— Зельда, дочь Беллы; Эфраим, сын Гиты; Рита, дочь Розы… — Голос Миши, отрывисто читавший по длинной записке имена, вытолкнул Ави из состояния, в которое впадают евреи в Субботу, после первой половины долгой утренней молитвы, когда кантор начинает читать записки с именами больных и просьбами об их исцелении.
Ави сидел в углу синагоги, у книжного шкафа, там, где из коридора вытекал свет. Поэтому он сразу увидел нить. Мимо него, плавно кружась, спланировала окутанная белым талитом фигура Француза, качнулась к шкафу, отпрянула — и тонкая малиновая нить, мелькнув в луче, потянулась за ней.
Француз не заметил нити. Он продолжал плавно, медленно поворачиваться и встряхивать концами талита.
— Нехама, дочь Брахи; Владимир, сын Авраама; Хая, дочь Ривки…
Пришло время вернуться в себя, встать, подойти к биме и назвать имена своих больных: Масуда, дочь Фархи; Маклуф, сын Моше; Дора, дочь Ольги, — но молящиеся продолжали раскачиваться, глядя в книжки, кто-то опустил голову на руку, кто-то беспорядочно двигался по свободному от стульев пространству в центре синагоги. Двое ребят рядом с Ави тихо разговаривали, но их сонная, монотонная речь не мешала Мише читать имена, многие из которых звучали уже привычно, потому что их читали из Субботы в Субботу, имена хронически больных матерей и отцов.
— Людмила, дочь Ольги; Виктор, сын Моше; Исраэль, сын Доры…
Француз встрепенулся, прошептал Мише на ухо, тот громко повторил:
— Колет, дочь Фортуны…
Малиновая нитка как будто исчезла, но тут же Ави увидел, как на нее налетел подошедший к Мише Борис.
Борис невольно дрыгнул ногой, нитка натянулась, попала в луч.
— Роза, дочь Черны; Лариса, дочь Розы…
За Борисом на нитку налетел Коган, за ним другие. Миша повторял:
— Дорит, дочь Гиты; Хава, дочь Шалвы; Ханан, сын Эльзы…
Назвавшие имена отходили от бимы, но не садились. Они делали слабые, странные движения, как будто поправляя новые брюки и пиджаки.
— Шимон, сын Рафаэля; Виктор, сын Сасона; Рухама, дочь Шиндл. — И все, иссякли на сегодня имена.
Стукнула, открываясь, тяжелая Книга Пророков, встал со своего места франт Мошковский, наш лучший чтец, а Ави все сидел, завороженный, в своем углу, не в силах встать и не зная, как дать знать молящимся, что все они запутались в малиновой нитке, которую видит только он один.
«Если Мошковский тоже запутается, — решил он, — встану и скажу».
Но как только Мошковский налетел на нитку, с другого конца синагоги раздался протяжный крик:
— Бог не с вами! Бог сказал: «Молитвы вашей не принимаю я! Жертвы ваши противны мне! Благовония ваши — смрадный чад!»
Ави привстал и увидел, что кричит незнакомый ему (у Ави не было памяти на лица) чернобородый мужчина в непрозрачных очках, с разгневанной, довольно интеллигентной физиономией:
— Сироту и бедняка обижаете вы! Долю священника съедаете!
— Ну! — густо рыкнул Мошковский, налетев на нить, и не глядя разорвал ее и отбросил в воздух.
Нить упала на пол, и сразу стало видно, откуда она: из закладки, из малиновой закладки массивной Гемары. И все запутавшиеся, заметив нить, стали рвать ее, стряхивать с пиджаков, стаптывать с ботинок, при этом наседая и крича на чернобородого, который скоро оказался около бимы, и вытесняя его из синагоги.
— Идиот! — кричал своим богатым баритоном Мошковский уже из коридора. — Мы не виноваты, что тебе нечего есть! Мы не виноваты, что ты не работаешь! Вон отсюда!
— Кто это? — спросил Ави у застенчиво улыбавшегося Миши. — Что ему надо?
— Это Дани, — ответил раввин. — Ему кажется, что его не вызывают читать Пророков. Его вызывали две недели назад, но он, видимо, забыл.
Публика вернулась, освеженная. Мошковский открыл книгу и начал читать, подчеркивая айн и хет:
— «Слушаете вы и не слышите, смотрите и не видите! Отмойтесь, очиститесь, удалите зло поступков ваших от очей Моих, перестаньте творить зло. Учитесь творить добро, требуйте справедливого суда…»
Ави вышел на улицу и сразу заметил чернобородого. Тот стоял у особенно синего, как всегда при потеплении, куста розмарина и спокойно, как будто не его только что выгнали вон, рассматривал пчел с мохнатыми спинками, кратко и крепко обнимающих синие цветы. Ави подошел к чернобородому. Они быстро сговорились.