Паладинские байки

– Отлично. Ну, пошли вниз, поговорим с хозяином.

Хозяин ничуть не возражал против музыкального вечера в траттории, и даже взял за право петь недорого, всего три реала, если выручка будет больше тридцати, а если меньше – то два. Потребовал только, чтоб Аглая обязательно спела какую-нибудь песню, под которую пить принято.

Поужинали орсинским овощным рагу и двумя жареными цыплятами, причем Аглая удовольствовалась только цыплячьим окорочком, отдав остальное Джудо. Паладин, изрядно проголодавшийся к вечеру, расправился с цыплятами чуть ли не урча, напомнив Аглае здоровенного кота Базилио, жившего при Арагосской Коллегии. Тот тоже любил жареную курятину и точно так же дочиста обгладывал кости. Да и масти был почти такой же, светло-серой, как и Джудо. Сидские очи паладина только сходства с котом добавляли, разве что цвета были другого.

Запив курятину пинтой местного шиповникового отвара, Джудо откинулся на спинку скамьи и, довольно щурясь, сказал:

– Наконец-то наелся. Ну, пора, пожалуй, заводить музыку. Народу набилось прилично, в основном местные или из окрестных деревень. Есть за кем понаблюдать…

Аглая кивнула, взяла мандолину и подошла к стойке. Хозяин выставил ей стульчик и постучал по стойке здоровенной поварешкой. Стало тихо. Хозяин покашлял и сказал:

– Стало быть, сегодня у нас менестрелька в гостях. И любезно согласилась чего-нибудь спеть и сыграть. А вы не жадничайте, коли понравится – сыпьте ей в шляпку монет побольше.

Для начала Аглая, чтобы побыстрее разделаться с «заказной» частью выступления, вжарила застольную. Посетители охотно выпили, развеселились, и она завела балладу о невинной деве, демоническом жреце и доблестном паладине. Баллада оказалась невероятно смешная и очень похабная, хоть в конце ее дева все-таки осталась девой, да и паладин обетов не нарушил.

Пока Аглая пела, Джудо с кружкой шиповникового отвара сидел в уголку, полускрытый деревянным столбом, и наблюдал за посетителями. Он отлично владел паладинским искусством отводить глаза и оставаться незамеченным, так что на него никто не обращал внимания, даже если он откровенно на кого-то пялился.

Поскольку баллада была не слишком длинной, слушатели не успели устать и заскучать, и проявляли интерес. Тем более что Аглая пела ее на местном наречии, так что ее понимали даже малограмотные крестьяне из окрестных деревушек.

Когда она закончила, пропев последний куплет о том, что невинная дева стала женою маркиза, а паладин отправился восвояси, за свои труды получив лишь нежный поцелуй и не более того, народ разразился одобрительными воплями. Аглая поклонилась, взяла шляпку и обошла зал, с улыбкой собирая гонорар. После чего, снова поклонившись публике, поднялась наверх. Через несколько минут Джудо тоже покинул тратторию.

Когда он зашел в номер, Аглая как раз считала монеты.

– Забавная баллада, – сказал он. – И даже не очень брехливая. Местным понравилось.

– Тридцать три реала с мелочью, за вычетом уговоренной платы, – Аглая отодвинула в сторону долю трактирщика. – За вечер и две песни – это как-то даже неприлично много. Знаешь, сдается мне, Маркус Кальпас был прав – местные в последнее время редко видят артистов, вот и радуются, кто бы ни приехал.

Джудо с сомнением глянул на кровать, вздохнул, снял с нее одно из одеял. Расстелил на полу, бросил туда подушку. Сел на пол, стянул сапоги, растянулся на одеяле во все свои шесть футов девять дюймов, и сказал:

– Они действительно испуганы. Не сильно, скорее это не страх, а беспокойство. Постоянное и имеющее причину. Эту пошлую балладку они слушали, раскрыв рты. И даже с некоторой надеждой. Не думаю, что здесь, в Сантильяне и окрестностях, творится такая гадость, но определенно до них доходят какие-то слухи, на которые местные власти изо всех сил стараются не обращать внимания. И светские власти, и церковные... Как думаешь, стоит ли нам попробовать с местным священством пообщаться?

Аглая пожала плечами, тоже разулась, сняла кафтан, юбку и чулки, оставшись в панталонах и сорочке, и легла в кровать, укрылась:

– Даже не знаю. Здесь нет ни нашего секретариата, ни вашей канцелярии… А нам велено тщательно скрывать, кто мы такие. А с простыми актерами никто из преосвященных откровенничать не станет. Так что нет. Хотя, конечно, я бы позадавала им вопросы…

Джудо подпихнул под голову подушку, поерзал на одеяле:

– Жаль. Тогда вот что. Давай завтра задержимся, на циркачей посмотрим.

– Зачем это? – удивилась инквизиторка.

– Затем, что я хочу глянуть, сколько завтра в толпе будет воров шастать, – Джудо вытащил из кармана четки. – И заезжие ли они, или только местные.

– А как ты определишь? – поинтересовалась Аглая.

Джудо, перебирая четки, ответил:

– Есть способы… Ты спи, а мне сегодня полночи молиться положено. Хвала богам, хоть в обете не сказано, что этого нельзя делать лежа и молча.

И он прикрыл глаза, продолжая перебирать четки. Аглая отвернулась, закуталась в одеяло и, быстро помолившись, заснула.

Наутро в траттории народу оказалось еще больше, чем вечером – видимо, прошел слух о циркачах, и местные спозаранку побежали на площадь, а чтоб не впустую ждать, решили выпить и позавтракать. Еле Джудо и Аглая нашли себе местечко, где им удалось примоститься с мисками кукурузной каши и яичницей. Циркачи уже успели позавтракать и теперь разворачивали на площади свой фургон, превращая его в цирковой помост.

Представление оказалось неплохим, особенно по местным меркам. Клоунесса-акробатка, фокусник, жонглер-эквилибрист, дрессировщица с двумя собачками и обезьянкой, и силач, подбрасывавший и ловивший гири, вязавший кочерги узлом и гнувший подковы. Под конец представления силач предложил желающим из публики поднять его самую большую гирю, обещая пять реалов тому, кто сможет ее поднять, и пятнадцать – тому, кто ее сумеет обнести вокруг помоста. А кто поднимет и попытается обнести, да уронит, сам должен заплатить десять реалов. Аглая, пихнув Джудо в бок, спросила:

– Попробовать не желаешь?

– Зачем портить людям представление и лишать их честно заработанных денег, – ухмыльнулся паладин. – Вряд ли тут найдется кто-то, кто сможет пронести вокруг помоста эти двести пятьдесят фунтов… кроме меня. Силач-то тоже сидской крови.

И действительно, несколько крепышей из толпы попытали счастья. Поднять-то они сумели, а вот обойти с поднятой гирей вокруг помоста – нет. Так что циркачи получили тридцать реалов помимо того, что народ насыпал в шляпку симпатичной клоунессе. Сам Джудо тоже кинул в шляпку два реала. А потом взял Аглаю под руку и быстренько покинул толпу.

На постоялом дворе они прикупили в дорогу провизии, быстро оседлали мула и мерина, и отправились в дальнейший путь. Как и в прошлый раз, о деле они заговорили только когда покинули Сантильяну.

– Ну и что ты высмотрел на площади? – спросила Аглая.

– Воры были. Трое. Все орсинцы, местные орсинцы, я имею в виду, – Джудо пригладил волосы и надвинул шляпу. – И это странно. Обычно хоть парочка заезжих гастролеров на таких выступлениях крутится. А тут – нет.

– Выходит, боятся люди по здешним дорогам ездить, – Аглая огляделась по сторонам. – А местных не трогают… пока. Ты кстати заметил – циркачи тоже все орсинцы были? Кроме силача, но его-то как раз, думаю, никакие демонопоклонники не рискнут попробовать на алтарь затащить.

– А тех, в ком сидская кровь, опасно в жертву приносить, – усмехнулся Джудо. – Потому как вместо демона на этакое подношение вполне может отозваться кто-нибудь из сидской родни жертвы, и тогда конец демонопоклонника будет очень болезненным и неприятным, и его родственников тоже. Это во-первых, а во-вторых, если другие потомки сидов про такое прознают, то таким незадачливым еретикам недолго жить останется, даже если никто из высших фейри не вмешается. Мы, видишь ли, очень мстительные, за своих любого порвем. Сидская кровь, такие дела.

Инквизиторка кивнула:

– Вот именно. Значит, действительно пропадают заезжие люди, и все местные об этом знают. Вот гадство. Нет чтоб сразу, при первых же подозрениях, в Инквизицию сообщить – так ведь молчат. И будут молчать, пока уже их самих на алтарь не потащат... Иногда, Джудо, я очень жалею, что давно прошли те времена, когда злостных еретиков на кострах жгли. Здесь, в Орсинье, не помешало бы.

– Сомневаюсь, что помогло бы, – паладин задумчиво оглядел окрестности. Они как раз ехали через небольшой лесок в узкой долине между двух останцев. Место было неприятным, тревожным, и Джудо на всякий случай достал из седельной сумы пару пистолей, принялся их заряжать. – Ведь жгли же. Еще триста лет назад – и что?

– Да я понимаю, но всё равно, когда думаешь обо всем этом, как-то руки опускаются, – вздохнула Аглая. – Конечно, сейчас-то уже куда как получше, чем еще сто лет назад, судя по записям в хронике Арагосской коллегии. В те времена практикующих еретиков куда чаще накрывали… После Арманьетского дела архонт Даниэло предложил пойманных еретиков королевскому суду передать – по обвинению в многочисленных убийствах. Поскольку доказательств было столько, что их в записанном виде на тачке в суд пришлось везти, то суд и постановил: предать смерти, как оно по закону и положено. Вот их и казнили – кого повесили, а кого обезглавили, потому как там и дворяне в этом участвовали. А по церковному суду за ересь их ждало бы только пожизненное пребывание в монастыре строгого устава с тяжелыми работами. Так вот уже два года как ни в Арманьето, ни во всем Арманьетском баронстве даже намека на ереси нет.

– Странно, что до преосвященного Даниэло до такого никто не додумался, – Джудо передал ей пистоль. – Одно дело, когда страшная инквизиция сжигает или там на каторгу пожизненно – тогда их сподвижники начинают их считать мучениками за веру. А другое дело, когда королевский суд приговаривает к казни, как убийц и государственных изменников. Как-то тогда труднее из них мучеников за веру лепить.

– Это точно, – согласилась Аглая, умело засовывая пистоль за пояс. – Надеюсь, нам не придется пускать пистоли в ход… хотя и доведется заночевать при дороге. Не успеем к закату до Мадеруэлы.

Джудо посмотрел на солнце, вздохнул:

– Ну, если поднажмем, то на ночь все-таки доберемся. Давай-ка, пришпорь мула. Очень, очень не хочу ночевать в поле.

До Мадеруэлы они добрались уже затемно. Вопреки опасениям Аглаи, мерин Джудо отлично выдержал долгую скачку, несмотря на то, что помимо здоровенного паладина нес на себе еще и замаскированное под обычные вьюки снаряжение. Расседлывая в конюшне постоялого двора своего уставшего мула, она сказала:

– Хороший у тебя мерин, Джудо. Крепкий. И большой.

Тот усмехнулся, похлопал уже расседланного и освобожденного от поклажи мерина по холке:

– Еще бы. Полукровка, помесь ингарийской кобылы и арденского жеребца. Выносливый и сильный. И спокойный. Мы в Ингарии только на таких и ездим, хотя надо мной плайясольские паладины посмеивались – мол, не к лицу паладину на мерине-полукровке ездить. Стыдно, мол.

– С чего вдруг? – Аглая подняла свои вьюки. – Можно подумать, среди плайясольских паладинов все сплошь благородные, которые кроме как на сальмийских чистокровных жеребцах и не ездят.

– Так Плайясоль же. Там внешняя видимость имеет значение. Даже самый распоследний дворянчик будет пыжиться и пытаться всячески показать, будто он богат и знатен почти как граф Вальяверде или даже как герцог Салина, – Джудо тоже сгреб свою поклажу, легко забросил ее на спину. – Я поначалу там к этому никак привыкнуть не мог, после Ингарии-то. У нас же наоборот, показывать роскошь лишнюю неприличным считается. Хотя я сам грешен, люблю иной раз в парадном мундире покрасоваться просто так, без надобности.

– Ты и без парадного мундира красавец хоть куда, – вздохнула Аглая и пошла к выходу.

Джудо задумчиво посмотрел ей вслед, покачал головой и тоже покинул конюшню. В снятой комнате они сгрузили свои вещи и, все еще молча, спустились вниз, поужинать.

По позднему времени в траттории людей было мало, а те, что были, сразу показались ему какими-то подозрительными. Потому Джудо выбрал стол недалеко от лестницы наверх, и такой, чтобы хорошо видеть весь зал, хотя Аглая дернулась было в сторону эркера.

Подавальщик, смачно зевающий паренек с россыпью юношеских прыщей на лбу, лениво подошел к ним:

– Чего изволите, сеньоры артисты?

– А что там у вас есть подкрепиться после долгой дороги и на ночь глядя? – спросила Аглая, видя, что Джудо почему-то не торопится рот открывать, а вместо этого как-то нервно оглядывается по сторонам.

Паренек, каким-то неприятно масляным взглядом окинув ее и задержав его на груди, ответил:

– Разносолов не держим. Вареная телятина с чесноком, печеная картоха в кожуре и салат молодой. Пить чего будете? Пиво есть, узвар шиповниковый и вино.

– Неси что есть, вина не надо. Давай узвар и пиво, – сказала Аглая, начиная беспокоиться из-за странного поведения Джудо, похотливого взгляда подавальщика и излишнего внимания со стороны компании поселян за длинным столом недалеко от стойки.

Подавальщик вразвалочку ушел на кухню, а Аглая пихнула Джудо в бок:

– Ну? Что стряслось?

– Да вроде ничего, – сказал он, вздохнув. – Показалось, наверное. Как мы вошли, так мне почудилось, будто повеяло чем-то…

– Чем? – Аглая сама сосредоточилась на движениях сил, но ничегошеньки не учуяла. Следов магии крови и демонических ритуалов не было. По крайней мере здесь, в этом здании, ими никто не занимался. Она присмотрелась к посетителям, но это были обычные люди. Во всяком случае она видела, что никто из них не был малефикаром или ересиархом. Впрочем, это вовсе не означало, что они не участвовали в подобных ритуалах как зрители или рядовые причетники.

