Паладинские байки

Анхель занервничал. Изгонять сидов не так-то просто. Особенно если не соблюдать обеты… Он помялся и сказал:

– Хм, донья Кватроччи, я на карауле.

– Ничего страшного, я имею право распоряжаться королевскими паладинами ради государственной необходимости, – она написала поручение, поставила печать и протянула ему:

– Возьмите. Этим поручением я освобождаю вас от несения караулов для решения важной государственной задачи. И завтра утром я жду вас с докладом. Помните: после вечерни завтра начнутся гулянья, и к этому времени в лабиринте не должно быть никаких сидов!

Анхелю только и оставалось, что взять эту бумажку и, отсалютовав, покинуть кабинет главы Тайной Канцелярии.

Пока он шел к паладинской казарме, подумал, что, может, удастся свалить это дело на кого-нибудь другого. Сначала надо попробовать старших паладинов. В конце концов, дело – государственной важности, вот пусть они его и решают.

Но, как назло, в старшепаладинской гостиной были только Ринальдо Чампа и Джудо Манзони, которые терпеть не могли Анхеля (взаимно), и обращаться к ним было бесполезно. Но Анхель все равно попробовал.

Выслушав, Манзони махнул рукой с дымной палочкой и сказал:

– А мы тебе для этого зачем? Задача-то несложная. Сид один, явно не зловредный, вполне можно договориться. Я уже слыхал про него, собирался вечером пойти посмотреть, но раз тебе поручили – то вперед.

А Ринальдо, тренькая на своей лютне, добавил:

– Заодно попрактикуешься, а то ты все на караулах стоишь, этак паладинские навыки совсем растерять можно.

Анхель понял, что здесь ловить нечего, и пошел в гостиную обычных паладинов. Там тоже почти никого не было, только Альберто читал печатный листок «Горячие новости», и Габриэль с Донателло в карты играли. Анхель даже пытаться не стал их уговаривать – это было еще бесполезнее, чем пробовать свалить задачу на Манзони или Чампу. Альберто был слишком правильный, а Донателло терпеть не мог Анхеля после того, как они загуляли в «Драконьем клыке», натворили по пьяни дел, и их обоих на два месяца услали на покаяние в монастырь. Причем почему-то Донателло считал, что это Анхель во всем виноват. Ну а Габриэль просто был племянником мужа доньи Кватроччи, и Анхель не хотел рисковать.

К младшим паладинам он тоже заглянул. В гостиной торчали Робертино, Оливио и Бласко. Выслушав его предложение поменяться на их караулы, они все ответили отказом. Робертино сослался на то, что ему непременно надо сходить в университет (и только потом Анхель сообразил, что в университете же еще каникулы), Оливио сказал, что ему наставник предписал вот прямо сейчас идти в город по его поручению, а Бласко отговорился тем, что ему наставник назначил в наказание полы в казарме помыть (и ведь наверняка соврал).

Делать нечего. Анхель повздыхал, зашел в часовню помолиться и затем отправился в лабиринт. Авось получится. Манзони же сказал – может, просто договориться…

Не получилось.

Нет, сида Анхель нашел. Причем почти сразу – как добрался до центральной лужайки, да свернул в соседний проход, так тут же его и встретил.

Вот только договориться не удалось. Даже сказать ничего не успел, только рот раскрыть. Едва только увидев перед собой высокого, стройного красавца с длинными серебристыми волосами до пояса, почти обнаженного, одетого только в ажурную тунику из серебристых же листьев и в такую же полумаску, Анхель понял: пропал. Причем раньше-то никогда за собой не замечал тяги к мужчинам, вообще! Но стоило сиду поймать его взгляд, глянуть глаза в глаза, как Анхель тут же снял меч с перевязи, отбросил в сторону, а сам упал перед сидом на колени, обнимая за эти восхитительные, гладкие бедра. Сильная, но нежная рука опустилась на его голову и прижала губами к низу живота, гладкому, лишенному волос. Губы Анхеля обхватили мужское естество сида, и принялись его ласкать – неумело, но очень страстно. Сам Анхель при этом не испытывал ничего, кроме жгучего желания не останавливаться, и боязни, что эта мягкая, нежная рука, гладящая его голову, уши и шею, куда-то исчезнет, и вся эта сказка кончится.

