Операция «Икс два нуля»

Ох, что делается, робя!

Теперь мне надо рассказать такое, что очень трудно рассказывать. Во-первых, потому, что я не очень хорошо помню все дальнейшее, во-вторых, потому, что все происходило так быстро, что нельзя было запомнить, а в-третьих, потому, что я все-таки здорово трусил.

Еще тогда, когда четверо появились в соснах, у меня стало сильно биться сердце и трястись левая рука. Правая почему-то не тряслась, а вот левая ходила ходуном. Ее даже пришлось сунуть в карман, чтобы никто не заметил, как она трясется.

Ленька Пискунов с дружками шел быстро, но мне казалось, что они стояли на месте. Особенно медленно шел тот, длинновязый, с которым должен был драться я. Он вышагивал позади, размахивая руками, как мельница. Руки у него были страсть какие длинные.

Они все шли и шли, и не было конца тому, что они все шли и шли, и я держал левую руку в кармане штанов и чувствовал, что у меня лицо красное, как морковка, а уши будто распухли. Я не отрывал глаз от долговязого, и чтобы не было особенно страшно, думал о кино «Чапаев», где есть психическая атака. Я вспоминал Анку-пулеметчицу и думал, что если она не струсила, то я тоже не струшу. Я даже говорил про себя длинновязому: «Давай, иди, иди! Давай, иди, иди! На смерть идешь, длинновязый!»

Потом случилось как-то так, что Ленька с дружками сразу оказался возле нас. Стало слышно, как они разговаривают, как хрустят ветки под их ногами. У меня немного потемнело в глазах, и я почувствовал вдруг такое, что чувствовал, когда врач делал в спину укол — холодок в груди и пустоту в голове, точно там ничего не было. И как раз в это время Илюшка Матафонов во всю мочь закричал:

— Ага! Ваша землянка!

Мы вскочили, и я увидел, что Ленька с дружками испугались. Особенно хорошо я заметил, что мой длинновязый согнулся, как гусеница.

— Ага! Ваша землянка! — опять закричал Илюшка Матафонов и пошел на Леньку Пискунова, а я пошел на длинновязого, оглянувшись на своих ребят. Я только секунду смотрел на них, но мне все так хорошо запомнилось, точно в голове осталась фотография.

Илюшка Матафонов был спокойный, грозный и суровый, как взрослый человек, Генка Вдовин, как ураган, мчался на своего пузатого и был злой, как черт. А Валерка-Арифметик шел медленно и осторожно, как бы считая шаги.

Я налетел на своего длинновязого, что-то крича, навалился на него всем телом, дал ему подножку, и когда длинновязый упал на землю, придавил его так, чтобы он не мог и пискнуть. Дальше я не знал, что с ним делать. Бить его я почему-то не мог, отпустить тоже — он тогда бы сам начал драться. Я держал его, наверное, очень долго, так как у меня заболели обе руки, и я стал изнемогать, и не знаю, что было бы дальше, если бы вдруг не раздался какой-то дикий вой. Кричали так сильно, что я сразу отпустил своего длинновязого.

Кричал и выл Ленька Пискунов. Он лежал на животе, на его спине сидел Илюшка Матафонов, и они оба смотрели куда-то в сторону и Ленька орал, как дикий зверь. Я тоже посмотрел в сторону и чуть не упал…

В трех метрах от меня стояли два человека в милицейской форме. Я ойкнул, но тут же бросился за своим длинновязым, который вдруг заорал и давай убегать. Я побежал за ним, но догнать не мог и остановился, не зная, что делать. Я только смотрел, как убегает мой длинновязый, да как за ним бежит тот Ленькин дружок, с которым дрался Валерка-Арифметик. Что касается коротышки-толстяка, то Генка Вдовин прижал его к земле коленом. Пиджак на коротышке был порван.

— Ох, что делается! — громко и зло сказал Илюшка Матафонов. — Что делается!

А у меня от удивления лезли на лоб глаза. Ведь один из милиционеров был тот самый мужчина, который встретился нам в сосенках и за которым мы следили. Второй милиционер был тот самый лейтенант, который выгонял нас из милиции. А у того милиционера, за которым мы следили, были на плечах капитанские погоны.

— Ох, что делается! — опять сказал Илюшка.

Тут я заметил, что оба милиционера тяжело дышат, а лица у них бледные. Сразу было видно, что они быстро бежали. Тот, что был в капитанских погонах, даже держался руками за горло.

— Простите, ребята! — тихо сказал он. — Мы чуть не опоздали… Мы думали, что этот самый Пискунов позднее пойдет к землянке… Простите, ребята!

— Чего ты у них прощения просишь! — вдруг сердито сказал черноволосый лейтенант. — Их бы надо выдрать, сняв штаны… Ишь, взяли моду работать без милиции! Сами все, сами… Единоличники, черти полосатые!

Услышав все это, Илюшка Матафонов слез с Леньки Пискунова и сказал:

— Безобразие! Просто безобразие!

— Я ничего не знаю! — внезапно тонким девчоночьим голосом закричал Ленька Пискунов. — Я ничего не знаю!

Илюшка Матафонов повернулся и пошел на юго-запад. Он был прямой и высокий. Он прошел метров пять, остановился, повернулся к милиционерам и печально сказал:

— Вечно эти взрослые в наши дела мешаются! Ну, вот ничего не дадут довести до конца… Эх!