Опасности диких стран

Глава восемнадцатая
НАТАН И ТЕЛИЯ

Ночь была светлая и звездная — обстоятельство, которое было совершенно не по душе странствующему Натану. К счастью, большая часть деревни находилась в тени, которую отбрасывала гора, покрытая высокими кленовыми деревьями. Эти деревья скрывали Натана и его спутника. Они пробирались к деревне, из которой по временам доносился рев пьяного дикаря, сопровождаемый лаем собак. Это тревожило Натана, но он старался отгонять от себя мрачные мысли. В нескольких шагах от одной из бедных хижин, сооруженной из веток и кож, он вдруг остановился, отвел Ральфа немного в сторону и спросил шепотом:

— Ты говоришь, друг, что часто уводил из этой деревни лошадей и хорошо знаешь ее?

— Как свои пять пальцев! — ответил Ральф, — точнее, все те места, где находятся лошади. Дорога к лошадям проходит здесь, прямо мимо хижины, а потом к тому ущелью, откуда, если прислушаться, всегда слышится ржание.

— Друг мой, — продолжал Натан, — от тебя зависит больше чем от меня сейчас исход всей нашей затеи. Если ты будешь поступать разумно, то, может быть, нам удастся не только отыскать девушку, но и увести ее из плена, прежде чем индейцы что-нибудь заметят. Если же ты поступишь неосмотрительно, — чего, по правде сказать, я очень опасаюсь, — то не только не поможешь ей, но и помешаешь это сделать другим.

— Натан, — ответил Ральф, и по звуку его голоса можно было понять, что он говорит искренне, — Натан, разрази меня гром, если я не сделаю все, что смогу. Вот я перед вами… я готов выслушать вас и последовать вашим советам. Говорите, в чем дело, я внимательно слушаю!

— Так вот, — начал Натан, — мой совет, чтобы ты остался здесь и предоставил мне действовать одному. Если тебе известна только дорога, которая ведет к лошадям, то было бы глупо тебе пробираться к хижинам. Оставайся здесь, а я все разузнаю.

— И все-таки, вы не можете утверждать, что знаете деревню лучше меня. Разве вы крали отсюда лошадей?

— Друг, — возразил Натан, — знай, в этой деревне нет ни одной хижины, которую я хорошо бы не знал. Незачем тебе идти к загону прежде, чем мы не узнаем, сможем ли спасти девушку. Согласись: может случиться так, что все наше предприятие придется отложить до завтра.

— Да, да, теперь я вижу: глупо было бы воровать лошадей прежде, чем будет спасена ангелоподобная дама. — Ну, раз вы считаете, что я помогу вам тем, что ничем не буду помогать, то я свернусь здесь под деревом и буду тихо лежать, пока не понадобится моя помощь.

Натан облегченно вздохнул. Он еще раз заклинал Ральфа сдержать свое слово и дождаться, чем кончится разведка. Потом он с предосторожностями двинулся в путь. Однако он не пробирался боязливо, медленно и неуверенно, крадущимися шагами шпиона, но, укутавшись в плащ, пошел уверенно и быстро, ничем не отличаясь от индейца. Этот маневр, показавшийся Ральфу поначалу чистейшей глупостью, послужил, однако, к тому, что одно из первых и опаснейших препятствий на пути было устранено. У первой хижины находилась целая стая собак, которые с дружным лаем кинулись на Натана. Однако звон погремушек успокоил их, они поджали хвосты и поспешили уйти с дороги, как будто боялись удара топора, который был для них обыкновенным наказанием за их дерзкий лай на воина.

— Вот так выдумка! — пробормотал Ральф с удивлением. — В следующий раз, как заберусь красть лошадей, непременно возьму связку погремушек… Ведь именно собаки всегда портили мне дело.

