Наконец-то настали долгожданные зимние каникулы. Как только нас отпустили из школы на праздники, Серёжа в тот же день уехал к своей маме в Москву. А мы с увлечением занялись подготовкой к ёлке. По вечерам мы с мамой доставали со шкафа из передней запылённые картонные коробки из-под старых шляп, стирали сырой тряпкой с них пыль и открывали крышки.
Из коробок весело выглядывал какой-то особый мир - мир праздников. Тускло поблёскивали перепутанные между собой серебряные и золотые нити «дождя», ёлочной канители. Будто сказочные расписные яблоки, лежали укутанные в вату разноцветные стеклянные шары.
А как хороши были ватные зайчики, белки, мишки!.. Как празднично сверкали усыпанные блёстками звёзды! И всё это было забрызгано жёлтыми застывшими капельками воска от свечей. И вся вата, как снег в лесу, усыпана сухой еловой хвоей.
Мы бережно вынимали каждую вещицу и проверяли: в порядке ли нитяная петля, за которую игрушку надо будет прицепить к сучку ёлки. Где нужно, привязывали новые петли. Потом мама доставала стеклянные разноцветные бусы. Добрая половина их оказывалась побитой. Но это нас ничуть не смущало. Такова уж судьба этих бус - ежегодно биться, да так и висеть на ёлке разбитыми, похожими на раскрытые ракушки с серебряной сердцевиной.
- Блестят, и хорошо, - говорила мама, откладывая бусы в сторону.
Наконец с самого дна коробки появился большой ватный дед-мороз. Вид у него был сильно помятый будто заспанный. И неудивительно - попробуй-ка проспи в темноте на шкафу целый год, от елки до ёлки.
Мама бережно поправила на дедушке шапку, мешок с игрушками, который он нёс за спиной, немножко выправила голову, сильно склонившуюся на один бок от долгого лежания. Стряхнула со старика прошлогодние иголки. И дед-мороз снова стал «как молодой», готовый занять своё законное место под ёлкой.
Очень весело было перебирать старые ёлочные украшения, но ещё веселее делать новые. Каждый год мы с мамой клеили из золотой и серебряной бумаги длинные блестящие цепи и маленькие корзиночки, В каждую корзиночку клалась конфета. И до чего же вкусны оказывались потом эти конфеты с ёлки, немного подсохшие, пахнущие хвоей, куда вкуснее свежих, из магазина.
В самый разгар такой весёлой предпраздничной работы в комнату частенько заходил и Михалыч. Он добродушно, но слегка иронически посматривал на наше занятие и говорил:
- Делать вам нечего! Клеят какие-то бумажные колечки! Ну зачем они? Украшений и так пропасть, вешать некуда.
На подобные замечания мы с мамой ничего не отвечали и продолжали своё занятие.
Постояв с минуту, Михалыч обычно присаживался тут же рядом на стул, закуривал папиросу и, лукаво улыбаясь, следил за работой.
- А ну-ка, Юра, дай и мне немножко поклеить, так и быть - помогу вам.
- Да ведь ты же глупостью это считаешь! - удивлялась мама.
- Конечно, глупость, - соглашался Михалыч. - Просто делать нечего, терпеть не могу сложа руки сидеть.
Я давал Михалычу лист золотой бумаги, запасные ножницы, кисточку для клея. И Михалыч с увлечением принимался за работу.
Сейчас же начиналось состязание: кто за час склеит больше колечек, у кого цепь выйдет ровнее и1 красивее. В пылу трудов мы не замечали, как летит время.
- Ужин подали, идите, а то остынет! - всегда неожиданно раздавался из столовой грозный приказ тётки Дарьи.
- Подожди, сейчас! - отвечала мама. Тётка Дарья появлялась в дверях, суровая и непреклонная.
- Чего ждать-то? - гневно вопрошала она.
- А ты разве не видишь, что мы срочным делом заняты? - с возмущением вступался Михалыч.
- «Заняты, заняты»! - передразнивала Дарья. - Тоже, подумаешь, дело!
- Конечно, дело! - убеждённо отвечал Михалыч. - И притом, учти, не терпящее отлагательства.
- Ну что же, не терпит, и не нужно, - равнодушно соглашалась тётка Дарья. - Не хотите, значит, есть, я ужин в кухню уберу.
И она не торопясь поворачивалась, собираясь уходить.
- Стой, стой! - испуганно кричал ей вслед Михалыч. - То есть как это уберёшь? Мы сейчас. Я ужасно проголодался.
И он, не доклеив свою цепочку, спешил в столовую.