От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

КВАРТИРА УЖЕ НЕ ПУСТУЕТ

И вот снова кабинет Михалыча превратился в весёлую столярную мастерскую. Опять мы таскали доски, отмеривали, пилили, строгали. И нужно сказать, что на этот раз, работа шла значительно успешнее. Может, это зависело оттого, что задание было попроше, а может быть, уже приобрели кое-какой навык.

В общем, мы довольно ровно нарезали доски для пола вольеры, выстругали их и так же удачно заготовили тонкие рейки для деревянного каркаса самой вольеры. Зато с дверкой дело совсем не заладилось. Она получалась косой, кривой и никак плотно не входила в предназначенную для неё дверную раму.

- Ну, не стоит тратить золотое время на пустяковые доделки, - решил Михалыч.

Он позвал столяра, и тот прямо в кабинете разобрал весь наш каркас, выбросил из него две-три косившие рейки, заменил их новыми, немножко под строгал и перебрал пол, сделал новую дверную рамку и саму дверь. В общем, как выразился Михалыч, кое-что слегка подправил, подчистил. Потом он обтянул вольеру проволочной сеткой, и всё было готово. Оставалось только поставить в вольеру какие-нибудь кустики, насыпать в кормушку еду, налить в поилку воду и пригласить крылатых гостей занять приготовленную для них зимнюю квартиру.

За кустиками дело не стало. В первый же тёплый день, когда земля вновь оттаяла, больничный сторож Дмитрий выкопал у нас в саду два куста смородины и вместе с корнями, с землёй поместил их в два деревянных ящика. Кусты были торжественно водружены в вольеру, которая заняла, как было уже заранее решено, угол в кабинете.

- Но где же птицы? - вопрошал Михалыч. - Я не вижу птиц! Я не слышу их щебетанья, их песен!

Михалыч был прав, да и мне самому хотелось как можно скорей заселить нашу просторную, светлую и тёплую квартирку крылатыми квартирантами.

Снасти для ловли тоже были давно готовы, налажены и проверены.

Оставалось только ждать зимы. Мой наставник по части птиц, Пётр Иванович, говорил мне:

- Осенью земля открыта, открыты все травки, кустики и всюду достаточно разных семян. В это время ловить птиц нелегко, куда проще ловить их зимой. Укроет снег поля и леса, вот тогда всякая птаха и начинает кочевать, искать себе пристанища. Тогда её и ловить можно, и в клетку сажать. Тогда ты ей помогаешь от голода, от смерти спастись. А осенью она и без тебя проживёт. Зачем её осенью ловить, пусть до зимы погуляет, вольным воздухом подышит, на солнышке погреется.

Но вот наконец пришла и зима. Пришла совсем неожиданно. С вечера ещё и земля, и деревья в саду, и крыши соседних домов были все тёмные, отсыревшие. Уже дня два, как потеплело, и всё время моросил мелкий, противный дождь. И вдруг поздно вечером вместе с дождём стали падать на землю большие, лохматые снежинки.

Михалыч вернулся домой от больных, вошёл в переднюю, и все мы ахнули: и шапка и пальто были совсем белые.

- Поздравляю! Кажется, наступает зима, - весело сказал он. - Снег так и валит.

- Растает ещё, - с сожалением ответила мама. - Первый снег всегда сходит.

- Как сказать. По времени уже давно пора, - возразил Михалыч. - И учти, что он ложится не на мёрзлую, а на талую землю. Это тоже хороший признак.

- Ну, дай бог, - ответила мама.

Перед тем как улечься в кровати, мы с Серёжей потушили в комнате лампу и заглянули в окно. За окном всё было бело и мутно. Даже сарая и то не видать.

- Зима! - сказали мы и легли спать. Михалыч оказался прав. За ночь нападало много снега, к утру разъяснело и чуть-чуть подморозило.

Первое зимнее утро. Вся земля укрыта белым пушистым покрывалом, всё так и блестит на солнце. Это не просто утро, а праздник земли. И как ужасно, что нельзя его праздновать как полагается, нельзя достать из кладовки санки, лыжи и бежать кататься с горы. Вместо этого надо идти в школу - писать, читать и решать противные примеры по арифметике.

