Опасности диких стран

Глава четырнадцатая
ОСВОБОЖДЕНИЕ

Когда Роланд открыл глаза, он уже не лежал под крестом, на нем не было тела Пианкишава. Его тело не было сковано путами, и голова его покоилась на коленях человека, который заботливо смачивал ему лоб и грудь водой из протекавшего тут же ручья. Вероятно, он перенес сюда Роланда во время его обморока. В смятении Роланд стал оглядываться, и взор его прежде всего упал на окровавленные трупы индейцев. Содрогнувшись, он отвел глаза от этого ужасного зрелища и, подняв голову вверх, посмотрел на своего освободителя. Каковы же были его удивление и радость, когда он узнал в нем своего верного и отважного квакера Натана. Последний невозмутимо продолжал свое дело, а маленький Петр стоял рядом с ним, виляя хвостом, как будто радуясь, что узнал в Роланде старого знакомого.

— Натан, это вы? — воскликнул Роланд, схватив за руку квакера и делая напрасное усилие подняться с его колен. — Во сне ли я все это вижу или наяву?.. Скажите, как вы попали сюда? И вы ли это на самом деле?

— Это я, друг, — ответил Натан, улыбаясь, — я и маленький Петр. Больше никого тут нет!

— А я? — закричал вне себя от радости Роланд, — я опять свободен? А дикие? А Пианкишав? Все ли они мертвы, убиты?

— Все, все, — сказал Натан, немного помедлив. — Злые существа не будут тебя никогда больше беспокоить…

— Кто же освободил меня? — спросил Роланд с жаром. — А, Натан, что я вижу? Ваше лицо и руки обагрены кровью! Так это вы освободили меня из плена? Говорите же, Натан, честный, храбрый, добрый Натан!

— Значит, ты не считаешь за грех и безбожие, что я схватил винтовку и выстрелил в бездельников-индейцев, чтобы спасти тебе жизнь и дать тебе свободу? — спросил Натан. — Ведь правда, друг, только потому я это и сделал, что видел — никаким мирным способом невозможно тебе помочь. Я видел врагов, лежавших рядом с тобой и готовых раздробить тебе череп секирами, и тогда уж я не смог удержаться. Надеюсь, что совесть твоя не упрекнет меня за этот поступок?

— Упрекнет? — вскричал Роланд, горячо пожимая руку Натана. — Ей-Богу же, это был поступок, за который я буду век вам благодарен, — поступок, которым вы приобретете всеобщее уважение, как только я поведаю о нем!

— Нет, друг, рассказывать об этом ничего не надо, — прервал его Натан. — Довольно, если ты сам убежден в правильности моего поступка. Поэтому молчи обо всем, что ты видел и увидишь, и не забывай, что я человек мирный!

— Но, Натан, — спросил наконец Роланд, — что теперь с моей бедной сестрой? Вы ничего не слышали о ней? И не видели ее? Амой друзья-переселенцы? Где они? Не последовали ли они за дикими и не освободили ли Эдиту?

— Не спрашивай сразу обо всем, — ответил Натан, причем его радостное до этого мгновения лицо омрачилось, на нем появились грусть и смущение. — Лежи пока спокойно. Дай согреться твоим холодным, как лед, ногам, позволь мне перевязать твои раны. Когда ты станешь и сможешь ходить, ты узнаешь все, что известно мне — все доброе и недоброе. Пока же радуйся тому, что ты в безопасности!

— О, вижу по всему, что моя сестра еще в плену» ~ грустно промолвил Роланд. — А я должен лежать здесь, свернувшись, как червь, и ничего не могу сделать, чтобы помочь ей! А мои друзья, переселенцы, они-то хоть, по крайней мере, не настигнуты дикими?

— Ты приводишь меня в смущение своими вопросами, — сказал Натан. — Если ты хочешь освободить свою сестру из плена, то должен прежде всего иметь терпение и снова крепко стать на ноги. Таким образом, прежде всего подумаем об этом. А когда настанет время освобождать твою сестру, я согласен быть первым твоим советчиком.

