Оперативный гамбит

Глава 3

Где-то около года назад вызывает меня шеф и говорит:

— Павел, тут у родственников Тани Макаровой из секретариата проблемы какие-то возникли. Нас попросили помочь. Ты переговори с ней для начала — в чем там дело, а потом решим, что и как…

Я, между прочим, догадываюсь, почему попросили помочь именно «нас». Точнее — меня. В нашем отделе, да и в Управлении многие — в том числе, подозреваю, и сам ВБ — почему-то уверены, что у нас с Татьяной… ну… было, словом. Полнейшая чушь — говорю как на духу! Просто она живет неподалеку от меня — на той же Бухарестской. Мы частенько пересекаемся с ней в трамвае по дороге на службу и, соответственно, в конторе появляемся вместе. И более ничего! А ноги у этих слухов растут как раз из того же секретариата — на что угодно готов спорить. Там у нас имеется несколько незамужних дам, которые просто не могут видеть около себя мужчину, находящегося в «свободном полете». Им всенепременно нужно такового женить — хотя бы теоретически, — ибо уж чего наш человек не переносит совершенно, так это счастья ближнего. Ну а если женить не получается, так хотя бы роман пришить, чтобы служба медом не казалась. Совершенно ответственно вновь заявляю: все эти сплетни лишены какого бы то ни было основания!

Во-первых, Танюша не в моем вкусе. Я предпочитаю высоких и худощавых брюнеток, а Макарова — классическая рубенсовская дама с пусть и роскошными, но все же рыжими волосами. А во-вторых — она замужем. Последнее препятствие, правда, в известной степени условно, но с Татьяниным супругом Игорем я знаком лично. Соответственно, он уже не какой-то там абстрактный муж, а вполне конкретный человек и, кроме того, по жизни — нормальный мужик. Так что не слушайте вы наших «кумушек»… Между прочим, проблемы возникли у троюродного брата как раз Игоря, а не Тани. Этот кузен, выражаясь современным языком, «прилип» на квартиру. Но, чтобы не запутаться, давайте пойдем по порядку.

Будучи маргиналом по духу, этот мужичок — а звали его Михаил Гойхман — в период всеобщей вакханалии начала девяностых довольно быстро прошел путь от старшего преподавателя довольно известного техникума до младшего собирателя бутылок на окрестных помойках. Жена развелась с ним еще в относительно благополучный период, и бывший супруг вынужден был переехать к матери в однокомнатную квартиру на улице Солдата Корзуна, после чего окончательно покатился по наклонной. В прошлом году, не в силах более переживать за сына-алкаша, мать тихо сошла в могилу. Соответственно, последний год Михаил жил тем, что постепенно пропивал обстановку и нехитрые материнские пожитки. Недавний запой в компании случайных друзей затянулся на три дня, а когда в связи с окончанием горючего сей марафон, наконец, подходил к логическому завершению, господина Гойхмана, еще не совсем протрезвевшего, ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что, кроме него, в комнате находятся не только испуганно притихшие собутыльники, но и двое незнакомых спортивного вида парней.

— Очухался? — хмуро поинтересовался один из них.

— А что? — настороженно спросил хозяин квартиры.

— Бабки давай! — повысил голос визитер. — Что же еще…

— Какие бабки???

— Ты что — совсем ни х** не помнишь?

— Да вы что, ребята, я же…

В этот момент один из парней — тот, который не принимал участия в диалоге, — коротко замахнулся и нанес Мише резкий и сильный удар кулаком в лицо. Тот отлетел к стене и, ударившись об нее затылком, медленно сполз на пол… Очнулся он спустя некоторое время от того, что один из давешних собутыльников, имени которого хозяин, тем не менее, не помнил, поливал его холодной водой из металлической кружки. Непрошеных визитеров в квартире уже не было. Гойхман тыльной стороной ладони потрогал уголок рта, откуда тонкой струйкой все еще сочилась кровь, и, сплюнув сгусток, не вставая с пола, поинтересовался:

— Кто это такие были?

— Ты чего, б***ь, и вправду не помнишь ни х**? — удивленно переспросил тот, который поливал Гойхмана водой.

— А что я должен помнить-то?

— Ну, пи***ц… Ты ж ему машину разбил!

Вот тут уж Михаил обалдел окончательно. Что за ерунда — какую машину?! Да и как он мог разбить кому-то машину, если отродясь не имел своей и вообще за рулем никогда в жизни не сидел? Но новые друзья, как оказалось, в отличие от самого хозяина квартиры, все прекрасно помнят. По их рассказу, в разгар пиршества, протекавшего на кухне, Гойхман, рассказывавший что-то своим приятелям, так активно размахивал руками, что сшиб стоявший на подоконнике горшок с засохшим цветком. Окно ввиду жары было раскрыто настежь, и этот горшок, падая с восьмого этажа, угодил прямо на стоявший на тротуаре возле дома «БМВ»…

— Там, говорят, крышу помяло здорово. Как только не пробило — х** его знает… — горестно вздохнул один из рассказчиков, сочувственно глядя на притихшего Мишу. — И лобовое стекло расколотил. А во дворе кто-то видел, откуда цветок выпал. Они тебя и заложили.

— А чья это машина? — поинтересовался Михаил. — Я тут не помню никакой «БМВ».

— Ты чего — с Луны упал?! Это ж Кондуктора тачка. Сам — из блатных, а сюда к телке приезжает — она в этом доме живет. Он тут всех держит. Ты что — про него никогда не слыхал?..

— Как ты сказал?.. Кондуктор?! — перебил я Гойхмана, который сбивчиво и уже достаточно долго рассказывал мне всю эту историю.

— Это они так сказали.

— Ты точно помнишь, что именно Кондуктор?

— Точно. Я еще их спросил — он что, в трамвайном парке работает? А они засмеялись и говорят: «Ему на х** работать не надо».

— А машину эту ты видел? В тот день или раньше?

— Нет, никогда вообще. А за тот день я вообще ничего не помню — до того, как эти двое пришли по поводу машины.

Я открыл сейф и, порывшись в нужной папке, достал оттуда фотографию Соколова.

— Смотри — он?..

Миша недоверчиво поглядел на снимок, а затем неуверенно пожал плечами:

— Похож, кажется.

— Так… Ладно — продолжай!

Картину происшедшего собутыльники расписали Гойхману настолько красочно, что тот даже не задался вопросом, почему это они все помнят, а он — нет? Пили-то из одной бутылки (вернее — бутылок), и все поровну… Серое вещество его головного мозга, несмотря на выпавшие на его долю нелегкие испытания, еще продолжало хоть и со скрипом, но функционировать. Поэтому, едва новоявленные приятели ушли, Михаил задумался. Убедившись, что одного горшка на окне действительно вроде бы недостает, он спустился во двор и внимательно осмотрел тротуар и газон под окном. Осколки цветочного горшка были найдены им без труда… Однако, будучи в прошлом преподавателем начертательной геометрии, Гойхман так же без труда установил, что, если горшок просто столкнуть с подоконника, то даже с высоты восьмого этажа он все равно упадет на газон, а никак не на асфальтовую дорожку, отстоящую от стены дома на добрые пять метров. Да и не помнит он вообще, чтобы горшок вниз падал…

К вечеру того же дня наш герой очухался окончательно. Он готов даже был подумать, что все это ему пригрезилось, если бы не два выбитых зуба и распухшие губы. А что там визитеры еще про какие-то деньги говорили? Ерунда какая-то… Но, как оказалось, отнюдь не ерунда!