Сказка не кончилась даже тогда, когда сам сид излился ему в рот, наоборот, все только началось. Соблазнитель уложил его на траву, долго и страстно целовал, раздевая и лаская губами и руками, а потом взял, нежно, но сильно, причиняя боль, странным образом переходящую в наслаждение.

И только потом, после того, как сам Анхель кончил под ним, сид вдруг исчез, поцеловав между лопаток на прощанье.

Сгорая от стыда, что так по-глупому попался, паладин кое-как оделся, подобрал меч и помчался в казармы, где заперся в мыльне и долго, старательно мылся и чистил зубы.

А потом пошел в кадетскую гостиную, где ему наконец несказанно повезло, ибо там были Карло и Джулио.

Кадеты Карло и Джулио, самые ленивые и бездарные среди всех кадетов, были для Анхелевого замысла и самыми подходящими. Во-первых, он и сам их терпеть не мог именно из-за лени. Как лучший бегун, он занимался тем, что тренировал кадетов и младших паладинов в беге. И Карло с Джулио его страшно раздражали своим непрестанным нытьем и нежеланием тренироваться как следует. Во-вторых, этих двоих было совсем не жалко. А в-третьих, они просто не посмеют ему отказать или как-то отговориться. Вот Анхель на них и наехал, расписав всю важность предстоящей работы – мол, если справитесь, похлопочу перед капитаном, чтоб вам это засчитали, и тогда вам ни наказание, ни тем более отправка в монастырь не будут грозить. Кадеты внимали, вытянувшись в струнку, и глядя на него перепуганными глазами. Накрутив их хорошенько, Анхель отправил собираться на дело и велел после вечерни быть у входа в лабиринт. А сам пошел в часовню, где принялся молиться и каяться, в надежде, что до вечера получится хоть немножко восстановить паладинские умения.

Однако Анхель не учел того обстоятельства, что Джулио и Карло, хоть и не отличались умом и сообразительностью, однако и полными дураками не были, несмотря на свою дурную репутацию. Едва только Анхель ушел, как Карло сказал:

– Ну вот. Стремно-то как… слыхал я про этого сида. Он уже двух садовников, одного гвардейца и трех придворных дам трахнул.

Джулио шмыгнул носом:

– Я тоже слыхал. Ну… а что делать-то? Пусть меня лучше сид трахнет, чем я в монастырь отправлюсь. Надо попробовать. Пойдем у Робертино и Оливио спросим, что делать.

Кадеты отправились искать младших паладинов, которые уже месяц как взяли над ними негласное шефство и старались подтянуть их к Новолетию, чтоб те могли избежать сурового наказания, обещанного капитаном. Однако и Робертино, и Оливио уже ушли по своим делам. Повздыхав, Карло сказал:

– Ну вот. Придется самим думать… Боюсь я.

Джулио решительно направился в учебные комнаты:

– А что делать. Или мы сида выгоним, или нас выгонят. И не знаю, как тебе, а мне очень хочется доказать, что я не такой баран, как они все думают…

И кадеты пошли копаться в книгах.

Не успели еще на колокольне большого храма отзвонить конец вечерни, а оба кадета были у входа в лабиринт, где уже переминался, ожидая их, Анхель.

Анхель все это время старательно каялся и молился, и даже пропустил ужин, но чувствовал, что это ему если и помогло, то крайне мало. Завидев кадетов, он проворчал:

– Что так долго копались? Я уже полчаса жду. Так, вот вам план лабиринта. Сейчас идем и через каждые двадцать футов ставим запирающие знаки…

– А… а мы не умеем, – сказал Карло.

