Старикан с ружьем шагал позади нас, а лысый председатель ехал на своем «москвиче». Было это на самой центральной улице города, и мне трудно рассказывать про то, что происходило со мной. Я был ни живой ни мертвый. Я не мог смотреть на людей. Уши у меня были горячие от стыда. Потом я поднял глаза от земли и увидел перед собой высокое крыльцо, а на крыльце — здоровенные хромовые сапоги. Сапоги были надеты на милиционера и почему-то очень испугали меня. Я даже мелко-мелко задрожал.
— Не бойся, робя, у меня там капитан знакомый! — опять шепнул Илюшка.
Нас ввели в большущую комнату, где стояли железные, как в столовой самообслуживания, стулья и дохлый фикус в кадке. Потом я увидел человека. Склонив голову на плечо, он сидел на стуле, и от него за километр пахло водкой. Один глаз у него был подбит, второй вообще не глядел, рот съехал набок и был весь в засохшей крови. Лицо у человека было пухлое, как подушка.
«Пропал! — подумал я о себе. — Тут жулик на жулике!
— Сидитя, ждитя! — прикрикнул на нас усатый сторож, а хромой заковылял по коридору. «Пропали!» — опять подумал я, и во мне как-то все остановилось. Я не понимал, что происходит со мной, ничего не видел и не слышал. Я только помню, что я все старался не смотреть на избитого человека, да подтягивал живот, чтобы не было очень холодно.
Вдруг по коридору затопали тяжелые сапоги — и на пороге большой комнаты появился высокий молодой лейтенант. Он был весь какой-то новенький, блестящий, но глаза у него были — ой-ой-ой! Как только он поглядел на нас, так я еще раз подумал: «Ну, пропали!»
— Пройдемте, товарищи! — холодным, как льдинка, голосом сказал лейтенант. — Прошу в детскую комнату!
В детской комнате мне стало маленько легче, так как здесь на полу сидел толстый пацан и слюнявил губами целлулоидную игрушку. Когда мы вошли, пацан посмотрел на нас и сказал:
— А-а-а-а!
— Бе-е-е-е! — сказал ему лейтенант. — Не будешь теряться, бродяга.
Лейтенант сел за стол, прищурил один глаз и раздельно спросил:
— Запчасти добываем? Под машиной лежим?
— Это ложь! — ответил Илюшка Матафонов. — Мы не воры! Мы наоборот…
— А вот мы сейчас посмотрим, какие вы не воры! — перебил его лейтенант и, как на пружинке, вскочил. — А ну, сообщайте ваши фамилии.
— Матафонов, Синицкий, Вдовин, Соломин! — сказали мы поочередно.
— Где проживаете?
Мы сказали, где проживаем.
— Так-с! — протянул лейтенант. — Тэк-с, тэк-с!
Надув губы, лейтенант смотрел в какую-то толстую книгу и водил пальцем по строчкам. На нескольких страницах он ничего не мог найти, но вот на одной вдруг остановился и стал медленно подниматься со стула. У меня перехватило дыхание.
— Так-с! — сказал лейтенант. — Вот вы где, голубчики! Знаю я вас!
— А! — закричал хромой, который сидел в кресле. — А! Они уже вам известны! Я же говорил, что это воры… Ох, как мы распустили молодежь!
— А мы тоже помолчим! — вдруг строго сказал ему лейтенант. — Мы сделали заявление, а теперь помолчим!
После этого он опять обернулся к нам и так медленно, как на диктанте во втором классе, произнес:
— В этой книге все про вас есть!
Мы молчали как мертвые. Не знаю, что думали ребята, а я весь покрылся потом. Что было написано про меня в этой толстой книге? Может быть, как я однажды разбил стекло у Новоселовых? Может быть, как дрался с Федькой и разбил в кровь ему нос, и его мать бегала в милицию, а может быть, и про то, что я однажды вытаскивал из телефона-автомата двояки. Я пришел в автомат звонить, поднял трубку, а двояки как посыпятся. Целых шесть штук высыпалось. Ну, я их, конечно, собрал…
«Пропал!» — подумал я.