Около десяти часов те двое амбалов вновь появились в его квартире.

— Ну что, Мишаня, готов, наконец, разговаривать? — не здороваясь, спросил с порога тот, которого прозвали Кондуктором.

— О чем?

— Тебе еще раз въ**ть, чтобы память освежилась? — поинтересовался второй амбал, аккуратно прихватывая Гойхмана за рукав замызганной футболки.

— Подождите, я просто хочу разобраться, — испуганно отступил тот в глубь коридора. — Надо же…

— А ты не волнуйся — уже во всем разобрались, — не дослушал Кондуктор, плечом отстраняя хозяина и входя в квартиру. — У тебя где тут присесть-то можно?

— В комнате.

— Ну, пошли в комнату. Стол-то хоть чистый?.. Б***ь, хоть бы прибрался чуток, а то даже бумаги негде положить.

— Какие бумаги? — удивился Гойхман.

— Сейчас увидишь, какие… Иди сюда! Да иди — не бойся… Вот, смотри! Это — счет за ремонт кузова. Демонтаж, рихтовка, покраска… Сумму видишь?.. Дальше: замена лобового стекла — вот чек из магазина и из мастерской… Вот счет за чистку салона… Ты смотри сюда — а то потом будешь говорить, что с тебя бабки ни за что трясут!.. Все понятно?.. Короче, прилип ты на пять косарей.

Гойхман был ошеломлен. Сумма в пять тысяч долларов представлялась даже не огромной, а просто фантастической.

— Послушайте, да этого не может быть!

— Чего не может быть? — удивился Соколов. — Ты что — хочешь сказать, что я эти счета сам напечатал? Ты чего — ох**л, в натуре?!

— Да нет… Вот давайте к окну подойдем. Увидите, что, если горшок случайно столкнуть, то он никак не…

— Так а ты его, может, не случайно столкнул, а?

— Да вы что?! Вот и мужики говорили, что я случайно…

— Это какие мужики — те алкаши, что с тобой бухали, что ли? — с иронией поинтересовался Кондуктор. — Да насрать на них! И вообще, Мишаня, ты в ситуацию, как я посмотрю, не въехал. Ты что думаешь — я тебя на бабки развожу? Да не хочешь отдавать — и х** с тобой! Я сейчас заяву подаю в милицию — и ты идешь под суд. Свидетели у меня есть, документы есть, так что ты никуда не денешься. А тут еще и справка будет от участкового, у которого на тебя целая пачка заявлений от соседей. С таким букетом года три тебе обеспечено по полной программе. А на зоне твоя сладкая еврейская попочка быстро пойдет в дело — можешь мне поверить. И, кстати, денежки тебе все равно платить придется — по судебному иску. Ясны перспективы?

Сергей работал точно — чувствовалась практика. Гойхман остолбенел от страха и просто не знал, что ответить.

— Ты пойми простую вещь: я ведь к тебе мог бы и не заходить. Но мне, в принципе, не нужно, чтобы ты на нары шел. Я хочу только компенсировать ущерб — и все! Отдаешь бабки — я при тебе все эти бумажки рву, и мы расходимся. Поэтому давай полюбовно договоримся, и всем хорошо будет. Если нет — получаешь срок!

— Да за что же срок-то? Те мужики же сами сказали, что я нечаянно…

— Мне абсолютно до п**ды, что эти уроды сказали тебе, — перебил Кондуктор. — У следака они скажут то, что надо мне, понятно? А скажут они, что ты специально швырнул на мою машину цветочный горшок. Тебе, видите ли, не нравилось, что я тут ее ставлю. А то, что ты — известный баклан, так это все твои соседи подтвердят.

— Какой «баклан»?

— Бузишь много, Мишаня! Говорю же: у участкового вашего на тебя целый сейф жалоб имеется. Я когда к нему пришел, так он сразу выдал, кто это мог сделать. А тут еще и свидетели были во дворе… Ну, да это все х**ня — не бери в голову. Отдашь бабки — никакого дела не будет.

— Но у меня нет таких денег… Откуда же я их возьму? — пробормотал Гойхман после непродолжительной паузы.

— Продай что-нибудь.

— Так нечего.

— Ну так уж нечего?… — развел руками Сергей. — Брось ты! Сегодня у каждого есть что продать.

— Да нету у меня ничего — сами смотрите. Я же не работаю…

— А хата — твоя?

— А чья же еще?.. Подождите, а квартира тут при чем?

— Ну вот ее и продай!

При этих словах, произнесенных совершенно равнодушным тоном — как бы между делом, — Михаилу стало совсем не по себе. Мозги он еще окончательно не пропил и поэтому, поняв, наконец, истинную цель всего этого разговора, только и смог, что вымолвить:

— А как же я?

— Что — «как»? Варианты разные есть. Вон сколько народу готовы из комнаты или откуда-нибудь из пригорода переехать в отдельную квартиру, с доплатой! Так что вопрос вполне решаемый.

— Это же моя квартира… — чуть ли не запричитал Гойхман. — Я же не виноват…

— Да что ты говоришь?! — снова перебил гость. — А моя — машина, которую ты расх**чил. И я тоже не виноват… Ты чего, б***ь, соскочить хочешь? Так ни х** у тебя не получится — даже думать забудь!.. Короче, так: у нас сейчас сколько времени?.. Семь почти. Значит, завтра в это же время — то есть в семь — я опять прихожу, и ты отдаешь мне пять косарей наличными. Или, на крайняк, у тебя должна быть конкретная схема, как ты мне эти бабки возвращаешь. Именно конкретная — порожняк не покатит. Тот же вариант с квартирой обдумай — вполне реальная вещь. Я тебе здесь даже помочь смогу, причем бесплатно. И не вздумай никуда убегать! За тобой аккуратненько присмотрят, так что из-под земли достану. Ну а в ментовку сунешься — считай, что уже сидишь. Это я тебе только что объяснил.

Кондуктор замолк, внимательно и чуть насмешливо глядя на замершего от осознания своего ужасающего положения хозяина квартиры, а затем поднялся со стула:

— Ладно, Мишаня! Будь здоров и держи слово мужика. Решишь вопрос — никаких к тебе претензий не будет. Ну, а в за**пу полезешь — потом тысячу раз пожалеешь…

И вот теперь господин Гойхман, проведший ужасную бессонную ночь и под утро вдруг вспомнивший о своем дальнем родственнике, жена которого работает в органах, закончил свой рассказ и теперь сидит передо мной, уставившись в пол и нервно теребя замок от молнии на куртке. Что касается меня, то я такие истории уже слышал, и не раз. И действия наши в подобной ситуации достаточно тривиальны. Я помогаю Михаилу написать заявление, затем беру с него объяснение, где более детально излагаются уже известные читателю факты, а затем направляюсь к шефу.

Кузнецов быстро пробегает глазами принесенные бумаги и удивленно приподнимает брови:

— Никак Кондуктор объявился?

— Объявился, Виталий Борисович.

— Скажи, пожалуйста… Ну так что — можем помочь Татьяниному родственнику?

— Посмотрим. Проведем сегодня подконтрольную встречу, а там дальше видно будет.

— Ладно — действуй!..

Я возвращаюсь в свой кабинет:

— Значит, так, Миша! Слушай меня очень внимательно, поскольку от того, как ты будешь соблюдать все мои инструкции, зависит, в конечном итоге, сможем мы тебе помочь или нет. Ясно?