Анхель злобно на него посмотрел, и кадет тут же уточнил:

– Ну ведь в них же силу и ману надо вкладывать. А мы еще так много маны брать не умеем.

Анхель обругал их лентяями и баранами, и велел идти вперед. Сам, помявшись, пошел за ними. Не признаваться же кадетам, что он сейчас и сам-то не слишком от них в плане применения умений отличается. Одна только надежда, что сид сначала этими баранами займется, и Анхель успеет хоть что-то сделать. Правда, что именно, он до сих пор не придумал – потому как всё, что могло подействовать, у него сейчас бы не сработало. И Анхель обругал себя последними словами за то, что позавчера весело провел вечер в компании двух симпатичных горничных. После такого пары часов молитвы и покаяния было явно недостаточно, чтобы вернуть милость Девы.

Джулио и Карло решительно устремились вглубь лабиринта, тускло освещенного спрятанными в зеленых стенах и среди камней светошариками. Ставить запирающие знаки они и не пытались – оба, не сговариваясь, решили поэкономить усилия. А пока что они просто пробовали вычуять пресловутого сида. Получалось плохо: у них чутье было еще толком не развито, а сид успел наследить по всему лабиринту.

Отметив на схеме лабиринта пройденный путь, Джулио сказал:

– Ну вот, прошли только четверть, а мне уже натерло.

Карло, зачем-то пощупав промежность, на это ответил:

– А мне нет… неудобно только…

Джулио вздохнул и грустно осмотрел лужайку, на которой они как раз стояли:

– Как думаешь, может, попробовать тут наложить знак? Вряд ли сид всех, кого трахал, трахал на дорожках. Неудобно ведь, наверное, они узкие, а кусты колючие. А лужайка вон какая широкая.

Карло кивнул:

–Можно. Не знаю только, получится ли. Мечей у нас же нету… не положены еще… а без меча трудно… Сеньор Анхель!!! А можно…

Анхель, державшийся футах в двадцати за ними, рявкнул:

– Нельзя!!! Сами давайте. Это ваше испытание.

Кадеты печально вздохнули. Карло задумчиво вынул из ножен баселард, осмотрел зачем-то клинок и, сосредоточившись, попробовал взять немного маны. Со стороны выглядело довольно смешно: он надул щеки и зажмурился, как перед прыжком в воду. А потом открыл глаза и шустро побежал по кругу лужайки, чертя баселардом по песку корявую линию. Замкнув ее, он вышел в середину круга и начертил не менее корявый запирающий знак. Выдохнул, утер пот со лба и осторожно вышел из круга, стараясь не затоптать линии. Анхель позади них только хмыкнул пренебрежительно, хотя сам-то сейчас бы даже этого не смог. Карло опять пощупал промежность, подтянул штаны:

– Черт, неудобно как… Джулио, следующий знак ты чертить будешь.

Джулио только вздохнул.

Они отметили на плане лужайку крестиком и двинулись дальше.

На второй похожей лужайке знак чертил Джулио. Получалось у него это хуже, чем у Карло. Он пыхтел, сопел и ковылял, но знак все-таки нарисовал. Выйдя из круга, он со страдальческим лицом сунул руку под мундир и принялся поправлять штаны:

– Больно…

Карло укоризненно сказал:

– А надо было поверх, а не под. А ты уперся – «надо как положено». Ну вот и отдувайся.

Джулио только сморщился, рукой махнул и заковылял в сторону центральной лужайки, видневшейся в просвет между стенами. Доковылял до середины и вдруг замер, рассматривая композицию из статуй. Анхель благоразумно туда не пошел – ведь именно там сид его и поймал.

Карло подошел к приятелю:

– Что такое?

Тот поковылял по кругу, задерживаясь у каждой статуи. Сказал, остановившись у статуи тилвит-тега в короне из цветов:

– Смотри. Их восемь.

– И что? – не понял Карло.