— У меня тут капитан знакомый! — шепнул Илюшка Матафонов, но лейтенант услышал его и приказал:
— Не шептаться!
После этого он схватил телефонную трубку и набрал номер.
— Петя! Ага? Здоров! Так вот что, Петя! — весело закричал в трубку лейтенант. — Тут у меня Матафонов Илья Митрофанович с компанией… Понимаешь, от «москвича» номер 23–10 откручивали детали… Да-да! Владелец застукал с поличным… Ну, как же, все они тут — четверо! Чего? А! Да-да… Ты так громко не говори, Петя, у меня трубка слышная. Так! Так!
Тут лейтенант стал такать в трубку, а сам уже ничего не говорил. Мы молчали, а хромой опять начал потеть, как лошадь, и все вытирал шею большим платком. Противный он был, страшно!
— Так… Так… Так! — говорил лейтенант. — Ну, добро, Петя!.. Я тебя понял, Петя!.. Сегодня на футболе увидимся, Петя! Будь здоров, Петя!
Лейтенант положил трубку, прищурил один глаз и посмотрел на хромого.
— Спасибо, товарищ Ячменев! — вежливо сказал он. — Вы можете быть свободны! Я с этим делом разберусь!
— До свидания, товарищ лейтенант, — сказал хромой.
— До свидания, товарищ Ячменев! — сказал лейтенант.
В комнате стало так тихо, как в землянке. Малыш затолкал в рот игрушку и молчал, мы сидели бледные, как известка, а лейтенант страшными глазами смотрел на нас. Он не двигал ни рукой, ни ногой, а только смотрел на нас, точно фотографировал. Мне было жутко.
— Мы не воры! — тихо сказал Илюшка Матафонов. — Мы наоборот, но мы не можем рассказывать…
— А если вы не воры, так чего же сидите здесь? — спросил лейтенант. — Шли бы себе домой! Что у вас, других дел нет?
— Бе-е-е-е! — сказал малыш, вытаскивая изо рта игрушку.
— Ме-е-е-е, — сказал ему лейтенант. — Не будешь теряться, бродяга. Ну, ничего: твоя мамочка уже едет…
— Как это — идти домой? — совсем тихо спросил Илюшка Матафонов. — Как это?..
— Ногами! — сказал лейтенант. — Ногами, Илья Митрофанович… Нет у меня машины вас домой возить — сам пешком хожу!
Но мы все еще сидели и смотрели на лейтенанта, как на чудо. И он рассердился:
— Мотайте, братцы, отсюда! — сердито закричал он. — Думаете, я не занятый человек! Еще как занятый… Так что вываливайтесь отсюда!
— До свидания! — сказали мы.
— До свидания! — сказал лейтенант. — И не лазьте больше под машины, если не умеете…
Мы вышли на улицу, тихонько спустились с высокого крыльца и остановились в тени тополей. Глаза у нас были круглые, как пятаки.
— Это он, наверное, Илюшка, с твоим знакомым капитаном по телефону разговаривал, — наконец сказал Валерка-Арифметик. — Он твою фамилию назвал, и капитан приказал нас отпустить…
— Нет у меня никакого знакомого капитана! — сказал Илюшка Матафонов. — Это я вам наврал про капитана…
— Зачем? — заорали мы.
— Чтобы не так было страшно…
Теперь уже совсем ничего нельзя было понять. «Вот в хвост его и в гриву! — подумал я. — Какие-то чудеса!» И на самом деле были чудеса. Ну, почему лейтенант отпустил нас, почему даже не спросил про «москвича», почему он говорил только про Илюшку, а не про всех нас?
Мы стояли и молчали, а потом тихонько пошли домой. Мы так и не поняли ничего.