Хотя Натан и продвигался вперед с кажущейся беззаботностью, полагаясь на свой внешний вид, однако он старался все-таки избегнуть опасности. Там, где блестел в хижине огонек, он крался с большой осторожностью и обходил стороной хижины, где еще ревели и не спали пьяные дикари. Его предосторожности не были лишены основания. Деревня вовсе не была оставлена без охраны, как предполагал Натан ранее. Воины Венонги не все последовали за своим предводителем для нападения на Кентукки; довольно большое число дикарей оставалось в своих хижинах. По крайней мере, так заключил Натан из того, что кое-где у костров он видел заснувших индейцев. Натан тихонько прокрадывался мимо них, даже проползал на четвереньках, чтобы не разбудить их нечаянно, пока благополучно не добрался до середины деревни. Несколько хижин, сколоченных из стволов деревьев и отличающихся красотой и прочностью постройки от других хижин, указывали на то, что здесь обитали вожди племени или белые, которых Натан заметил среди сражающихся дикарей. Квакер тихонько приблизился к одной из этих хижин, заглянул между стволами и сразу заметил, что здесь устроил себе жилище беглец из белых. Полдюжины детей, у которых цвет кожи был значительно светлее, чем у дикарей, спали на рогожах вокруг огня, у которого, подремывая, сидела индианка, вероятно, их мать.

Натан долго не стал задерживаться у этой хижины. Мельком взглянув на эту сцену, он с еще большей осторожностью, чем прежде, подкрался к другой хижине. Она была похожа на все остальные, только еще прочнее и красивее, к тому же над ней поднималась глиняная труба — ни в одной из хижин такого больше не было. Густые, красноватые облака дыма поднимались из трубы. Заглянув сквозь щель внутрь, Натан увидел голые бревенчатые стены, законопаченные мхом и обмазанные глиной, несколько стульев грубой работы, такой же стол, постель из звериных шкур и несколько висевших по стенам военных и охотничьих принадлежностей. При бледном свете свечи у догоравшего очага сидели двое белых. Один из них, высокий, видный мужчина, с красной чалмой на голове, был одет в полотняные одежды. Ему было около сорока. Лицо его могло бы показаться красивым, если бы дикие, необузданные страсти не оставили на нем своих следов. В другом человеке, не такого высокого роста, как первый, Натан узнал отца Телии Доэ, которого раньше, во время осады дикими развалин, он видел среди индейцев. Вид этих двух мужчин возбудил в Натане страшное любопытство, и он напрягал зрение и слух, чтобы не пропустить ничего из того, о чем говорилось и что делалось в хижине. Доэ был мрачен и хмур. Он сидел неподвижно и смотрел на огонь, не обращая внимания на своего товарища, который снял с головы свою красную чалму, бросил ее в сторону и прошептал на ухо отцу Телии несколько слов, которых Натан, несмотря на все старания, не мог расслышать. Он повторил свои слова несколько раз, но так как Доэ не обращал на них внимания, то, к радости Натана, тот потерял терпение и громко произнес:

— Слушайте вы, Як, Аткинсон, Доэ, Шавгенав, гремучий змей или какое имя вам еще нравится! С ума вы, что ли, сошли или пьяны, что не слушаете меня? Проснитесь или скажите мне, по крайней мере, о чем вы думаете, если вам больше нечего сказать мне!

— Уж если вы непременно хотите знать правду, — ответил Доэ гневно, схватив глиняную кружку и сделав из нее большой глоток, — я скажу вам, что я думал о молодом человеке, которому мы уготовили такую позорную смерть.

— Ах вот что! Глупости! — возразил высокий. — Мы были в сражении, а побежденный должен выносить жребий, который ему выпадает.

— Положим, что это так, Ричард, — ответил Доэ. — Однако вы забываете в этом деле одно обстоятельство^ которое мне кажется важным: это были не индейцы, а христиане, которые выдали молодого человека на бойню. Мне даже страшно становится, когда я думаю об этом.

— Ба! Да вы совершенный дурак! — закричал Ричард презрительно. — Это происходит от того, что вы терпеливо слушаете бессмысленные речи глупой Телии.

— Не смейте говорить о ней, — вскричал Доэ гневно и мрачно. — Обо мне вы можете говорить все, что вам угодно, потому что я злой и дурной человек, но я не потерплю, чтобы вы оскорбляли ее!

— Ну, ну, только не так сердито, — сказал высокий сдержанно. — Если бы она не была так предана Эдите, которая так дорого мне стоила…

— Да, дорого обошлась всем нам эта девушка, — сказал Доэ, поднося опять к губам до половины наполненную кружку. — Она стоила нам одиннадцати человек, и счастье для нее, что только четверо из них были из нашей деревни. В противном случае она была бы беспощадно убита и скальпирована несмотря ни на что! Да, четверых из нас и двоих оттуда унес Дшибеннёнозе. Знаете, Ричард, я не трус, но то, что злой лесной дух появился как раз, когда мы брали в плен девушку и ее брата, кажется мне дурным предзнаменованием. Так же точно думают и все индейцы, потому что вы ведь видели, как трудно было заставить их снова ринуться в сражение, когда они увидели крестообразно прорезанные ребра убитых. Право, Дшибеннёнозе — это воплощение нечистой силы. И я думаю…

— Ну вот! И опять дурак! — засмеялся товарищ Доэ. — Я не такой осел, чтобы верить подобным вещам!