Анхель, удивленный странным поведением кадета, подошел ближе, но на лужайку выходить не стал. А Джулио наклонился, рассматривая замшелый небольшой валун, лежащий у подножия статуи:

– Ну как что. Восемь статуй. И вот под каждой еще валун лежит с руной, – он содрал мох с валуна и полностью обнажил выбитый на нем символ. – Очень старый валун.

Карло все еще с недоумением пялился на всё это. А Джулио перешел к соседней статуе феи-агуане и поскреб похожий валун у ее подножия.

– А ну-ка, Карло, а давай обдерем мох со всех этих камней, – неожиданно очень серьезным тоном сказал Джулио. Анхель счел нужным подать голос:

– Объяснять порчу лабиринта сами потом будете.

Кадет, обычно боящийся любого начальства, только рукой махнул, и принялся обдирать третий валун. Карло, больше не задавая вопросов, занялся соседним камнем.

Анхель вдруг почуял спиной холодок. Полузабытое ощущение фейской магии. Похоже, Завеса здесь пришла в движение. Он перепугался, вынул меч из ножен, воткнул в песок дорожки, опустился на колени и принялся молиться.

Кадеты наконец ободрали последний камень, и Джулио торжествующе сказал:

– Я так и думал!!! Смотри, Карло. Восемь статуй – это восемь месяцев фейского календаря. Вот: Гэави, от Новолетия до Пробуждения, потом Дэфро, от Пробуждения до Весеннего Равноденствия, потом Гвенвин, от Равноденствия до Дня Цветов, а дальше и остальные…

Он пошел по кругу, показывая на статуи:

– Блодье, Гласвель, Мантэйсио, Фритье и Кэсги. Ну вот они-то стоят по порядку. А рунические камни – нет! Они должны создавать Колесо Времени, Олуин Амсер, а вместо этого получается Гиат Агоред, открытые врата. Вот сид и явился через эти врата!!!

Карло смотрел на приятеля, раскрыв рот от удивления. Моргнул:

– Ты в этом разбираешься?!

Тот пожал плечами:

– А что такого?

– Ну-у, – протянул Карло, по-прежнему удивленный. – Нас ведь такому еще не учили.

Джулио нагнулся, поднатужился и поднял камень:

– Некогда болтать. По-моему, сид близко. Давай камни таскать. Надо их на место поставить, запустить Олуин Амсер, тогда ворота закроются. Бери вон тот, под Дэфро, и волоки туда, к Фритье. А оттуда – сюда.

И он сам поволок камень через лужайку к другой статуе. Карло схватил указанный камень и, кряхтя, потащил его к нужному месту.

Анхель всё это время только и делал, что молился, надеясь, что сид все-таки первым делом заинтересуется не им, а новенькими жертвами.

Надежда оказалась напрасной.

Сильная и нежная рука легла на его плечо, мягкие губы коснулись уха и прошептали:

– Ты вернулся… Я рад! Не стоит тревожить Сияющую, лучше позволь мне подарить тебе наслаждение снова!

Анхель прижался лбом к крестовине меча и усерднее забормотал молитву. Сид не отстал: гладил его по голове, шее и плечам, избегая, однако, касаться акантов на мундире, и шептал в ухо, подробно расписывая, как именно он хочет подарить ему наслаждение. Анхель с ужасом почувствовал, что его штаны становятся тесными, а мышцы слабеют, и желание начинает охватывать его.

Словно сквозь вату, до него донеслись голоса кадетов:

– Ой, вот черт, сид явился!!! – это вскрикнул Карло.

– Сеньор Анхель, умоляю, отвлеките его еще чуть-чуть!!! Нам еще два камня перетащить надо!!! – а это пропыхтел Джулио.

От этих воплей немного прояснилось в голове. Сид продолжал его лапать и шептать на ухо соблазнительные пошлости, почему-то напрочь игнорируя кадетов, но Анхель теперь по крайней мере замечал что-то еще.