С этими словами Натан начал старательно растирать окоченевшие конечности Роланда и перевязывать ему раны. Роланд терпеливо сносил все и продолжал просить все же Натана рассказать обо всем, что ему известно. Наконец квакер сдался и начал свой рассказ.

Попытка его пробраться сквозь ряды дикарей, осаждавших развалины, увенчалась успехом, несмотря на все опасности, и он поспешил прямой дорогой по лесу к станции, как вдруг случайно встретился с группой молодых людей, ехавших верхом под предводительством Тома Бруце. Натан сообщил им о тяжелом положении Роланда, и они тут же изъявили готовность поспешить ему на помощь, не требуя никакого подкрепления от переселенцев и от соседей. Том Бруце посадил Натана за собой на лошадь, и они поскакали по лесу, но, ко всеобщему удивлению, нашли развалины покинутыми, а так как в лощине можно было легко различить и проследить до самого края следы лошадей, то из этого они заключили, что путешественники сделали отчаянную попытку спастись вплавь, причем, наверное, все погибли. Тут возгорелись гневом сердца храбрых кентуккийцев. Они искали индейцев в низком кустарнике. Натана отпустили, так как в его услугах больше не нуждались. Но храбрый человек и не собирался уходить, хотя ему очень не хотелось, чтобы другие узнали о его воинственном настроении. Его мучило чувство вины за то, что Эдита оказалась в беде, так же, как и ее спутники, и он не мог успокоиться, пока не узнает, что они действительно больше не нуждаются в его помощи. Сначала он безуспешно осмотрел все в лощине; затем последовал за молодыми людьми, осматривал то место, где они на индейцев напали, и вскоре убедился, что путешественники невероятным образом спаслись, выбрались из бушевавшего потока. Прежде чем Натан прибыл к месту стычки, все было решено не в пользу кентуккийцев, и один из них, которому удалось бежать, рассказал, что всему виной оказался Ральф Стакполь. Потом он предложил Натану сесть к нему на лошадь. Но Натан отказался, желая продолжить поиски. Спрятавшись со своим маленьким Петром в чаще, он поджидал, пока индейцы закончат преследование и вернутся к месту сражения.

— И вот, друг, — продолжал Натан, — тут-то я и спросил совета у маленького Петра, что нам теперь делать, и, правда, мы оба были одного и того же мнения, что должны следовать по пятам злодеев, пока не узнаем, что случилось с тобой и с бедными женщинами. Мы переползли по склону горы и увидели, что индейцы разбрелись. Здесь меня смутило то, что индейцы, наверное, разделились: их главный отряд поехал дорогой через гору, тогда как меньшая его часть с одной лошадью и пленным отправилась через реку. Хотелось думать, что пленный — это ты, и я был уверен, что, следуя за тобой, могу тебе помочь, так как сопровождавших тебя было немного. Так перешли мы вброд реку и последовали по твоим следам, пока не наступила ночь. Долго шли мы, пока не наткнулись на то место, где дикие разбили бочонок с водкой. Запах водки одурманил Петра, и я боялся, что придется расстаться со всеми надеждами разыскать тебя. Но мне пришла в голову мысль обмыть ему нос свежей водой из ручья, который я отыскал. Это было очень кстати: ведь ты знаешь, друг, что от его чутья зависело многое. Только благодаря чутью собаки мне удалось отыскать твой след. Мы наткнулись на место ночлега злодеев, нашли его скорее даже, чем я ожидал. Я подполз к тебе совсем близко и видел, как крепко ты был привязан к этим шестам и что ты не можешь даже пошевелиться. Увидел я и дикарей, лежавших рядом с тобой с ружьями наготове. Я был в нерешительности: не знал я, как поступить, и раздумывал почти целый час, как бы мне лучше и вернее помочь тебе.

— Ах, Натан, Натан! — воскликнул Роланд. — Отчего же вы заставили меня так долго томиться, почему не разрезали веревки и не дали мне нож?

