От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

ИНОЙ РАЗ ХОРОШО И ПОБОЛЕТЬ

У меня заболело горло, поднялась немного температура. И мама сказала, что, как ни грустно, мне придётся несколько дней посидеть дома и не ходить в школу.

Не знаю, может быть, маме и было от этого грустно, но мне ни чуточки. Наоборот, я очень обрадовался, что хоть несколько дней не буду видеть этой отвратительной обезьяньей рожи и отдохну от постоянного крика, ругательств и колотушек.

Наступили хорошие дни. Утром Михалыч уходил на работу, Серёжа - в школу. И дома оставались только мы с мамой. Мама стряпала в кухне вместе с тёткой Дарьей, а потом что-нибудь шила или штопала Михалычу носки, которые он, по словам мамы, «просто нарочно каждый день продырявливал».

А потом, к двум часам, приходил Серёжа из школы, Михалыч - из больницы, и мы садились обедать. За обедом Серёжа всегда рассказывал последние школьные новости: кого сегодня драли, кто полдня на коленях стоял, у кого Елизавета Александровна изорвала в клочки тетрадку за то, что на неё села клякса.

Новости были обычно очень похожими одна на другую. В основном менялись только герои приключений. Сегодня Кольке попало, завтра - Ваське, а послезавтра - Ольге. Последней доставалось особенно часто, вероятно, за то, что она была уже взрослой и училась не по принуждению, а по доброй воле. Наверное, бабка Лизиха хотела её испытать, проверить, насколько действительно крепко сидит в ней желание учиться, а потом и самой стать учительницей. Бедная Ольга, самая большая, самая старшая из нас, уже совсем взрослая барышня, терпела от Лизихи великие муки! Обливаясь горючими слезами, вместе с нами, ребятами, она часами стояла на коленях, уча закон божий или правила грамматики. Наверное, её любовь к учению была действительно очень велика, а терпение и покорность собственной судьбе в образе злющей Лизихи прямо безграничны.

На третий день моей счастливой болезни Серёжа принёс очень интересную новость.

- Митеньку-то нашего вчера на улице камнем подшибли! - оживлённо рассказывал Серёжа.

- Кто подшиб? Как? Куда попали? - посыпались нетерпеливые вопросы.

- В самую морду, повыше глаза, всю бровь рассекли! Еще бы немножко - и глаз вон.

- «В морду»! Ну кто же так говорит? - неодобрительно покачала головой мама.

- Простите, в личико, - с недоброй улыбкой поправился Серёжа. - Чуть всё личико на сторону не свернули и глазик не выбили.

- Да кто же бросил камень? - заинтересовался Михалыч.

- А это вот неизвестно, - весело сказал Серёжа и прибавил: - Елизавета Александровна прямо с ума сходит, хочет дознаться. Сегодня Ваську и Кольку весь день колотила. «Заживо, кричит, обдеру, а узнаю!»

- Почему же именно их? - спросила мама.

- На них думает. Только оба молчат.

- Да разве сам Митя не видел, кто в него камнем швырнул? - удивился Михалыч.

- Не видел. Вечером было, темновато. Шёл по переулку. Вдруг из-за угла - шлёп ему! - И Серёжа озорно рассмеялся. - Так ему, гаду, и нужно - не ябедничай другой раз!

- А он ябеда? - спросил Михалыч.

- Да ещё какая! - кивнул в ответ Серёжа.

- Тогда поделом, - охотно согласился Михалыч. - Доносчиков и в наше время лупили.

- Ну уж извини, не камнем же в лицо! - возмутилась мама. - Так и кривым недолго остаться.

- А уж это его дело, - ответил Михалыч. - Фискалов жалеть не приходится.

Я молча слушал этот интересный разговор. И, кажется, первый раз в жизни был на стороне не мамы, а Серёжи и Михалыча. Я вспоминал, как Митенька всё время из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед Лизихой и порисоваться перед всеми нами. Вот теперь и дорисовался! Но кто же его бил? Неужели Вася или Коля?

После обеда я спросил Серёжу, что он об этом думает.

- А откуда я знаю! - небрежно ответил он.

Но мне вдруг показалось в его ответе что-то уж слишком небрежное. Может, он что-нибудь знает? Знает и скрывает от меня? Но почему же, разве я кого-нибудь выдавал? Наверное, он по-прежнему считает меня всё маленьким: свяжись, мол, с такими, ещё брякнет там, где не следует. Ну что ж, не хочет рассказать, и не нужно.

А на следующий день ещё новость: у Митьки ботик пропал. Собрались мы в два часа домой уходить, глядь - ботика нет. Искали, искали, всю переднюю перешарили - нет, да и только. Елизавета Александровна прямо взбесилась.

- Ищите, - кричит, - все ищите! Пока не найдёте, никого домой не пущу, сидите весь день не жравши!

Митька разревелся. Он ведь жадный-прежадный, а ботики совсем новенькие, только на днях ему мать купила.

- Мне, - говорит, - за них дома вот как достанется.

Ну что ж, пропал - и всё, сколько его ни искали, как в воду канул!

Елизавета Александровна поорала, а потом говорит:

- Хорошо, пусть все уходят обедать, только трое останутся: Колька, Васька и Борис. Эти пускай хоть до вечера ищут. - Потом сходила в кладовку, принесла оттуда свои старые ботики и говорит Митьке:

Надень, голубчик, сегодня. К вечеру мы его всё равно найдем. А не найдём - за счет этих негодяев купим.

Митька надевает старые ботики, а сам ревёт:

- Достанется мне!..

Потом стал пальто надевать… Из рукава бултых его собственный ботик. Тут мы как загалдели:

- Небось сам запрятал! Только всех на целый час без обеда оставил…

Митька уж рад-радёхонек.

- Зачем, - говорит, - мне его туда прятать? - Оделся - и марш домой.

Над этой историей смеялись все: и Серёжа, и Михалыч, и мама.

Смеялся и я, но в то же время с тревогой думал: «Какой смелый тот, кто всё это проделывает. Ведь попадись - и конец! Елизавета Александровна не помилует, до смерти заколотит».