Орки: Отступая от края. Часть 2

Глава 11

Поселок Дальний хутор. Ирука

Невысокая худенькая девчушка, сидя в самом дальнем, темном углу сенного навеса, опираясь на низкую плетеную стенку спиной, что-то напевая себе под нос, увлеченно вышивала на небольшом куске грубой ткани, в свернутом виде отдаленно напоминающем фигуру человека. На худом и неестественно бледном лице самой заметной деталью была пара больших темных глаз, казалось, занимающих поллица. На лице застыло выражение обреченного уныния, только иногда освещаемое еле заметной улыбкой. Приподняв голову, она прислушалась и, вздохнув, старательно закопала в сено свою поделку.

— Ирукааа, где ты горе мое?!?!?

Ирука всегда была странной, и ее мать поначалу, когда эта странность стала всем видна, переживала, пробовала сама ее лечить и еще водила к травнице в большой поселок. Отнесла ей двух кур-несушек и принесла мешок трав. Ируку поили настойками из них все лето. Она не болела больше болотной немочью, как остальные каждое лето, но и не поменялась. А странность ее в глазах окружающих была в ее молчаливости и задумчивости, что ее неожиданно останавливала на ходу и во время любого дела. Тогда она могла подолгу стоять неподвижно, разглядывая какую-нибудь мелочь, вроде узора на коре дерева или стеклянными глазами глядя в небо. Немногие ровесники из хутора, что оказывались рядом, пытались ее расшевелить и, не добившись ответа, с криком и плачем бежали к взрослым. Позже они все стали ее обходить и сторониться. А так как детей на хуторе, как и просто людей, было немного, то она очень скоро осталась одна, нисколько при этом не тяготясь таким отношением.

Хутор Дальний Лесной был самый малый из поселений людей в Приболотье, всего три усадьбы. Три большие семьи уже очень много поколений назад пришедших из Аллейн и нашедших для себя здесь новый дом. Почему они сюда пришли, они уже и не помнили. Да и некогда было поминать прошлое. Все заслонял ежедневный тяжелый труд. Семьи были большие, и были бы еще больше. Но каждый год с тучами комаров от Болота приходили болезни. Когда тяжелые, валящие на полати в яростном жаре и бреду и самых сильных мужчин, или слабые, что наваливаются сонной истомой, туманя разум и наполняя тело липкой слабостью. Приходя каждый год, они брали свою дань и погост за околицей рос и рос. Но люди упорно цеплялись за эту землю, такую щедрую и в тоже время требовательную.

Дара, мать Ируки, высокая и дородная светловолосая крестьянка, со следами былой красоты, помучавшись, махнула на чудную дочь рукой. Кроме нее в семье были другие дети, и забот ей хватало. А на общем женском совете у колодца она согласилась с остальными, что замуж хорошо Ируку не отдать. Но и гнать порченое дитя, никто и мысли не допустил. Так бы она и жила бы в доме своей матери до старости, перейдя в дом старшего брата, если бы не пришли орки.

До этого она только слышала множество баек от соседей и родни и пару раз от приезжавших в хутор торговцев. Но в тот год к ним сначала пришли Охотники, и они сильно отличались от рассказов, что она слышала о них раньше. Забрав себе все, что им понравилось, в том числе дочь соседки Мару, они вновь пропали, оставив новость, что скоро к ним пожалует их новый хозяин.

Ее отец, ощупывая разбитое лицо, долго крутил головой, разглядывая поломанные двери амбара и рассыпанное зерно. Потом вздохнув, потрепал по плечу тихо плачущую Дару и, поморщившись на заполошный крик у соседей, произнес.

— Хозяин, значит.

— Может обойдется, — его жена бережно собирала руками зерно, отгоняя нахально лезущих кур, — какой хозяин сюда полезет, в глушь нашу? Да иди ты помоги мне, горе ты мое, — Дара махнула рукой Ируке.

Покосившись на жену, отец ласково подтолкнул дочь и, проведя рукой по голове добавил.

— Иди, помоги. Парни, а вы со мной, надо соседу помочь.

Оба старших брата Ируки побежали за широко шагающим отцом и исчезли за оградой.

Хутор быстро убрал следы незваных гостей и зажил своей жизнью, почти забыв о произошедшем. Только мать Мары в своем траурном наряде заставляла женщин поджимать губы при встрече у колодца, и мрачно хмуриться мужчин.