Мучительно долго тянулся в школе этот светлый, по-зимнему радостный день.

Пообедали и опять в школу - готовить уроки. Так и не пришлось как следует порадоваться первому снегу, слепить деда-снеговика, построить снежную крепость. Одно только и утешало, что до воскресенья остался всего один день.

В субботу вечером я уже был у Петра Ивановича.

- Ну, как дела? - волнуясь, спросил я.

- Всё, сынок, в полном порядке, - отвечал тот. - Точок в саду расчистил, сетку приладил. На точок конопли насыплем да рябинки понакидаем. Глядишь, завтра с утра кто-нибудь и пожалует на наше угощение. Только ты, сынок, утром не мешкай, пораньше приходи. Птица, она с утра еду себе ищет. Утречком самое время её ловить.

Я обещал прийти как можно раньше, распрощался и пошёл домой.

Наутро я заявился к Петру Ивановичу ещё до восьми часов.

- Вот молодец, сынок, что не проспал! - похвалил он меня. - Сейчас оденусь, и отправимся счастье попытать.

Мы пришли в садик, подсыпали конопли на точок, подбросили туда же пригоршни две свежей рябины, попробовали, хорошо ли действует сеть, и, убедившись, что всё в порядке, отошли в сторонку шагов за тридцать от точка. Там стояла старая беседка. В неё мы и спрягались. Чтобы в беседке было удобнее сидеть и караулить птиц, Пётр Иванович устроил внутри низенькую широкую лавочку, а по сторонам между столбиками натянул какую-то старую холстину.

Через холстину ветер не продувал, так что в беседке оказалось тепло и уютно.

Мы уселись на лавку, приподняли немного с одного края холстину и стали наблюдать. На наших глазах занимался тихий зимний день. Было пасмурно. С низкого пепельно-серого неба изредка опускались вниз большие, похожие на клочья ваты, мохнатые снежинки.

Ветви разросшихся яблонь и груш, казалось, были увешаны сплошной массой ослепительно белых цветов.

В этот тихий зимний денёк старый сад вновь расцвёл; расцвёл, может быть, не так молодо, как весной, но зато не менее пышно и красиво.

Мы сидели с Петром Ивановичем совсем рядом, прижавшись друг к другу, и молча всматривались в пушистые белые ветви деревьев. Не шевельнётся ли там что-нибудь живое. Но ветви деревьев были неподвижны.

И вдруг одна из них качнулась; вниз с неё полетела серебристая снежная пыль.

По оголившейся ветке над самым точном бойко запрыгала синица.

Она поглядела вниз на дорожку, где так аппетитно темнели на белом снегу зёрнышки конопли и так ярко краснели разбросанные тут и там ягодки рябины.

Но синицу, видно, что-то смущало. Может, она не понимала, откуда здесь на дорожке вдруг появилась такая пропасть конопли.

«Чирвирик!» - пискнула синица. Это на её птичьем языке, вероятно, означало: «Что-то тут неладно, что-то подозрительно».

К первой синичке откуда-то подлетела и вторая. «Цир-вир, цир-вир!» громко застрекотала она, видимо тоже выражая своё изумление и недоверие при виде такого количества неизвестно откуда взявшейся еды.

Но соблазн был слишком велик. И обе синички, немного ещё посоветовавшись друг с другом, всё-таки решили попробовать позавтракать.

Они, одна за другой, слетели на точок и с аппетитом принялись за коноплю. Схватит в клюв семечко, взлетит с ним на ближайший сучок, раздолбит, съест - и снова вниз.

- Дёргайте, дёргайте! - зашептал я Петру Ивановичу, который держал в руках верёвку от снасти.

Стоило только дёрнуть за эту верёвку - и два полотнища сетки взлетели бы над точком и, опустившись, укрыли его вместе с синичками.

- Подождём! - также шёпотом ответил Пётр Иванович. - На что нам синицы, их полно. Может, кто другой прилетит.