– Не знаю, как объяснить, – прошептал паладин, потер лоб и вздохнул. – Не магией крови, не некромантией, ничем таким. Но то, что я могу чуять, только этим не исчерпывается. Знаешь, есть ведь и такие ереси, где не демонам поклоняются, а иерархам высших фейри. Вот только я не припомню, чтоб такое практиковали здесь, в Орсинье. А в Пекорино, Дельпонте, Кьянталусе, Понтевеккьо или Плайясоль до сих пор есть тайные культы поклонений тому же Кернунну, Морриган или Маб.

– Знаю, конечно, ты за кого меня принимаешь? – Аглая даже слегка обиделась, но Джудо на это внимания не обратил и продолжил:

– Так вот я почуял тут что-то такое, связанное то ли с призывом высших фейри, то ли просто с какими-то такими ритуалами, трудно объяснить. Не успел я понять, что это, как оно исчезло.

Тут явился подавальщик, сгрузил с подноса деревянную миску с вареным мясом, тарелку с уже черствыми гречишными лепешками, миску с печеной картошкой, тарелку с салатными листьями, и две большие кружки. На сей раз он уже не рискнул так масляно пялиться на Аглаю, потому что Джудо взгляд этот перехватил. Встретившись с ним глазами, подавальщик аж икнул и вполне очевидно испугался, быстро мотнулся на кухню и принес тарелки и пару грубых вилок и ножей. Аглая брезгливо отодвинула эти приборы и из поясного футляра достала свои. Джудо поступил так же. Есть хотелось неимоверно, так что они оба накинулись на мясо и картошку, хотя и картошка, и телятина были холодными. Аглая быстро наелась, откинулась на спинку скамьи и приложилась к пиву. Телятина оказалась пересоленной, и хотелось пить. Она думала, что Джудо доест все, что осталось, как давеча за ужином, но он, прожевав еще кусок мяса, вытер платком вилку и нож, спрятал в футляр и приложился к узвару, да и его допил только до половины. Коснулся плеча Аглаи:

– Знаешь, пойдем-ка, наверное, спать. Устал я.

Он поднялся из-за стола и пошел наверх, явно торопясь. Аглая быстро пошла за ним.

Уже в номере, закрыв за собой дверь, она спросила:

–Что такое? Ты опять что-то почуял?

Он покачал головой, сел на кровать, жалобно скрипнувшую под ним:

– Что-то мне нехорошо, Аглая. Никак не пойму…

Аглая пригляделась к нему и встревожилась: лицо Джудо побледнело, а губы, наоборот, стали яркими, на лбу блестела испарина.

– О Дева! Неужели нас отравили?

Она вынула из футляра свои вилку и нож и внимательно их рассмотрела.

– Да вроде нет, никаких признаков яда.

Их вилки и ножи были сделаны из рога единорога и покрыты тонким слоем серебра именно для того, чтобы легко было определить яд. Аглая даже тихонько ножик совала в кружку с питьем, да и Джудо делал то же самое.

– Это не яд… – он лег и задрожал. – Зараза… Ну чуял же, что-то тут не то. Аглая!!! Быстро, веревку достань и свяжи, пока меня совсем не накрыло. А то потом не справишься.

Инквизиторка быстро достала моток веревки с волосом единорога и ловко связала Джудо ноги и руки, спеленав его веревкой до плеч. Он задрожал еще сильнее, и она почувствовала, как усиливается исходящая от него аура фейской магии.

– Джудо? – позвала она, видя, что паладин начинает проваливаться в беспамятство. Тот не ответил, только застонал. – Джудо? Джудо, ответь!!!

Он дернулся, моргнул, лицо прояснилось:

– Аглая? Ох… успела-таки связать. Хорошо.

–Так что ж стряслось, Джудо?

– Телятина. Жертвенное мясо, пропади оно пропадом, – прошептал паладин. – Тебе ничего не сделалось?

– Вроде нет, – Аглая прислушалась к ощущениям. – Выходит, демонопоклонники таки тут, в гостинице?

– Вряд ли, – паладин закрыл глаза и снова задрожал. Аура, окутывавшая его, прямо-таки переливалась множеством сплетающихся сил. На это было больно смотреть, так глаза и резало. И почему-то Аглае казалось, что ему самому тоже должно было быть больно, очень больно, ведь он боролся с одолевающим его заклятием.

– Мясо могли просто продать на рынке… Если бы это была жертва демону… меня бы тошнило только… но это… хотели вызвать… фейри. Высшего. Подчинить… – зашептал Джудо. – Вышло, нет – не знаю. Меня накрыло, сама видишь…

– Так что теперь делать-то? – растерянно спросила Аглая. Инквизиторок учили противостоять демонам и нежити, кровавой магии и некромантии, но то, что касалось фейских сил и воздействий, им было почти неподвластно. Это была сфера деятельности паладинов. Теоретически, конечно, Аглая знала многое, но применить…

– Ждать только, – Джудо заворочался на кровати, и она немилосердно заскрипела. – Справлюсь. Ты… помолись, пожалуйста. И Деве, и Матери. И… это… Я… я могу чушь нести в бреду. Матюки и похабщину всякую… Ты не обращай внимания, ладно?

Она кивнула, отошла в угол, опустилась на колени, достала четки и принялась молиться об исцелении паладина Джудо. А сам паладин, как и предупреждал, впал в беспамятство… точнее, в странное, пограничное состояние, в котором начал брыкаться, ворочаться, стонать и действительно нести чушь, причем на нескольких языках сразу – и на фартальском, и на орсинском, и на ингарийском, и на плайясольском, и, кажется, даже на сидском спеахе. Чушь эта звучала иной раз как-то очень уж осознанно и связно. Особенно когда он очень четко и внятно сказал на фартальском:

– Петух на шесте чистую деву кровью омоет… И десять с одним рассвета уже не увидят…

Потом он снова понес бессвязную белиберду на дикой смеси разных наречий, перемежая ее стонами. Потом замолчал, а через минуту принялся вдруг расписывать на фартальском, как он хотел бы ублажить ее, Аглаю, проще говоря – трахнуть, хотя этого слова он как раз не сказал. И расписывал свои намерения подробно и так соблазнительно, что инквизиторка почувствовала, как ее накрывает диким искушением подняться с колен, подойти к кровати и развязать его, и пусть осуществляет все то, что так сладострастно описывает. Опомнилась она в последний момент, уже на кровать даже сесть успела и штаны ему расстегнуть. Перепугавшись, она отбежала в угол, плюхнулась на колени, вцепилась в четки и принялась молиться вслух, преодолевая неимоверный соблазн. И даже не сразу заметила, что из рассохшихся досок пола торчит гвоздь, и она сильно оцарапалась об этот гвоздь, разорвав чулок. Лишь когда Джудо снова впал в забытье и замолчал, только стонал и дрожал, она наконец заметила свою ранку. Стянула чулок, бросила его на табуретку, достала из дорожной сумки запасной и мешочек-аптечку. Смазала ранку целебной настойкой и залепила пластырем. Надела новый чулок и подошла к Джудо. Теперь он уже не лучился фейской магией так сильно, как поначалу, для особого взгляда посвященной он выглядел так же, как обычно. Похоже, все-таки он преодолел ту силу, под действие которой так неосторожно попал. Аглая тронула его за плечо, он раскрыл глаза и прошептал:

– Пить хочется…

Она оглянулась, взяла дорожный бурдюк, открыла и поднесла к его губам. Джудо напился, выхлебав всю воду, и спросил:

– Долго я так?

Аглая полезла в кармашек своей камизельки, достала маленькие серебряные часы и открыла крышечку:

– Часа полтора. Ты-то как?

– Вроде бы… вроде бы отпустило, – паладин прикрыл глаза, прислушался к ощущениям. – Да. Я много глупостей намолол в бреду?

Аглая покраснела:

– Не очень.

– Да говори уже как есть, – проворчал Джудо, вытягиваясь во весь рост, насколько это ему позволяли кровать и веревка. Он уже не дрожал, и бледность понемногу начала сменяться нормальным цветом кожи. – Наверное, похабень такую нес, что ни в какие ворота не лезет?

– Да нет, – она опустила голову, чувствуя, как у нее горят уши. – Сначала жуть всякую непонятную, а потом начал расписывать, причем в поэтических выражениях, как ты меня хочешь… хм… ублажить. Так и говорил.

– Что, даже без матюков обошлось? – удивился паладин. – Надо же. А мне еще архонтиса пеняла, что я похабник и матерщинник, и что это один из моих главных грехов...

Он пошевелил плечами:

– Пожалуй, можно и развязать. Только отлежаться все равно надо… О. А штаны почему расстегнуты?

Инквизиторке захотелось провалиться сквозь пол, но она честно призналась:

– Это я… Ты так это все расписывал смачно, что меня накрыло. Еле-еле успела спохватиться, слава Деве.

– Тьфу. Ну вот почему мне в напарники не дали мужика? – простонал Джудо. – На мужиков мое сидское очарование не действует, хвала богам.

Аглая развязала веревку. Джудо размял руки, застегнул штаны и снова растянулся во весь рост.

– К утру совсем поправлюсь. А потом мы с хозяином и поговорим, да узнаем, откуда у него мясо такое интересное, – он подсунул руку под голову. – Да еще, зараза, соленое… Воды больше не осталось?

Аглая потрясла бурдюк:

– Нет. Я схожу, принесу. Заодно погляжу повнимательнее на хозяина и всех, кто там еще может сидеть.

Она вышла, а Джудо прикрыл глаза и задремал. Обуздание могучего заклятия, направленного на его сидскую часть, вымотало его. Хотелось пить, спать и есть одновременно, но спать все-таки сильнее всего.

Проснулся он от тревожного чувства опасности, такого резкого и острого, что аж подскочил. Кровать не выдержала такого издевательства и наконец-то сломалась сразу в трех местах. Непристойно ругаясь, паладин поднялся с обломков.

В комнате он был один и, похоже, Аглая как ушла за водой, так и не возвращалась. Острое чувство опасности не покидало его. Он прикоснулся к силам и поискал Аглаю в тонком плане. Она была посвященной, от нее самой исходила аура вполне определенных сил, так что найти ее не составляло труда… Вот только Джудо ее не нашел. Ее не было в гостинице, и еще на полмили вокруг. И вот тут он испугался.

– О, Мать… – простонал он, схватившись за голову. Что теперь делать, он не представлял. Но делать что-то надо. Потому паладин развернул свернутую палатку, в которую был спрятан его меч, надел походную перевязь, на нее же навешал метательные ножи, за пояс заткнул пистоли.

И тут его взгляд наткнулся на лежащий на табуретке порванный чулок Аглаи с отчетливым пятнышком крови. Джудо просиял, схватил чулок и поднес к губам. Крови было мало, но для его целей вполне достаточно.

Магия кровавых сидов отличается от людской магии крови так же сильно, как отличается золото от начищенной латуни. И если от людской кровавой магии Джудо чуть ли не выворачивало, если она для него (как и для всех посвященных) смердела трупной вонью, то магия кровавых сидов была живой, пахла свежестью молодой зелени, нежной шерсткой котенка, чистой кожей младенца, переливалась всеми красками жизни. Кровавая магия сидов не убивала и не подчиняла, хотя была по-своему опасной и очень могучей.

Пятнышко крови Аглаи на порванном чулке вспыхнуло ярким золотом, когда Джудо переключился на сидское магическое зрение. Чистая кровь невинной девы пылала, как солнечный свет, и пахла нагретым янтарем. И от нее тянулся след – туда, где сейчас была сама Аглая. В черно-красный туман, воняющий смертью и Адом. Недалеко отсюда. Где-то за околицами Мадеруэлы.

Паладин сбежал по лестнице, пронесся через тратторию, даже не заметив, есть ли там кто, и что там вообще происходит, отшвырнул кого-то с дороги, выскочил на деревенскую площадь и понесся, не разбирая пути, перескакивая иной раз через заборы и канавы. Деревенские собаки подняли было лай, но, почуяв присутствие сида, заткнулись и убрались в конуры, скуля и поджав хвосты. Джудо не видел себя со стороны, но подозревал, что картинка пугающая. Чувствовал, как прибывает его сидская сила, и немного опасался утратить над ней контроль, но был слишком разъярен, чтобы задумываться об этом. Да и некогда.

Спустившись по лестнице вниз, Аглая обнаружила, что народ в траттории и не думал расходиться, хотя была уже поздняя ночь, минут сорок до полуночи оставалось. Хозяин по-прежнему стоял за стойкой, натирая грязноватым полотенцем кружки и тарелки, сонный прыщавый подавальщик тащил на подносе кувшины с пивом компании полупьяных поселян за длинным столом недалеко от входа, а в эркере увлеченно резались в карты. Она внимательно оглядела тратторию, рассматривая посетителей не только обычным взглядом. Но для ее зрения посвященной все они выглядели, в общем-то, обычными людьми, разве что на всех присутствовал легкий отпечаток языческих ритуалов – но это для Орсиньи, особенно для такой глуши, как Мадеруэла, было обычным делом. Однако следов кровавых, запретных ритуалов ни на ком не было. Или они очень хорошо маскировались – ведь, к сожалению, зрение посвященного тоже можно обмануть при достаточном опыте и ловкости. Были даже способы это сделать, не требующие ничего, кроме знания о них, например, пойти после ритуала в церковь, исповедаться и очиститься. Правду на исповеди при этом говорить не обязательно. Конечно, священник или священница должны бы увидеть, но в таких местах они, к сожалению, часто предпочитают не знать или не замечать. Особенно если они сами из местных.

Она подошла к стойке:

– Почтенный, а подай-ка кувшин воды.

Хозяин осклабился:

– Воды-ы? Ишь ты. Такого не держим.

Аглая была совершенно не в том настроении, чтоб шутки шутить. Тем более такие плоские и заезженные, потому пристально глянула ему в глаза и сказала:

– Да, воды. И поживее.

Хозяин хотел было что-то сказать, но холодный и тяжелый взгляд Аглаи его напугал, и он захлопнул рот. Кивнул, взял с полки кувшин и пошел на кухню. Аглая вздохнула – не следовало бы прибегать к инквизиторским умениям из-за такой ерунды, но она слишком устала и изнервничалась.

Сквозь открытую дверь кухни она видела, как хозяин взял ведро, вышел во двор, услышала скрип колодезного ворота. И… вдруг почувствовала на плече чью-то руку. Обернулась, сбрасывая эту руку с плеча, и обнаружила, что перед ней полукругом стоят те самые поселяне, которые вот только что еще выпивали за столом недалеко от входа. Все шестеро.

– Чего надо, почтенные? – холодным тоном осведомилась она.

«Почтенные» переглянулись, и один из них, молодой и довольно богато одетый, сказал:

– Я ж говорил – не местная. Кестальянка, что ли.

– Годится! – обрадовался второй.

Тут раздался робкий голос подавальщика:

– Э-э… может, не в траттории, а?

– Заткнись, сопля, – резко рявкнул один из поселян, здоровый бородатый мужик. – Не то сам вместо нее пойдешь.