— Это правда, — пробормотал Доэ, — кто не верит в ад, который его ожидает, не верит и в злого духа. Однако подумайте, — прибавил он громче, — вы ведь собственными глазами видели того индейца мертвым под деревом, тогда как пятеро лазутчиков покинули его живым!

— Правда, я это видел, — ответил человек в чалме, — но он был ранен всадником, которому вы дали возможность улизнуть у брода, и я нахожу вполне возможным, что молодой солдат, нашедший его, распорол его, подобно вашему Дшибеннёнозе, чтобы воспользоваться суеверным страхом индейцев.

— Хорошо, пусть так, — возразил Доэ. — Но что вы скажете о воине, который, когда мы осаждали развалины, был убит и отмечен точно так же? Вы не можете утверждать, что солдат, который в развалинах был тоже взят в плен, разрезал поясницу и этому индейцу?

— А все-таки я это утверждаю, — ответил другой, — это хитрость, которую храбрый человек, пользуясь темнотой, легко мог привести в исполнение.

— Пусть и это так, — продолжал Доэ с досадой, — но как вы докажете, что это тот самый молодой человек, солдат, который прежде никогда не бывал в Кентукки, убил здесь, в этой деревне, нескольких дикарей, и случилось это десять лет тому назад?!. Да, да, Ричард, более дюжины индейцев убито и скальпировано здесь, в этих хижинах, и всегда глубокой ночью, так что утром не найти ни единого следа… оставался только знак Дшибеннёнозе, по которому мы, к нашему ужасу, узнавали убийцу. Среди наших воинов нет ни одного, который ночью спал бы спокойно, потому что каждый предполагает, что на него может напасть Дшибеннёнозе. Вы должны знать, что несколько лет назад в этих краях была совершена ужасная, кровавая расправа с ни в чем не повинным семейством, члены которого погибли все до одного от руки Веронги. С тех пор Дшибеннёнозе прочистил и их ряды, что индейцы и воспринимают как месть их племени. Это, без сомнения, так и есть. Поэтому и старый начальник стал таким мрачным разбойником, так как совесть его не дает ему спокойно уснуть. Все племя сердится на него, никто не хочет идти за ним в бой, кроме несчастного сброда, не лучше его самого. Поэтому он ненавидит Дшибеннёнозе и не раз обещал убить привидение, потому что Веронга — отпетый негодяй, не боящийся самого дьявола.

— Ах, постой! Это все суеверная болтовня, — отвечал собеседник Доэ. — Мы одержали победу и должны ею теперь воспользоваться. Однако мне пора идти к моей племяннице.

— И к чему все это может привести? — спросил Доэ. — Девушка едва жива и почти не в своем рассудке, говорила мне Телия.

— А вот Телия-то как раз все и испортит, — вскричал высокий. — Вы должны держать ее подальше от девчонки, потому что та должна знать, где находится, и должна чувствовать, что значит быть пленницей у диких.

— К чему все это? К чему эта бесполезная свирепость?

— Не так уж она и бесполезна, как вы воображаете, Доэ! Девушка обеспечит нас!

— Я думаю, вы и без нее были отлично обеспечены, — возразил Доэ.

— Удивляюсь! Вы владеете землями и так мало понимаете в этих делах, если полагаете, что владение останется надолго неприкосновенным. Я должен иметь более верные права на землю, чем то, которое мне доставила эта мнимо живая наследница старого владельца. Наша ложь еще не так хорошо соткана, чтобы долго продержаться, и потому мне надо закрепить ее: остается одно — жениться на Эдите! Она истинная и единственная наследница всех владений, после того как мы того молодца, Роланда, отправили на тот свет, и значит, если она станет моей женой, тогда я с полным правом могу быть хозяином всего имения.

— Но вы забываете о завещании! — вскричал Доэ. — Что может значить законная наследница против завещания? Если бы вы даже женились на Эдите, то все-таки будут спрашивать, где законная наследница, та, сгоревшая девушка? Мне кажется, что тут вы запутались в собственных сетях.