— Это я, пожалуй, и мог бы сделать, — ответил Натан, — но для этого, так как ты был связан очень крепко, понадобился бы по крайней мере час, чтобы освободить тебя. Кроме того, я понимал, что все твое тело так сковано, что ты не сможешь быстро двигаться. Наконец, невольный крик радости или даже единственное слово могли легко выдать и меня и тебя диким! Нет, друг, этого нельзя было делать. Целый час думал я, как помочь тебе. Когда вдруг свалилась головня на тлеющий огонь, я увидел, что двое индейцев лежат так близко один к другому головами, как будто они выросли из одних плеч, и так близко от меня, что я мог бы дотронуться до них ружьем. Тут я случайно или с намерением — не могу сказать точно — дотронулся до курка, раздался выстрел, и я лишил жизни обоих дикарей. Потом я набросился на последнего плута и… ох, грехи, грехи!.. ударил его топором. Он вскочил и побежал, а я за ним, из страха, что он может скрыться, а потом убить тебя. Таким образом случилось, что я и его убил, за что ты, наверное, не будешь меня порицать: ведь я совершил этот грех ради тебя. Право, друг, удивительно, к чему меня привела дружба с тобой!

— Успокойте свою совесть, Натан! — сказал Роланд, крепко пожимая ему руку. — Вы сделали это ведь ради меня, вашего друга.

Натан молча выслушал Роланда, продолжая тем временем делать примочки к телу Роланда, пока тот был уже в состоянии подняться и более или менее уверенно стоять на ногах. При этом Роланд заклинал своего освободителя довести до конца доброе дело, так удачно начатое, и освободить сестру, все еще находившуюся во власти кровожадных дикарей.

— Призовите на помощь, — говорил он, — приведите людей сражаться и будьте уверены, что никто не будет лучше биться за Эдиту, как я, ее брат, который обязан быть ее верным защитником.

— Если ты непременно хочешь освободить ее, то…

— Да, я хочу освободить ее или умереть! — воскликнул Роланд. — Ах, если бы вы пошли за ней и спасли бы ее, как спасли меня!..

— Ну, нет, — возразил Натан, — десятерых индейцев не так легко убить, как двоих или троих. Но, друг, прежде чем я сообщу тебе о своем намерении, расскажи мне, что было с тобой после того, как я вас покинул. Мне нужно все знать, потому что от этого зависит больше, чем ты можешь предполагать.

Роланд, несмотря на свое нетерпение, рассказал все, что знал, как можно подробнее, и подчеркнул особенно то обстоятельство, что Телия Доэ горячо вступилась за него.

Натан слушал с напряженным вниманием.

— Где только Авель Доэ, — сказал он, — там всегда какое-нибудь плутовство. Но ты не видел больше ни одного дикого?

— Нет, — ответил Роланд. — А вот, — продолжал он после минутного размышления, — какого-то высокого человека в красной чалме я припоминаю. Быть может, именно он был белым?

— А кто командовал отрядом? Он? — спросил Натан.

— Нет, не он, — ответил Роланд. — Предводитель был сердитый, старый начальник, которого они называли Кехога, или Кенога, или…

— Венонга? — закричал Натан с особенной живостью и глаза его заблестели. — Старый, высокий, плотный человек, с рубцом на носу и на щеке? Немножко прихрамывает? Средний палец на левой руке на один сустав короче, и на голове видны следы клюва и когтей хищной птицы?.. Это Венонга, черный гриф! Ну, Петр, и простофиля же ты, потому что не подсказал мне этого!

Роланд с удивлением заметил необычайное возбуждение Натана и не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Кто же этот Венонга, из-за которого вы забываете обо всем, даже о моей бедной сестре?

— Кто он такой! — воскликнул Натан. — Друг, ты еще дитя лесов, если никогда не слыхал о Венонге. Не один колонист полег под его топором. Недаром он славится своим бессердечием и жестокостью: этот человек пил кровь женщин и детей. Ах, друг, опасаюсь я, что скальп твоей сестры висит уже на его поясе.

При этом ужасном предположении кровь застыла в жилах Роланда и так исказились черты его лица, что Натан вздрогнул и попытался смягчить впечатление, произведенное его словами:

— Но я ведь только высказал предположение, — воскликнул он. — Быть может, твоя сестра укрыта от злодеев и, хотя в плену, жива!