И, видимо, усиленная молитва и попытки преодолевать соблазн (пока успешные) немного восстановили Анхелевы мистические умения. По крайней мере он начал видеть движения сил и наконец понял, что именно делают кадеты. Лужайка с восемью статуями была местом, где Завеса не просто истончилась, а вообще раздвинулась, и даже странно, что этими вратами только один-единственный сид-соблазнитель воспользовался. Хотя, конечно, могли и еще какие-то повыползать, просто не стали задерживаться в лабиринте… Сейчас на лужайке линии сил уже почти сложились в Колесо Времени, которое вполне может утянуть сида назад в мир фейри, если только, конечно, Джулио додумается поменять местами рунические камни так, чтобы поворот Колеса пошел в обратном направлении. И еще надо, чтобы сид оказался там, на лужайке, когда будет замкнут последний рунический камень.

Карло как раз установил один из двух оставшихся камней у статуи Дэфро, а Джулио потащил второй к статуе Кэсги. Анхель только собрался крикнуть ему, чтоб не смел ставить камень туда, как Джулио и сам сообразил, поволок его к Дэфро, крича Карло:

– Передвинь тот камень к Кэсги! Их местами поменять надо!!!

Карло простонал:

– Я уже не могу…

Джулио, ковыляя враскоряку и морщась, на это ответил:

– Тогда сид и нас оттрахает!!! А потом нас еще и накажут…

Карло, ругнувшись, поволок камень в указанном направлении. Теперь Колесо Времени было почти собрано. Анхель поднял голову от крестовины меча и прошептал:

– Ты хочешь меня?

Сид взял тонкими пальцами его за подбородок и развернул к себе его голову. Анхель, уже наученный горьким опытом, постарался не встретиться с ним взглядом, и уставился на его прическу. И только сейчас заметил, что ажурная полумаска на самом деле – хитрый головной убор, на который сидские серебристые волосы накручены в виде рогов. Тут-то до него и дошло, что именно это за сид, и его аж озноб пробил. Остатки наваждения как холодной водой смыло, и оно не вернулось, даже когда сид страстно поцеловал его. Анхель на поцелуй ответил, легонько оттолкнул сида, встал:

– Тогда иди за мной, – и побежал в центр лужайки, только на то и надеясь, что сид, охваченный желанием, не заметит, что там уже вовсю крутится в обратном направлении Колесо Времени.

На его счастье, сид не заметил. Быстрый, как ветер, он рванул за паладином, но Анхель недаром четыре года подряд был неизменным чемпионом по бегу в паладинском корпусе, так что он успел проскочить в центр лужайки до того, как сид его поймал, и тот его настиг только там. Анхель воткнул меч в траву, крепко держась за рукоять двумя руками и не переставая взывать к Деве. Сид же, добежав до него, обхватил его за плечи, но тут наконец Колесо Времени затянуло его. Затянуло бы и Анхеля, но паладинский меч сработал надежнее любого якоря. Когда кончики «рогов» сида исчезли за Завесой, Анхель заорал:

– Быстро, поменяйте камни!!! А то нас всех туда затянет.

Карло и Джулио, до этого пялившиеся на него раскрыв рот, встрепенулись, Джулио рванул к нужному камню и поволок его к статуе Кэсги, а Карло взялся за тот камень, который только что таскал, и потащил его к Дэфро. Когда камни заняли свои места, Колесо сначала остановилось, а потом закрутилось в правильном направлении. Завеса закрылась окончательно. Анхель полез за платком и принялся отплевываться и вытирать губы. Кадеты же даже на него не смотрели – просто плюхнулись на траву и лежали, отдыхиваясь.

В проходе между зеленых стен засветился огонек карманного светошарика, и на лужайку вышел старший паладин Джудо Манзони. Огляделся, одобрительно кивнул вскочившим кадетам (отчего у них аж сил прибавилось, потому как это было вообще первое выражение одобрения, полученное ими от Джудо), с насмешкой глянул на Анхеля, все еще старательно вытирающего платком губы.