— Не совсем так, — ответил Ричард. — Потому что если Эдита будет моей женой, мы начнем действовать честно и после настойчивых поисков наконец найдем второе и последнее завещание старого владельца.

— А помните, вы как-то говорили мне, что сожгли его? — удивленно спросил Доэ.

— Верно, говорил, но только, чтобы успокоить вас. На самом же деле я заботливо спрятал документ, чтобы у меня на всякий случай был выход. Вот оно! — добавил он, вынимая из кармана сверток пергамента и разворачивая его перед Доэ: — Вот завещание, по которому Роланд и Эдита назначены наследниками. Но так как Роланд мертв, то все имущество переходит к Эдите. Ну, что? Убедились вы теперь, что мы твердо стоим на ногах, милый Доэ?

— Да, конечно. Ни один суд на всем белом свете не может придраться к вам при таких обстоятельствах.

— Верно, товарищ. Ну, где же Эдита. Мне нужно с ней поговорить.

— В хижине Венонги, — ответил Доэ. — Однако вы не сказали, какова же будет моя награда за участие в вашем деле? Мы оба, по правде сказать, сущие плуты, и потому я доверяю вам так же мало, как вы мне!

— Хорошо, завтра вы обо всем узнаете, — пообещал высокий.

— Нет, нет, теперь же, этой ночью, — возразил Доэ. — Я не дам вам обмануть себя и вам не найти девушку, пока вы не назначите цену.

— Понимаю, старик, — сказал Ричард одобрительно, но с усмешкой, бросив при этом гневный взгляд на Доэ, что хорошо было видно Натану в его засаде.

Потом Ричард стал успокаивать своего товарища, но так тихо, что Натан не мог расслышать слов. Однако из их разговора он понял, что Роланд и Эдита сделались жертвами обманщиков, и он ни на минуту не сомневался в том, что чужестранец в красной чалме был не кто иной, как Ричард Бракслей, про которого Роланд с самого начала говорил, что он виновник всему.

Однако Натан не стал долго раздумывать над этим; теперь он узнал, где находится в заключении Эдита, а это было сейчас для него самым важным. Ее темница была в жилище Венонги, и Натан решил отправиться туда немедленно. Но как отыскать хижину предводителя среди других, таких же точно вигвамов? Он тихонько отошел от хижины Доэ, свернул за угол и уверенно пошел вперед, точно наверняка знал, куда ему идти.

В то время как Натан стоял у хижины Доэ и подслушивал, произошла перемена, которая благоприятствовала его планам. До сих пор светлое и звездное небо покрылось тучами, и непроницаемая темнота повисла над деревней. Иногда над вершинами гор проносились порывы ветра, издавая жалобный вой. Под прикрытием темноты Натан продолжал свой путь. Через несколько минут он уже находился на площадке, где стоял простой сарай, открытый со всех сторон, но под крышей из дерева и ветвей. Площадка была четырехугольная, вокруг, среди деревьев и кустарников, стояли хижины. Издали доносилось журчание воды в реке. По краю площадки возвышались могучие стволы деревьев, остатки дремучего когда-то леса.

Через эту площадку и должен был пройти Натан. Он двигался без страха, хотя возникшее на его пути препятствие кого-то другого очень испугало бы. Рядом с сараем он увидел костер, который уже догорал. Однако порывы ветра время от времени раздували затухающие искры, и вспыхивавшее пламя освещало в эти мгновения место вокруг костра. Натан заметил нескольких индейцев, которые лежа дремали, а их ружья стояли рядом с ними, прислоненные к столбу.

Эта неожиданность не испугала Натана, наоборот, натолкнула его на некоторые мысли. Сперва он подумал, что это ночные караульные, потом ему показалось, что это гости, оставшиеся ночевать в деревне, — казалось, хозяева позаботились об их удобстве, дав им для ночлега кучу сена и маисовой соломы. К тому же их позы свидетельствовали о том, что они все пьяны.

Натан остановился, но не надолго. Он обогнул площадь и стал тихо красться от дерева к дереву, от куста к кусту, пока миновал спящих. Он подошел к просторному вигваму, который можно было принять за жилище вождя. Вигвам был построен из грубо сколоченных досок и бревен и состоял лишь из одной комнаты. Но, наподобие флигелей, к нему с двух сторон было пристроено еще несколько летних комнат — палатки из звериных шкур. Должно быть, они соединялись внутри, хотя у каждой из палаток была своя дверь из циновки и выходила на площадку.