А в один из дней на дороге в их хутор выросли из утреннего тумана орки. И не только от дороги, со всех сторон из утреннего тумана, почти беззвучно выходили и выходили, закутанные в травяные плащи невысокие фигуры в широкополых шляпах с копьями в руках. Выскочившие на крик ранней хозяйки, вышедшей к колодцу спозаранку, люди недоуменно таращились на незнакомцев и пятились, сбиваясь плотнее друг к другу. Не одни, со старостой Большого и он не был связан или как-либо особо испуган такими сопровождающими. Хутор от него узнал новость. Из всех новостей новость.

Хозяевами земли стали орки. Общий крик, поднявшийся после слов старосты, заставил орков дружно перехватить оружие и ощетиниться, а жителей хутора шарахнуться и замолчать. Только Ирука осталась невозмутимой, по-прежнему с интересом их разглядывая.

Они не были великанами, как рассказывали в вечерних байках у очага, почти все они едва доставали до груди ее отца, но он и так был самым высоким в хуторе. Очень худые и поджарые, с темно-серой кожей разных оттенков, закутанные в травяные плащи, из-под которых в землю упирались кривоватые, босые ноги, до колена обмотанные ремнями, сделанными из чего-то растительного. Мускулистые, когтистые руки уверенно держали разнокалиберные копья. Из-под широкополых шляп мрачно поблескивали глаза, темные губы раздвигались, показывая острые зубы с крупными верхними клыками. После рычащей команды своего командира, они дружно сняли со спин висевшие там щиты и очень быстро окружили сбившихся в кучу людей. Один из них подошел к все еще стоящей неподвижно Ируке и с вопросом посмотрел на нее, потом внимательно пригляделся и, кивнув чему-то для него понятому, осторожно подтолкнул к остальным.

Стоявший с ним рядом орк, снял шляпу и, тряхнув кучей коротких косичек, что-то спросил. Первый же глядя на стоящую в галдящей толпе Ируку, почесывая острый подбородок, что-то негромко ответил.

Все звуки перекрыл рык старшего из орков. Выше ростом, чем остальные, вооруженный железным копьем и щитом, похожим на щиты охотников, он протяжно провыл.

— Ургаааа ум.

Староста дернулся и, покосившись на него, крикнул в толпу.

— Тихо вы.

— Ты их язык знаешь? — отец Ируки, отодвинув пытающуюся его остановить жену, шагнул вперед.

— Нет, не знаю. Слышал уже. Они от такого воя замолкают сразу. И вы помолчите. Не надо их злить. Охотников они положили или повязали всех. Так что мы все в их власти.

— Ггда, уон прафф, — старший орк, с трудом проговаривая слова, постоянно дергал рукой, сплетая пальцы в незнакомых знаках, — Тии начшш. Ургаа ум, — он мягко провел рукой вдоль земли, — шшить. Байрук, — тряхнул копьем, — утта, — чиркнул когтем по шее и оскалился.

— В общем, как и нам сказали, живем, как жили, они нас не трогают. Бузим или попытаемся сбежать — смерть.

Староста махнул рукой и, подойдя ближе, продолжил.

— Не злите их и все живы будете. Они нас не трогают. Оружие забрали, это да. Во всех поселках их заставы, для присмотра за нами, много их. Живут у нас, стерегут. Но и охраняют нас. На скотину на выпасе медведь вышел, так они его закололи и съели. Шуму было, думали, конец уже. А они половину принесли, мол, наш медведь — наши угодья — наша доля. Обычай у них такой. Их Вождь хорошо говорит по-нашему. Они его слушают. Если он сказал, что нас не тронут, значит, так и есть, выполняйте правила и все наладится. Наши мужики им уголь жгут в лесу, за работу обещал вещи, что поначалу забрали, вернуть. И кое-что и вернул. Скотину не трогает. Баб не трогают. Ни он, ни его воины. У нас в поселке они в большом амбаре у меня на дворе живут. Если попросишь, то и по хозяйству помогают. Так-то они без дела сидеть не любят. Или оружием машут, или что-то еще делают.

— И как жить-то теперь с ними?

— Как и раньше жили. Оброк будут брать, как на наместника брали. Егерскую десятину отменил, — по толпе пошел гул, — обещал в работе в поле помощников прислать. Мы их, а земля наша. Кто еще какую работу для них делает, оброк уменьшают. Так что живем, как жили. А что морды у них страшные, так охотники с перепою и пострашнее будут. Мара ваша жива. Только она теперь у них в лагере, не пленница. Так что езжайте, сможете уговорить вернуться, заберете. Там не только она, охотники еще девок набрали в других местах. Они там как ключницы, все при деле. И по домам не спешат.

