От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

ПОДЛЕЦ

Зима была в полном разгаре.

Приближались зимние праздники. И чем они были ближе, тем мучительнее становилось их ожидание. Мне просто не верилось, что я на целых две недели освобожусь от вставания по утрам затемно, при лампе, освобожусь от зубрёжки, от брани бабки Лизихи, смогу гулять, кататься на санках и ловить птиц сколько мне будет угодно.

Да когда же наступит это счастливое время? Нет, я не доживу до него.

Серёжа тоже мечтал о праздниках. Ведь он тогда! уедет в Москву к своей маме, побывает в театре, а; может, даже в цирке.

Но пока всё это было только в мечтах. А на деле; приходилось по-прежнему ежедневно ходить в школу и готовить уроки.

Елизавета Александровна, наверное, тоже устала, Во всяком случае, день ото дня она становилась всё злее и придирчивее. Бориса уже дважды пороли вожжами в спальне. Колька ходил с подбитым глазом. Лизиха хотела ударить его по плечу, а он пригнулся - вот и получил синий фонарь под глазом. Ольга, несмотря на свой двадцатилетний возраст и внушительный вид совсем взрослой барышни, терпела такую же печальную участь.

Бабке Лизихе как будто даже доставляло какое-то особенное удовольствие ставить Ольгу на колени рядом с нами, ребятами, и так же отделывать её линейкой.

Казалось, Лизиха хотела этим сказать: хоть ты и взрослая, а раз уж попала ко мне, изволь подчиняться и терпеть, как все другие. Мне наплевать, что ты уже взрослая. Не хочешь терпеть - выходи замуж.

Собственно, всё это Лизиха не раз и высказывала при нас самой Ольге. Та только молчала да, когда уже не хватало никакого терпения, горько плакала.

Один только Митенька благоденствовал по-прежнему.

После неудачного диктанта, когда у него отобрали книжку, он, видимо, так «расстроился», что в каждом диктанте стал делать не менее десяти, а то и пят-надцати ошибок. Но бабка Лизиха скоро и с этим примирилась. Правда, по вечерам она занималась с ним особо, заставляла списывать с книги и даже диктовала ему отдельно. Но успехи были не такие уж блестящие.

- Ну что, без книжечки-то не вытанцовывается? Опять десять ошибок насажал, меня догоняешь! - поддразнивал его Николай.

Митенька при этом от злости бледнел, но ничего не отвечал. Только один раз со слезами в голосе сказал:

- Бог тебя за меня накажет. Вот увидишь, накажет!

- За тебя-то? - удивился Колька. - Да он меня наградит ещё, что я тебя на чистую воду вывел.

Эта лёгкая перебранка заклятых врагов произошла на большой перемене. После перемены в тот день все решали трудные арифметические примеры и потому, чтобы немного освежиться, то один, то другой удалялись в переднюю и дальше в сени, якобы «по необходимости».

Ушёл даже самый прилежный Митенька, ушёл и что-то долго не возвращался.

А вот и Коля решил немного освежиться. Он вышел в переднюю. И вдруг оттуда донёсся его яростный крик:

- Ты что здесь делаешь? Дай сюда!

Послышалась возня.

Елизавета Александровна встрепенулась:

- Колька, в чём дело? Иди сюда! Колька влетел в комнату весь красный, задыхаясь от бешенства:

- Он, он! Сволочь!.. Он - часы, мне в карман… Вот, глядите!

- Кто? Какие часы? - изумилась бабка Лизиха.

- Ваши, ваши часы! В карман суёт! А я вхожу, увидел. Вот он!

Все обернулись к передней. В дверях стоял Митенька, бледный как смерть.

- Митя мои часы тебе в карман совал? - спросила Лизиха. - Что ты врёшь! Зачем?

- Не знаю. Чтоб вы искать начали. Чтоб подумали - я их взял. Чтобы…Колька остановился, поражённый какой-то мыслью, вдруг даже завизжал от злости: - Он! Он и тогда - Ваське! Он… кошелёк. Васька не брал! Он, он… подлец!..

Все вдруг поняли, о чём кричит Коля. Поняла и Елизавета Александровна.

Она встала и подошла к Мите:

- Говори, зачем часы ему совал?

- Я пошутил, - чуть слышно ответил тот.

- Пошутил? - как-то загадочно проговорила Елизавета Александровна. - И тогда тоже пошутил?

Она вдруг взяла Митю за воротник курточки и стала дрожащими руками расстёгивать.

- Что вы, что вы!.. - залепетал он. Елизавета Александровна вытащила из-под воротника крест на тонкой золотой цепочке:

- Целуй крест, клянись, что не ты кошелёк положил!

Митя весь затрясся.

- Целуй, говорю, и помни: руки-ноги отсохнут, если, если соврёшь!

- Простите меня! - завизжал Митя, бросаясь на колени, схватил руку Лизихи, начал её целовать. - Простите, простите меня! Я больше не буду!

- Подлец! Иуда!.. - заорал в исступлении Колька, готовый броситься на Митеньку.

- Николай, на место! - приказала Елизавета Александровна.

Все разом притихли.