Аглая, поняв, что терять уже нечего, резко вобрала столько маны, сколько смогла, и выпустила ее вспышкой света и силовым ударом.

Это сбило с ног всех шестерых. Она перескочила через бородатого и устремилась к лестнице… и со всего маху грохнулась на пол – бородатый исхитрился схватить ее за ногу.

От удара об пол у нее вышибло дыхание и потемнело в глазах – на мгновение, но противникам этого хватило. Они навалились на нее и очень быстро скрутили. Аглая, однако, не сдавалась. Хватанула еще маны и снова выпустила ее, уже мелкими молниями, жаля всех, кто к ней прикасался. Но бородатый, несмотря на это, схватил ее за горло и сжал, перекрывая воздух. Аглая лягнула его куда-то в чувствительное место, но он хватку не ослабил, и она потеряла сознание.

Очнулась она от холода и страшной вони. Холод пронизывал все тело, и исходил он от камня, на котором она лежала. А вонь была такая, словно тут рядом валялась куча падали. И жутко болело горло. Во рту торчал грубый кляп из пробковой коры, горькой, как пилюли от лихорадки.

Аглая поморгала, подергалась и поняла, что вляпалась. Она была основательно привязана к алтарному камню: руки заведены за голову и связаны ремнем, продетым через каменное кольцо в изголовье, через талию перехлестнут такой же ремень, не дающий ей даже толком пошевелиться, а ноги широко разведены, подогнуты вниз, под алтарь, и тоже привязаны.

А еще она была совершенно голая.

Инквизиторка призвала силу, но это ей далось с невероятным трудом, да и все, что получилось – это включить особенное зрение. И тут-то она и поняла, откуда вонь и почему ее способности не работают. От горла до бедер она была вымазана кровью, вся изрисована знаками одного из местных демонических культов. Знаки складывались в мощное заклятие кровавой магии. Потому-то ей так трудно призывать светлую силу Девы. Трудно – но все-таки возможно. Надо пытаться, иначе ее сейчас тут зарежут в жертву демону.

От этой мысли Аглая пришла в ужас. Едва сумела подавить его, и принялась молиться, призывая силу Девы, и разглядывать это жуткое место, в котором оказалась.

Алтарь стоял на поляне, у скального гребня, и представлял собой, похоже, просто огромный валун, грубо обработанный. В головах возвышался длинный заостренный шест с насаженной на него тушкой петуха. Шест был наклонен, и петушиная кровь капала Аглае в ложбинку между грудей. Вокруг алтаря торчали треножники, сделанные из ошкуренных жердей и обычных хозяйственных тазов, гнутых и много раз паянных и луженных, в которых горели смолистые еловые ветки. За кругом огня виднелись и культисты – человек десять в длинных балахонах и грубых деревянных масках с коровьими рогами. Аглае даже как-то обидно сделалось, что она, скорее всего, умрет в такой неприглядной обстановке. Она, конечно, часто думала о собственной смерти, особенно после Арманьетского дела, когда видела гибель других и чуть не погибла сама. Но ни разу не представляла, что это произойдет вот так глупо. Она предпочла бы какую-нибудь более героическую смерть.

Один из культистов выступил вперед, подошел к алтарю и остановился как раз напротив ее бедер. Маска на нем была более тщательно сделана, чем у других, не просто личина с дырками для глаз и рта. На ней еще были вырезаны клыки и нарисованы какие-то узоры, а украшали ее не коровьи рога, а бараньи, основательно закрученные.

Аглаю при виде этого из ужаса бросило в смех, и если бы не кляп, она бы не смогла подавить истерическое хихиканье. Спохватившись, она принялась старательно работать челюстями, пытаясь избавиться от кляпа, и вместе с тем продолжила усердно молиться.

А культист, по всей видимости, главный жрец этого культа, принялся щупать ее за промежность – грубо, больно и бесцеремонно. Его корявые мозолистые пальцы проникли внутрь, и Аглая вскрикнула, громко, так, что даже через кляп было слышно.

Жрец остановился, пощупал еще раз, уже аккуратнее засовывая в нее палец, и громко сказал:

– Девственница!!!

Остальные загомонили:

– Чего? Да не может быть!

– Вот это повезло!

– Такая удача!

Жрец поднял руки, призывая остальных замолчать, и сказал:

– Сегодня наш покровитель и защитник получит щедрый дар! На его алтаре – невинная дева! Услышь нас, Флего, повелитель огня и камня!

Услышав имя демона, Аглая снова испугалась. Это был один из здешних древних культов, и в нем предполагалось, что жертву на алтаре режут не до смерти, а только трахают, а затем делают надрезы на коже. А потом наваливают на алтарь кучу хвороста и поджигают. И снова страх смешался с диким желанием рассмеяться – над этакой иронией судьбы. Ее, инквизиторку, представительницу той самой страшной Инквизиции, которая в старые времена отправляла еретиков на костры, сейчас оттрахают, порежут, а потом сожгут живьем самые натуральные еретики-демонопоклонники. Ну не смешно ли? Аглая едва сумела подавить хихиканье, и снова вернулась к молитве. Чувствовала, что потихоньку силы начинают прибывать. Лишь бы они прибыли до того, как ее трахнут. Конечно, вроде бы, если ее насильно и без согласия лишат девственности, это не должно нарушить ее обетов… но Аглае совершенно не хотелось проверять, так ли это.

Между тем жрец задрал балахон спереди, и два культиста, заведя его полы назад, завязали у него на спине узлом. Под балахоном у жреца не было никакой другой одежды, и из густой черной поросли выглядывали вялый член и большие отвисшие яйца. Жрец воздел руки и начал ритмично выпевать какую-то белиберду, которую тут же подхватили все остальные. Два культиста подволокли ближе к алтарю барабаны, сделанные из больших котлов с натянутой на них кожей, и стали бить в них колотушками в такт пению. Постепенно ритм учащался, дурманяще воздействуя на всех, кроме Аглаи, которая стала молиться еще усерднее. Она чувствовала, что сила ее возрастает, вот-вот у нее получится призвать круг света.

Культисты начали плясать, потрясая вилами, а двое из них – вообще охотничьими рогатинами. Увидев это, Аглая снова испугалась – вполне ведь может быть, что, разгоряченные ритуалом, они начнут в нее тыкать этими вилами, пока жрец будет ее трахать. Такие случаи в «Демонологии» тоже были описаны. Аглая, предпочитая об этом даже не думать, снова вернулась к молитве, тем более что распаленный воплями одноверцев жрец уже возбудился, и его член теперь торчал в полной готовности, здоровенный и толстый. От этого зрелища Аглаю чуть не вывернуло, а от мысли, что сейчас этот член воткнется в нее, она задрожала в ужасе и ярости одновременно.

Жрец подошел к ней, вцепился в ее ляжки, словно хотел проткнуть ее кожу пальцами, и приставил свой конец к ее щели.

Еретики завыли в экстазе.

Аглая выпустила всю накопленную ману обычным силовым ударом – слабеньким, конечно. Немного она смогла набрать маны за те несколько минут, что прошли с того момента, как она пришла в себя – сильно мешали кровавые печати. Но жреца все-таки оттолкнуло, он даже пальцы на ее бедрах разжал.

И в тот же миг оглушительно бахнул выстрел из пистоли. Жрец повалился на Аглаю, заливая ее кровью из огромной дыры в груди. Культисты прекратили плясать, но вилы не выпустили, наоборот, крепче вцепились в них и теперь оглядывались, пытаясь понять, откуда стреляли. Интерес к Аглае у них, само собой, тут же пропал. Грохнул второй выстрел, и самый здоровенный из них, с рогатиной, хлопнулся на спину, заполучив такую же дыру в груди, что и жрец.

На краю поляны засиял серебристый свет, и еще один культист, тоже с рогатиной, завалился навзничь, хватаясь за горло. А там и еще один, и еще – только теперь Аглая увидела, что их сразили метательные ножи.

А потом на поляну выскочил высоченный мужчина с мечом в одной руке и большим кордом в другой, и бросился на культистов. Те не растерялись, только вилы поудобнее перехватили, и навалились на него.

Мужчина весь светился призрачным светом, особенно волосы и глаза – те вообще пылали серебряным пламенем, а его меч сверкал солнечным лучом.

Аглая с удивлением и безмерной радостью узнала в этом диве Джудо.

Драка оказалась короткой. Джудо двигался нечеловечески быстро и ловко. Он легко увернулся от первого выпада вил, левой рукой с кордом рубанул наотмашь, даже не глядя, и достал одного из еретиков. Второй еретик попытался пырнуть его вилами, но Джудо шагнул в сторону и коротким взмахом меча отрубил ему руки с вилами, снова размахнулся кордом и метнул его в сторону алтаря. Раздался короткий вопль, и на Аглаю поверх жреца упал еще один еретик. Корд попал в ротовую дырку маски, вошел еретику в пасть и с кошмарным хрустом вышел у основания черепа. Горячая кровь окатила и саму Аглаю, и жреца, и алтарь.

Четверо культистов с вилами все еще пытались достать паладина, атаковали яростно и быстро, но он был все равно быстрее, каким-то невероятным образом умудрялся уклоняться от тычков. Однако и сам достать еретиков мечом не мог – вилы были длиннее, а еретики то ли осторожнее, то ли ловчее своих собратьев, так что Джудо бил по держакам, пытаясь обезоружить врагов. Потом, видно, плюнул, отскочил назад, призвал силу Девы и ударил яркой вспышкой света, ослепив всех четверых. Те завыли и начали беспорядочно тыкать вилами во все стороны, один из них тут же пропорол живот сотоварищу. Джудо легко увернулся от вил и двумя ударами меча зарубил двоих, а третьего схватил за горло и сжал могучей хваткой. Тот дернулся и обмяк. Паладин отшвырнул его в сторону, подскочил к еретику с пропоротым вилами животом, поднял левой рукой его вилы и пригвоздил его к земле, а потом повернул, выдернул их и воткнул в того, которому в самом начале драки отрубил кисти рук – тот пытался уползти с поляны, тихонько подвывая. Джудо пробил его вилами насквозь и остановился, оглядываясь. Был он явно не в себе, и выглядел скорее сидом, чем человеком. Аглая, наконец дожевавшая пробковую затычку до мочального состояния, выплюнула ее и заорала:

– Джудо!!! Именем Девы заклинаю тебя, вернись!!! – и вложила в этот крик остатки всех своих мистических сил.

Джудо замер, пошатнулся, моргнул. Серебряное пламя в глазах начало гаснуть, сияние, окутывающее его, тоже. Он как-то сник, словно меньше стал. Наклонился, полой балахона убитого культиста вытер меч и вложил в ножны. Подошел к алтарю, сбросил с Аглаи трупы и разрезал ремни, помог слезть с камня. Он прикасался к ее голой коже голыми же руками, и она чувствовала его особенную, притягательную силу сильнее, чем когда-либо раньше. Если бы он вот прямо сейчас завалил ее на этот алтарь обратно и трахнул, Аглая была бы безумно счастлива. И она это осознавала, только вот сил сопротивляться искушению не было. Однако сам Джудо, похоже, с искушением вполне справлялся. Или, может быть, не испытывал его? Она очень хотела взглянуть ему в глаза и попытаться понять, так ли это, но не рискнула. И всё, на что хватило ее сил – это быстренько отойти за камень и там присесть, чтобы Джудо не видел ее наготы. Да и, честно говоря, просто очень хотелось помочиться.

– Э-э… ты в порядке? – робко спросила она, высовывая из-за алтаря голову.

Паладин задумался, почему-то посмотрел на свои руки, пожал плечами и сказал:

– Вроде бы. По крайней мере ты меня немного привела в чувства, а то я вон как разошелся… – он махнул рукой, указывая на побоище вокруг. – Зараза, теперь даже допросить некого. Всех поубивал.

Он схватился за голову, упал на колени и принялся невнятно молиться Деве и Матери одновременно. Аглая, подавив острое желание подойти к нему и обнять, бочком вышла из-за алтаря и потянула к себе ближайший труп еретика, сняла с него балахон и набросила на себя. Надевать эту рубаху, окровавленную на вороте и груди, было очень противно, но, по крайней мере, теперь она не голая, и, возможно, так будет проще бороться с искушением.

Пока Джудо молился, она обошла поляну, перешагивая через трупы, обломала ветку с ели, подожгла в одном из тазов и стала бродить вдоль скального выступа, подсвечивая себе этим немилосердно дымящим «факелом». Монотонный бубнеж Джудо удивительным образом успокаивал, даже острое желание, которое она к нему испытывала, начало приглушаться. Она и сама стала молиться под нос, стараясь все-таки запинать это желание поглубже, раз уж совсем от него избавиться не получается.

Джудо перестал молиться и спросил:

– Э-э… ты вообще как?

– Ты успел вовремя, меня не трахнули, – пожала плечами Аглая, продолжая осматривать расщелины в скальной гряде.

– Это-то я вижу, – вздохнул паладин. – Я имел в виду душевное состояние. И духовное. Они же на тебя наложили кровавые печати, я их тоже вижу – ну, то, что от них осталось. И потом, еще и я сам... сидская магия, чтоб ее.

Аглая вздохнула:

– Печати я и сама чувствую… Ничего, сейчас немножко поднакоплю силы – и призову очищение. А что до тебя… думаю, ты и сам догадываешься. Хочу я тебя, аж трясусь и слюни капают. С этим что-то можно сделать?

– Ну, я себя контролирую, – Джудо принялся бродить по поляне, подбирая свои метательные ножи, да и пистоли тоже, которые он в пылу боя отбросил, чтоб не мешались. – Даже если ты на меня голая напрыгнешь, попытаешься вырубить и… ну, в общем, удержусь и тебя утихомирю. Но я думаю, ты справишься с искушением.

Аглая снова вздохнула – сама-то она не была в этом так уверена. И ей почему-то немного стало обидно от его слов. Умом-то она понимала, что даже если он сам ее хочет, то, пока он в себе и при ясном разуме, он этого не то что не сделает, а даже и не скажет. Но все-таки хотелось бы знать, а хочет ли он ее на самом деле. Впрочем, она тут же вспомнила, что именно он расписывал в бреду, и поняла – хочет. Но очень старается это скрыть.

Легче ей от этого открытия не стало, совсем наоборот.

– А что это ты там ищешь? – спросил он, собрав наконец свою амуницию и заново зарядив пистоли. Последним подобрал корд и тщательно его вытер.

Аглая ответила, бросив догоревшую ветку на камни:

– Пещерку, расщелину или грот, в котором они должны были свой инвентарь хранить. Не таскали же они это из дому всякий раз.