Мне очень хотелось поймать хоть что-нибудь. Но я в знак согласия кивнул головой и продолжал наблюдать за точком. Скоро обе птицы наелись и улетели «Вот, - подумал я, - неизвестно за кем погнались, а синиц прямо из рук упустили».

Мы просидели ещё с полчаса. Ни одна птица больше не появлялась. Я совсем загрустил. «Ну хоть бы опять синица прилетела! - думал я. - Хоть бы воробей сел, и то интересно. А так сиди и смотри на снег. Разве это ловля?»

Рассуждая сам с собой, я даже не заметил, как к точку подлетели два снегиря. Увидел я их, только когда они уселись на куст бузины, рядом с точком, уселись, распушились и замерли. Издали они походили на два больших ярких цветка. Один снегирь с красной грудкой и чёрной головкой, а другой немного поскромнее, с оранжевой грудкой.

Птицы-цветы с полчаса, а может, и больше совершенно не подавали признаков жизни.

- Врёте, проголодаетесь! - шептал мне в ухо Пётр Иванович. - Потерпи, сынок, вот увидишь, слетят на точок.

Но снегири и не думали подлетать к еде. И вдруг снова на соседнем кусте показалась синичка. Может, одна из тех, что уже побывала недавно на точке, а может, и другая. Но бойкая птичка оказалась очень решительной. Ни минуты не раздумывая, она слетела на точок и принялась за еду.

Этот пример подействовал и на вялых, сонных снегирей. Один из них вытянул шейку и стал глядеть вниз, будто раздумывал: стоит или не стоит слетать. Повертел головкой, подумал да и слетел на точок.

«Чего же он ждёт, не ловит!» - возмущался я, от нетерпения сжимая в руке какой-то сучок.

Но Пётр Иванович так и замер, держа наготове верёвочку от сетки.

А снегирь спокойно сидел на снегу, то склёвывая зёрнышки, то поднимая головку и оглядываясь по сторонам. Синичка быстро наелась и улетела.

«Сейчас и снегирь улетит», - мелькнула в Голове тревожная мысль.

Но вместо этого и второй снегирь неожиданно тоже слетел на точок.

В тот же миг Пётр Иванович дёрнул за верёвку - полотнища сетки взвились, как два огромных крыла, и накрыли точок.

Перегоняя друг друга, мы понеслись туда, где под сеткой беспомощно трепыхались пойманные снегири.

- Осторожней, сынок, осторожней, не торопись, лапку ему не повреди, запыхавшись от беготни и волнения, говорил Пётр Иванович, когда я пытался высвободить из сети запутавшуюся ножку птицы.

Наконец оба снегиря были освобождены и посажены в переносную клеточку.

- Ну, теперь домой! Пора дружков моих покормить, клетки почистить да и самим закусить.

Мы пришли в домик Петра Ивановича. Как там показалось тепло и уютно после нескольких часов, проведённых в саду на морозе.

Поставили самовар. Начали чистить клетки, наливать в них свежую воду, насыпать свежий корм. Ручные птицы нас вовсе не боялись. А один чиж, не дождавшись, пока Пётр Иванович поставит кормушку на место, вскочил на её краешек и начал есть, забавно разбрасывая клювом семечки конопли.

- Погоди, погоди! Дай хоть поставить, - делая вид, что сердится, говорил Пётр Иванович, любуясь своим маленьким приятелем.

Потом он стал кормить синичку, тоже совсем ручную. И вдруг синичка ловко выпорхнула из-под руки, начала летать по комнате, присаживаясь то на одну, то на другую клетку, и наконец уселась на висевшую над столом лампу.

- Ах ты, озорница! - погрозил ей Пётр Иванович. - Знаю, что тебе надо, уж я-то знаю!

Он пошёл в кладовочку и принёс оттуда кусочек свежего сала.

- Ишь чего ты захотела, - сказал он, показывая синице угощение.

«Чир-ви-рик, чир-ви-рик!» - затараторила она. Слетела со шкафа и уселась хозяину на плечо.

