; прежде чем он успел снова взвести курок, Питер и первый индеец катались по земле в смертельной борьбе; тогда он приготовился нанести удар охотнику, как только это будет возможно сделать, не поранив товарища.

В то время как женщины громко кричали от страха и ужаса, Пелегу, которого индейцы, принимая за безумного, связали не слишком крепко, удалось освободиться от своих уз. Когда он заметил, что раненный Питером индеец обернулся к нему спиной, он быстро прыгнул ему под ноги и ударил по ним так сильно, что тот потерял равновесие и покатился по земле. Пока индеец, ослабленный сильным кровотечением из своей раны, силился приподняться, Пелег поспешно схватил мушкет убитого индейца, приставил его к голове лежавшего, и вслед за выстрелом индеец покатился мертвым.

Это был решительный момент битвы, даровавший нашим друзьям полную победу; вслед за тем Питер приподнялся, весь окровавленный, но живой, а индеец, с которым он дрался, лежал мертвый.

— Ура! — прогремел лазутчик. — Белоголовый, это вы сделали, не правда ли? Ах, да, — прибавил он, когда Пелег указал на свой заткнутый рот, и поспешил вытащить затычку изо рта юноши.

— Ну, теперь, кажется, все обстоит благополучно, Питер? — спросил Пелег, получив возможность говорить. Благоразумная речь юноши удивила женщин едва ли не более самого их спасения и полнейшего освобождения от дикарей.

Охотник крепко пожал руку юноше, который после этого дела с дикими и в наших глазах сделался героем, и сказал ему:

— Да вы в самом деле молодец, Белоголовый, я говорил это раньше и всегда буду говорить то же; если я когда-нибудь услышу, что о вас отзовутся иначе, то я заставлю переменить о вас мнение. Это я вам обещаю.

Когда утихла первая радость от неожиданного освобождения, наши друзья обратили все свое внимание на бедного Амоса Штанфорта, который теперь пришел в себя и только что узнал о своем чудесном спасении. Так как он был еще очень слаб, то они заботливо положили его на дно челнока; вслед за тем и другие немедленно разместились в обеих лодках и отчалили от берега, где каждая лишняя минута могла подвергнуть их новой опасности.

Мать и сестра Эдуарда едва верили, что они вновь свободны и что опять увидят уже оплаканного брата и сына, а также и дорогую Мабель.

Четверть часа спустя с невыразимой радостью заметили наши беглецы лодку, которая стояла почти на том же самом месте, где оставил ее Питер, который возвестил о счастливом возвращении громким «Ура!».

— Это вы, Питер? — спросил Эдуард дрожащим голосом.

— Да, да, мой милый, это я и со мной два челнока. — Потом он обратился к своим спутникам и сказал им шепотом: — Сидите тише, спрячьтесь, не говорите ничего, мы подшутим над ними.

Через несколько минут оба челнока встали около лодки. Эдуард и Мабель смотрели, перевесившись через борт, и вдруг вскричали в один голос:

— Великий Боже! Кто это с вами?

— Мой дорогой сын, — прозвучал голос матери, которая не могла более сдерживаться.

— Дорогой брат! — вскричала Карри.

— Боже мой! — вторил Эдуард вне себя от радости. — Возможно ли это! Могу ли я верить своим глазам! Мои дорогие мать и сестра, тетя, дядя, Пелег. Все, все, все! О, какое чудесное спасение!

Действительно, казалось чудом, что все спаслись. Никакое перо, никакой язык не в состоянии был бы описать всеобщую радость, которая последовала за встречей. Поэтому мы предоставим фантазии читателя верно изобразить себе все счастье свидевшихся родственников.

Загрузка...