– Наверняка, – согласился Джудо, прикрыл глаза и призвал трех призрачных пикси-светлячков. Вытянул руку в сторону скальной гряды, и они устремились туда, вспыхивая пятнами света на известняке. – Только зачем тебе? Думаешь, там их еретические кодексы? Или еще что?

– Вряд ли, – Аглая сняла с одного из трупов деревянную личину с рогами и мочалом и брезгливо рассматривала. – Просто надеюсь, что они там припрятали мою одежду. Ну или хотя бы туфли.

Пикси действительно нашли такую расщелину. Неудивительно, что у Аглаи с ее импровизированным «факелом» это не вышло: вход прикрывал большой камень. Джудо легко его сдвинул, и пикси залетели внутрь. Впрочем, ничего особенного там не было: пестрая куча одежды и обуви, рядом – раскрытый грубый сундук, скорее даже ящик из неструганных досок, и… пергаментная книга, снабженная деревянной обложкой, окованной по углам позеленевшей медью.

– Надо же, действительно кодекс, – удивилась инквизиторка. – Редкая добыча. Дай-ка мне нож.

Джудо протянул ей один из метательных ножей, инквизиторка, прижав его ко лбу, призвала на себя очищающую силу, потом поддела ножом обложку книги.

– Ага… старая талла. Книжка-то, видимо, старинная. Хм… талла, а все-таки и не совсем талла. Очень много орсинских слов здесь. И, Джудо, ты удивишься – но это не еретический кодекс.

Паладин послушно удивился:

– А что тогда?

– Запись обрядов таллийского имперского культа, внезапно.

Вот теперь Джудо удивился по-настоящему:

– Что? Эта книжка такая древняя? Ей что, тысяча лет?

– Маловероятно, – Аглая перевернула еще несколько страниц. – Судя по тому, сколько здесь орсинских слов, но слов старинных, наверное, ее написали сразу после присоединения Орсиньи, и тогда ей лет пятьсот, не больше. А может, и меньше... Переписывали, видимо, с чего-то куда более старого... Три части… В первой – восемь разделов, по числу месяцев фейского календаря, принятого в имперском культе, обряды соответствующие… Во второй – ритуалы поклонения каждому из фейских королей… и в третьей – ритуалы каждому из демонских иерархов, Флего в том числе. Любопытно, откуда эта книга у полуграмотных поселян в этой глуши, где отродясь не бывало никаких особых культовых мест... не хранилась же она в этой пещере веками, в самом-то деле. И ведь теперь уже не спросишь ни у кого.

Джудо проворчал:

– Сам себя виню. Но я, когда понял, что тебя украли для жертвоприношения, просто взбесился. Не смог удержаться.

Аглая закрыла книжку, подошла к куче одежды и поворошила ее. Сверху лежала мужская крестьянская одежка, видимо, культисты тут и переодевались. Под ней оказались уже другие вещи, разные – и мужские, и женские, причем не только по орсинской моде. Аглая вздрогнула, сообразив, что это же одежда тех путников, кто попался в лапы еретиков до нее. Но все-таки продолжила решительно копаться, пока не нашла свою камизельку, пояс, юбку, остатки сорочки, панталон и чулок. Если камизельку и юбку с нее снимали достаточно аккуратно, даже пуговицы почти все оказались на месте, то сорочку и панталоны сдирали второпях, превратив в совершенные лохмотья. Не говоря уж о чулках. Туфли, кстати, тоже нашлись, и даже почти не пострадали, разве что с левой отлетела пряжка.

Она свернула свою одежду, надела туфли, в разорванную сорочку завернула книгу и сказала:

– А теперь идем отсюда. Я безумно хочу помыться наконец.

Паладин задвинул камень обратно, потом на поляне повыворачивал угли из тазов и старательно их затоптал, чтоб не случился лесной пожар. Аглая, пока он этим занимался, обошла поляну, снимая маски с убитых. Поскольку пикси по-прежнему летали за ней, она без труда смогла разглядеть лица покойников.

– Все незнакомые, – сказала она, сняв маску со жреца. – Не те, которые меня схватили.

– Неудивительно, – паладин напоследок начертил на алтаре очищающий знак и призвал поочередно силы Девы и Матери. – Они были бы последними идиотами, если бы сами и ловили жертв. Тем более в людных местах. И потому… и потому я считаю, что с хозяином гостиницы обязательно надо побеседовать. Не только из-за этого мяса, черти б его взяли. Ну, идем. Устроим им там переполох.

Аглая поудобнее перехватила сверток, потом подняла маску жреца и сунула ее подмышку:

– Думаю, нам уже не имеет смысла особо скрывать, кто мы такие. Задачу-то мы почти выполнили. По всей видимости, именно эти еретики и творили все те непотребства, о которых говорила домина Серби.

– Не думаю, – паладин щелкнул пальцами, и пикси полетели перед ними, освещая дорогу через лес. – Вот зараза, и как это я через такой бурелом продрался, а?.. В общем, не думаю, что мы решили задачу. Домина Серби говорила о Боско Тенебро. А это – Мадеруэла. Хоть и рядом, да не то. А значит, в Боско Тенебро нас вполне может ожидать нечто подобное. Если не хуже…

Аглае даже думать о таком повороте не хотелось, но она вынуждена была признать, что Джудо прав. И только вздохнула грустно.

Посреди глубокой ночи в дверь траттории при единственной гостинице Мадеруэлы страшно загрохотали. Этот грохот должен был бы перебудить всех… вот только в гостинице никто и не спал. И хозяин, и подавальщик, и несколько местных сидели в траттории, запершись на засов и тщательно закрыв ставни, чтоб снаружи казалось, будто все спят крепким сном. А постояльцев-то и не было никаких.

Грохот резко оборвался, затем раздался куда более могучий удар с громким двойным бабахом, и дверь влетела в зал траттории вместе с засовом и его скобами. А на пороге возникла фигура в окровавленном полотняном балахоне, жуткой грубой деревянной маске с рогами и огромным кордом в руке.

Визг поднялся такой, что задрожали мутные стекла в оконных рамах. А в фигуру полетели пара пивных кружек, табуретка и кухонный нож. Кружки и табуретка ударились в стенку рядом с дверью, а нож пришелец отбил кордом, и он, пролетев ползала, воткнулся в стенку над головой хозяина, отчего тот побледнел и сполз на пол. А пришелец снял маску, оказавшись миловидной кестальянкой, перемазанной кровью. Она вошла в зал, а за ней – высокий мужчина, весь увешанный оружием.

Воцарилась тишина.

Аглая швырнула маску на стол, раскидав кружки, и сказала:

– Добрые поселяне. Такие добрые, аж до тошноты. И много вы народу вот так на алтарь отправили?

Поселяне переглянулись, хозяин громко икнул, подавальщик же просто свалился в обморок, обмякнув на своем стуле.

Джудо прошел в зал, поднял дверь и приставил ее на место. Петли были сорваны, так что он ее просто прислонил к проему.

Аглая подошла к столу, где все так же неподвижно сидели ночные гости, сгребла за воротник хозяина:

– Ну? Я спрашиваю – много народу на демонский алтарь отправили?

Для убедительности она приставила острие корда к его носу. Мужик опять икнул и попытался тоже упасть в обморок. Тут подошел Джудо, взял его за шиворот, приподнял над полом и хорошенько встряхнул:

– Мы долго ответа ждать будем?

Вместо хозяина ответил пожилой поселянин, выглядевший самым вменяемым из присутствующих:

– М-м… сеньоры… мы-то… ну, мы-то не отправляли никого. Мы как раз того, наоборот… всё думали, как бы это, того, прекратить…

– Как интересно, – Джудо швырнул хозяина на его стул, взял со стола одну из уцелевших кружек, принюхался, поморщился и выплеснул на пол. – Наоборот, говорите... Ну-ну. А какого хрена вы сначала скармливаете мимоезжим путникам жертвенное мясо, а потом спокойно смотрите, как одного из них волокут на демонский алтарь? Вы тут что, совсем двинулись? И демонов призываете, и высших фейри – никак, жить надоело.

– Мы к демонам отношения не имеем, – пожилой поселянин вгляделся в Джудо и охнул. – А мясо… Нино, ты сдурел – сиду-квартерону такое давать? Куда ты вообще смотрел-то, дурак старый!

Нино, косясь на Джудо, поерзал и сказал:

– Так это не я, я занят был. Это Яно, – он ткнул пальцем в прыщавого подавальщика. – Молодой, глупый... даже, наверное, и не посмотрел на сеньора-то, всё на девицу пялился, знаю я его, придурка похотливого…

– Зачем вы вообще мясо жертвенное в траттории подаете, идиоты? – устало спросил Джудо, отодвинул себе стул, сел на него и отодвинул соседний стул Аглае. Та тоже села, вернув ему корд. Корд он положил перед собой на стол и руку с рукояти не убрал, а как бы мимолетно, но очень выразительно перебирал по ней пальцами. Присутствующие как-то удивительно хором икнули, и хозяин сказал:

– Прощения просим, сеньор квартерон. Ну, телятина же хорошая была, не выбрасывать же. Мы и раньше так делали. Только раньше я сам смотрел, что кому давать, а сегодня бес попутал, не доглядел...

– Ясно, все-таки идиоты, – Джудо на мгновение сжал пальцы на рукояти корда, потом снова начал перебирать ими. – К этому вопросу мы еще вернемся. А сначала – какого, хм, демона вы позволяете демонопоклонникам людей из гостиницы тащить на алтарь?

– Так ведь того… ежели им не позволить, они завтра наших же таскать начнут, – жалобно сказал один из молчавших доселе поселян. – Совсем, сволочи, распоясались... Ну вот мы и думали – лучше уж пусть чужаков хватают, а мы тем временем с ними справиться попробуем.

– Справиться? Это каким же образом? – очень нехорошим тоном осведомилась Аглая. Ей ответила единственная женщина из этой компании, лет шестидесяти на вид, во вдовьем наряде:

– В старые времена был хранитель у этих мест, сеньора. Хранитель и покровитель всего Креспо, фейри Адарбакарра. Наши предки почитали его, а он защищал их от демонов и всякого зла... Потом мы забыли его, а те, кто почитал демона Флего, наоборот, своего-то покровителя не забыли… ну и Адарбакарра ушел. Так вот мы решили призвать его, обряды проводим, как по старым обычаям положено.

Джудо только бровь поднял, но ничего пока не сказал. Аглая спросила:

– А откуда вам знать-то, как по старым обычаям положено?

– Так книга у нас была старинная, – сказала вдова. – Оттуда и вычитали. Внук мой, обалдуй вот этот, Яно, на старой талле читать выучен, у лекаря нашего учился, да только лекарь-то помер, а нового не прислали…

– Книга, говоришь, была… – протянула Аглая. – Была… А теперь нет, получается?

Поселяне вздохнули, а вдова, опустив голову, ответила:

– Пропала книга-то. Уж месяца три как. Думаю, клятые демонолюбы ее выкрали. Там ведь и про демонов-то писано было, и про обряды ихние...

Джудо снова на мгновение стиснул пальцы на рукоятке корда:

– Стало быть, вы, пни стоеросовые, вместо того, чтоб в Инквизицию бежать, как только до вас дошло, что ваши же односельчане демонам служат и жертвы приносят, решили Адарбакарру призвать, чтоб он за вас вписался. А с какого такого рожна он должен бы это делать, а? Вы вообще понимаете, дурачье, какой службы с вас высший фейри потребовать может?

– Мы на все согласные, а людей-то ему жертвовать не надо, крови-то он, окромя телячьей, и не просит, – сказал пожилой поселянин.

Джудо вдруг засмеялся. Нехорошим таким смехом, слегка сумасшедшим. Аглая даже подумала, что такой вот смех можно вполне назвать «фейским».

Смех этот оборвался так же резко, как и начался, и Джудо сказал:

– Мало уметь читать старую таллу. Надо еще написанное толком понимать. Дурачье неотесанное! Телятину они Адарбакарре жертвовали!!! Аглая, вот скажи – в этой Орсинье они что тут, все вот такие вот непроходимые идиоты?

Аглая только кивнула со скорбным видом. Джудо тяжко вздохнул:

– Вы хоть знаете, какой именно фейри носит имя Адарбакарра, или это тоже забыли? Или не поняли из книжки? А, по рожам вижу – понятия не имеете.

– Так того… откуда ж понять, ежли слова-то старинные, незнакомые, а картинок-то нету? – жалобно прошептал уже давно очнувшийся, но до того сидевший тихо Яно.

Джудо аж за лоб схватился:

– Я ж говорю – дурачье неотесанное. Демонопоклонники поумнее да посообразительней вас оказались, они хотя бы доперли, как своему повелителю следует жертвы приносить. Нет, ну это ж додуматься надо – единорогу, пусть и черному, телятину жертвовать. Да еще с солью. Тьфу. Я б на его месте только для того на призыв явился, чтоб вам, недоумкам, показать что почем.

Аглая хихикнула:

– Так, наверное, там было написано «юная жрица его приманит», на старой талле. Только первый переписчик, видимо, пару букв то ли нечетко написал, то ли пошутил нехорошо, а его орсинский последователь по-своему понял да и накалякал вместо «юной жрицы» – «соленый теленок». По-орсински. Вот тебе и всё объяснение. Грамотный человек бы сразу понял, что это ошибка, ну да с этих что взять. Но, силы небесные, призывать фейри, чтобы выгнать демона, вместо того чтоб бежать в Инквизицию заявлять – это вообще даже для Орсиньи редкостная дурость.

– Так это… служки-то Флеговы… они ж тоже не просто так за свои дела взялись, – робко сказал трактирщик Нино. – Поначалу-то мы, уж признаюсь честно, сеньоры, им потворствовали, курей носили и кроликов. Ну, там, болячки они знатно исцеляли всякие. Капустницу, опять же, побороть смогли… жука заморского, что картоху жрет, тоже… Долго то тянулось, и всем было хорошо. А потом в Боско Тенебро нехорошие дела твориться начали. Напасть какая-то там завелась, и люди все, кто под той напастью, как будто ума лишенные. Вроде ходят и говорят, а только глаза у них пустые.

Аглая и Джудо переглянулись, и паладин спросил:

– Зомби, что ли? Мертвяки то есть?

– Да нет, живые, только какие-то зачарованные, – вздохнул пожилой поселянин. – Мы думали поначалу, что это какая-то болячка магическая. Наша священница туда поехала, посмотреть, что к чему, да так и не вернулась. Жива она – это точно. Мы ее сами видели и говорили с ней, так у ней глаза такие же пустые, и возвращаться не хочет, говорит – там ей лучше.

– Почему не написали в Арагосу, чтоб прислали другого священнослужителя? – Аглая это спросила больше для порядка, заранее зная ответ. И он ее не удивил.

Хозяин гостиницы руками развел:

– А зачем? Мы подумали – ну, может, попустит ее, она и вернется. Она ж своя, мадеруэлская, а пришлют незнамо кого...