- Встань, Митя, - сказала она взволнованным, но твёрдым голосом. - Не проси! Бог тебя простит. Собери книжки и уходи. Больше ты у меня учиться не будешь.

Митя понял, что просить уже не стоит. Он встал и, опасливо поглядывая в сторону Николая и Бориса, быстро собрал свои книжки и тетрадки.

- До свидания, Елизавета Александровна, - сказал он серебряным голоском, будто ничего и не случилось.

Елизавета Александровна не ответила.

Митя подождал секунду: не простит ли? И, не дождавшись, вышел в переднюю.

Хлопнула выходная дверь.

Все сидели молча, будто придавленные страшной новостью.

Потом Елизавета Александровна обратилась к Коле:

- Сходи к Марье, Васиной матери. Скажи, что Елизавета Александровна её просит сейчас же прийти. Если Вася дома, пусть тоже придёт. Скажи - я очень прошу.

Все мы продолжали сидеть за книгами, но ничего не учили. Да и Лизиха не требовала. Она сидела за столом, облокотив голову на руку, и будто никого из нас не замечала.

Не знаю, сколько времени длилось это мучительное ожидание.

Несколько раз Лизиха даже вставала и выходила в переднюю, послушать не идут ли. Слушала, снова устало садилась в своё кресло.

Наконец послышались шаги. Пришли. В комнату вошёл Коля и следом за ним худая немолодая женщина в поношенном пальто и в платочке.

Она не вошла в комнату, а остановилась в дверях и низко поклонилась Елизавете Александровне.

- Здравствуй, Марья! - сказала бабка Лизиха, вставая навстречу, Проходи, проходи сюда!

- Благодарствуйте. Я и тут постою, - ответила женщина.

Бабка Лизиха подошла к ней и положила руку на плечо.

- Виновата я перед тобой, Марья! - сказала она дрогнувшим голосом. Перед тобой и перед Васей. Не брал он денег, зря мы все на него подумали.

- Зачем все? - тихо ответила Марья. - Мы не думали, мы знаем, что он не вор.

- Грех попутал, уж ты прости! - И она поцеловала Марью в щёку.

- Что ж, бог простит, - ответила та. - Конечно, уж очень тяжко, уж очень прискорбно тогда было! Вася чуть руки на себя не наложил. Э, да чего зря вспоминать! - добавила она.

- Да, да, что об этом вспоминать! - подхватила Лизиха. - Правильно говорится: кто старое помянет, тому глаз вон. А что же Васенька-то с тобой не пришёл? Прикажи ему, чтобы завтра же приходил утром. Скажи: бабушка Елизавета Александровна его ждёт, о нём очень соскучилась.

- Нет уж, благодарим вас, - сухо ответила Марья. - К чему ему сюда идти после такого сраму…

- Да ведь всё же выяснилось! - перебила её Елизавета Александровна. Никто про него и не думает плохо.

- Это верно, - так же сухо ответила женщина. - Только ходить ему на учёбу будто и не к чему. Он уж в переплётную ходит, книги переплетать обучается. Ну и пусть. Всё-таки к делу привыкает, да и копейка в дом.

- Слушай, Марья, - сказала ей Елизавета Александровна, - посуди сама: разве дело, чтобы Васенька так недоучкой и остался? Денег нет, так я же его как учила бесплатно, так и буду учить. Всё по-старому так и останется.

- Нет уж. Мы премного вам благодарны, - отвечала тем же деревянным голосом женщина, - а в обученье его не отдам. Хорошо, что тогда в острог не посадили. Слава богу, цел, невредим Много вами, сударыня, довольны.

- Ну, как знаешь, - сухо ответила Елизавета Александровна, отходя в сторону. - Я же хотела Васеньке помочь.

- Много вами довольны, - повторила женщина Обе замолчали. Елизавета Александровна не знала, что ещё сказать.

- Можно идти мне? - спросила Марья.

- Ступай, если хочешь, - пожала плечами Елизавета Александровна. - Я тебя не держу. Женщина вышла в переднюю.

- Стой, стой! - закричала ей вслед Елизавета Александровна. - Если Васенька всё-таки надумает учиться, пусть когда хочет приходит. Я ему всегда рада. Да постой же ты!

Марья опять появилась в дверях.

Елизавета Александровна встала, подошла к буфету и достала из него горсть леденцов - тех самых, которыми всегда потчевала Митеньку.

- Вот, - сказала она, протягивая женщине конфеты, - передай от меня Васеньке.

- Премного вам благодарны, - поклонилась женщина, не двигаясь с места.

- Бери, бери, не стесняйся! Не тебе даю, а Васеньке.

- Не извольте беспокоиться. Он у нас к сластям не привычен, ещё зубы разболятся.

Обе женщины стояли друг против друга, не двигаясь с места.

- Позвольте мне пойти? - опять спросила Марья. - А то старик у меня один дома. Я ведь только на минутку к вам, как сами наказывали.

И не дождавшись ответа, Марья потихоньку вышла в переднюю. Ушла.

Елизавета Александровна постояла, потом резко повернулась к буфету и швырнула на полку леденцы.

- Хамка, тварь неблагодарная! - раздражённо фыркнула она в пустую переднюю. Оттуда никто ей не ответил.