От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Лето кончалось. В зелёной листве берёз уже появились жёлтые прядки. Грачи и ласточки сбились в огромные стаи. Грачи целые дни разгуливали за рекой по скошенному лугу, добывая разных жучков, червячков. А ласточки с утра до ночи носились над тем же лугом, над речкой, над пустошью за городом, охотясь за мошками и комарами.

А иной раз будто тёмная тучка покажется издалека и быстро приближается. Но я хорошо знал, что это вовсе не тучка, а несметное скопище скворцов летит плотной стаей, чтобы с оглушительным криком, свистом и щебетом опуститься вдруг на кусты прибрежного лозняка, сразу укрыв их словно чёрной густой листвой.

А улетят птицы, пусто станет в лугах, пусто и в поле. Зато лес оставался всё так же хорош, даже теперь ещё лучше стал, потому что в нём появились грибы.

Собирать грибы и Михалыч и мама были большие охотники! А про меня и говорить нечего - мне бы лучше всего и совсем из леса не уходить. Поэтому каждое воскресенье, когда Михалыч не должен был идти на работу, с утра запрягали лошадь в тележку, и мы все отправлялись на целый день в лес.

Приедем, бывало, в деревню Ивановку, которая стоит на самой опушке Бековского леса, оставим лошадь в крайнем домике, кошёлки в руки - и на полдня за грибами. К обеду полны кошёлки наберём, отнесём их в деревню, выложим в свою тележку, отдохнём немного, закусим и снова в лес до самого вечера.

Особенно осталась у меня в памяти одна поездка.

Был уже конец августа. Денёк выдался пасмурный, даже порой слегка накрапывал дождик. В лесу на траве, на дорожках уже виднелось много опавших листьев. На полянах ярко краснели гроздьями ягод стройные рябины, с них с громким квохтаньем и трескотнёй тяжело слетали разжиревшие дрозды.

Мы разбрелись неподалёку друг от друга. Я держался поближе к маме. Она очень хорошо умела искать грибы и как, бывало, только найдёт грибок, сейчас же подзывает меня.

- Юрочка, ну-ка, подойди сюда, посмотри, нет ли тут ещё поблизости, а то я плохо вижу, как бы не пропустить.

Ну конечно, я со всех ног лечу на помощь. И обычно тут же, рядом с маминым, нахожу ещё и ещё грибы.

- Да как же ты его не видела?! - возмущаюсь я. - Ведь совсем рядом с твоим стоял. Как же ты не заметила?

Мама добродушно улыбается:

- Что поделать, Юрочка, глаза стали плоховато видеть, боюсь пропустить, тебя и зову на помощь.

А вот Михалыч никогда на помощь не позовёт. Если найдёт хороший гриб, особенно белый, всё кругом обшарит. Все грибы, что растут поблизости, сам соберёт.

Я не раз предлагал ему свои услуги.

- Нет, - говорит, - покорно благодарю. Ты уж мамаше иди помогать. Она, как придёт в лес, сразу начинает видеть плоховато. А я отлично вижу-сам управлюсь.

Ну, не хочет, и не нужно.

В тот день грибов в лесу было очень много, особенно подосиновиков. Крепкие, молоденькие, на толстых белых ножках, в красных картузиках, они повсюду весело выглядывали из пожелтевшей, завядшей травы.

А как хороши были белянки и чернушки, и те и другие на низеньких ножках! Шляпки широкие, как чайные блюдца, и во многих из них в самой серёдочке блестела дождевая вода.

Белянки и чернушки были очень похожи друг на друга, только белянки беленькие, а чернушки - тёмно-бурые, иные почти чёрные. А вот белые грибы попадались редко, и поэтому, как кто из нас находил такой гриб, с торжеством показывал его другим.

Я долго никак не мог найти самостоятельно ни одного белого гриба. Правда, мама уже раз пять просила прийти ей на помощь. Рядом с её грибами и я находил, но в тайне души я чувствовал тут что-то неладное и подобным находкам не так уже радовался.

Наконец счастье и мне улыбнулось: выхожу на полянку и вдруг вижу возле старой, давно не езженной дороги сразу два белых гриба. Да каких ещё! Шляпка у каждого чуть поменьше моего картуза. Срезал их аккуратно ножичком. Ножки толстые, крепкие.

Вот находка! Хотел было уже кричать, чтобы и мама и Михалыч шли глядеть на моих красавцев, да на всякий случай ещё разок огляделся по сторонам, огляделся-и обмер: ещё два почти рядом с моими растут, а немного подальше - ещё один. И все как на подбор.

После такой удачи я уж всю эту полянку ползком облазил. Но больше ни одного не нашёл. Ну что же, пять крупных и совсем свежих белых грибов на одной полянке, разве это плохо? Мама, как их увидела, прямо в восторг пришла. И Михалыч тоже похвалил. Только мне показалось, что он при этом как-то недовольно не то вздохнул, не то крякнул и поглядел на свою корзину. А там всего-навсего три белых гриба.

В этот день по части белых грибов я оказался, безусловно, победителем. Свою чудесную пятёрку я положил в кузовке поверх других грибов. Если кто взглянет, подумает, что у меня сплошь одни только белые.

Наконец, пробродив до самого вечера, усталые, но зато с полными корзинками, мы подошли к дому, где стояла наша тележка.

- Сейчас попросим хозяина лошадь запрячь и поедем, - сказал Михалыч. - Да вон и сам Фёдор Иванович у крыльца поджидает.

Увидя нас, хозяин домика, где мы оставили лошадь, быстро пошёл навстречу.