– Идиоты… – устало пробормотала Аглая. – Ну, дальше давай.

– Дальше… А дальше стали люди с окраин Мадеруэлы тоже такими становиться. Мы поначалу-то значения особого не придавали, хутора-то эти на отшибе стоят, тамошние редко в Мадеруэлу наведываются. А потом как-то слышим – старый Матей вдруг пить бросил и самогонку гнать, а вместо того на поле-огороде с утра до ночи работает, и ладно бы что путное сажал – так белую свеклу, которой только свиней кормить, а свиней-то у него нету, не приживаются они у этого пьянюги. Ну тут мы и поняли, что дело нечисто. Да не может такого быть, чтоб Матей по своей воле квасить перестал. Скорее солнце наземь рухнет. Вот тут-то нам и стало страшно. Мы послали одного нашего – посмотреть, что там в Боско Тенебро творится, велели ему крепко-накрепко на глаза особо никому не попадаться, местного питья не пить, еды не есть… ну он посмотрел, вернулся – говорит, там все такие, строем ходят, с утра до ночи работают, рук не покладая, потом из Кастель Креспо колокол звучит – и все строем по домам идут. А утром опять по колоколу – на работу... и так вот всё там. Ну, нам Леон – это который служка Флегов – сказал, мол, это самая что ни на есть кровавая магия. Давно трепались, будто молодой дон Креспо черной магией занимается. Вот, видать, и занимается... А Леон и говорит: не хотите, мол, так же, как там – мы вас защитим. Только за это плата требуется. Ну, назначили они по овце раз в неделю. Поначалу помогало, да только мы заметили вскоре, что одолевает напасть все-таки некоторых. И больших трудов стоит их в людской вид обратно привести. И тогда Леон сказал – мол, ничего не остается, надо человечьей кровью Флего ублажать, тогда он настоящую защиту даст. Убеждал, что одной жертвы надолго хватит. Обещал никого из своих не трогать, а только мимоезжих. Народу ж мимо хоть и немного ездит, а все же тракт наезженный мимо нас, на Монте-Плата.

Слушая это, Джудо тяжело смотрел на поселян и постукивал пальцами по рукояти корда. Аглая же глядела на них мрачным, суровым инквизиторским взглядом, от которого им очевидно было неуютно, но глаза отвести они не могли.

– И как, помогло? – сквозь зубы спросила она.

Вдова вздохнула:

– Да вроде как. Напасть на нас больше не ширилась… Только Леон силу обрел такую, что мы с ним больше поделать ничего не могли. Потребовал старостой брата его назначить, а самого его всем забесплатно снабжать. Не только едой да питьем… молодок да девок требовал, чтоб ублажали его и его помощничков...

Нино добавил:

– А когда слухи разнеслись, что тут страшное творится, так и народу на тракте куда меньше стало. Боятся люди ездить, разве что большими обозами. Дела сразу плохо пошли, гостиница в упадок пришла и вообще... Да и страшно нам сделалось. Поняли – еще немного, и Леон на свой алтарь начнет и наших таскать.

– И вы вместо того, чтоб, расперетак вас через колено, в Инквизицию обратиться, решили заняться призывом фейри, – Джудо обвел всех пугающим сидским взглядом.

Прыщавый Яно робко пискнул:

– Так ведь получилось же… Вы ж их поубивали, разве нет?

Джудо снова засмеялся все тем же смехом, и на этот раз Аглая к нему присоединилась. Смеялись они недолго.

Утерев слезы, Аглая сказала:

– Значит, так. Поскольку этих демонских культистов больше нет нашими стараниями, вы, любезные, нам должны. Во-первых, завтра утром вы отправите гонца в Арагосу, в Коллегию Святой Инквизиции. Письмо мы сами напишем. Во-вторых, вот тех шестерых козлов, которые меня повязали и к еретикам отволокли, вы сами немедля, вот сейчас, пока ночь, повяжете и по погребам под замки посажаете. Когда Инквизиция приедет, можете на них всё валить, авось и отмажетесь. Не мне вас учить, уж на это у вас ума должно хватить. В-третьих, книжку вашу я конфискую, – она показала книгу, завернутую в обрывки собственной сорочки.– Нечего такому раритету делать среди таких необразованных палурдос, как вы. Ну и в-четвертых, нам двоим немедленно – помыться по-людски, поесть, а мне – переодеться. В чистое.

Они смотрели на нее, раззявив рты. Джудо хлопнул по столу ладонью, и подпрыгнули не только кружки, но и все, кто сидел за столом.

– Слышали? Ну, живо, за дело, любезные.

Трактирщик Нино, однако, робко спросил:

– А как же напасть магическая из Боско Тенебро?

– Разберемся, – сказал Джудо. – Ну? Договорились?

Все кивнули.

Джудо убрал корд со стола и прицепил на пояс. Указал пальцем на сопляка Яно:

– Живо жрать волоки, что есть. И смотри мне – опять жертвенное подашь, я тебя самого… того. Понял?

Подавальщик икнул, кивнул и убрался на кухню. Хозяин, сгребая со стола грязные кружки, сказал:

– По позднему времени только яичницу с колбасой можем сделать да картоха вот еще печеная осталась.

– Годится. Утром расстарайся уже по-людски, – Джудо потянулся и крикнул:

– Эй, как там тебя, Яно! Яичницу из десяти яиц нам. И колбасы побольше. И картохи туда же покроши, с зеленью и луком. И узвара волоки, сколько есть.

– Сеньор, я пожалуй сам приготовлю, – заискивающе проговорил Нино. – А Яно я пошлю воду греть, у нас тут мыльни нет, но возле кухни чулан со стоком имеется, мы его, когда требуется, вместо мыльни используем. Мы туда сейчас бадью стиральную поставим да воды натаскаем. Тереса, а ты Ноэминью пришли, пусть сеньоре одежды принесет хорошей, – обратился он к вдове, и та кивнула, ушла.

Мужики же, потоптавшись посреди траттории, робко спросили:

– Сеньор… может, вы того, с нами вязать пойдете?

– Ну уж нет. Устал я, – Джудо с презрением посмотрел на них. – Да вы что, издеваетесь? На себя гляньте – здоровые дядьки, на вас пахать можно. Валите с глаз моих и делом займитесь, пока я не разозлился, как давеча.

Мужики, видимо, вспомнив ужасающее недавнее зрелище того, как Джудо промчался через тратторию, быстро убрались.

Аглая откинулась на спинку стула:

– Ох… И вот так, Джудо, здесь всегда. Проклятое место, и зачем только Амадео Справедливый этот медвежий угол к Фарталье присоединил…

– Затем, чтоб сюда Алевенда не полезла, Орсинья-то от нее клином между Сальмой и Салабрией входит… – Джудо глянул в сторону кухни. – Что насчет Боско Тенебро думаешь?

– А что тут думать. То же, что и ты, могу поклясться. Печать подчинения там на всех, да еще и пелена разума, – вздохнула инквизиторка. – В таких местах глухих все жители друг с другом в довольно близком родстве состоят, так что при достаточном мастерстве маг крови и не такое сотворить может. У нас в Кесталье именно потому очень сурово к баловству с магией крови относятся, что мы там тоже все родством повязаны. Почему тут местные до этой простой мысли не додумаются никак – одни боги ведают.

– Ну ты сравнила – Кесталью с этой глушью, – грустно усмехнулся Джудо. – Кесталья с давних времен была единой, ваши доны все как один твоей родне Сальваро служат верно. А тут – сама же говорила – каждый норовит одеяло на себя натянуть…

Из кухни выглянул Нино:

– Сеньоры, вода в чулане готова. Пока яишенку жарю, может, воспользуетесь?

– Само собой. Только простыню и пару гвоздей туда принеси, – велел Джудо. Трактирщик удивился:

– Зачем это?

– Занавеску сделать, балда, – устало сказала Аглая. – Или ты до сих пор не допер, кто мы такие? Не будем же мы в одной бадье вдвоем полоскаться...

Нино тупо уставился на них, открыв рот. Похоже, до него только сейчас дошло, что Аглая – инквизиторка.

– Э-э… сделаю, сеньора.

Через четверть часа в чулане была навешана на гвозди занавеска, разделившая эту импровизированную мыльню пополам. Джудо переволок бадью в ту часть «мыльни», что была дальше от двери, и Аглая прошла туда. Сбросила наконец окровавленную рубаху и первым делом окатилась из ковша. Кровь на ней уже засохла и простой водой отмывалась с трудом. А вместо мыла тут была миска с растертым мыльным корнем, запах которого она терпеть не могла. Впрочем, деваться некуда. Она зачерпнула полной горстью и как следует намылилась, ногой передвинула миску за занавеску, услышав от паладина «спасибо».

Джудо разделся, облился водой, намылился и снова облился. И принялся вытираться куском полотна, которое ему принесли вместо полотенца. Он хотел побыстрее уйти отсюда, прекрасно понимая, что подвергает Аглаю лишнему искушению. Светильник-то горел на его половине «мыльни», и он не сомневался, что она видит его силуэт на занавеске. А если занавеска еще и не очень плотная, то и не только силуэт.

Аглая и правда поглядывала на тень паладина, двигавшуюся по занавеске. Мысль, что он там стоит совершенно голый, ее очень возбуждала, до такой степени, что аж промежность сводило. Она смыла с себя мыльный корень и залезла в бадью. И только когда окунулась в горячую воду, почувствовала, как же она все-таки замерзла на том демонском алтаре.

За занавеской Джудо принялся вытираться, и Аглая наблюдала это представление с большим удовольствием. Очень хотелось приласкать себя, чтобы хоть так снять томление плоти, но она боялась, что Джудо это почувствует, и ему будет труднее себя контролировать, а еще – что тогда ей и самой станет сложнее бороться с искушением. На ее счастье, Джудо помылся быстро, оделся и покинул чулан.

Выйдя из «мыльни», паладин столкнулся с миловидной поселянкой лет восемнадцати, несшей охапку одежды – Ноэминьей, которую должна была прислать Тереса. Едва увидел ее, как понял – эту девушку как раз недавно выбрали, чтоб ублажать демонопоклонников. Ублажение состояло в том, что девушек и молодок культисты трахали на алтаре, и селяне, вынужденные выполнять требования демонического жреца, женщин для этого выбирали по жребию. Ноэминье повезло, что благодаря Джудо очередь до нее так и не дошла, но она все равно была до сих пор крепко испугана, и Джудо это отлично видел. И, к счастью, девственницей она не была, так что он легко мог ей помочь избавиться от этого испуга и от кошмаров, которые ее мучили ночами с того дня, как на нее пал жребий.

– Сеньор… я вот для сеньоры одежду принесла, – тихо сказала она, с восхищением глядя на него. Джудо не стал отводить взгляд, смотрел прямо ей в глаза.

– Благодарю, Ноэминья. Зайди, положи там.

Она проскользнула мимо него в чулан и почти сразу вышла, остановилась рядом и снова посмотрела ему в лицо. Джудо чувствовал – его сидское очарование и на сей раз сработало безупречно, девушка хочет его… И не боится – вот что удивительно. Местные все как один посматривали на него со страхом. Впрочем, если ей уже сказали, что это он перебил всех культистов, то как раз понятно, почему она на него с таким восхищением смотрит и не боится.

Он взял ее под руку, наклонился и поцеловал в губы. Ноэминья охнула, обвила руками его плечи и прижалась к нему. Джудо обхватил ее за талию:

– Есть куда пойти?

Ноэминья кивнула:

– Гостиница пустая, сеньор, почти все комнаты свободны...

– Отлично. У нас есть полчаса, пока яичница жарится, а сеньора моется,– Джудо видел, что здесь и правда легко поправить дело, и получаса ему должно хватить, чтобы избавить ее от застарелого страха перед демонопоклонниками.

– А… сеньора не будет возражать? – робко спросила Ноэминья, и Джудо улыбнулся:

– Не будет, уж поверь.

Она отвела его в одну из пустых комнат на втором этаже, где, на радость Джудо, оказалась новая и очень крепкая большая кровать. Так что он уложил Ноэминью на эту кровать, не раздевая, только развязал тесемку на вороте ее сорочки, распустив его так, что обнажились некрупные, но вполне ощутимые груди, которые он тут же принялся целовать, одной рукой обнимая девушку, а другой медленно шаря под юбкой, нащупывая завязку панталон, развязывая их, а потом стягивая. Все это время она нежилась под его руками и губами и чуть ли не мурлыкала, как кошка. Спустив наконец с нее панталончики, он быстро расстегнул штаны, поставил ее на колени. Девушка тут же развернулась, схватилась за спинку кровати и оттопырила попку. Джудо прижался к ней, наклонился, взяв ее груди в ладони. Она поерзала, устраиваясь поудобнее, тихонько охнула, когда он вошел в нее, и тут же задвигала бедрами – быстро, страстно и нетерпеливо. А потом выгнулась и застонала, стискивая спинку кровати. Джудо не остановился, довел ее до нового всплеска наслаждения, и только после этого закончил.

Они полежали пару минут, учащенно дыша, а потом Ноэминья вдруг ойкнула:

– Ой… Не успели... а у меня амулета нету.

Джудо погладил ее по груди:

– Не бойся, ничего не будет.

У него тоже не было противозачаточного амулета, но ему он и не нужен. Будучи потомком кровавых сидов, Джудо умел контролировать такие вещи, и мог не опасаться наделать нежеланных детей.

Ноэминья высвободилась из его объятий, потянулась сладко:

– Как хорошо-то было… А сеньора вам точно плешь за это не проест?

Джудо встал, усмехнулся, застегивая штаны:

– Сеньора – инквизиторка, Ноэминья.

Она натянула панталоны и завязала их, оправила юбку:

– Значит, Лучано все-таки доехал до Арагосы! Вы же ведь потому и приехали, да?

– Лучано? – Джудо покачал головой. – А когда он поехал?

– Да позавчера, ну, уже поза-позавчера утром выехал, я его сама на рассвете на тракт задними дворами проводила, чтоб не видел никто. Мы всем врем, будто он корь подцепил и заразный в сарайке сидит. Еле я отца и тетку Тересу убедила, что так лучше будет. А что, вы его не видели? – Ноэминья встревоженно посмотрела на него, и Джудо поспешил ее утешить:

– Так он просто не успел еще добраться, когда мы выехали. Так что сейчас-то наверняка уже в Арагосе или на подъезде к ней. Это ведь брат твой?

Она кивнула.

– Значит, вы, молодые, поумнее ваших стариков оказались, – Джудо поцеловал ее в лоб и поправил выбившиеся из-под вышитой повязки черные прядки. – Я ж говорю – не переживай, он уже там, всё с ним хорошо.