— Ясно, — кивает тот, весь при этом сжимаясь в комок.

— Тогда так. Во сколько, говоришь, они к тебе сегодня приехать собирались?

— В семь.

— Тогда вот что. В шесть часов мы с тобой встречаемся… — Я беру нарисованный Михаилом план территории, прилегающей к его дому. — О! Давай в Таллинском универсаме. Чтобы не запутаться — возле водочного отдела. Запомнил?

Гойхман молча кивнул.

— Хорошо. Там мы на тебя микрофон повесим, чтобы слышать ваш разговор, и ты сразу пойдешь домой. Когда эти деятели приедут, ты попробуй снова поартачиться. Говори, мол, что не виноват, что не мог горшок сбросить и так далее. Ну, словом, их надо позлить.

— Они же меня бить начнут…

— Скорее всего, — согласно киваю я. — Это как раз то, что нам нужно!

Посетитель в страхе вжимается в стул…

— А что делать, Миша? Нам нужно иметь против них доказательный материал. Если хочешь, чтобы мы тебя от этих ребят избавили, — потерпишь. Ну врежут тебе пару раз — так это не страшно. Если уж всерьез метелить начнут — ну, тогда просто ори: «Помогите!», и мы сразу вмешаемся. А так ты должен сломаться только под серьезной угрозой. Это понятно?

По виду Гойхмана я понимаю, что он уже и не рад, что с нами связался. В морду бы он и так мог получить — без всякого оборудования. Но наш гость, тем не менее, мужественно кивает головой — понял, мол.

— Ну а потом, когда уже тебя либо пообещают убить, либо отбуцкают, ты тогда соглашайся на их условия. Но требуй гарантии: я, мол, сделаю, как вы велели, но мне нужно быть уверенным, что меня в покое оставят… Далее! Если что пойдет не так — мы тебе перезвоним. Я быстро тебе скажу, что надо делать или говорить, а ты мне в ответ скажешь, что занят, не можешь долго разговаривать и потом перезвонишь. А дальше уже будем действовать по обстановке. После того как твои гости уедут, мы сами с тобой свяжемся. Все ясно?!

— Да, все… — чуть слышно бормочет посетитель.

— Тогда давай — до вечера. Хотя нет — постой! На-ка листок — запиши мой мобильник… — Я диктую гостю номер. — Если что — немедленно звони!

Когда в половине седьмого Гойхман не появился в условленном месте, я с мобильного телефона позвонил ему домой. Трубку, однако, никто не взял. Это выглядело, по крайней мере, странно. Хотя… Может, просто набрался со страха и теперь спит?

— Саш, — говорю я Павлову, вернувшись в машину. — Надо бы под дверь встать на всякий случай.

Тот тяжко вздыхает, прячет под куртку рацию и выходит из салона. Мы с Филипповым и техником Вадимом Черновым, который теперь остался не у дел, перемещаемся во двор дома, где живет этот родственник — будь он трижды неладен. Место Валентин присмотрел заранее — так, чтобы нас видно не было, а мы сами одновременно могли контролировать въезд со стороны улицы и, в то же время, находиться в зоне действия радиомикрофона. Последнее, правда, уже излишне, но место в этом не виновато.

— «Коробочка», ответьте «чердаку»! — Павлов будто прочитал мои мысли. — Проверка связи.

— Я — «коробочка»! Пять баллов.

— Понял, аналогично. В адресе, по-моему, кто-то есть. Попробуйте еще раз перезвонить — я проконтролирую.

Хорошая мысль! Я набираю с мобильника домашний телефон Гойхмана. В динамике слышатся зуммеры, но трубку никто не снимает.

— Слышал звонки, — подтверждает «чердак» спустя полминуты. — Но там точно есть кто-то, я шаги слышал.

Этого только еще не хватало! Не приведи боже — опоздали мы… Я, правда, не думаю, что Мишу уже грохнули, — рано! — но какой ему смысл от нас-то прятаться?

— «Чердак», держи тогда адрес постоянно. Если будет выходить не хозяин — дашь наводку.

— Принял…

Наверное, за годы работы в системе вырабатывается некое чувство, которое, как его ни назови — интуицией, чутьем, предвидением, — сводится к тому, что в определенный момент ощущаешь какой-то внутренний толчок. Ты еще не видишь потенциального противника, а порой даже не знаешь, как он выглядит, но вдруг понимаешь, что он уже здесь. Я не раз испытывал это ощущение, и сейчас, когда во двор со стороны проспекта Ветеранов въехала белая «девятка» с затемненными стеклами, автоматически «срисовал» ее номер.

— Смотри! — толкнул меня в бок Филиппов. — Сдается, это они.

Я смотрю на часы — десять минут восьмого. Опаздываем, господа!.. Меж тем «девятка» останавливается в непосредственной близости от «нашего» подъезда, бесцеремонно заехав на тротуар, и из нее выходят два парня. В одном из них я безошибочно узнаю Сережу Соколова.

— Внимание, «чердак»! Клиенты прибыли — проконтролируй вход в адрес. Попробуй посмотреть, кто откроет дверь.

— Принял!

Техник аккуратно фиксирует на видео, как наши подопечные заходят в парадную, а еще через пару минут в динамике станции раздается приглушенный голос Павлова:

— «Коробочка», дверь открыл хозяин. Повторяю, дверь открыл сам хозяин.

Ничего не понимаю… Может, Миша боялся, что Соколов за ним следит, и поэтому не пришел на встречу? Но ведь у него есть номер моего мобильного телефона — он мог позвонить. Решили бы вопрос. И потом — какого черта он трубку не брал, когда мы ему звонили?.. Ну, б***ь, чтоб я еще хоть раз с этими алкашами связался?! Да пусть хоть брат самого министра…

Я нахожу в памяти мобильника нужный номер и звоню Татьяниному мужу. Тот, выслушав мои проклятия в адрес своего кузена, только сокрушенно вздыхает:

— Павел, вы уж извините… Я знаю — он мне буквально час назад сам звонил и сказал, что не будет в милицию заявлять. Сказал, что лучше переедет за город, пить бросит… Эту сказку, честно говоря, я уже не в первый раз слышу. В конце концов, не маленький же ребенок, правда? Словом — пошел он на х**!

Здесь наши оценки деятельности господина Гойхмана полностью совпадают. Поэтому, дождавшись, когда гости, наконец, уехали, и убедившись, что хозяин лично закрыл за ними дверь, а следовательно, жив, мы тоже вернулись в контору. Заявление я не регистрировал — не дурак, чай, — а посему Мишины заморочки меня более на касаются. Так мне казалось…

Прошло еще что-то около трех месяцев. И вот как-то в середине дня шеф неожиданно пригласил срочно к нему зайти. В кабинете кроме ВБ находилось еще двое незнакомых мне мужчин — как чуть позже выяснилось, сотрудники уголовного розыска из областного отдела. Гости поведали, что позапрошлой ночью на окраине Ломоносова был обнаружен труп неизвестного мужчины. Заключения медиков еще нет, но и так ясно, что тот был сбит машиной, двигавшейся на большой скорости. Удар был такой страшной силы, что один ботинок нашли в двадцати семи метрах от тела. При осмотре трупа никаких документов или иных предметов, позволяющих установить личность, обнаружено не было. Лишь в заднем кармане брюк уже позже — в морге — нашли сложенный листок бумаги, на котором был записан номер мобильного телефона и имя и отчество его владельца. Листок был уже изрядно пропитан кровью — пришлось прибегать к помощи экспертов, чтобы прочитать запись. Через нее-то на меня и вышли.

