Операция «Икс два нуля»

Наша киношка кончается плохо

Мы с Валеркой-Арифметиком, конечно, пришли в кинотеатр за час до начала сеанса, а может быть, и раньше, чем за час. Делать нам было нечего, и мы давай шляться от одной тележки мороженого до другой. Мы с Валеркой опытный народ и знаем, что надо покупать самое замороженное мороженое, так как, если купишь раскисшее, так половину съешь, а половина растает на ярком забайкальском солнышке. Мы обошли не меньше пяти тележек, пока не решили: «Вот оно!»

Мороженое было такое холодное, что от него шел парок. Мы сначала проглотили слюну, потом вздохнули разом, сели на лавочку и начали есть. Я все приглядывался к тому, как ест мороженое Валерка-Арифметик, и во всем подражал ему. Он откусит маленький кусочек — я откушу, он подержит мороженое не откусывая — я подержу не откусывая. Сам-то я нетерпеливый, нервный, а Валерка спокойный такой, обстоятельный и — не зря его зовут Арифметиком — умеет хорошо рассчитывать. Он так рассчитает, когда ест мороженое, что порции в самый жаркий день хватает минут на двадцать.

Через двадцать минут мы съели мороженое и бросили палочки в урну — мороженое было «эскимо». Потом мы немножко походили, посмотрели, как пацан лет пяти мочит голову в фонтане, надрали ему за это уши — вдруг простудится; прочли все афиши, маленькие объявления, вроде «Сдается дом и продается пианино» и как раз тут оказалось, что можно заходить в кино.

Мы сели на свои места и тут я подумал, что было бы веселее, если бы с нами были Илюшка и Генка. Илюшка, тот всегда веселый, когда сидит в кино, а Генка пыхтит и ни во что не верит. «Врут»! — говорит он, хотя в киношке врать нельзя. Это в книге можно соврать, а в киношке не соврешь. Это уж я знаю точно: сам умею фотографировать.

Кино было интересное, хотя и допускались дети до шестнадцати лет. Ну, один мужчина, молодой еще, целуется с женой, а она спрашивает: «Ты меня любишь?» А он как засмеется: «Конечно, люблю!» Потом помолчал и говорит: «Я тебя еще и не такой любил!» Тут начинают показывать, какой он ее еще любил. Он, значит, возвращается с фронта, а она живет себе в землянке, вся оборванная и страшная. Ну, он ее давай снова целовать… Потом все возвращается обратно. Этот мужчина едет в болото и начинает прокладывать через него толстую трубу, по которой пойдет нефть или газ — это все равно. И вот один парень давай пролезать через трубу. Это здорово страшно, пролезать через трубу!

— Валерка, — шепотом спросил я Арифметика, — зачем он это через трубу лезет? Ты арифметику хорошо знаешь…

— При чем тут арифметика, — ответил он. — Надо лезть через трубу, значит — лезет!

— Я вас сейчас выведу из зала! — громким голосом сказал какой-то дядька впереди нас. Я глянул на него и обомлел. Полковник! Да еще авиации!

— Мы будем тихо! — сказал я полковнику и снова стал смотреть на экран, где тот парень уже вылезал из трубы, а тот, что целовал жену, очень этому радовался. Мне стало весело тоже, я забыл про полковника авиации и вдруг захлопал в ладоши.

— Чего ты делаешь! — перепугался Валерка и схватил меня за руки. — Сейчас выведет из зала!

И тут этот полковник авиации опять оборачивается ко мне. Я, конечно, очень пугаюсь и говорю:

— Я больше не буду, честное слово не буду!

— Я не про это! — говорит он. — Я про то, чтобы объяснить тебе, зачем надо в трубу лезть…

— А зачем, товарищ полковник?

— Чтобы трос провести! — говорит он шепотом. — Большая же экономия времени у Балуева получается… Молодцы, ребята!