Джудо не врал, точнее, не совсем врал – сейчас он тихонько прибег к сидской кровавой магии и точно знал, что брат Ноэминьи жив и довольно далеко отсюда, а вот в Арагосе ли – этого он сказать не мог. Чтобы точнее определить, нужна была кровь Лучано или Ноэминьи, но говорить ей об этом он не хотел – после всего, на что местные тут насмотрелись, это было бы слишком.

– А… А вы правда с той напастью, что в Боско Тенебро, справитесь? – спросила она напоследок, когда они уже выходили из этой комнаты.

– По крайней мере постараемся. А не справимся, так другие справятся. Утром еще одного гонца пошлем, уже с подробным письмом обо всём, что тут творится... Ну, теперь иди, скажи Нино, что нам с сеньорой другая комната нужна, с двумя кроватями и ширмой. И за удовольствие спасибо.

Она зарделась:

– Ой, да и вам тоже. Как хорошо-то было!..

Когда он спустился вниз, на столе уже стояла огромная сковорода с гигантской яичницей, рядом исходил паром кувшин с подогретым узваром, а переодетая в новую одежду Аглая задумчиво перелистывала раритетную книгу Джудовым метательным ножом.

Посмотрев на него, она вздохнула:

– И когда ты уже потрахаться успел?

– Это дело нехитрое, – Джудо придвинул к себе глиняную тарелку, отрезал большой кусок могучей яичницы и положил себе, украсив сверху пучком уже слегка увядшей зелени. – Девушке приятно сделал, да еще и с пользой для нее. И мне самому было нужно, после всего этого...

– Да я понимаю, – опять вздохнула Аглая. – Но на тебя же сейчас смотреть невозможно, ты так и светишься.

Он посмотрел на свои руки, и она уточнила:

– В ментальном плане светишься. И очень, э-э… привлекаешь.

Джудо жалобно сказал:

– Ну правда, ничего не могу с этим поделать.

– Да я тебя не виню, – еще раз вздохнула инквизиторка.

Она положила и себе яичницы, принялась за еду.

Жуя зелень, паладин спросил:

– Что-то интересное вычитала еще?

– Особо не читала, так, листала, – Аглая подцепила на вилку кусок жареной колбаски. – Как я и говорила, это вольный список с куда более старой книги. Вольный – потому что переписчик старую таллу не очень хорошо знал, и много где вместо непонятных ему слов писал похожие по написанию или звучанию орсинские, которые, как он думал, то же самое означают. И «соленый теленок» вместо «юной жрицы» тут далеко не самое курьезное. Представляешь, что будет, если по этой книжке начать ритуалы проводить?

Джудо взял еще кусок яичницы:

– Думаю, в лучшем случае – ничего. А в худшем – даже представлять не хочу.

– Вот-вот. Книжке лет триста, может, триста пятьдесят, точнее скажет наша комиссия исследователей. И за эти триста лет наверняка кто-то пытался по ней что-то делать. То-то в здешних местах постоянно какая-нибудь дрянь случается… и еще неизвестно, сколько искаженных списков уже с этой книжки тут ходит. Может, этот дон Креспо как раз по такому списку кровавой магии учился. Здесь в конце есть глава с практическими советами, – Аглая доела яичницу и припала к кружке с узваром.

– Сомневаюсь, – Джудо выскреб со сковородки остатки. – Похоже, у него-то как раз все получилось именно так, как он и хотел. А не кое-как. В любом случае, нам еще с ним разбираться... Вот что. Мне тут сказали тихонько, что, оказывается, местная молодежь тайком от своего старичья дубоголового гонца таки в Арагосу отправила. Поза-позавчера утром.

Аглая посмотрела на него заинтересованно:

– Вот как. Надо же. На день-два мы с ним разминулись. Ну, думаю, теперь сюда уж точно отряд храмовников и инквизиторок пришлют.

– Вот и я о чем. Как думаешь, имеет смысл подождать их, или самим пойти в Боско Тенебро, хотя бы глянуть, что там происходит?

Инквизиторка задумалась, потом сказала:

– Пока его выслушают, да пока обсудят, да пока соберутся, да пока доберутся… неделя пройти может. Нет у нас толкового мага, чтоб мог сюда портал открыть, к сожалению. Знаешь, как мне ни жаль это говорить, но придется нам ехать-таки на разведку. Да и посыльного своего с письмом отправить, сказать только, что если встретит на тракте инквизицию с храмовниками, чтоб до Арагосы не ехал, а им все рассказал и передал… Но сначала – спать.

Джудо допил узвар:

– Само собой.

Пока они ели, комнату им приготовили – ту самую, где Джудо трахался с Ноэминьей. Только внесли туда еще одну кровать, поменьше, и две старые, много раз чиненые ширмы, размалеванные аляповатыми цветочками. Цветочки изрядно облупились, и теперь уже невозможно было угадать, розы ли это, лилии или еще что. Впрочем, Аглая обрадовалась даже таким ширмам, развернула их, отгородив свою кровать, быстро разделась, закуталась в одеяло и заснула – без снов, даже помолиться не успела, как по уставу положено. Джудо тоже упал на кровать и заснул крепким сном.

Спали они чуть ли не до полудня. Первым проснулся Джудо, умылся, оделся и встал на молитву. Аглаю как раз его возня и разбудила.

Как и в прошлый раз, наутро после любовного ночного приключения он выглядел уже не так соблазнительно, и она тихонько выдохнула.

После молитвы он попросил ее принять исповедь, которая оказалась еще короче, чем предыдущая:

– Ну, сама ведь знаешь, что с нами было, так что я буду краток. Грешен в том, что страстей обуздать не сумел, впал в сидское бешенство и поубивал всех еретиков, – сказал Джудо. – И в том грешен, что хотел этим поселянам морды набить хорошенько, за дурость их и глупость непроходимую. Хм… в чем там я еще грешен? Ругался словами непотребными… И еще, будучи под заклятием, наговорил тебе всяких соблазнительных глупостей, потому, что ты девственница, а я сид на четверть, а сидов это очень привлекает...

– Э-э, не думаю, что это грех, – возразила Аглая. – Ты же не мог в тот момент себя контролировать, да и сидскую природу не переделаешь. А то, что ты под заклятье попал, тоже не твоя вина.

– М-м, ладно. Так, вроде больше нагрешить не успел. Ну и вот еще сознаюсь, что вчера предался плотским утехам с девицей Ноэминьей, по обоюдному согласию.

– Э-э… А в этом ты зачем каешься? – удивилась инквизиторка. – Тебе ведь можно.

– Можно. Но на исповеди сказать нужно, – вздохнул паладин. – Положено так, хоть и не грех. Ладно, вот и всё. Принимаешь ли ты мою исповедь, посвященная Аглая?

– Принимаю, посвященный Джудо. Прощаю тебе твои грехи, и молю Деву о том же, – закончила она обычной формулой. А потом сказала:

– Как думаешь, Джудо, а я тебе как посвященному могу исповедаться?

– Чего не знаю, того не знаю, – паладин искоса, чтобы не прямо в глаза, глянул на нее. – И, Аглая – лучше не надо. Ведь пожалеешь потом. Я ж знаю, о чем ты хочешь исповедаться, так вот – не стоит. Пусть лучше оно несказанным останется. По крайней мере между нами.

Когда они спустились вниз, там уже все столы были сдвинуты в один, и за ними собрались, похоже, почти все мадеруэльцы старшего возраста. За открытыми окнами виднелись остальные поселяне, помоложе. Два места во главе стола были свободны, да еще сам стол там был покрыт скатертью.

Аглая и Джудо переглянулись, вздохнули и заняли эти места. Молча трактирщик поставил перед ними вареную картошку с маслом, миску с молодыми огурцами и зеленью в сметане, пышный рыбный пирог и по миске с тушеной в соусе телятиной, а подавальщик – два кувшина шиповникового узвара.

– Прошу, сеньоры, откушайте, чем боги порадовали, – склонился перед ними Нино.

Джудо ткнул вилкой в мясо, нацепил на нее кусок и внимательно рассмотрел и обнюхал. Потом откусил, прожевал, кивнул:

– Хорошо. Благодарю. Я смотрю, вы тут чуть ли не все собрались, а?

– Ну, мы ночью, сеньор, как вы велели, всех Леоновых прихвостней повязали, и родню его тоже, – доложил пожилой поселянин из вчерашних посетителей трактира. – Сидят они в погребах, под замками. Всего тридцать семь человек. Шестеро тех, кто сеньору схватил, ну и домочадцы ихние, да еще кое-кто…

– Забыл вчера сказать – стражу надо выставить в лесу, возле алтаря, – Джудо прожевал мясо, запил. – Волков отгонять, чтоб до приезда инквизиторской комиссии там хоть что-то осталось для дознавателей.

Поселянин сказал:

– Мы поставили… – он поежился. – Вы, сеньор, знатно их порубили там... Мы сторожей выставили, только страшно-то, а ночью еще страшнее будет. А ну как демон все-таки явится? Или мертвяки встанут?

– Не явится и не встанут, – Аглая зачерпнула соуса и полила картошку. – Мы очистили алтарь и запечатали его. Вообще-то надо было по правилам оставить как есть до приезда комиссии, но мы решили – лучше уж запечатаем, чтобы и правда демон не пролез. Слишком много крови там пролилось… А что стражу выставили – молодцы. Можете же соображать, когда хотите.

Она переключилась на еду, и какое-то время было тихо. Наконец, Тереса робко спросила:

– Сеньоры, а... что с нами будет-то теперь?

– А что быть должно? – осведомился Джудо, доедая телятину.

– Ну... говорят, что если накрывают где еретиков, то всех причастных жгут на кострах, а всю деревню тогда по монастырям высылают, кого куда... на вечное покаяние, – помявшись, сказала Тереса.

Джудо еле удержался от того, чтоб не схватиться за лоб. Аглая, прожевав мясо, оглядела поселян и сказала:

– Ага. То есть вы верите в эти глупости и потому-то предпочли, чтоб у вас тут еретики-демонопоклонники совсем распоясались, вместо того, чтоб заявить сразу куда следует. А та простая мысль, что если бы вы заявили с самого начала, то вам бы никакая кара не грозила, вам в голову никак прийти не могла, да? Боги, ну что здесь за народ, а...

Пожилой поселянин вздохнул:

– Ну... все думали – авось обойдется...

– Мне, конечно, в чем-то даже лестно, что вы боитесь Инквизицию больше, чем еретиков-демонопоклонников... пока не оказывается, что демонопоклонники куда как страшнее, – вздохнула Аглая. – Нет. Инквизиция никого на кострах не жжет уже триста лет как. И поселения целиком в монастыри тоже не отправляет, а только причастных к ересям, то есть самих демонопоклонников и их семьи. А кто в ритуалах не участвовал и жертвоприношениями не занимался – тому бояться нечего.

Она прожевала последний кусок мяса из своей миски, запила его и сказала:

– Чтоб вы уразумели раз и навсегда, и другим про это рассказали. Слушайте внимательно и запоминайте. Если где заводится демонопоклонская ересь, особенно с жертвоприношениями, маги крови – надо немедленно сообщать в Инквизицию, а не ждать, когда совсем плохо станет. А если где заводятся некроманты, мертвяки беспокойные, зловредные фейри и маги-малефикары – в Канцелярию Паладинского корпуса обращаться. А не пытаться решать своими силами. Это вам понятно? Корона и Церковь нас за ваши налоги на то и содержат, чтоб вас же, дурней, спасать и оберегать.

Она отодвинула пустую тарелку, отпила еще узвара. Обвела всех взглядом:

– Значит, так. Поскольку тут до человеческих жертвоприношений доигрались, то Инквизиция сюда комиссию пришлет и расследовать это дело долго будет, пока не выявит точно, кто в чем и насколько виноват, и какой каре их подвергнуть. Чтоб вы понимали, кому чего бояться. Первое: все, кто был причастен к человеческим жертвоприношениям, в том числе помогал жертв ловить – пойдут как демонопоклонники и убийцы. За это их будет судить суд или церковный, или светский, это уж как архонты решат. Второе: те, кто в ритуалах демонических участвовал, в плясках этих и оргиях у алтаря – будут обвинены в ереси. За исключением тех, кто делал это по принуждению, например, женщины, которых жрец для утех и оргий требовал.

Тут из открытого окна донесся робкий юношеский голос:

– А ежли парни? Ну, которых того… для утех и оргий требовали…

На Аглаином лице и мускул не дрогнул:

– И парни тоже.

За окном шумно и с облегчением выдохнули. Аглая продолжила:

– Вот этих, которые в ритуалах добровольно участвовали, по монастырям сошлют для покаяния, но вряд ли пожизненно. Сроки церковный суд определит. Третье: все, кто знал и молчал, а также те, кто из страха или по глупости жрецам подчинялся, равно как и те, кто фейри призывать пытался – все получат разные епитимьи, без высылки, конечно. На месте наказание отбывать будете или в Арагосе – это уж вам предложат на выбор. Для надзора за исполнением епитимий вам пришлют преосвященных. Вопросы еще есть?

Поселяне переглянулись, и кто-то робко поинтересовался:

– А того… епитимьи эти – они суровые очень?

– Разные, это уж кому какую назначат. А что вы хотели? Позволили демоническому культу расцвести и окрепнуть – а теперь хотите совсем без наказания обойтись? – мрачно спросила Аглая. – Да вам всем, по-хорошему, сейчас надо молиться и каяться, каяться и молиться с утра до ночи. И если будете всячески следствию содействовать – малым отделаетесь. Всем всё ясно?

Поселяне нестройным гулом подтвердили – да, ясно. Вообще, было заметно, что Аглаины слова их на самом деле довольно-таки обрадовали и успокоили.

– Выберите среди молодежи кого покрепче, пошустрее и посообразительнее, лошадь ему пристойную дайте, а нам пока – бумагу и чернила с пером. И воск для печати.

Поселяне разошлись, обсуждая услышанное. Нино положил перед Аглаей письменные принадлежности, и она принялась быстро писать докладную записку в Коллегию. Закончив, свернула, запечатала воском, на котором Джудо вместо печати оттиснул свой паладинский медальон.

В тратторию зашла Тереса с невысоким мужичком лет сорока:

– Сеньоры, это мой зять, Тьерри. Он поедет.

Джудо и Аглая критически посмотрели на мужичка:

– Моложе, что ли, никого не нашлось?

Тереса явно обиделась:

– Тьерри три года уже как на осенней ярмарке в Сантильяне скачки выигрывает. Да и надежный он человек, довезет все и вручит кому скажете.

Делать нечего. Аглая подробно объяснила Тьерри, куда и кому именно везти письмо, упомянула также, что если он встретит по пути отряд храмовников с инквизицией, то можно отдать тому, кто там будет главным. Мужик показался ей довольно понятливым, выслушал все, повторил самое важное, поклонился и ушел. А через минуту мимо окна промчалась, стуча копытами, крепкая лошадка.