На предъявленной мне фотографии я, как ни странно, сразу же опознал Михаила Гойхмана, после чего рассказал коллегам об обстоятельствах, при которых мы познакомились. В тот же день без особого труда было установлено, что названный господин не так давно — через неделю после нашего с ним несостоявшегося свидания — продал принадлежавшую ему квартиру, причем эта операция была осуществлена при посредничестве агентства недвижимости «Агасфер». Одновременно побеседовали с Игорем — мужем нашей Татьяны. Оказалось, что где-то через пару недель после нашей с Гойхманом беседы тот звонил своему брату и стал жаловаться на то, что его, мол, подло обманули, что никакой там не домик, а полдома, и что ему там жить нормально не дают, и он хочет, чтобы брат его оттуда забрал… Однако Макаров выслушивать его не стал.

— Миша, я с тобой нянькаться не собираюсь! Ты уже один раз меня подвел. Я за тебя просил, ребята свое время на тебя потратили, а ты и их тоже подвел. Как я могу после этого за тебя снова просить?

— Я же не знал…

— А я сейчас ничего не знаю! И забирать тебя никуда не намерен. Профукал квартиру — живи где хочешь! — выпалил Игорь и бросил трубку…

С учетом полученной от Макарова информации и возникла версия о причастности упомянутой фирмы к убийству Гойхмана. Правда, возникла она скорее от безысходности — просто больше не за что было ухватиться. Но определенные основания для ее существования все же имелись. Поскольку ВБ просил меня подключиться к работе областников, я решил прежде прокинуть «Агасфер» по нашим учетам и направил в информационный отдел соответствующий запрос. Однако, как это частенько случается, помощь пришла с неожиданной стороны. В тот же вечер, направляясь к метро и решив купить по дороге сигарет, я вдруг обнаружил, что оставил кошелек в конторе. Да что ж за день-то такой, господи… Сколько там мелочи в кармане?.. Так, кое-что есть, но на «Даллас» не хватит. Могу позволить себе только «Беломор», но я его категорически не перевариваю — лучше уж швабру курить.

— Привет, Павел! — раздается у меня за спиной.

Я оборачиваюсь: Володя Погосян из экономического отдела. Все же Господь сподобился и послал-таки ангела-хранителя.

— Здорово! Слушай, Володя, выручи парой рублей, а?

— Да без проблем! — Погосян протягивает мне горсть монеток.

— Вот спасибо… «Даллас», будьте добры!

Киоскерша протягивает мне пачку, я тут же распечатываю ее и предлагаю коллеге сигарету. Тот делает отрицательный жест рукой.

— А что так? — интересуюсь я.

— Бросил! Две недели уже.

— Молодец! А я все собираюсь бросить — и никак.

— А я, думаешь, надолго? — усмехается Володя. — С нашей работой бросишь, как же…

— Да уж… — Я с наслаждением затягиваюсь. — Ты в метро?

— Нет, на троллейбус. Но все равно по пути.

Мы, не торопясь, движемся в сторону «Чернышевской».

— Володя, — нарушаю я молчание, — тебе с фирмой «Агасфер» случайно сталкиваться не приходилось?

— Агентство недвижимости?

От неожиданности я чуть не поперхнулся дымом.

— А ты откуда знаешь?!

— Откуда же я это могу знать? — удивленно косится на меня Погосян. — Это я у тебя спрашиваю… Фирма эта мне не знакома — я просто по названию так подумал.

— А что такое «Агасфер»?

— Не «что», а «кто». Библию надо читать, дорогуша!

— Можно подумать — ты ее читаешь…

— Представь себе — да! Знаешь, у меня теща стала водить сына в какой-то там кружок по изучению Библии. Представляешь? Лет двадцать назад случись такое — скандал бы был на все Управление… Так вот: там им выдали очень занимательную книжонку: та же Библия, только изложенная конспективно и современным языком. Я от нечего делать как-то полистал — и слушай! — интересно… Мы ведь часто в различных ситуациях библейских героев вспоминаем, а вот кто они такие и чем знамениты — и не подозреваем.

— Ну и кто же такой Агасфер? — возвращаюсь я к истокам беседы.

— Агасфер — он же вечный жид — это человек, который посмеялся над Христом, когда тот нес свой крест на Голгофу. За это он был впоследствии проклят и вынужден вечно бродить по земле, не имея нигде своего пристанища. Как раз сегодня прочитал — клянусь! — Володя на секунду замолчал, а затем добавил: — Чем не название для риелторской конторы? Тем более что на букву «А».

— А это что — тоже важно?

— Конечно! Представь себе, что ты квартиру ищешь под съем или продать хочешь, а никогда раньше с подобной проблемой не сталкивался. Ты берешь телефонный справочник и начинаешь искать там агентства недвижимости. В этом справочнике они как идут? По алфавиту, естественно. И во многих случаях те конторы, которые в списке раньше стоят, имеют больше шансов заполучить клиента.

Я всегда говорил, что личные контакты — это наилучший путь получения информации. Не в обиду нашим ицэшникам будет сказано — они тоже важным делом заняты. Но все же…

— Вова, ты ведь до РУОПа в ОБЭПе работал, да?

— Ну…

— А квартирными махинациями заниматься не приходилось?

— Э-э-э, чем я только ни занимался. Ну, было и такое, а что?

— Консультация твоя позарез нужна.

Погосян смотрит на часы:

— Если только недолго, ладно? Обещал сегодня сыну компьютер отремонтировать.

— По пути можем поговорить. Значит, суть вот в чем. Мы сейчас убийство раскручиваем, и, похоже, ниточки ведут в риелторскую контору.

— В этот твой «Агасфер», что ли?

— Естественно. Человека этого, похоже, подставили, чтобы на бабки развести, а потом предложили обмен квартиры как вариант решения проблемы. Как только он квартиру продал — его тут же убрали.

— И что тебя тут удивляет?

— Я не понимаю, какой смысл его убирать, если квартиру он уже продал.

— Понимаешь… — начинает было коллега, а затем, тяжело вздохнув, машет рукой. — А, черт с тобой — давай сигарету!

Я с готовностью протягиваю ему пачку. Вова с видимым аппетитом закуривает и продолжает:

— Здесь все зависит от нескольких обстоятельств: от уровня криминала, от вида операции, от личности клиента…

— А поконкретнее нельзя? — нетерпеливо перебиваю я.

— Слушай, Паша! Ты свою квартиру еще от государства получал, при коммунистах, да?

— Да.

— И покупками жилья или его обменом никогда не занимался?

— А зачем?

— Тогда понятно… Значит, так: все, что было раньше: городская очередь, ордер в исполкоме, бесплатные квартиры с расколотыми унитазами, свинченными кранами и грязными обоями, — наплевать и забыть! Теперь все за бабки.

— Я, по-твоему, такой темный, что этого не понимаю?

— А раз понимаешь, то должен знать, что там, где бабки, там будет и криминал. Принципы отечественного маркетинга знаешь? «Стибринг» и «свалинг».

— Ты конкретные примеры по жилью привести можешь?