— Нет, вы сказали мне, что она убита и что с нее снят скальп… — сказал Роланд и прибавил с горечью: — У этих злодеев нет ничего святого, даже жизнь женщин и детей для них ничего не значит. Нет, я защищу ее, и Бог мне в этом поможет!

— Ты говоришь смело, — радостно воскликнул Натан, так крепко пожимая руку Роланда, что у того даже хрустнули пальцы, — не беспокойся, сестра твоя еще жива и надо надеяться, что жива и останется. А теперь, чтобы ты сам в этом убедился, я поделюсь с тобой своими соображениями. Ответь мне только на вопрос: есть ли у тебя враги среди индейцев, например, какой-нибудь перебежчик белый, как Авель Доэ, который бы желал тебе причинить зло?

Роланд, удивленный, ответил отрицательно.

— Но, может быть, у тебя дома есть враг, который так ожесточен против тебя, что готов войти в союз с индейцами, чтобы убить тебя? — снова спросил Натан.

— Конечно, есть у меня враги, — ответил на это Роланд, — но ни одного я не считаю таким злобным, как ты полагаешь.

— Этим ты приводишь меня в смущение, друг, — сказал Натан, качая головой. — Потому что так же верно, как то, что я стою здесь, так же верно видел я в ту ночь, когда я покинул развалины и пробирался сквозь толпу индейцев, — видел, что какой-то белый сидел с Авелем Доэ в стороне от других и держал с ним совет, как бы лучше осадить хижину, не подвергая опасности женщин. Я и до этого был удивлен, что дикие не наносили нам такого вреда, какой могли бы нанести, а теперь убедился, что просто они щадили женщин. Эти двое сговорились учинить какую-то каверзу, я слышал, как они спорили. Авель Доэ требовал себе от другого награду за услугу, которую он ему оказывал, чтобы заставить тебя и твою сестру попасться. Я не ошибаюсь, друг, я все это отлично слышал, потому что когда я увидел красную чалму на голове у человека, сидевшего у огня, то подполз к ним совсем близко. Да, да, я слышал все, что сейчас рассказал, слово в слово.

При этих словах в душу Роланда закралось подозрение, и он очень хотел удостовериться в своих сомнениях.

Натан тем временем продолжал:

— Ты думаешь, что ружья, кораллы, сукно и все, что они делили между собой после битвы, было добычей, отнятой у молодых кентуккийцев. Нет, это была награда, которую белый человек в красной чалме дал плутам за то, что они взяли в плен тебя и твою сестру. Верь мне! Его наемниками были разбойники из всех племен, как я заметил, а старый Венонга был самый отчаянный плут, лишенный предводительства в своем собственном племени за пьянство и другие пороки. Я думаю, что белый человек жаждал твоей крови: он поручил тебя старому Пианкишаву, который, без сомнения, умертвил бы тебя, когда ты добрался бы до его деревни. Но какое намерение у него было насчет твоей сестры, я не могу догадаться, так как не знаю твоего прошлого.

— В таком случае выслушайте меня, — сказал Роланд, — чтобы нам было легче разгадать все хитросплетения. Так или иначе, но есть какой-то человек, которого я давно считал своим врагом, хотя и не допускал мысли, что он способен на такую подлость. Это уже переходит все границы. Этого человека зовут Бракслеем; он лишил меня и мою сестру имения нашего дяди, настоящими наследниками которого мы оба были после его смерти.

И Роланд рассказал, как этот Бракслей принес завещание, написанное задним числом; по этому завещанию все владения покойного переходили к приемному ребенку, который, никто в этом не сомневался, погиб во время пожара несколько лет тому назад. Бракслей клялся перед судом, что ребенок жив, и основывал свою клятву на показании одного молодого человека по имени Аткинсон, который будто бы видел и узнал девочку, не выдавая, однако, в какой стране и в каком месте. Этот Аткинсон был человек с дурной славой: он шатался по границам страны, чтобы избежать наказания за совершенные им преступления. Бракслей, однако, уверял, что он постарался его найти и через него снова разыскать потерянную наследницу. Роланд чистосердечно признался Натану, что считает всю эту историю ложной выдумкой Бракслея, чтобы самому под именем исчезнувшей наследницы войти во владение богатыми землями дяди Роланда. Роланд обвинял Бракслея и в том, что он якобы уничтожил первое завещание дяди, которое тот написал за несколько месяцев до смерти и по которому Эдита была назначена его наследницей. То, что это завещание существовало, подтверждалось отзывами умершего дяди об Эдите, и даже Бракслей согласился с этим, уверяя, однако, что дядя сам опять уничтожил свое первое завещание.