— Ты так рассказываешь, прямо дорога к Светлому у вас открыта, — сосед Уруки, отец Мары, вышел вперед, — за дочь спасибо тебе, только ей теперь сюда дороги нет, заклюют вороны.

Он махнул рукой на заворчавших соседей и, дернув себя за бороду, вновь повернулся к старосте.

— Поклянись, что все, что ты говоришь правда. Они дети их Павшего бога, мы им враги исконные. Вера наша им нож острый. Наш бог им враг. Как так-то, что они вас не убили?

Староста молча пожал плечами и заговорил.

— Не все, конечно, совсем гладко. Не все. Разные мы. Очень. Жутко по началу было, хоть в петлю. А уж без слов-то совсем плохо. Пообвыкли, начали понимать друг друга. Они нас, мы их. Всяко было, когда и подраться пришлось. Они дружные, сразу сбегаются и дерутся, себя не жалея. Но это пока их Старший не увидел, тогда палками получают и они, и мы поровну. Давайте, уж сядем, что ли за стол, этих покормим, — он повел рукой в сторону круга из орков, — поесть-то они всегда готовы. За столом и поговорим.

Застолье получилось мрачное и тихое. Орки, получив свою долю, отошли в тень домов и, сбившись вместе, молча быстро умяли еду, после чего разбежались по поселку, все осматривая, но ничего не трогая. А староста в это время неторопливо рассказывал и отвечал на вопросы.

— Они у вас заставу свою оставят, с десяток. Выделите им сарай, им больше и не надо. Еда, понятно, с вас, — он покосился на завздыхавших женщин и нахмурившихся мужчин, и добавил, — это война. Наши защитники проспали и пропили и свою, и нашу свободу, так что терпите. Они-то и едят немного. Что не дай, все едят. И сколько не дай, все съедят. Так что, чем быстрее начнете с их десятником говорить, тем лучше. Оружие, что попрятали, и не доставайте, я знаю, что у вас есть, потому и говорю. Я пока здесь, помогу вам с договором.

— И все у вас так тихо обошлось, — отец Ируки, постукивая по столу пальцами, пристально смотрел на старосту, — так все мирно и гладко?

— Ну, нет, конечно, — староста поежился, — было тут, — народ завозился и затих в ожидании, — Зара, это жена Брама, тот, что рыбак, вы его знаете. Пошла по воду к колодцу, ей навстречу три орка, что да как — один и хвать ее за серьги и прям по-живому рвать. А она-то баба здоровая, его тоже в ухо, ведром. Тот кувырком, а его товарищ ее копьем по голове. Она без памяти и упала, где стояла. На шум Брам выскочил и с оглоблей. Орки в крик, Брам, как медведь, ревет. Еще народ прибежал, и орки тоже. С ним Старший ихний, рыкнул, те и встали. Не все, — староста обвел глазами почти не дышавших слушателей и наставительно поднял палец, — двое самых ярых что-то пытались противиться, так их прям там свои же с ног сбили и повязали. Мы, как увидел такое, по домам, Зару занесли и Брама еле уволокли. До вечера по домам сидели, уж и не знали, что ждать. А потом их Вождь прибежал, они-то орки на ногу легкие, больше бегают, чем ходят. Вроде и не быстро, косолапо, ан нет, лошадь в повозке рысью идет, и они вровень идут и не запыхаются. Тощие, а жилистые. И я уж говорил — на работу злые. Жару не любят, зато в-под вечер и не оторвутся, если что затеяли. Мы ограду вокруг Большого все вместе в три дня поставили, мы днем, а они с вечера. Хорошо сладили, даже почти ничего переделывать не пришлось.

— Ты про свару рассказывай. Чем кончилось-то?

Староста недовольно поморщился и продолжил.