— Массу! Например, есть у маклера на примете квартира, где обитает какой-нибудь алкаш. Маклак этого алкаша берет в оборот: поит и кормит, сажает на стакан, а то и на иглу и так постепенно подводит к продаже квартиры. Для этого есть масса путей — суть не в них. Суть в том, что взамен ты должен ему предоставить какое-то жилье, — иначе клиент просто уйдет в глухой отказ. Это может быть любая халупа: комната в двенадцатикомнатной коммуналке без ванной, развалюха где-нибудь за городом и тому подобное. Эта точка является перевалочной. Она куплена на подставное лицо, и в нее перевозят нашего клиента после того, как он продал квартиру. При этом ему даже живые деньги дают из разницы в стоимости. И вот именно теперь его и надо убирать, чтобы эту перевалочную точку использовать под нового дурика. Разводишь трех-четырех лохов, после чего эту халупу продаешь вчистую, поскольку многократно ее использовать опасно. Вариант накатан. Можешь здесь мне поверить, поскольку мы с этим сталкивались.

Что ж — бизнес вполне в стиле и духе нашего времени. Правда, есть одно «но»…

— Володя, но ведь, насколько я понимаю, операция купли-продажи должна пройти нотариат, то есть чистота сделки должна быть подтверждена юридически. Там ведь что пишут? «Находясь в здравом уме и твердой памяти…» А у этой клиентуры, как правило, ни того, ни другого.

— Продумано, — кивает Погосян. — Для этого у каждого уважающего себя агентства есть свой нотариус, который сопровождает даже «белые» сделки. Это позволяет сэкономить кучу времени. А уж для «черных» сделок свой нотариус просто необходим, как воздух.

— И как же он выкрутится, если эта история по каким-либо причинам всплывет?

— А что тут сложного? Ты еще докажи, что в момент подписания документов продавец был невменяем. Все остальные участники сделки в один голос покажут, что тот был свеж, как майский парниковый огурчик. Я тебе даже больше скажу: со своим нотариусом сделку можно провести вообще без продавца! Паспорт его только нужен, а сам продавец к тому времени уже и на небесах пребывать может. У алкашей обычно такая подпись, что при незначительной тренировке ее очень легко подделать, и задним числом ты тут уже ничего не докажешь. Так что и нотариус чист, и концы запрятаны. Знаешь, даже по статистике, как только была разрешена купля и продажа жилья, то сразу резко увеличилось количество людей, пропавших без вести.

— М-да… — озадаченно произношу я. — И что же делать?

Вопрос я задал, в общем-то, риторический, но коллега воспринял его буквально.

— Пить меньше надо! У меня подобное дело было — и пришлось отказывать. Документы в нотариате он сам подписывал — экспертиза подтвердила, договор заключался официально, без нарушений закона, так что основания для возбуждения уголовного дела отсутствуют. А зачастую этих дуриков так обрабатывают, что они еще и рады остаются. Продает такой алкаш квартиру в Питере с кучей неоплаченных счетов, взамен имеет халупу в пригороде и живые деньги в качестве доплаты. Лафа!.. А где жить при их запросах — особого значения не имеет. Он и в городской квартире в ванной пустые бутылки хранит, а гадить на кухне умудряется. Так вот живет и не знает, что старуха с косой уже за углом стоит… — Володя смотрит на часы, тушит сигарету и протягивает мне руку. — Ладно, мне пора! Если что — обращайся, всегда рад буду помочь.

На следующее утро я встретился с оперативниками из областного отдела и рассказал им о разговоре с Погосяном. Версия «Агасфер», по общему мнению, стала выглядеть еще более убедительной, но доказательств у нас не было решительно никаких. Тем не менее решено было нанести в агентство «официальный визит». Прежде всего надо было изъять все документы по продаже квартиры, допросить тех, кто принимал непосредственное участие в этой операции, а также установить, по какому адресу выбыл Гойхман. Следователь областной прокуратуры Анна Вячеславовна Путинцева, хоть и выслушала нас с довольно скептическим видом, все же без проволочек выписала соответствующие постановления.

В «Агасфер» мы приехали втроем: я, Серега Платонов и Андрей Шилов. Охранник, видимо, угадав по мрачному виду наших физиономий, что с демонстрацией служебного рвения лучше повременить, не стал докучать дурацкими вопросами, а молча проводил нас в кабинет генерального директора агентства Сергея Яковлевича Ковалева. Тот встретил нас спокойно.

— Здравствуйте! Слушаю вас.

Я представился и предъявил выписанное Путинцевой постановление. Ковалев исключительно внимательно — гораздо более внимательно, чем того требовали обстоятельства, — изучил его, а подпись следователя вообще рассматривал чуть ли не под лупой. Потом, некоторое время помолчав, снял трубку внутреннего — без номеронабирателя — телефона.

— Георгий Алексеевич! Тут прибыли сотрудники милиции с обыском… Не знаю… Да, с официальной бумагой… Хорошо!

Сергей Яковлевич положил трубку и указал нам на стоявшие у стены стулья, по-прежнему держа в руках постановление.

— Подождите, пожалуйста, сейчас…

— Простите, а кого мы должны ждать? — не даю я закончить фразу. — Вы здесь кто?

— В каком смысле?

— В смысле должности.

— Генеральный директор.

— Ну и кого же мы должны ждать, если вы здесь — генеральный директор? — несколько вызывающим тоном вопрошаю я. — Мэра города?!

Я в упор смотрю на Ковалева, и тот несколько теряется, не зная, что мне ответить.

— Должен вам заметить, что ни вашего, ни чьего-либо еще согласия на производство обыска никто не спрашивает, — продолжаю я. — Вам надлежит обеспечить нам возможность исполнения служебных обязанностей. Это понятно?!

Тот явно стушевался, но в этот момент в кабинет без стука деловой походкой вошел мужчина лет пятидесяти, высокий и худощавый, с некогда кучерявыми, но уже изрядно поредевшими каштановыми волосами, одетый в неброский, но весьма элегантный костюм. По тому, как он держался, и по поведению Ковалева мгновенно стало ясно, кто здесь «командует парадом».

— Добрый день! — обратился Георгий Алексеевич ко всем сразу и, взяв постановление и пробежав его глазами, недоуменно вскинул брови. — Простите, но речь идет о выемке документов! При чем же здесь обыск?

— А вы, извините, кто будете? — игнорируя вопрос, интересуюсь я с наигранной наивностью в голосе.

— Мещеряков Георгий Алексеевич, коммерческий директор агентства, — поворачивается тот ко мне.

— Очень приятно! Я — из регионального управления по борьбе с организованной преступностью, майор милиции Орлов Павел Николаевич. Извините, Георгий Алексеевич, но мы все вопросы решим с генеральным директором, — я умышленно делаю акцент на слове «генеральным», — так что не смеем отрывать вас от вашей непосредственной работы.

— Господа, давайте не будем сейчас обсуждать вопросы иерархии! — Мещеряков говорил тоном человека, привыкшего давать распоряжения, которые не должны обсуждаться. — Я прекрасно понимаю, что у вас свои задачи, и ни в коем случае не смею препятствовать их исполнению. Но у вас, как я понял, имеется постановление о выемке каких-то документов, а не о производстве обыска. И потом, ваше появление здесь, кроме этического аспекта проблемы, парализует работу коллектива и, таким образом, неизбежно скажется на прибыли. Простите, но я вынужден немедленно пригласить своего адвоката.

— А кто вам сказал, что мы собираемся проводить обыск? — с притворным удивлением в голосе спрашиваю я.