Натан внимательно слушал подробные объяснения Роланда. После недолгого размышления он сказал:

— Я теперь почти не сомневаюсь, что человек в красной чалме и есть плут Бракслей, который теперь подкупает индейцев, чтобы сжить тебя со свету и запрятать Эдиту куда-нибудь подальше, чтобы его не беспокоили ваши права на богатое наследство. Но будь мужественным, мой друг! Господь не оставляет правых. Он откроет и то, что этот Бракслей на самом деле вор и разбойник, в чем я не сомневаюсь. Еще ложь никогда не торжествовала долгой победы над правдой. И подлинно: в этом случае такое чудо совершится не в первый раз. Мы должны теперь подумать, как нам освободить твою бедную сестру.

— Надо искать помощи, Натан! — воскликнул Роланд. — И тогда — за ней!

— А где нам найти помощь? — спросил Натан. — Ты забыл, что большой отряд индейцев находится на севере Кентукки и что все мужчины, способные держать оружие, призваны воевать с ними? Нет, друг, я думаю, что никто тебе не сможет помочь!

— А переселенцы! — воскликнул в отчаянии Роланд, — не оставят же они меня в беде!

— И на них нельзя рассчитывать, — возразил Натан. — Услышав о прибытии индейцев, они, как я узнал, внезапно продолжили путешествие, не дожидаясь тебя у брода. Итак, никто кроме меня не сможет прийти к тебе на помощь!

Роланд в отчаянии заломил руки.

— Как я несчастен! Нет у меня друзей! — сказал он печально. — Лучше бы мы оба — Эдита и я — погибли, тогда мне не пришлось бы так ужасно беспокоиться за нее. Действительно, мне легче было бы узнать, что она умерла, чем слышать, что она будет в вечном плену у диких!

— Друг! — сказал Натан, которому явно не понравились слова Роланда, — как же ты малодушен, если начинаешь унывать и не уповаешь на помощь Всевышнего. Ты желаешь смерти той, которая еще может стать тебе утешением в жизни? Друг, ты не знаешь, что значит потерять самое любимое существо на свете!.. Посмотри, — продолжал он и ласково потрепал Роланда по плечу, — ты видишь здесь, перед собой человека, который тоже был в свое время молодым и счастливым, так как и ты, и, может быть, еще счастливее… Жила с ним верная жена и много детей, которые его любили и которых он любил больше жизни. Да, друг, уверяю тебя, десять лет тому назад я был другим человеком и куда счастливее!.. Теперь же у меня никого не осталось. И живу я один-одинешенек, тоскующий, старый человек, — один, как перст. И не найти мне такого места, где бы хоть единственное существо вспоминало обо мне с любовью… Тогда я жил на границе Бетфорда, далеко отсюда в горах Пенсильвании. Там стоял дом, который я сам построил. В нем было все, что я любил и что мне было дорого. В нем жила моя старая мать, моя добрая жена, детишки. Их было пятеро, сыновья и дочери, все здоровые, цветущие, маленькие, невинные создания, которые никому не причинили зла… Но вот, — продолжал Натан после тяжелой паузы, — окружили нас индейцы, так как я безбоязненно поселился на их границе: ведь моя вера делала меня мирным человеком, который сам друг всем людям и считает всех своими друзьями. Но пришли дикие, обагренные кровью моих соседей, которых они умертвили, — пришли и подняли руку на моих невинных детей. Ты спросил меня один раз в лесу, что бы я стал делать в том случае, если бы у меня было оружие? Нет, друг, было у меня тогда оружие в руках, но я доверчиво передал свое ружье и свой нож предводителю, чтобы он знал, что я не смею и не хочу биться с ним. Друг, если ты хочешь знать о моих детях, я все скажу тебе. Моим собственным ножом предводитель заколол моего сына. Моим ружьем он застрелил мать моих детей! Верь, что если бы ты дожил до седых волос, то тебе все же не увидеть того, что видел я в тот день. Только тогда, когда у тебя самого будут дети и если они будут убиты индейцами у тебя на глазах; когда жена твоя будет в страхе смерти обнимать твои колени, в то время как из ее простреленной груди будет струиться кровь; когда старуха мать в последнюю минуту напрасно станет молить тебя о помощи, — только тогда получишь ты право пасть духом, потерять жажду жизни и считать себя несчастным. Здесь вот был мой маленький сын — видишь ты? Здесь были обе его сестры — понимаешь ты это? Здесь схватился я за оружие, чтобы им помочь, — но было слишком поздно! Убиты все, друг, все убиты… свирепо заколоты у меня на глазах!