— Вождь их прибег со своими, у него всегда с десяток их лучниц за спиной. Эти девки крупные и выше остальных, да и посветлее они. Уже начали их различать, навроде его охраны. Злые — жуть. Их свои обходят стороной. Все в краске белой, из одежды самая малость, один срам. Нас всех к моему дому вызвали и навроде суда затеяли. Выслушал он своих, выслушал нас. Ухо почесал, рыкнул и тут же троих своих, это того, что все затеяли и тех, кто Старшему перечили, так палками отходили, что и не встали сами. Ну, думаем и нам сейчас перепадет. А он еще подумал и рассказал, что раз мы в драку не полезли и не мы ее затеяли, то и наказывать не будет. А как накажет при случае, мы видели. Вот так. Браму потом еще наказанных неделю отправляли по хозяйству помогать, Зара-то отлеживалась. Ничего так, погреб ему выкопали. На делянке с расчисткой от новой поросли помогли. Та, что все затеяла — это их девка была, на серьги польстилась. Брама задразнили совсем, с вопросом то, как она его Зару заменяла.

Сидевшие до этого молча мужики дружно грохнули смехом, заставив резко остановиться и торчком поставить уши мимо бегущего орка. Женщины же дружно заплевались, охаживая своих благоверных подзатыльникам.

— Охальники.

Староста же, переждав общий смех, продолжил.

— Оно-то с виду и трудно понять, кто из них кто, но это по первому времени. Их девки косички носят, много таких мелких косичек, так что разберетесь. Но это у нас так все обошлось, в Лесном хуторе старого Викта там до смертоубийства дошло. Дело-то мутное, никто ничего не знает по-настоящему. Там ведь помните, Жилд жил. Он-то у нас еще тот святоша. Вот что-то и не заладилось у него с теми, что там стояли заставой. В общем, его зарезали, жену его побили. Тоже суд был. Тоже их Вождь прибегал. Так там двоих ослушников прямо на суде закололи копьями и тамошнего Старшего палками чуть до смерти не забили.

— Он своих казнил за нас, — отец Ируки вновь подал голос, — сам-то понял, что рассказываешь.

— Не за нас он их казнил, — староста, поморщившись, отпил из чашки молока и поежился, потом молча посидел, глядя в сторону и заговорил, — не за нас он их казнил. Трудно это объяснить. У нас застава стоит, там десятник по-нашему говорит, плохо, криво, но понять можно. Я его как-то зазвал к себе после работы. Посидели во дворе, в наши дома они неохотно идут, поели. Я его брагой угостил, вы им молоко не давайте, им с него плохо. Тогда и спросил, почему так. Долго и трудно было нам понять друг друга, мой сын пришел, еще сосед, наконец поняли. Не за нас он их казнил. Мы все, — он провел рукой, указывая на невольно отшатнувшихся людей, — мы все его добыча. Убив Жилда, они его лишили его добычи, а у них за такое смерть.

Над столом повисло молчание. Отец Ируки помяв себе горло, с трудом выталкивая, слова каркнул.

— Мы его рабы?

Староста пожал плечами и, помедлив, ответил.

— Нет, мы не рабы. Как я понял, его рабы — это как раз сами орки. Сложно все у них. Кто-то рабы, кто-то родня, а кто и так, и сяк. Так и не узнали мы это до конца. Десятник-то слаб на нашу брагу оказался, хотя как слаб. Выпил чан и лег, где сидел. А как проспался, болел. Так что он мой двор теперь обходит и сторонится.

— Так кто мы??

— Не знаю я.

Ирука давно уже заскучала и боком, боком потихоньку ускользнула вдоль ограды в свой двор. У нее там было незаконченное важное дело — недоделанная кукла из старого платка матери. Она его давно припрятала от старших сестер и сейчас надеялась ей заняться, пока взрослые заняты говорильней. Орки ее совсем не напугали. Почему, она и сама не могла понять, но не пугали и все. Даже сосед, ее ровесник Карт, ее ровесник и жуткий вредина, казался ей страшнее в те моменты, когда ему приходило в голову попугать ее, чем он и занимался в любую свободную минуту. К ее счастью свободного времени у всех было мало.

Поняв, что в ближайшее время взрослые будут очень заняты, Ирука занялась более интересным занятием. И сейчас она увлеченно откапывала свое сокровище из-под прошлогодней соломы, что за зиму до конца не использовали на подстилку в хлеву. Она так увлеклась, что не услышала, как у нее за спиной выросли темные фигуры пришельцев. Встав стеной, они неподвижно стояли, не шевелясь и поблескивая из-под шляп глазами. И в какой-то момент Ирука вдруг тоже замерла и, поводив головой прислушиваясь, медленно развернулась и, прижав к груди свое сокровище, немного попятилась, и замерла.