Все это Натан рассмотрел при свете затухающего костра. Строение, как и подобало жилищу вождя, стояло в стороне. Вокруг рос кустарник, и только одно высокое дерево простирало ветви, как руки великана-сторожа, словно стараясь предохранить хижину от посторонних взоров. Натан еще раз оглянулся назад и заметил палатку, в которой был виден свет и, как ему показалось, слышался шепот. Он пополз вперед, не сомневаясь в том, что Эдита совсем близко. Он надеялся, что путь окажется совершенно свободным. Но ошибся. При свете в очередной раз вспыхнувшего костра он заметил темное лицо дикаря, который находился на расстоянии протянутой руки. То был индеец, который, вероятно, будучи пьяным, споткнулся о куст, свалился, и сон сразу одолел его. Натан содрогнулся. Но не от страха — не мог же в таком человеке, как он, возникнуть страх при виде пьяного индейца. Индеец был в полном забытьи и притом без всякого оружия. По крайней мере, Натан не заметил ни на нем, ни поблизости от него ножа или топора. Но в свирепом лице, сморщившемся от старости и изборожденном рубцами, в изувеченной, но мощной руке, покоившейся на груди, было что-то такое, что будило воспоминания Натана и вызывало в нем смешанное чувство ярости и ужаса.

В первую секунду Натан отскочил и поспешно бросился на землю, чтобы спрятаться, если индеец проснется. Но дикарь, одурманенный напитком, которого он, по-видимому, хлебнул через меру, спал непробудным сном. Натан снова поднялся и склонился к лицу индейца.

Однако свет костра снова померк и не освещал лица спавшего. Со смелостью, которая была только следствием напряжения и любопытства, отогнул теперь Натан кусты в сторону и с удовольствием отметил, что свет костра снова скользнул по лицу врага. С чувством, которое заставило забыть его обо всем, он ясно различил черты лица, которые неизгладимо врезались в его память. Это было лицо воина, старое, покрытое рубцами, такое, каким мог гордиться только отличнейший герой племени. Глубокие шрамы бороздили также и голую грудь спавшего. Одежды его из дубленых кож, хотя и очень грязные, были украшены множеством серебряных иголок и пучками человеческих волос, местами на коже сверкал широкий испанский талер. Во всем облике виделось что-то особенное, не позволявшее принять старца за обыкновенного воина. В каждом ухе висело по цепочке из серебряных монет, больших и маленьких — роскошь, которую может позволить себе только предводитель.

Человек этот и был, верно, предводителем: на его голове было украшение, состоявшее из клюва и когтей коршуна, а также целой дюжины перьев этой птицы. Это было, как уже раньше рассказывал Натан, особым отличием Венонги, Черного Коршуна. Итак, Венонга, старейший, знаменитейший и некогда могущественнейший предводитель своего племени, лежал теперь перед Натаном, грязный и пьяный, у двери своего собственного жилища, добраться до которой он был не в состоянии.

С ненавистью смотрел Натан на дикаря. Злая усмешка блуждала у него на устах, когда он осторожно вынул из-за пояса свой старый, но все еще блестящий и острый нож, и стал нащупывать уязвимое место на груди дикаря, в полной уверенности, что тот не проснется. Венонга, между тем, продолжал спать, хотя рука белого человека лежала уже на его груди, на ребрах, ощущая биение сердца врага. Стоило сделать один удар, и нож вонзился бы глубоко в сердце, которое никогда не ведало ни сострадания, ни раскаяния. Натан и намеревался нанести такой удар. Казалось, он забыл обо всем окружающем. Он видел только свою жертву, которая была распростерта перед ним в глубоком сне. Мускулы были напряжены, но рука Натана дрожала от волнения.

Еще минуту медлил он, преодолевая это волнение. Но вдруг до его слуха донесся голос из хижины и решимость его сразу ослабела. Он отступил, и к нему вернулась рассудительность. Он осознал снова, в каком положении и для чего он здесь находится. Жалобные звуки женского голоса пробудили новые чувства в его сердце. Он снова вспомнил о бедной пленнице; ведь он пришел спасти несчастную! Он должен был руководствоваться чувством любви и милосердия, а не злобы и мести… И глубоко, с болью вздохнув, он тихо сказал:

— Нет, не напрасно будешь ты меня звать.