– Вижу, вы справились, – сказал он. – Молодцы. Пожалуй, сеньоры кадеты, я замолвлю за вас словечко перед капитаном. По крайней мере, отправки в монастырь вы уже можете не опасаться.

Карло и Джулио переглянулись и выдохнули с облегчением. Анхель наконец спрятал платок, вложил меч в ножны и попытался было незаметно уйти, но Джудо его окликнул:

– Анхель, а от тебя я жду бумажку с объяснением, как тебе вообще в голову могло прийти взять на такое дело кадетов. Тем более Карло и Джулио. И при этом еще и разрешения их наставника не спросить.

Анхель покраснел. Конечно, он не стал спрашивать разрешения у Ринальдо Чампы, наставника этих двух баранов. Ведь тогда пришлось бы объяснять, зачем они ему вообще понадобились, а кончилось бы это тем, что Чампа из него бы всю правду и вытянул. Умеет он это делать, в своем Чаматлане в Мартинике он был городским паладином-дознавателем.

– Ну-у-у…– протянул Анхель, не зная, что и сказать. Джудо смотрел на него, не мигая, своими серебряными сидскими глазами, и взгляд его был полон презрения. – Ну-у-у… я хотел дать им шанс показать, что они не… такие уж и безнадежные, как все говорят.

– Анхель, – мягко сказал Джудо. – Поверь, лучше ты мне напишешь бумажку, как сержанту, и напишешь правдиво, чем ты будешь это объяснять непосредственно Чампе.

Анхель сглотнул, кивнул:

– Э-э-э… хорошо, сеньор Джудо.

Манзони обошел лужайку по кругу, разглядывая статуи и рунические камни. Спросил:

– Ты хоть допер, кого сюда через Гиат Агоред принесло? Или даже на это не сподобился?

Паладин Анхель покраснел еще сильнее, опустил голову:

– По-моему, это был Кернунн... или кто-то из его свиты.

Старший паладин присвистнул, а Джулио охнул перепуганно. Джудо глянул на него:

– Чего теперь-то трясешься. Справились – и ладно. Давайте дуйте в казармы, вас там зачем-то смотритель дворцовой кунсткамеры ищет. Кричит, что вы какие-то реликвии у его помощника «на дело королевское» выдурили.

Кадеты зарделись, Джулио переступил с ноги на ногу и поморщился, схватился за промежность:

–Не выдурили… а под расписку взяли. На вечер.

– Ну и что за реликвии-то?

Карло, совсем красный, опустил глаза и прошептал:

– Набедренные доспехи братьев Фарталлео... в которых они с войском сидов сражались.

Джудо расхохотался:

– Древние железные панталоны, стало быть!!! Ну, уморили, парни. А почему именно их, а?

Джулио, теперь уже совсем откровенно держась за промежность и стоя враскоряку, выдавил, запинаясь от смущения:

– Потому что они же… ну… задницу закрывают. И хладное железо. Чтобы сид нас не… не трахнул.

Старший паладин, все еще смеясь, похвалил:

– Молодцы, сообразили, не ожидал от вас. Конечно, правильному современному паладину железные панталоны ни к чему, но вам-то пригодились. Так, всё, давайте в казармы, и отнесите реликвии туда, откуда взяли. А хранителю скажите, что с моего разрешения брали.

– Сеньор Джудо… а можно, мы их сначала прямо тут снимем, а? – взмолился Джулио. – У меня там всё уже в кровь, наверное, стерлось.

Джудо вообще от смеха согнулся, и только и смог, что кивнуть. Кадеты скрылись за живой изгородью и громко зашуршали одеждой и зазвякали реликвиями, издавая вздохи облегчения. А Джудо опять обратил внимание на Анхеля, и уже совсем без всякого смеха сказал:

– А ты, я надеюсь, после того, как на своей заднице испытал, что почем, за ум возьмешься наконец.