– Ну, часть дела сделана, – сказал Джудо. – Теперь нам в Боско Тенебро... Отсюда, как я понимаю, недалеко, а, почтенная Тереса?

Вдова кивнула:

– Да совсем недалече, если б не Сумбра, то мы бы с ними куда чаще виделись… Полдня пешим-то ходом было бы.

Аглая и Джудо переглянулись:

– Сумбра?

– Ну, урочище такое, через которое дорога-то на Боско Тенебро проходит. Темно там даже днем, потому как дорога меж двух высоких холмов, да еще всё елками черными заросло, а ежли дожди хоть два дня шли, то там и не проедешь толком-то… ну и… страшно.

– А почему страшно? – поинтересовался Джудо, поглаживая рукоять меча, с которым со вчера не расставался. Вместо Тересы ответил Нино:

– Да так-то нипочему, но в старые времена там всякая дрянь водилась… да и просто очень уж там страшно… само по себе как-то… ну мы и редко там ездим, только если очень-очень надо. Раньше, когда в Боско Тенебро родню, скажем, проведать надо или там к дону с жалобами или просьбами, так мы по тракту Кирпичному ехали до хутора Мансанилья, а потом крюка давали и дотуда ехали. Лишь бы не через Сумбру.

– Понятно, – сказал Джудо. – Значит, так. Найдите нам кого-нибудь, до Сумбры доедем, потом пешком пойдем, а провожатый наших верховых сюда приведет. И смотри мне, чтоб и мерин, и мул в целости и сохранности дождались – не нас, так комиссию инквизиторскую, потому как это казенное имущество, Коллегии и Паладинскому корпусу принадлежит. А то знаю я вас...

Нино аж руками замахал:

– Да что вы, сеньор, да сбережем, как своих собственных!!! А вам в провожатые Яно дам, он хоть и обалдуй, а все-таки парень шустрый. Вы только его в Сумбру не тащите, вам-то там, пожалуй, и ничего не будет, а он человек простой…

– Не беспокойся, не потащим. Ну, через полчаса чтоб был готов, – Джудо поднялся и пошел наверх. Аглая последовала за ним.

Дорога на Боско Тенебро оказалась обычной грунтовой проселочной дорогой, к тому же плохо наезженной, и чем дальше от Мадеруэлы, тем всё хуже, а за околицей самого дальнего из хуторов она вообще еле угадывалась среди некошенного луга. Луг этот тянулся до самого подножия двух длинных, вытянутых холмов с белыми известняковыми скалами останцев наверху. Сами холмы от подошвы до этих останцев были покрыты смешанным лесом и казались темными, почти черными даже при ярком солнечном свете. Дорога проходила между ними; это место и называлось Сумбра. Яно, как только выехали за околицы последнего мадеруэльского хутора, показал туда и сказал:

– Сумбра, сеньоры… оттудова до Боско Тенебро всего часа три пешим ходом, ежели не боитесь.

Джудо пожал плечами:

– А чего бояться. Ты мне лучше вот что скажи: сам-то в Боско Тенебро бывал?

Яно кивнул:

– Еще в позатом году там всё в порядке было. Бывали мы в гостях у родичей, на свадьбе. Они нашу Аурику за своего Козимо брали.

Паладин вынул из поясной сумки сложенную карту, развернул:

– А ну, сюда глянь. В школу же небось ходил? Географии вас там должны были обучать…

Яно кивнул:

– А как же, сеньор… ведь ежели в школу-то не ходить, то штраф аж в триста реалов, по королевскому-то уложению…

– Карта из учетной палаты, сделана десять лет тому назад. Что там сейчас-то?

Парень взял карту, покрутил ее в руках, морща лоб. Потом ткнул пальцем в середину:

– Это чего, церква, что ли?

– Она самая.

– Ага… стало быть, всё так же там и осталось. Только вот туточки, где пустое место, в позатом году молодой дон Креспо цирюльню поставил, и туда даже наши было зубы больные рвать и чирьи резать ездили, а потом Леон и его помощнички стали свою помощь предлагать. У них лучше получалось, и наши в Боско Тенебро перестали ездить… А вот тут еще тоже… на карте нету, а теперь там большие сараи стоят. Когда я там был, их только поставили, чего в них сейчас – не знаю. А так все как тут нарисовано.

– Спасибо, – Джудо забрал карту, сложил ее. Спешился, закинул на плечо походную суму с лямками, похлопал мерина по крупу и вручил поводья Яно:

– Смотри, мерина сбереги. И мула тоже.

Привязав поводья и мерина, и мула к своему седлу, Яно снял шапку:

– Слушаюсь, сеньоры. И того… вы уж простите нас за мясо...

Джудо хмыкнул:

– Ладно тебе. По дурости же, а не по злому умыслу. Все, до встречи, Яно.

Паренек напялил шапку:

– Ну, храните вас боги, сеньоры…

Он развернулся и быстрым шагом поехал обратно. Аглая поправила лямки своего мешка:

– Боится он. Сильно боится, ты ведь тоже почуял?

– Еще бы ему не бояться, – паладин задумчиво посмотрел пареньку вслед. – Он хоть и не знает, но чувствует, что кровавая магия потихоньку одолевает и мадеруэльцев. До сих пор их действительно демонопоклонники ухитрялись защищать, а теперь всё зависит от того, насколько искренне они сейчас все будут молиться, и насколько быстро мы успеем справиться с этой напастью. Зато теперь хоть понятно, как это дону Креспо удалось так ловко и быстро боскотенебрян под заклятие подвести.

– Цирюльня, – кивнула Аглая. – Милое дело. Зубы, чирьи… и прочие мелкие операции. Стрижка и бритье тоже… Порчу по зубам и волосам, конечно, нелегко навести, особенно если на человеке хоть какой-то амулет есть, а уж если священный знак какой-нибудь – то и вовсе невозможно. Но вера здесь очень некрепка... вот и получилось.

– Ничего, теперь уж, когда сюда комиссия наедет, им тут точно монастырь для укрепления веры поставят, – Джудо наклонился, сорвал веточку полыни и понюхал. – Чтоб далеко не ходить для покаяния. Знаешь же, небось, как в Ингарии в старые времена Откровение Пяти проповедовали? Везде, где были культовые места языческих верований, монастыри или церкви ставили и паломников всячески привечали.

– В Кесталье так же делали, – Аглая прикинула на глаз расстояние до Сумбры. Выходило около мили. – Налагали очищающие знаки и объявляли все эти источники, рощи и прочее священными, в пещерах монахи-подвижники поселялись. Здесь-то… поначалу тоже так пытались. Только местные и вашим и нашим норовят… Мне вот другое интересно – а зачем вообще дону Креспо вся эта затея с кровавой магией понадобилась.

– Да мало ли, – пожал плечами Джудо. – Причин может быть много всяких. Начиная с того, что просто захотел побаловаться запретным, ему понравилось, и он еще и практическое применение нашел. Заставил селян пахать с утра до ночи… как в старые времена, когда крепостное право было. Оно же тут было, да?

– Было, – кивнула Аглая. – И долго. По всей Фарталье, где оно водилось раньше, уж и память о нем стерлась, а здешние доны привилегиями продолжали пользоваться, связываться просто никто из королей не хотел. Потихоньку отменяли, частями. Полностью всего лишь пятнадцать лет назад король отменил. Совсем, и даже отработку за земельные наделы тоже. Помнишь Орсинское восстание? Так вот оно потому и случилось.

– Ну вот тебе и ответ, зачем Креспо это понадобилось, – Джудо еще раз понюхал веточку полыни, сорвал цветок шалфея, василек и еще какую-то траву, и присоединил к полыни в букетик. – Старые времена – они такие привлекательные, особенно для тех, кто их и не нюхал. Всё думают, что для дворян тогда райское времечко было, прям винные реки в колбасных берегах текли.

Аглая кивнула:

– Есть такое. Местные доны до сих пор бесятся, когда крестьяне через их головы в королевский суд обращаются. Мне поначалу это дико было. У нас ведь в Кесталье крепостного права отродясь не водилось, разве что натуральная подать в виде всяких работ строительных и дорожных. И когда правитель Сальваро кортесы собирал, туда выборные приезжали со всей Кестальи, не только дворяне. Часто даже бывало, что какие-нибудь доны из глухих мест вместо себя кого-нибудь из крестьян посылали. И сейчас в совет провинции не по сословию кандидатов выдвигают, а по достоинству, самых уважаемых людей. Ну, мы ведь там все друг другу родня, так что благородство происхождения среди кестальцев – вопрос очень условный. А тут самый распоследний донишка нос задирает так, будто от братьев Фарталлео происходит.

Джудо заткнул букетик в петлицу кафтана:

– Это я уже понял, насмотрелся. Тут в этом плане даже похуже, чем в Плайясоль. У тех-то хоть основания какие-никакие есть, все-таки от таллийских патрициев прямо род ведут. А эти… тьфу. Вот увидишь, этот дон Креспо – точно такой же напыщенный самовлюбленный засранец.

Аглая только вздохнула, и дальше они шли молча. Молча же вошли в узкую ложбину между холмами.

Здесь и правда было темно – вдоль узкой, почти незаметной тропы росли, поднимаясь по склонам холмов, местные ели, казавшиеся черными из-за очень темной коры и хвои. К глубокому сумраку прибавлялась влажность – такая, что даже под ногами хлюпало, и сквозь мох кое-где проступала вода. И тишина. Не пели птицы, не шумел ветер в ветках.

– Действительно жуткое место, – Аглая повела плечами. – Ничего не чувствуешь этакого?

Паладин покачал головой:

– Как тебе сказать… Завеса тут странная какая-то. Вроде бы и плотная, а вроде бы всё время в движении. Наверное, оттого простым людям тут и страшно – чуют, а понять, что это, не могут…

Они прошли еще четверть мили. Джудо чем дальше, тем всё более обеспокоенным выглядел, а Аглае стало еще жутче. Она даже по сторонам смотреть опасалась, только шагу прибавила. Паладин тоже ускорил шаг, но, пройдя с сотню футов, вдруг остановился.

– Что такое? – Аглая тронула его за плечо. Дорожка была очень узкой, и они шли друг за другом.

– Не пойму. Странно. Завеса вроде бы плотная, но… похоже, здесь соприкасаются миры, – паладин взял ее за руку. – Кажется, мы вляпались. Смотри.

Он показал на дерево у тропы, Аглая посмотрела и охнула. Это уже не была обычная черная елка. Дерево было высоким, ствол его покрывал слой мха, в котором посверкивали голубоватые искорки. На пушистых лапах перемигивались такие же искры, а у комля из мха поднимались на тонких стебельках дивные цветы, похожие на стеклянные колокольчики. Они даже тоненько звенели.

– Джудо, может, пойдем обратно? – Аглая посмотрела назад и, прежде чем паладин ответил, поняла, что обратно уже невозможно. Тропа по-прежнему там была, но ее обступали такие же светящиеся елки, а по обочинам росли стеклянные цветы.

– Мы в Фейриё, – вздохнул паладин. – Чуял же, что-то тут с Завесой не то. Кто-то ее очень хитромудро перекрутил, и моего чутья не хватило, чтоб это распознать. Все-таки я квартерон... Эх, надо было сразу силой ломиться, а не пробовать обходить складки Завесы. Проломиться бы получилось... А теперь уже поздно.

– А как же быть-то? – Аглае стало страшно и очень любопытно одновременно.

– Ну, как… сами мы не выйдем, – Джудо с тоской потер лоб. – Я уж полчаса как пытаюсь выкрутить обратно или хоть какой путь нащупать – и без толку. Надо помощи просить.

– У… кого? Здесь же только фейри…

– Фейри разные бывают, – паладин потрогал букетик в петлице. – Я могу попробовать позвать кого-нибудь, чтоб нас вывели. Но фейри ничего не делают просто так, они непременно с нас начнут требовать чего-нибудь взамен. Придется изрядно поторговаться. Разве что я смогу позвать матушку или бабку свою. Но сомневаюсь, что получится. Они ж все-таки из ингарийских холмов, далеко отсюда даже по меркам Фейриё. Но я попробую.

Он отпустил ее руку, пошарил в поясном кармашке и достал маленький ножик с костяной ручкой и серебряным клинком. Легонько надрезал себе ладонь, подождал, пока в горсти соберется немного крови и она из алой станет серебряной, потом наклонил над тропой, шепча что-то на сидском спеахе, очень тихо, так что Аглая не могла разобрать ни слова.

Кровь капала на тропу, оставляя на ней серебряные точки. Инквизиторка чуяла, как приходят в движение самые разные силы, как от крови поднимаются струйки едва видимого серебристого сияния и тают. Сильно запахло свежестью молодой зелени, сосновым лесом в жаркий летний полдень, чистой проточной водой и еще чем-то очень живым, чувственным и притягательным.

Последняя капля впиталась в мох, Джудо пару раз лизнул ранку на ладони и вздохнул:

– Матушка слышит меня, но помочь не может. Слишком далеко, говорит, и слишком здесь Завеса закручена, что-то мешает ей прийти. Советует звать того, кто может пройти сквозь любую преграду.

– И… кого же? – спросила Аглая, уже зная ответ.

– Единорога, – сказал Джудо. – Только единорог сможет нас вывести отсюда. Тебя так точно. А я уж как-нибудь справлюсь.

– Ты что, одного я тебя тут не брошу, – инквизиторка вздохнула.

Джудо снова взял ее за руку и пошел вперед.

Тропа очень скоро влилась в широкую поляну, поросшую мягкой серебристо-зеленой травой с мелкими светящимися цветочками. Вокруг поляны курчавились заросли чего-то, очень похожего на розы, разве что листья были тоже серебристо-зелеными, как и трава, ветки черными, а цветы – голубыми. На поляне Джудо сел, подогнув ноги, сложил руки на коленях и закрыл глаза. Аглая присела в сторонке. Трава была пружинисто-мягкой и совсем не холодной, как могло показаться на вид, а скорее даже теплой.

Силы снова пришли в движение. Паладин звал, звал долго. Прошло не меньше получаса, прежде чем он открыл глаза, и в тот же миг на поляну ступило существо, прекраснее которого Аглая еще в жизни не видывала. Невероятно изящная, но в то же время крупная и могучая лошадка, размером с ингарийского жеребчика, с длинным серебряным хвостом и роскошной гривой, свисающей чуть ли не до земли, с витым рогом посреди лба, длиною более фута, с серебряными копытами и серебряными же узорами по угольно-черному телу. Глаза единорога пылали голубым сиянием.

– Адарбакарра… – сказал Джудо, и причем сказал с удивлением и разочарованием.