Через мгновение к ней шагнул и, сняв шляпу, присел один из орков. Она узнала его, это он ее подтолкнул к остальным, когда их собирали по поселку. Опустившись, он очень близко придвинул свое лицо и осторожно принюхался. Внутренне заледенев от пришедшего из глубины детской души страха, она замерла, в тоже время жадно разглядывая нежданного гостя.

Худое и морщинистое лицо с сероватой кожей, темные губы широкого рта, подвижный нос, что сейчас слегка подергиваясь, втягивал в себя ее запах. Острые уши, что сейчас были плотно прижаты к голове. И темно-карие, почти черные, совсем человеческие глаза, что в обрамлении густых ресниц, с интересом и совсем не враждебно разглядывали ее. И сейчас они оба со все большим интересом разглядывали друг друга. За спиной у орка что-то негромко спросили, и он досадливо несколько раз дернул пальцами. Увидев что-то в глазах девочки, он успокаивающе повел пальцами и с вопросительным выражением лица ткнул когтистым пальцем в сторону куклы.

Ирука в это время тоже пыталась понять, что она ощущает. Ей не было страшно, совсем. И когда ее молчаливый собеседник убрал палец, она, не раздумывая, протянула свою игрушку ему. Орк удивленно хлопнул несколько раз глазами и осторожно протянул руку. У него за спиной сдержано и тихо загомонили, быстро крутя пальцами и тихо придвинувшись, замерли остальные. Покосившись на них, Ирука вздохнула и также осторожно положила в широкую лапу свое сокровище. Потом потрогала острый коготь замершего орка, нахмурившись ткнула пальцем в куклу и отрицательно помотала головой. Замерший камнем орк, на мгновение замер и понимающе медленно покивал, раскрыв пальцы пошире и осторожно погладив игрушку раскрытой ладонью.

Ирука вздохнула и, скрестив руки на груди, шагнула на полшага назад. Орк, все также не спускавший с нее глаз, не глядя потянулся назад и, что-то быстро отсигналив пальцами, замер. В его руку сразу что-то сунули, и он медленно протянул девочке сжатую руку. Видя, что она колеблется, медленно растянул черные губы в жутковатой улыбке и, сверкнув острыми верхними клыками, одобрительно кивнул. С трудом сдержавшаяся Ирука протянула руку, и орк, осторожно, стараясь ее не зацепить когтями, выложил свой подарок. Это были бусы, замечательные бусы из черной кости в несколько рядов, на кожаном ремешке, состоящие из множества фигурок разных зверей, вырезанных с мельчайшими подробностями и отполированных до темного блеска. Ирука так увлеклась разглядыванием этой невиданной ею вещи, что и не заметила, как толпа орков, окружив ее и ее безголосого собеседника, тихо загомонила, осторожно передавая друг другу ее куклу, вертя ее и разглядывая со всех сторон. Этот небольшой кусок шерстяной ткани, искусно свернутый и увязанный в фигурку человека, с немного мохнатой шевелюрой, и старательно вышитым разноцветными нитками, обрывки которых Ирука долго собирала, где только могла, лицом и глазами, выключил на короткое время почти десяток орков, что забыв все на свете, сейчас увлеченно обсуждали увиденное. Игрушку теперь держал тот же орк, а остальные по очереди осторожно ее трогали, старательно избегая ее коснуться когтями.

Всех прервал заполошный крик матери Ируки, что не найдя рядом свое непутевое чадо, сообщила о своем ужасе всем окрестностям на пару часов ходьбы во все стороны. Орки дружно обернулись и поставили уши, тихо загомонили. Ирука, вздохнув, шагнула к ее знакомцу и тихо подергала его за прядь плаща. Поймав его взгляд, махнула в сторону крика, что дружно поддержали еще несколько голосов и, пожав плечами, кивнула в ту сторону. Понятливо кивнув в ответ, орк протянул ей её куклу. Деловито сунув ее себе под мышку, девочка протянула ему тяжелые бусы. Как-то криво усмехнувшись, тот осторожно отвел ее руку и показал, что это теперь ее. Замерев на мгновение, нерешительно потянулся и осторожно провел по ее волосам. Растянул в даже ей теперь понятной, грустной улыбке губы и, качнув головой, пошел вслед за тихо исчезающими в проеме ворот орками. Почти выйдя, обернулся, жадно ждавшая этого Ирука, неуклюже помахала ему своей рукой с зажатыми бусами и, получив в ответ взмах руки, счастливо вздохнула. После чего прислушиваясь к приближающемуся вою, стала быстро соображать, как и куда спрятать свое так увеличившееся богатство.