Голос Натана прервался, он опустился на землю, закрыл лицо ладонями и слышно было, как он тяжело дышит. Роланд с бесконечным участием смотрел на него, и слезы блестели у него на глазах… А маленький Петр с жалобным повизгиванием крутился у ног своего хозяина и, казалось, горевал, разделяя с ним безграничное горе, постигшее его…

Но вскоре Натан пересилил себя. Через несколько минут он поднялся, лицо его было спокойно, хотя и мертвенно-бледно. Он заметил слезу на ресницах Роланда, схватил руку молодого человека и с чувством пожал ее, благодаря за участие. Потом он решительно произнес:

— Теперь ты слышал, друг, ты знаешь, что сделали мне дикари… они воспользовались моим доверием. Скажи, друг: как бы ты поступил на моем месте?

— Я? — вскричал Роланд, и скорбь и горе, лежавшие на его лице, сменились яростью и злобой. — Я бы объявил им вечную войну и искал, и преследовал бы их без конца! Днем и ночью, зимой и летом, на границах и в их собственной стране я преследовал бы этих злодеев! И это была бы не только месть: это был бы долг по отношение к моим собратьям, которых могла постигнуть та же участь.

— Уверяю тебя, что и я сделал это! — произнес Натан громовым голосом, и его глаза заметали молнии. — Я думал о своих детях, о своей жене и старой матери, и небо даровало моим рукам мощь, и я, по мере сил, помогал уничтожать этих гадин с лица земли. Благодарю тебя, что ты с таким участием отнесся ко мне, спасибо тебе за дружбу. Ты храбрый человек и не насмехался, и не бранил меня, как остальные. Теперь же у нас одна только забота: твоя бедная сестра должна быть возвращена тебе!

— Но где же, где, Натан, нам найти помощь? — спросил Роланд. — Вы и я — мы одни в пустыне.

— Мы должны надеяться только на себя, — ответил Натан. — Мы будем преследовать этих злодеев-разбойников и освободим твою сестру, вырвем ее из их рук!

— Мы одни, только вдвоем!? Без посторонней помощи? — удивился Роланд.

— Одни, друг, одни! — ответил Натан, — уповая только на вечное Провидение. Я уже все продумал. Мне кажется, что мы можем надеяться на победу. Ты знаешь, что воины-дикари занимаются хищническими набегами на севере Кентукки. Поэтому деревни сейчас пусты, никем не оберегаются, разве что только слабыми стариками, женщинами да детьми. Поэтому живо, вперед! Мы не встретим ни одного препятствия, которого не смогли бы преодолеть при помощи хитрости, силы и мужества!

— Но как нам напасть на след диких? И где взять оружие?

— Друг, — ответил Натан, — оружия у нас достаточно: ты можешь выбрать себе все, что нужно, среди того, что осталось от тех злодеев, которых я убил, чтобы освободить тебя. Что же касается следов, то об этом не беспокойся: мой верный Петр и я отыщем их.

— Тогда, — сказал Роланд решительно, — не будем медлить. Каждая минута нам дорога!

— Это правда, и, если ты достаточно окреп…

— Мне придает силы надежда. Вы словно воскресили меня, и я с радостью пойду за вами хоть на край света.