Тихо и осторожно он опять вложил свой нож в ножны, покинул Венонгу и как змея проскользнул сквозь кусты и приблизился к самой палатке, откуда доносились жалобные звуки. Ползком, на животе, он достиг дверей палатки и заглянул в щель сквозь циновку. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы убедиться, что он достиг цели своего опасного путешествия.

Палатка была небольшой. Но так как она была плохо освещена и наполнена густым чадом, было трудно разобрать, что происходило в дальнем, темном углу. Вся палатка была сделана из циновок, натянутых на столбы. Один столб посредине поддерживал крышу, и на нем, так же как и на стропилах, висели разные кухонные и домашние принадлежности: деревянные кубки, глиняные горшки, медные сковороды, а также ружья, топоры, копья, сушеные коренья, полотна, кожи и много других вещей, которые, вероятно, были когда-то похищены у белых. Здесь были и недоуздки, узды, шляпы, сюртуки, шали, передники. Бросался в глаза узел со скальпами, среди которых были и скальпы с длинными волосами: по-видимому, дикари считали локоны женщины такими же ценными трофеями, как и пучок волос старого, опытного воина. На полу вигвама лежали кожи, служившие постелями. На них валялись разбросанные в беспорядке полотняные платки, одежда и другие вещи. Все говорило о том, что хижина долгое время служила чем-то вроде кладовой, которую вдруг, наскоро, оборудовали для нежданных гостей.

Однако Натан на все это мало обращал внимания. Его внимание было приковано к женщинам, одной из которых несомненно была Эдита с распущенными волосами и смертельно бледным лицом. Она схватилась за платье другой женщины и как будто молила ее о сострадании и пощаде. Второй женщиной была Телия, которая старалась уклониться от объятий Эдиты и, также проливая слезы, что-то говорила, утешая и успокаивая пленницу. С ними была старая морщинистая индианка, которая так походила на колдунью, как одно яйцо на другое. Она свернулась у огня и отогревала свои костлявые руки, по временам бросая на Эдиту и Телию свирепые взгляды. В них светились ненависть и подозрение.

Хотя продолжал шуметь ветер, Натан все же мог разобрать почти каждое слово пленницы, которая молила Телию не покидать ее в таком положении. Телия же, проливая слезы, казалось, и от боли, и от стыда, просила ее, напротив, ничего не бояться и позволить ей уйти.

— Вам не сделают зла, — говорила она. — Мой отец мне обещал, а здесь вы находитесь в доме предводителя, к которому никто не смеет приблизиться. Вы в полной безопасности, Эдита, а меня… Ах! Отец убьет меня, если найдет здесь!

— Твой отец! — воскликнула Эдита. — Да, верно, то был твой отец, который предал нас, ввел в несчастье, который бросил моего бедного брата в объятия смерти! Иди, иди… Я ненавижу тебя, потому что и ты предала нас. Нет, небо не простит тебе этой измены и смерти Роланда. Ну, уходи, меня убьют, и пусть так… По крайней мере, тогда все будет кончено…

Под тяжестью таких укоров и обвинений Телия даже не делала попытки уйти. Наоборот, она пыталась схватить руку Эдиты, которая ее отталкивала, покрывая ее поцелуями. При этом она горько плакала и несколько раз повторяла клятву, что она ничего злого против Эдиты не замышляла.

— Не замышляла? — вскричала Эдита, снова схватив руку Телии. — Телия, ты не похожа на отца и не предашь меня опять, как в тот раз. Останься со мной, останься… и все тебе простится. Этот человек, этот ужасный человек, убивший моего брата, — он придет! Останься здесь, Телия, и защити меня от этого ужасного злодея!

Эдита трепетала от волнения. Телия же клялась, что ни один человек не думает о том, чтобы причинить ей зло, и что старуха у огня только затем и приставлена, чтобы охранять ее от всякой опасности. Потом она снова стала просить позволения уйти, высказывая опасения, что отец убьет ее, если она останется, потому что он запретил приближаться к пленнице.

Ее клятвы, как искренни они ни были, не могли, однако, убедить Эдиту. И только тогда, когда, ослабев от страданий и горя, она без чувств упала на ложе,

Телия освободилась от ее рук. Она прижала руку пленницы к своим губам, оросила ее слезами и потом на цыпочках выбралась из хижины, бросая на Эдиту взгляды, полные скорби и сострадания.