- Ну, этого ещё не хватало, - развёл он руками - уж больно тебе не терпится. Подождёшь, не умрёшь.

Он взял с полки ниточку, обвязал ею кусочек сала и подвесил его к лампе.

- Вот теперь прошу!

Но просить не пришлось. Синица тут же подлетела к салу, вцепилась в него острыми когтями, повисла на нём, раскачиваясь, как на качелях. Сама качается, а сама знай долбит сало острым клювиком, отщипывая от него крохотные кусочки.

Старичок, ласково улыбаясь, смотрел на свою озорную любимицу. Она раскачивалась, а он ей в такт напевал:

«Творрра, творрра!» - вдруг заскрипел, закричал из своей клетки скворец.

Пётр Иванович встрепенулся:

- Ах, батюшки мои, про тебя-то я совсем и забыл. Сейчас, сейчас дам творожку, сейчас, мой голубчик!

Он достал из шкафа баночку с творогом, высыпал его на стол на газету и, открыв клетку, пригласил скворца:

- Лети, дружок, закуси, позавтракай. Пока скворец ел творог, мы закончили уборку н остальных клеток.

- Теперь можно и самим чайку напиться. Небось проголодался, сынок, весело потирая руки, сказал Пётр Иванович.

Он достал из шкафчика хлеб, две чашки и вазочку с вишнёвым вареньем.

- Сейчас и закусим.

Мы уселись пить чай, любуясь, как птицы тоже завтракают в своих клетках.

Скворец, плотно закусив творогом с кашей, весело разгуливал теперь по столу, склёвывая крошки хлеба.

- Хорошо с вареньицем чайку попить, - говорил Пётр Иванович, - благодать!

Но тут и скворушка, видимо, заинтересовался вареньем. Он вскочил на край вазочки, точь-в-точь как наша Галя к маме на тарелку. Потом скворец запустил в вазочку свой длинный клюв и вытащил ягоду. Вытащил и стал пробовать. Кажется, понравилось. Он вытащил другую, третью и, наконец, для удобства - прыг прямо в варенье да и завяз.

Как он испугался! Замахал крыльями, рванулся. Вазочка набок, всё варенье на скатерть. А скворец с перепугу хозяину прямо на голову.

- Да ты что, совсем взбесился? Пошёл, пошёл вон! - закричал Пётр Иванович. - Сколько дел, озорник, натворил!

Мы начали счищать ложкой со скатерти варенье. Весь стол был перемазан.

- И волосы все испачкал. Опять иди в баню из-за него, опять голову мой!.. - Он погрозил скворцу, который сидел на шкафу и прихорашивался. - Вот я тебе, разбойник, дам!

«Творрра, творрра!» - радостно отозвался тот.

- Да не творог, а розгу дам. «Творрра, творрра!» - опять уверенно повторил скворец.

- Ну, что ты с ним сделаешь? - рассмеялся Пётр Иванович. - Как тут сердиться на такого озорника? Домой я пришёл только к обеду.

- Ну, как успехи? - спросил Михалыч. - Кое-что поймали, - скромно ответил я и показал клеточку со снегирями.

- О-оо! Снегири! - воскликнул Михалыч. - Да ещё самец и самочка. С красной грудкой - это самец.

Я утвердительно кивнул головой.

- Отлично, отлично! Неси их ко мне в кабинет. Давай обновим нашу вольеру.

Снегири были посажены. После тесной клетки, где они просидели полдня, птицы очень обрадовались просторному помещению, стали перелетать - с жёрдочки на куст и обратно. Потом оба спустились на землю, и тут же, не обращая на нас внимания, начали с аппетитом есть коноплю.

- Вот как проголодались! - негромко сказал Михалыч и, обняв меня за шею, добавил: - Итак, дружище, начало положено. Квартира уже не пустует теперь. Нужно и нам с тобой в нашем саду ловлю птиц наладить, да и подкормить их тоже не мешает. Ишь как стараются! Голод, брат мой, штука страшная.