Такая путаница вполне объяснима, поскольку наши министерские умники состряпали единый формализованный бланк и на обыск, и на выемку документов. Из-за этого зачастую руководители организаций, фирм и контор впадают в ступор при виде пренеприятнейшего слова «обыск», хотя нам и надо всего-то, что изъять какую-нибудь прошлогоднюю бумаженцию. Но Мещеряков постановление изучил дотошно и прекрасно понял, о чем идет речь. Мы вовсе и не собирались проводить глобальный «шмон» — в противном случае приехали бы уж никак не втроем. Речь действительно шла лишь об изъятии тех документов, о которых я вам говорил. Однако наш оппонент решил, видимо, что мы идем на попятную. Он снова пробежал глазами постановление:

— И почему вы вообще уверены, что этот… Гойхман Михаил Борисович продал квартиру именно нашему агентству? У вас имеются соответствующие доказательства или вы намерены отыскать их в наших архивах? Если так, то я решительно возражаю, поскольку понятие коммерческой тайны еще никто не отменял.

Георгий Алексеевич слегка приподнимает подбородок и смотрит на меня чуть ли не с вызовом. Однако мы это уже проходили — не первый год страна в демократию играет. Я вздыхаю и, холодно глядя Мещерякову прямо в глаза, спокойно произношу:

— Что ж, в таком случае… Где у вас телефон?

— На столе!.. Нет-нет, это местный, а городской — белый.

— Благодарю. Никто не отменял также и понятия следственного действия. Поскольку ваша реакция может быть расценена как попытка противодействия правоохранительным органам в исполнении возложенных на них обязанностей… — я пододвигаю указанный Мещеряковым аппарат ближе к себе и снимаю трубку, — …мы вынуждены будем принять адекватные меры, на которые закон дает соответствующие права. Дело у нас серьезное. Речь идет об убийстве человека, и у нас есть основания подозревать, что оно связано как раз с продажей им квартиры. Так что, учитывая сложившуюся ситуацию, мы сейчас подтянем сюда дополнительные силы, а то нас только трое. Можете, кстати говоря, пока связаться со своим адвокатом — время у вас есть… Сережа! Ты на память телефон дежурного по СОБРу не помнишь?

Не знаю, что тут сыграло большую роль — моя решительность или упоминание нашего специального подразделения, — но апломб Мещерякова мгновенно улетучился.

— Простите! — остановил он меня жестом. — Не запомнил вашего имени и отчества…

— Павел Николаевич.

— Благодарю вас. Павел Николаевич, мне кажется, что мы просто несколько недопоняли друг друга. Давайте так решим: я сейчас приглашу начальника отдела продаж, и мы попросим ее поднять соответствующие бумаги. Тогда и определимся. Не возражаете?

Я неопределенно пожимаю плечами и кладу трубку обратно на рычаг. Это, разумеется, чистой воды блеф — переворачивать всю фирму, — но и уйти ни с чем я тоже не могу. Постановление есть, и необходимые нам документы должны быть изъяты. Да и теперь уже это, если хотите, — дело принципа.

Мещеряков просит Сергея Яковлевича разыскать какую-то Сурину — это, вероятно, та самая начальник отдела продаж — и Ковалев немедленно выходит из кабинета. В ожидании результата Георгий Алексеевич достает из кармана красиво отделанный — явно штучной работы! — портсигар с монограммой «ГМ», раскрывает и протягивает мне. Ого — «Captain Black»! Губа не дура… Я отрицательно мотаю головой и достаю «Даллас». Мы закуриваем, и тут мой собеседник неожиданно спрашивает:

— Вы такого Шаповалова Александра Владимировича случайно не знаете?

Я снова пожимаю плечами.

— Он в управлении на Каляева работал, следователем, — подсказывает Мещеряков. — По званию — майор.

— Может, и сталкивались когда по работе, но так, навскидку, не помню. А что?

— Да нет, ничего… Мало ли, думаю, знакомы. Это мой адвокат!

Георгий Алексеевич делает паузу, ожидая моей реакции, но я молча выдыхаю дым, никак не реагируя на его слова.

— Очень грамотный адвокат, между прочим, — продолжает тот. — Я вообще обратил внимание, что из следователей выходят вполне приличные адвокаты.

— Не всегда, — замечает Платонов.

— Разумеется — люди разные бывают. Но в большинстве случаев…

Монолог Мещерякова прерывает стук в дверь, и на пороге появляется Ковалев. Интересно, какого черта он стучится в свой собственный кабинет?

— Георгий Алексеевич, Сурина…

— Пусть войдет!

В комнату заходит средних лет брюнетка в огромных роговых очках и в строгом темно-синем костюме.

— Галина Евгеньевна! Вот тут сотрудники милиции интересуются продажей квартиры некоего… — Георгий Алексеевич берет со стола постановление, — …Гойхмана Михаила Борисовича. Здесь имеется адрес — посмотрите, пожалуйста…

Женщина берет бумагу, пробегает ее глазами и утвердительно кивает.

— Да, я помню эту квартиру. С клиентом был заключен соответствующий договор. Там сделка закрыта, деньги продавцу выплачены полностью. Занималась этим Лена Михайлова, а пакет документов, если надо, могу принести прямо сейчас.

— Будьте так добры, — кивает Мещеряков.

— Минуточку! — встревает в разговор Платонов. — А эта сотрудница, которая занималась материалом по данной квартире, сейчас здесь?

— Да.

— Я хотел бы с ней побеседовать… Прошу вас! — Сергей указывает на дверь Суриной, которая застыла на месте, нерешительно глядя на своего патрона.

— Проводите, пожалуйста! — снова кивает тот, и женщина в сопровождении Платонова покидает кабинет.

Некоторое время мы молча курим, а затем Мещеряков неожиданно обращается ко мне:

— Павел Николаевич! Мы могли бы с вами побеседовать с глазу на глаз? Я надеюсь, что ваш коллега… — Мещеряков переводит взгляд на Андрея Шилова, примостившегося на стуле в углу, — …сможет сам составить необходимый протокол?

— Мне нужны будут двое сотрудников фирмы в качестве понятых, — лениво замечает тот.

— Сергей Яковлевич вам их обеспечит. Прошу, Павел Николаевич! — Георгий Алексеевич жестом приглашает меня на выход.

Кабинет коммерческого директора агентства «Агасфер» выгодно отличался от кабинета генерального, причем не только размерами, но и прочим антуражем. Мебель здесь — более дорогая, на столе «навороченные» компьютер и письменный прибор, в углу на стойке подвешен телевизор с большим экраном. Но при этом — никакой безвкусицы! Кабинет делового человека, который знает себе цену и заботится о своем имидже, но при этом не собирается тратить денег на дешевую показуху. Собственно, все то же самое можно было сказать и об облике самого Георгия Алексеевича: ничего наносного, но, тем не менее, сразу понимаешь, про кого американцы говорят: «Он выглядит на миллион долларов». При этом хозяин кабинета держался естественно, с чувством собственного достоинства, без тени высокомерия или же, напротив, подобострастия, а просто предложил мне кресло напротив его стола.

— Я не хотел вести этот разговор в присутствии подчиненных. Думаю, что и вам интереснее будет переговорить с глазу на глаз — неофициально. Дело в том, уважаемый Павел Николаевич, что я немного представляю себе специфику работы наших славных органов, и, уж если РУОП занимается расследованием обычного убийства, то тут явно что-то не так.

— Вы хотите, чтобы я разъяснил, что именно?

— Если это возможно, — с едва заметной улыбкой кивает мой собеседник.