Натан быстро спрятался, когда она выходила, и терпеливо выждал, пока она перебежала через площадь, а потом снова стал подслушивать и наблюдать. Он еще раз заглянул в шатер, и сердце его наполнилось скорбью, когда он увидел отчаявшуюся Эдиту, сидевшую со склоненной головой, со сложенными на груди руками и дрожащими устами. Картина полной безутешности.

Казалось, она молилась, но ни единого слова не слетало с ее губ.

— Бедная девушка, — прошептал Натан, — ты молишь небо о помощи, и небо услышало тебя прежде, чем ты просила… Ты не покинута!

Он вынул нож и устремил взгляд на старую колдунью, которая все еще сидела у огня и смотрела на пленницу. Натан крепче сжал нож и осторожно поднял край циновки, как казалось, решив умертвить старуху. Но другие чувства взяли верх; он помедлил, опустил циновку и тихонько отошел от двери. Прислушиваясь чутко ко всему, проверив, спит ли еще предводитель и пьяные индейцы у костра, он перебрался через площадку и возвратился к тому месту, где оставил Ральфа. Тот крепко спал.

— Разрази меня гром! — воскликнул он, когда Натан схватил его за руку и сильно встряхнул. — Я чуть не погрузился в вечный сон! Хорошо, что плуты не слышали моего храпа. Ну, что скажете о длинноногих бездельниках и о нашей прекрасной даме?

— Все идет хорошо, — ответил Натан. — Дай-ка мне один из твоих недоуздков и слушай внимательно, что я тебе скажу.

— Недоуздок? — сердито вскричал Стакполь, — неужто хотите взяться за мое дело и также красть лошадей?

— Нет, друг, — возразил Натан. — Этим недоуздком мне надо связать старуху, которая сторожит девушку, сестру Роланда. Убить старуху я не могу. Мне не позволяет совесть обагрить руки кровью сонных женщин.

— Так вы ее нашли, кровавый Натан? — радостно спросил Ральф. — Ну так позовем капитана и не медля примемся за дело.

— Нет, — возразил Натан. — Хотя капитан человек храбрый, однако он не может нам помочь, когда дорога ведет в индейскую деревню. Она битком набита индейцами. Четырнадцать дикарей спят на площади. Но не пугайся: все они пьяны, и даже если бы с ними была дюжина кентуккийцев, мы бы с ними расправились так, что они и не пикнули бы. Ну, слушай. Иди теперь скорей к выгону, где пасутся лошади. Это ты можешь сделать без всяких опасений. Выбери несколько сильных и быстрых лошадей и уведи их. Заметь хорошенько, ты должен скакать потом вверх по долине, как будто спешишь не в Кентукки, а к Большому озеру. Когда же ты проедешь по этой дороге с полчаса, то пойдешь по ручью, а потом горами вернешься к тому месту, откуда мы начинали разведку. Там, — слушай меня хорошенько, друг, — там найдешь ты девушку, которую я теперь уведу из деревни. Не мешкай же! Ты в точности все должен исполнить!

— Кровавый Натан! — воскликнул Стакполь. — Если я не приведу лучших лошадей с выгона, вы можете назвать меня обманщиком. А вот моя передняя лапа, что я точно исполню ваше приказание!

Натан сделал вид, что доволен усердием Ральфа, и мужчины расстались, чтобы совершить подвиг, в котором капитан принимал так мало участия.

Роланд, между тем, мучимый тревожными мыслями; оставался в засаде, там, где его покинул Натан. Прошло около часа. Он уже не мог больше сдерживать свое беспокойство и решил приблизиться к деревне и, если представится возможность, разведать положение дел. Подойдя довольно близко к Натану и Ральфу, он хотя и не расслышал всего, о чем они говорили, однако понял, что Эдита найдена и что последний шаг к ее освобождению близок. Но его товарищи разошлись прежде, чем он успел приблизиться к ним. Ральф пропал в кустах, а Натан пошел снова в деревню. Роланд тихо окликнул его. Но ветер отнес в сторону звук его голоса, и Натан продолжал идти вперед, не замечая Роланда. Роланд остановился, раздумывая, надо ли ему следовать за Натаном или вернуться к маленькому Петру, который остался на месте, которое ему указали. Однако нетерпение взяло верх над благоразумием: он решил пойти за Натаном, он не мог оставаться безучастным зрителем, когда речь шла о благе и безопасности Эдиты. Подражая виду, осанке и походке Натана, шел он вслед за ним, надеясь вскоре догнать его, и через несколько минут очутился в деревне, где со всех сторон подстерегали опасности.