Не произнеся больше ни слова, Натан пошел к убитым индейцам, снял с них ружья, забрал порох, ножи и другое оружие, из которого Роланд выбрал себе то, что посчитал нужным. После этого они отправились в путь. Шли быстро, пока не достигли края прогалины, где Натан остановился и оглянулся на убитых индейцев. Решительность на его лице сменилась смущенным и робким выражением.

— Друг, — сказал квакер нерешительным, тихим голосом: — ты храбрый воин и умеешь сражаться с кентуккийцами. Считаешь ли ты в знак победы необходимым содрать кожу с убитых разбойников? Если у тебя есть такое намерение, я не буду мешать тебе.

— Скальпировать?.. — воскликнул Роланд. — Мне их скальпировать? Кто же я тогда — мясник или честный солдат? Нет, Натан, бороться с индейцами я буду, где только их найду, но скальпировать… этого вы не можете требовать от меня.

— Поступай как знаешь, друг, — сказал Натан и без дальнейших возражений пошел в лес.

Вскоре он достиг того места, где за день перед тем дикие разрубили бочонок с водкой. Здесь он остановился и сказал, как будто мучимый укорами совести:

— Присядь здесь, друг, и подожди минутку. Я видел на дороге два индейских ружья, и это пугает меня. Как бы злодеи не нашли их случайно! Тогда они могут нанести вред нашим белым собратьям. Я хочу их спрятать в дупле дерева.

Не дожидаясь ответа, он поспешил уйти, но через несколько минут возвратился. С гордой походкой, с горящими глазами, и Роланд расслышал, как он произнес:

— Никогда не стоит останавливаться на полпути!

Кроме того, Роланд заметил, что нож его был окровавлен, но не посмел задать ни единого вопроса, а Натан в это время молча шагал впереди своего молодого друга.

— Не быстро ли я иду, — спросил он, — ты не должен сегодня утомляться до наступления темноты, потому что дикие намного обогнали нас. Ночью же можешь спать спокойно, чтобы назавтра чувствовать себя бодрым и свежим. Силы тебе пригодятся.

С такими словами Натан обращался к своему спутнику не раз, продолжая шагать впереди так же быстро, чем приводил Роланда в величайшее изумление, потому что Роланду было известно, как мало спал Натан в последние три ночи. При такой быстрой ходьбе путешественники вскоре достигли брода. Здесь Натан опять свернул с широкой торной дороги, перешел реку вброд, и через четверть часа они углубились еще дальше в лес. Наконец Натан остановился у скалы, поросшей деревьями и кустарником, всем своим видом показывая, что именно здесь они должны остановиться на ночлег.

— Здесь будет хорошо, — сказал он Роланду. — Никогда не следует располагаться на ночлег вблизи от дороги, если хочешь избежать нападения. Здесь же нам никто не помешает, мне это известно по собственному опыту.

Он быстро набрал хвороста, притащил его в ущелье, где вскоре запылал веселый огонь. Потом он вытащил из кармана припасенные хлеб с сушеным мясом и, показав на что-то, стал уверять, что это превосходный кленовый сахар.

— Он выглядит лучше, — добавил он, — если он лучше обработан. Но так как индейцы сожгли мою хижину и похитили всю медную посуду, то я должен был изготовлять сахар в деревянном корыте и варить его на раскаленных камнях. Сахар этот во время дальних переходов отлично утоляет голод и не раз подкреплял меня.

Роланд был так утомлен, что ему совсем не хотелось есть. Хотя Натан все свои припасы обмыл в прохладной воде ручья, чтобы они выглядели аппетитнее, однако Роланд съел только несколько кусочков и тотчас же растянулся на своей постели из листьев, чтобы подкрепить свои силы сном. Через несколько мгновений он заснул. Вскоре его примеру последовал и Натан; только сперва он принес охапку дров и приготовил на всякий случай оружие. Потом, посадив маленького Петра сторожить, он через ми-нуту уже крепко спал, как человек, который в течение 48-ми часов не сомкнул глаз, в течение которых ему пришлось немало потрудиться.