— Это вы про кого? — спрашиваю я. — Про нас, или про того парня…

— Про всех! — говорит он. — А теперь давай замолкнем, не то нас действительно из зала выведут…

Вот какой он оказался, этот полковник авиации! Я, конечно, не удивился — все летчики должны быть хорошими людьми. Летчики — смелые люди, а смелые люди не бывают плохими.

И Илюшка Матафонов — смелый и хороший. Он очень хороший, этот Илюшка Матафонов, только черт дернул его объявлять войну Леньке Пискунову… Вспомнив про Илюшку, я сразу загрустил. Я больше ни разу не хлопал в ладоши, ни разу ничего не заорал.

Кино кончилось хорошо: толстую трубу протянули далеко-далеко. Зажегся свет, и я увидел полковника авиации — он, оказывается, был огромный, широкий. Как только такой входит в маленький самолет!

— До свидания, ребята! — сказал полковник и спросил: — Полезли бы вы в трубу?

— Если надо, полезли бы! — сказал я. — Будьте спокойны, товарищ полковник… До свидания!

Мы влезли в толпу и давай пробиваться вперед. От одной тетки так пахло духами, что меня чуть не стошнило. Однако мы выбрались на улицу раньше всех и сразу ослепли от яркого солнца. Мы, наверное, минут пять стояли с закрытыми глазами, пока привыкли к тому, что на улице день. Было уже три часа, и мы заторопились домой.

— Давай через скверик, Валерка! — предложил я, и мы побежали самой прямой дорогой через скверик. Пробежали мы, наверное, метров двести, как вдруг Валерка тихонько ойкнул в схватил меня за руку.

— Смотри! — испуганно шепнул он.

Я посмотрел, и у меня сразу в животе стало холодно и пусто, словно три дня не ел. Навстречу, из кустов акации, выходили Ленька Пискунов и три его дружка. Они, конечно, знали дорогу, которой мы ходим домой, и встретили нас в таком месте, где никого не было — ни прохожих, ни милиции.

— Бить будут! — еле слышно сказал Валерка-Арифметик!

Ленька с дружками тихонько, улыбаясь, подходили к нам!

Они все были в майках и бутсах, надетых на толстые гетры.

— Вот они! — сказал Ленька, подойдя к нам. — Вот они, два гада из четырех…

Двое Ленькиных дружков стали обходить нас с Валеркой сзади, и я подтянул живот, чтобы не было так страшно, выставил вперед оба кулака, а сам стал пятиться к забору, чтобы меня было трудно обойти сзади.

— Бей их! — закричал Ленька Пискунов.

Дальше я не помню, что было. Кто-то ударил меня, кого-то ударил я; кто-то пнул меня бутсой, кого-то я пнул ботинком; кто-то здорово зарычал, я тоже здорово закричал. Помню только, что в самом конце драки я все кричал: «Бей их в хвост и в гриву!», но очнулся я на земле и у меня кружилась голова, хотя никакой боли я не чувствовал.

— Бей их в хвост и в гриву! — еще раз почему-то закричал я.

Тут я захотел подняться с земли, но не смог, а когда все-таки поднялся, то услышал милицейский свисток и увидел милиционера, который бежал к нам. Валерка все еще лежал на земле, и из носа у него текла черная кровь.

— Кто? Где? Почему? — закричал милиционер, выплевывая изо рта свисток. — Кто? Куда ушли?

— Никто! — сказал я. — Не знаю их…

— Хулиганы с хулиганами! — заорал милиционер. — Обоюдная драка! Уведу в отделение…

— Не надо нас вести в отделение! — жалобно попросил с земли Валерка-Арифметик. — Несправедливо! Побили, да еще вести в отделение!

Милиционер давай ощупывать Валерку, смотреть его раны и ссадины, потом подошел ко мне, а у меня все уже было ясно: левый глаз начал так быстро пухнуть, что я им уже ничего не видел.

— Потрясно! — сказал милиционер, разглядывая мой глаз. — Кулаком… Орудия не применялись…

— Не применялись! — чуть не плача, подтвердил я.