- Наконец-то пришли! - сказал он, обращаясь к Михалычу. - А я уж вас жду, жду, хотел даже в лес бежать искать.

- А что случилось?

- Да жена ребёночка родить собралась. А не задалось что-то. Так мается, так мается - страшно глядеть. Помогите, сделайте божескую милость.

- Лучше давай отвезём в больницу, - сказал Михалыч.

- А может, как-нибудь обойдётся и без больницы… - робко ответил Фёдор Иванович.

- Ну, сейчас посмотрю. Вынесите мне мыло, чистое полотенце: руки после грибов вымыть почище надо. Может, водка есть, протереть их.

- Всё, всё дадим, - засуетился хозяин.

Михалыч вымыл руки, протёр их водкой и ушёл вместе с хозяином в дом.

Мы с мамой остались во дворе возле нашей тележки. Распряжённая лошадь стояла тут же и не спеша, лениво жевала сено. Около неё расхаживали куры. Было тихо, спокойно, и приятно попахивало навозцем и свежим сеном.

Вдруг из дома послышался страшный крик.

- О господи! - вздрогнула мама.

Крик повторился ещё и ещё.

На меня напал такой страх, что я боялся двинуться с места, боялся даже пошевелиться.

«Ни за что, ни за что не буду врачом! - пронеслось в голове. - Как это страшно!»

А крики и стоны всё продолжались.

- Юра, пойдём на лужок, посидим там.

Я, как во сне, пошёл вслед за мамой. Но и вдали от дома крики и стоны были тоже слышны.

Случайные прохожие останавливались, прислушивались. Многие женщины набожно крестились.

И вдруг в доме всё смолкло.

- Мама, она не умерла? - в уносе спросил я.

Мама прислушивалась, не отвечала, и от этого становилось ещё страшнее, страшнее до жути. Ещё минута, и я, наверное, тоже бы закричал или лишился чувств. Но в это время дверь в домике широко растворилась, и на пороге появился Михалыч. Он махнул нам рукой. Мы подбежали.

Михалыч был весь красный, лицо всё потное, но такое весёлое.

- Ну как? - задыхаясь, спросила мама.

- Мальчишка! Да какой здоровый, прямо богатырь!

- А сама?

- Всё в порядке.

В это время из дома вышел сам хозяин. Лицо у него так и сияло от радости.

- Поздравляем, поздравляем с сыном! - улыбаясь, обратилась к нему мама.

- Покорнейше вас благодарим! - всё так же счастливо улыбаясь, ответил тот. - Может, в дом зайдёте? Я самоварчик сейчас поставлю, яички сварю.

- Не надо, не надо! - запротестовала мама. - Какой вам теперь самоварчик, яички… Вам за женой ухаживать надо. Вот если бы нам лошадку запрячь.

- Это минутное дело, сейчас запряжём, - засуетился хозяин.

Не прошло и пяти минут - лошадь была уже запряжена. Мы собрались ехать. Но в это время из избы торопливо, чуть не выбежала какая-то старушка и прямо к Михалычу.

- Что это?.. Не возьму, и не думайте, - запротестовал он.

- Нет, возьмёшь, от меня на память! - решительно сказала старушка. Этот рушник я сама вышивала, ещё когда молодая была.

- Возьмите, не побрезгуйте, - вмешался хозяин. - Мы ведь от всей души.

- А в рушнике-то что?

- Хлеб-соль от нашего дома. - И она приоткрыла край полотенца.

Оттуда выглянул поджаристый бочок деревенского каравая.

- Ну, спасибо, мамаша! - сказал Михалыч.

- Спасибо тебе, родной! - отвечала старушка и своей худой, сморщенной рукой перекрестила Михалыча, потом обняла и поцеловала его. - Дай бог тебе всякого счастья!..

Мы сели в тележку и поехали. Михалыч правил, а мама сидела рядом и держала на коленях круглый ситный хлеб, завёрнутый в деревенское, вышитое петухами полотенце. И как чудесно пахло и от этого пропечённого в русской печи каравая, и от чистого домотканого рушника!

Мы ехали и почему-то все молчали. На душе у меня было так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Перед глазами стояли счастливые, улыбающиеся лица провожавших нас людей, и слышались их почему-то слегка дрожащие голоса.

А Михалыч? Какое у него было довольное и немножко растерянное лицо, когда старушка подарила ему хлеб и полотенце!

«Ах, как всё хорошо! - подумал я. - Вот вырасту большой, обязательно буду доктором. Останусь жить в Черни вместе с мамой и Михалычем. Они будут тогда уже старенькие. А я стану ездить по деревням, лечить больных. И меня так же будут все любить и благодарить, как сегодня Михалыча».

Так в этот день я узнал, что самое великое чудо-появление на свет новой жизни - несёт с собой не только радость, но и страдание.

В этот же день я узнал и другое, что это страдание - ничто перед тем событием, о котором Михалыч с волнением сказал: «Мальчишка! Здоровый, прямо богатырь!»

- Как хорошо, что всё так благополучно кончилось, - тихо сказала мама.

- Да, хороший сегодня денёк!.. - ответил Михалыч и вдруг, весело улыбнувшись, добавил: - А какие пять боровиков сегодня Юра нашёл! Я, признаться, сильно ему позавидовал.

Мы выехали из леса на шоссе. Застоявшаяся лошадь побежала крупной рысью. В лицо пахнул свежий ветерок. День кончился, на западе разгоралась яркая, уже по-осеннему прохладная заря.