— А разве у вас в бизнесе принято раскрывать все карты? Как же, к примеру, коммерческая тайна, о которой вы же сами сегодня упоминали?

— В бизнесе как раз бывают ситуации, когда наоборот выгодно открыть конкуренту все карты.

— Ну, у нас особый бизнес… — развожу я руками.

Мещеряков на мгновение задумывается, а затем утвердительно кивает головой:

— Хорошо… Тогда я просил бы вас вот о чем. Не могли бы вы съездить со мной сейчас в одно место? Это недалеко — на Юго-Западе. Ваши коллеги, думаю, смогут закончить здесь все дела самостоятельно. А вас я потом привезу в любую точку города, которую вы назовете. Излишне, полагаю, говорить о том, что вашей безопасности ничто не угрожает — мы поедем вдвоем…

Я принял приглашение. Если вас, уважаемый читатель, обстоятельство сие удивило — вы не оперативник и никогда таковым не станете. Это ангелу возбраняется беседовать с чертом, а черт презирает белые одежды ангела. Опер же должен общаться с обоими и к обоим постараться подобрать ключик.

По дороге Георгий Алексеевич в основном молчал. Лишь когда мы встали в пробке перед Обводным каналом, он поинтересовался обстоятельствами убийства Михаила Гойхмана. Я рассказал практически все, что знал, — да там и знать-то нечего было…

Мы приехали на улицу Маршала Казакова. Зайдя в один из домов — стандартный «корабль» салатного цвета, вытянувшийся вдоль проезжей части на добрую сотню метров, — мы поднялись на лифте на последний этаж и остановились возле неимоверно грязной и обшарпанной двери. Мещеряков достал из кармана связку ключей, выбрал самый длинный из них, но не стал вставлять его в замочную скважину, а просто поддел им дверь, которая послушно отворилась.

— Прошу!

Я шагнул внутрь и оху… ммм… остолбенел то есть. Хотя остолбенел — совсем не то слово, поверьте…

Не хвастовства ради, а объективности для замечу, что за время службы в самых разных шалманах побывать пришлось. Однажды проверяли двухкомнатную квартиру, в которой, как потом оказалось, жили цыгане всех возрастов — от семидесятилетней старухи до грудного младенца — в количестве… семнадцати человек! Как они еще лошадь туда не подселили — ума не приложу… И что там творилось — тоже объяснять, думаю, нужды нет. В другой раз в «хрущевке» труп осматривал, который там уже пару месяцев пролежал. Побыл я в этой квартире от силы минут пятнадцать, а рубашку потом все равно пришлось сжечь — запах было не вывести никакими патентованными порошками. Так что еще раз повторяю: повидал. Но тут, доложу я вам…

Однокомнатная квартира выглядела словно после основательного погрома. Нигде во внутренних помещениях: в комнате, на кухне, в ванной и туалете — не было дверей. Обшарпанные стены еще сохраняли следы когда-то существовавших обоев, а вот потолки по цвету напоминали мартовский снег, лежащий вдоль оживленной автомагистрали. Грязь повсюду была неописуемой. Унитаз в положенном месте отсутствовал — вместо него зияла дыра. Ванна была просто черной — она не видела воды лет пять. Да и откуда было бы взяться воде, если смесителя не было и в помине — патрубки на его месте были заглушены деревянными пробками. На кухне не было ничего, кроме искореженной двухконфорочной электроплиты, причем одна конфорка была будто выдрана с корнем. В углу за плитой я с ужасом узрел большущую кучу экскрементов. Не лучше выглядела и комната, всю обстановку которой составляла куча грязного тряпья, служившая, вероятно, хозяину постелью. Про пол вообще говорить нечего, ибо под слоем грязи было не разобрать — линолеум там или же паркет. Вся перечисленная мерзость должна была бы издавать жуткий смрад, но он почти не чувствовался по той простой причине, что окно в комнате было разбито, а на кухне его не было вообще — там зиял пустой проем…

— Ну и как вам жилище современного человека? — участливо поинтересовался Мещеряков, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Обитель homo sapiens, так сказать…

Сказать было просто нечего — вместо ответа я полез в карман за «Далласом». Мой собеседник с трудом сдержал улыбку.

— Да вы не стесняйтесь, Павел Николаевич! Я вас прекрасно понимаю. Сам в шоке был, когда впервые сюда вошел… Так вот, к вашему сведению: эту миленькую квартирку моя фирма приобрела у хозяина три дня назад в полном соответствии с законом. Пакет документов — в полном порядке. В настоящий момент вы имеете возможность лицезреть жилище в том первозданном состоянии, в котором его оставил прежний владелец. Комментировать, как видите, нечего. А я, представьте, вычищу этот свинарник, сделаю здесь капитальный ремонт, который начнется уже завтра, и через неделю вы квартиру не узнаете. А потом я ее продам. При этом и денег заработаю, и долгожданное новоселье кто-то справит, и жить здесь будут уже нормальные люди, а не какой-то спившийся ублюдок.

Георгий Алексеевич на секунду умолк, прикуривая сигарету, а затем продолжил:

— Если бы вы видели, как соседи по лестничной клетке радовались, когда узнали, что этот урод отсюда съезжает. Да они мне руки готовы были целовать — говорю вам без всякого преувеличения! Еще бы — терпеть такую мразь под боком… А теперь скажите мне: это что — махинация? Если да, то кому в результате этой так называемой махинации стало хуже?.. Нуждающиеся люди получат квартиру, жильцы дома — нормальных соседей, мы заработаем себе на жизнь. Повторяю: кому хуже?!.. А если вас заботит судьба этого быдла — так не извольте переживать. Его уже перевезли в комнату в пригороде, он еще и доплату получил, живыми деньгами. Так что уже жрет где-нибудь водку в компании таких же скотов…

Снова в комнате повисла неловкая пауза. Мещеряков, вероятно, ожидал услышать что-либо от меня, но тщетно. Мне нечего было сказать. Да и не думаю, что моему собеседнику сейчас нужны какие-либо контраргументы. Он сделал пару глубоких затяжек и вновь заговорил:

— Это, так сказать, с точки зрения высокой морали. А с юридических позиций… Эта мразота, получив задаток, попыталась улизнуть. Не скрою — пришлось провести определенную… воспитательную работу. А что прикажете делать в данной ситуации? В милицию обращаться с официальным заявлением?.. Вам-то, надеюсь, не надо объяснять, что никто в вашей системе подобным вопросом заниматься не станет, — у милиции своих забот хватает. И ваша фирма сейчас зря копья ломает, поскольку все ваши робкие попытки инкриминировать мне что-либо заведомо обречены на провал.

— Это почему? Вы хотите сказать, что у вас все чинно и законно?

— Разумеется, нет. В нашей бесподобной стране невозможно делать бизнес, не нарушая хоть какой-нибудь законодательный акт — будь то статья Уголовного кодекса или ведомственная инструкция по технике безопасности. В любом случае чем-то приходится поступаться. Недаром же говорят, что у нас законы существуют не для того, чтобы их соблюдали, а для того, чтобы при необходимости иметь некий рычаг воздействия — или на организацию, или на конкретного человека…

Георгий Алексеевич обводит глазами комнату в поисках места, куда можно выбросить догоревший окурок, затем просто бросает его на пол, раздавив каблуком, и возвращается к начатой беседе:

— Вот вы, Павел Николаевич, что — никогда не нарушаете закон? В служебной деятельности, я имею в виду?