Единорог повернул голову боком и посмотрел на него насмешливо:

– А ты кого ждал, внук кровавой сиды? Даэлана или Силиннэ, что ли? Ха-ха. Не их это места, не им и приходить на зов.

Паладин встал, сложил руки в странном жесте:

– Адарбакарра, владыка здешних мест… прошу тебя о милости – выведи нас в мир людей.

Единорог обошел поляну по кругу, приблизился к Аглае, втянул ноздрями воздух:

– Ах, девственница! М-м-м… Даэлан бы вывел тебя только ради удовольствия прокатить тебя на своей спине. Но я-то не он. Девственность прекрасна, чудесна, но меня совсем другое привлекает, верно же, внук кровавой сиды?

Джудо вздохнул. Единорог снова подошел к нему, коснулся мордой его лба:

– Милости просишь... Ради чего? Разве тебе тут плохо? Деву, так и быть, я бы вывел, не место ей здесь. Но ты-то, ты же наш. Признайся, тебе хорошо, когда сила сидов с тобой…

Аглая вздрогнула, согнала очарование, под которое было подпала:

– Я без него никуда не пойду.

– Значит, останешься здесь, дева, и вскоре погибнешь... – мотнул головой черный единорог. – Тоже выбор. Хотя и странный. Редко когда мы предлагаем человеку уйти просто так. Тебе так дорог этот внук кровавой сиды?

– Он спас меня, – Аглая припомнила кое-что из того, что касалось сидов. Для них очень важны всякого рода взаимные обязательства и взаиморасчеты, настолько важны, что заменяют им мораль. – Я должна ему за это.

– О, это я понимаю. Да, это долги такого рода, что должны быть выплачены до конца, – Адарбакарра снова обошел их по кругу. – Такие обязательства священны. Но ты, внук кровавой сиды, тебе-то зачем покидать Фейриё? Вижу на тебе печать клятвы, принесенной Дарящей Жизнь, но служить ты ей можешь и здесь. Зачем тебе возвращаться в мир людей?

Джудо подошел к Аглае, взял ее за руку:

– Я дал обещание людям, чьи предки когда-то служили тебе, а ты покровительствовал им. Я должен защитить их от зла.

Единорог фыркнул, как настоящая лошадь:

– Ах, люди... Эти глупцы оскорбили меня, посмев предложить мне – мне!!! – кровавую жертву. Заклали теленка, да еще и солью посыпали... старинный договор уничтожили, и я больше ничего не должен им. Я еще милостив, я не стану наказывать их за это. Пусть ценят милость Адарбакарры.

– Они сделали это по неведению, – сказала Аглая.

– Они это сделали, – ответил единорог, кося на нее пугающим взглядом. – Важно деяние, а не намерение. И теперь никто из моего клана не станет им помогать.

Джудо стиснул руку Аглаи и спросил:

– Адарбакарра, ты можешь нас вывести в мир людей?

Прямой вопрос. Задай фейри прямой вопрос – и ему ничего не останется, кроме как сказать «да» или «нет». Другое дело, что не всякий фейри простит тебе такое хамство.

Единорог помолчал, поглядывая на них и переминаясь с ноги на ногу.

– Людская кровь сильна в тебе, внук кровавой сиды. Любите вы, люди, простые вопросы и ответы... Нет, не могу. Сейчас не могу – я заперт здесь так же, как и вы.

Аглая с отчаянием посмотрела на Джудо. Тот вздохнул, потер лоб. Единорог опустил голову, и его серебряная грива спуталась с травой и цветами. Аглая тихо спросила:

– Почему? Как стало возможным запереть тебя, Адарбакарру, короля всех черных единорогов, здесь? Кто оказался сильнее тебя?

Он ответил, не поднимая головы:

– Кровь людская сильнее нас. Она налагает печати, которые мы не можем разрушить. Меня запер здесь людской кровавый чародей, а из этого места сделал ловушку для всех, кто захочет пройти через Сумбру.

– Любое заклятие можно разрушить, – сказал Джудо. – Мы можем помочь тебе одолеть эту печать, но сами, без тебя, не сможем выйти. Тебя держит тут печать, а нас – твоя власть над Завесой. Если мы… поможем тебе снять печать, ты выведешь нас отсюда?

– Выведу, – просто и прямо сказал Адарбакарра. – Но знаешь ли ты, что именно требуется, чтоб разрушить такую печать?

– Я внук кровавой сиды, – Джудо протянул к нему руку ладонью вверх. – Я умею снимать кровавые проклятья и разрушать печати.

Адарбакарра вдруг рассмеялся:

– О, да ты почти такой же глупец, как и все люди. Три четверти людской крови все-таки берут свое. Или ты забыл, кто я такой? Король черных единорогов, Адарбакарра, воплощенная страсть, воплощенная чувственность! Печать открывается тем, что взывает к моей настоящей сущности… Да, ты можешь сломать эту печать. Вы оба можете. Кровь не нужна. Наполните это место страстью, чувством, криком наслаждения – и печать рухнет. Ты, внук кровавой сиды, посвященный Дарящей Жизнь – ты можешь привести в движение силы, неподвластные мне. Силы, порождаемые именно людскими желаниями. Только они могут разрушить печать.

Аглая охнула:

– То есть… мы… мы должны здесь заняться любовью?..

– Другого пути нет, – Адарбакарра поднял голову, в его гриве остались запутавшиеся цветочки. – Видишь, дева, я говорю прямо. Цени это – мы редко говорим так. Знаешь ведь – фейри не лгут, но и правды не скажут. Так вот я сейчас говорю тебе правду. Спроси Сияющую, которой ты служишь.

Она чувствовала, что фейри действительно говорит правду. И впала в отчаяние. Выполнить то, что необходимо для разрушения печати – значит нарушить обет.

– Джудо… это ведь правда, да? Что другого пути нет?

– Правда, – он отпустил голову. – Всё это время я пытался нащупать путь отсюда, пытался разломать эту печать, – он показал ей ладонь с новой ранкой, все еще сочащейся серебряной кровью. – Не выходит…

Аглая помолчала. Нарушить обет – и выйти отсюда, снять печать с Адарбакарры, выйти и попытаться спасти людей, попавших под кровавую магию. Не нарушать обет – и остаться здесь. Нарушить обет – утратить благословение Девы, а значит – и все инквизиторские способности. Стать для Джудо обузой. И неизвестно, удастся ли потом восстановить утраченное. Посты, покаяния, молитвы, возможно, помогут вернуть милость Девы, но на это потребуется долгое время…

– Выбора у нас нет, Джудо, – сказала она наконец. Повернулась к фейри:

– Вот что. Если мы сделаем то, что требуется для снятия печати… я утрачу милость Девы. И ничем не смогу помочь Джудо. Ты, Адарбакарра, взамен на нашу помощь тебе, поможешь нам одолеть кровавого мага, который запер тебя здесь. Согласен на такую сделку?

Единорог сощурил пылающие голубым пламенем очи, коснулся бархатным храпом ее груди в вырезе блузки:

– Невинная дева, а такая хитрая! Ты мне нравишься. Да, я помогу вам. Ибо я буду вам должен больше, чем вы получите взамен, за снятие печати.

– Договор заключен, – сказал Джудо. – А теперь… ты не мог бы быть так любезен и уйти… хотя бы за вон те розовые кусты? Мы не фейри и не можем это делать при свидетелях.

Фыркнув, единорог вскинул голову, заржал совершенно издевательски, и легкой рысью скрылся за кустами роз. Аглая была уверена – ему отлично всё видно, и без свидетеля, естественно, не обойдется. Но деваться некуда.

Ей было страшно. И в то же время желание, которое она до сих пор пыталась держать в узде, одолевало ее.

Джудо погладил ее по руке:

– Ты не бойся. Я... постараюсь сделать так, чтобы не причинить тебе вреда.

– Я не боюсь, – солгала она. – Хотя, наверное, будет больно, да?

– Надеюсь, что нет, – он коснулся ее подбородка. – Пожалуйста, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза, Аглая. Так будет проще.

Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Здесь, в мире фейри, его глаза пылали серебряным пламенем, источая такую невероятную притягательность, что хотелось смотреть в них вечно. Аглая почувствовала, как желание, которое и так было при ней, охватывает ее, и ничего с ним невозможно поделать. Ей и не хотелось.

Страх пропал начисто. Стало тепло, хорошо и сладко.

Джудо вынул из петлицы букетик, разделил его пополам:

– Надо же… как чувствовал, что пригодится. А, что там… чувствовал, только сознаться не хотел себе в этом.

Он стянул с волос тесемку, стягивавшую их в хвостик, отделил одну прядь и быстро заплел в косу, воткнул в нее половинку букетика. Коснулся волос Аглаи, скрученных в два узла над ушами, выдернул скреплявшую один из узлов деревянную шпильку. Длинная коса развернулась до пояса. Он вдел в нее травы и цветы:

– Так-то лучше.

– Зачем это? – Аглая погладила его по шее, забираясь под воротник рубашки. Прикасаться к его коже было безумно приятно.

– Затем, чтоб я в своем уме удержался, – вздохнул Джудо. – Травы из нашего мира, и травы сильные. Должно помочь.

Он всё не решался приступить к делу – было страшно. Но и выхода-то другого нет.

Аглая убрала руки, отошла на шаг и принялась расстегивать камизельку:

– Какая теперь разница, в своем или не своем... Признаюсь – хочу я тебя. И хотела. Даже без твоего сидского взгляда хотела. Не знаю только, то ли это твоя магия, над которой ты не властен, то ли я сама. Как понять, а?

Джудо опустил глаза, взялся за пуговицы кафтана:

– Я нравлюсь всем женщинам, но не до такой же степени, чтоб любая без всяких моих усилий, а даже вопреки им, меня захотела. Для этого все-таки мне надо хотя б в глаза женщине заглянуть. Не знаю, Аглая. Да и так ли это важно? Если бы мы не вляпались в эту ловушку, то это не имело бы никакого значения.

Она кивнула, бросила камизельку на траву и начала стягивать юбку:

– Ты, пожалуйста, совсем разденься… а то как-то несправедливо. Меня ты голой уже видел, а я тебя – нет.

Паладин грустно улыбнулся, расстегнул перевязь, снял ее вместе с мечом и положил на траву. Расстегнул пояс, бросил туда же, и быстро избавился от остальной одежды.

Посмотреть было на что. Аглая замерла, разглядывая его, и смотрела даже без особого вожделения, просто как на произведение искусства. Идеальные пропорции, совершенство и гармония, сила и красота. Она подозревала, что немного на свете найдется мужчин, которым было бы не стыдно раздеться рядом с Джудо. Даже среди паладинов, которые все как один имели отличную физическую форму.

Она подошла к нему, медленно провела ладонью по рельефной груди, украшенной замысловатым узором татуировки, чувствуя, как у нее самой в животе словно огонь загорается. А когда он положил руки ей на плечи, этот огонь взметнулся и охватил ее всю, она прильнула к нему, беспорядочно гладя везде, куда только могла дотянуться. Уже было всё равно, пусть делает с ней, что хочет, как хочет и сколько хочет.

Джудо уложил ее на мягкую траву, и долго целовал губы, шею, грудь, гладил живот и бедра, медленно, неторопливо. Она стонала и нежилась под его руками и губами, лохматила его волосы, оказавшиеся на удивление шелковистыми и мягкими. Джудо начал целовать ее подтянутый плоский живот и легонько поглаживать груди с торчащими сосками. Аглая раздвинула ноги пошире, и он опустился ниже, вдохнул ее запах, легонько прошелся пальцами по ее промежности, едва-едва прикасаясь, но даже от таких прикосновений Аглая охнула и вздрогнула, прошептала:

– Пожалуйста, сделай так еще… О-о!!!

Раздвинув черные мелкие кудряшки, пальцы Джудо коснулись розового бугорка, вызвав новый всплеск наслаждения. Сам паладин смотрел на открывшуюся ему картину и думал, что он ведь первый мужчина, прикоснувшийся к этому лону. Не считать же демонического жреца, в самом-то деле. А еще он совершенно ясно чуял, что Аглая даже с женщинами никогда не утешалась, хотя среди инквизиторок такое часто бывает и даже за особенный грех не считается (лишь бы не в открытую, конечно же). И от этого он чуть совсем голову не потерял, едва удержался в своем уме.

Когда он взял ее за бедра и коснулся губами самого сокровенного места, а потом прошелся по ее щели языком, Аглая закричала, не в силах сдерживаться. Но оказалось, что это только начало, только тень того наслаждения, которое последовало за этим. Она кричала, стонала, просила не останавливаться, и он не останавливался, пока она не достигла вершины и не излилась в яростной вспышке восторга. Тогда он лег рядом с ней, обняв одной рукой за грудь, а другой легонько поглаживал ее живот и бедра, отчего она всхлипывала и стонала. Наконец, она немного успокоилась, приникла к нему и тихо спросила:

– Но ведь это еще не всё... как же ты сам?

Вместо ответа он повернул ее на бок, спиной к себе, крепко обнимая за грудь и бедра, прижался к ней, прошептав только:

– Выпрями и сожми ноги как только можешь сильнее.

– Но зачем…

Он толкнулся вперед, проскальзывая в ее промежность, но не входя внутрь, лишь двигаясь у нее между бедер и скользя головкой по ее набухшим и влажным губам страсти. Аглая, охнув от новой волны наслаждения, задвигалась с ним в одном ритме, одновременно боясь того, что он все-таки войдет внутрь, и страстно этого желая.

Закончили они одновременно: Аглая нырнула в новый водоворот наслаждения, а Джудо, приглушенно всхлипнув сквозь зубы, ослабил хватку и перевернулся на спину, тяжело дыша. Аглая, всё еще вздрагивая от запоздалых волн удовольствия, повернулась к нему, обняла и прижалась лбом к его плечу:

– Это было невероятно. И… ты все-таки не… вошел в меня. Почему?

Он погладил ее по спине:

– Я обещал тебе, помнишь? Обещал, что не нарушу твоего обета. Раз уж так случилось, что нам пришлось заняться любовью, то я хотя бы сохранил твое лоно нетронутым. Не знаю, правда, имеет ли это значение, или обет нарушен все равно... но по крайней мере я не сделал тебе больно.

Аглая только вздохнула.

Они полежали еще несколько минут, потом она с сожалением села, свернула косу в узел, не вынимая из нее уже чуть увядший букетик, и сколола шпилькой:

– Как ты думаешь, печать мы сломали?

Джудо встал, принялся одеваться:

– Да. Я ее больше не чувствую. Адарбакарра!!!

Из-за кустов раздался мелодичный голос, полный восторга:

– О-о, да. Печати больше нет! И я давно не получал такого удовольствия, должен признаться, внук кровавой сиды, вы оба порадовали меня больше, чем я мог ожидать.