— Для дела — бывает.

— Вот видите!.. И я тоже — для дела.

— Вы хотите сказать, что для дела убили человека?

— Я?! — Мещеряков смотрит на меня с откровенным изумлением. — Вы что, это — на полном серьезе?

— Да нет — не вы лично, разумеется… Но Гойхмана-то убили! Надеюсь, вы не станете отрицать этот очевидный факт?

— Ну, это как раз еще не факт. То есть формально — да, раз уж, как вы говорите, водитель скрылся с места происшествия, но корректно ли будет назвать сие деяние умышленным убийством?.. И потом: почему вы думаете, что, если это даже и умышленное убийство, то оно имеет какое-либо отношение ко мне? Я, между прочим, всю предыдущую неделю находился за пределами страны, и вы легко можете это проверить.

— Я понимаю, что вы сами за рулем той машины не сидели. Но заказчик убийства и его исполнитель — это далеко не всегда одно и то же лицо.

— Как вы сказали?.. Заказчик?!.. — Мещеряков рассмеялся. — Можно подумать, что этот ваш… Гофман — или как его там — крупный бизнесмен или политический деятель. Да полно вам, Павел Николаевич, какое же это заказное убийство?

Мой собеседник уже не первый раз старательно дает мне понять, что не помнит фамилию Гойхмана. В офисе демонстративно прочитал ее по бумажке, а сейчас так и вовсе переврал. Переигрываете, уважаемый!

— А заказывают не только бизнесменов или политиков. Свидетелей, например, тоже убирают по заказу.

— Вы зря теряете время, — качает головой Георгий Алексеевич. — И дело, собственно, не в моей абсолютной непричастности к рассматриваемому событию. Если даже и предположить — подчеркиваю: предположить! — что я имею к этому отношение, то у вас все равно ничего не выйдет.

— Это еще почему? — интересуюсь я с некоторой обидой в голосе.

— Да потому, что я достаточно надежно защищен. Мои адвокаты законы знают лучше, чем ваши следователи. Да-да, Павел Николаевич, значительно лучше! И ситуацию просчитывают значительно быстрее. И возможностей для принятия разного рода контрмер при возникновении критической ситуации у них значительно больше. Более того — они в большинстве случаев способны этой критической ситуации избежать, и именно потому, что отлично знают законы. И именно потому мне нет никакого смысла городить огород с убийствами и прочими страстями. Мои люди всегда найдут другие — менее одиозные и гораздо более эффективные способы решения проблем. А секрет в том, что каждый из этих адвокатов получает больше, чем весь ваш следственный отдел вкупе. Я, в отличие от государства, на собственной безопасности не экономлю, и своим людям плачу достойно. Соответственно, у меня есть выбор, кого к себе взять, и я выбираю не просто лучших — я выбираю лучших из лучших. А у вас недобор постоянный, и неудивительно — кто к вам пойдет работать на вашу зарплату плюс собачьи условия и лошадиная нагрузка? Вот и идут те, кто в люди выбиться не может… В офисе — помните? — я вас спросил, не знаете ли такого следователя — Шаповалова. Он, представьте, в свое время уголовное дело против меня возбудил, на допросы вызывал, очные ставки устраивал… А кончилось тем, что и дело прекратил, и из милиции уволился. Работает теперь на меня и жизнью своей вполне доволен. Диалектика, дорогой мой!

— Я к вам в адвокаты не пойду.

— А я вам и не предлагаю. Это предложение прежде надо заслужить! Да и не к тому про адвоката вспомнил. Просто я с вами предельно откровенен, и мне при этом абсолютно наплевать, записываете вы этот разговор или нет[11]. И потом: давайте на минуту предположим невероятное: я действительно организовал это убийство, и — что еще более невероятно — у вас есть доказательства. Настолько очевидные, что все мои адвокаты бессильно разводят руками. И чем бы все закончилось?.. Да все равно — ничем! Знаете, как говорят? Не взял опер — возьмет следователь, не взял следователь — возьмет судья…

— Кто говорит?

— Все говорят. Денег просто не надо жалеть.

— Если все так просто, то почему же у нас тюрьмы и зоны не пустуют? Причем, вопреки расхожему мнению, сидят не только те, кто мешок украл, но и те, кто вагонами ворует. Не так часто, как этого бы хотелось, но все же… сидят!

— Все дело в том, уважаемый Павел Николаевич, что наличие денег еще не означает умение ими правильно распорядиться. Для того чтобы точно поразить цель, мало иметь хорошее оружие — надо еще и уметь стрелять, не так ли? То же самое и здесь: мало иметь деньги — надо уметь ими пользоваться. Если хочешь дать так, чтобы гарантированно решить свои проблемы, надо точно знать три вещи: кому, сколько и когда. Если хоть одно из этих условий не выполнено — деньги выброшены на ветер.

— А вы эти вещи точно знаете?

Мещеряков притворно громко вздыхает, прикуривает очередную сигарету и, энергично выпустив дым прямо перед собой (признак перехода в наступление), спрашивает:

— Скажите, чего вы, собственно, добиваетесь?

— Правды… — пожимаю я плечами.

— Правды… — усмехается тот. — Стандартный ответ: все следователи добиваются исключительно правды, только правды и ничего, кроме правды.

— Я не следователь.

— Знаю. В данном случае не имеет значения — следователь вы или инспектор… Или как там правильно — оперуполномоченный, что ли?.. Неважно. А по жизни, Павел Николаевич?! Ну объясните вы мне, ради бога, раз уж у нас такой разговор зашел, чего ради вы пытаетесь головой каменную стену прошибить, а? И ведь не остановитесь, пока лоб не разобьете. И все, повторяю, — во имя чего?!

— Во имя чего?.. — Я некоторое время собираюсь с мыслями, и, хотя объяснять или доказывать что-либо Мещерякову в данном случае бесполезно, меня вдруг прорывает — накипело! — Извините, может, я излишне громкое сравнение приведу, но все-таки… Когда солдат на войне без оружия, с одной лопатой поднимается и идет на вражеский танк — это ведь тоже… лбом в стену. С точки зрения здравого смысла — глупо, танк ведь этим не остановишь. Но солдат поднимается и идет — он просто не может не идти. Ему это самому нужно, понимаете? Как солдату, как человеку, как мужчине, если хотите. А зачем… Понять это может только тот, кто сам сидел в окопах. И войну, в конечном итоге, выигрывает не тот, у кого больше танков, а тот, у кого больше таких солдат. Сравнение громкое, конечно, но мы здесь примерно по этой же причине, как вы говорите, лбом о стену бьемся. А насчет того, кому и сколько давать… Да, вы правы — берут! И опера, и следователи, и судьи — везде дерьма хватает. Но таковыми являются далеко не все, ибо есть, наверное, особый шик в том, чтобы из кучи дерьма выйти в белоснежном костюме. Вы не находите?

Разговор с Мещеряковым продолжать дальше не имеет смысла. В принципе, он и изначально был бесполезен, но, чтобы в этом убедиться, его все равно следовало начать. Я разворачиваюсь и, не прощаясь, направляюсь к выходу, как вдруг слышу за спиной чуть насмешливый голос:

— Хотите добрый совет? Будьте все же поосторожнее с танками — они большие и железные… Всего вам доброго, Павел Николаевич!

Я застываю на месте, чтобы ответить, но, откровенно говоря, снова не нахожу, что именно. Поэтому молча толкаю незапертую дверь и выхожу на лестницу…