Анхель только и смог, что спросить:

– Так вы… знали?

– Что знал? Что ты обеты нарушаешь? Так это все знают. Ты думаешь, что ты такой умный и никто не догадывается? Ага, как же. Да это терпели только потому, что ты лучше всех бегаешь. Так что давай, прямо отсюда – в часовню, и всю ночь молись и кайся, и впредь не нарушай обетов. Тебе сегодня несказанно повезло устоять против сида из двора Кернунна и отделаться только оттраханной задницей. А донье Кватроччи я сам доложу. Дело серьезное, надо выяснить, по злому ли умыслу или просто по недосмотру тут Гиат Агоред вместо Олуин Амсер соорудили…

И старший паладин, отвернувшись от Анхеля, принялся внимательно осматривать площадку, статуи и рунические камни. А паладин Анхель, которому только и хотелось сейчас, чтоб его никто не видел, побежал прямиком в часовню, как ему Джудо и посоветовал. Бежал и клялся, что больше никогда, никогда, никогда не нарушит паладинских обетов, да Деву благодарил, что дала силы устоять против сида из двора Кернунна, одного из фейских королей и при том владыки всяких страстей.

Эпилог

Через полтора с лишним месяца, незадолго до Новолетия, старшему паладину Джудо Манзони посыльный из Тайной Канцелярии принес записку от доньи Кватроччи, с просьбой ее посетить, как только у старшего паладина появится такая возможность. Джудо привычно скомкал записку и метко запустил ею в камин, сказал:

– Возможность у меня есть. Донья Кватроччи может меня принять в течение часа?

– Конечно, сеньор, – кивнул посыльный. – Она даже сказала на словах передать – мол, до третьего часа она работает в кабинете, без докладов и аудиенций, так что вы можете подойти. И еще добавила, что это связано с делом о статуях в лабиринте.

– Тогда сообщите ей, что я скоро буду, – сказал старший паладин.

Посыльный ушел, а Манзони, лежавший на диване в его собственной гостиной, повернулся на спину и уставился в потолок. Компресс надо было подержать еще хотя бы минут пятнадцать, уж пятнадцать минут да еще десять, требующиеся, чтобы привести себя в порядок и дойти в другое крыло дворца, где был кабинет начальницы Тайной Канцелярии, донья Кватроччи сможет как-то подождать. Дело о статуях в лабиринте, как хорошо помнил старший паладин, было помечено грифом «совершенно секретно» и «очень важно», но паладинская спина была на данный момент важнее.

Манзони повернул голову и посмотрел на ту стену своей гостиной, где были выставлены его самые ценные трофеи и памятные вещи. В центре, на полке, лежал массивный, размером с хорошую тыкву, клыкастый череп горного тролля, которому старший паладин как раз и был обязан тем, что в сырое время года у него иной раз начинала зверски ныть и болеть поясница, и даже его крепкое здоровье сида-квартерона пасовало перед этой болью. Случилась с ним этакая неприятность десять лет тому назад, когда он служил в родной Ингарии храмовником, и выехал по делу о кровавой магии в отдаленное горное село. По пути в одном из сел местные обратились к нему со слезной просьбой извести досаждавшего им горного тролля, и Джудо, понадеявшись на свою сидскую кровь, делавшую его намного выносливее, крепче и сильнее, чем другие люди, рискнул пойти на этого тролля в одиночку. Как оказалось – зря. Ну, точнее, тролля-то он все-таки убил, и даже потом сумел на четвертый день продолжить путь и разобраться с делом, по которому ехал, но тролль успел его изрядно помять и даже чуть не заломать. Четверть-сидское здоровье Джудо справилось с повреждением позвоночника за три дня, но с тех пор старшему паладину приходилось беречь поясницу от сырости и холода, особенно по осени и зимой. В это время года он даже на плацу тренировался, поддев под шаровары пояс из шерсти верхнекестальских волкодавов и хорошенько намазав поясницу мазью на основе пчелиного яда.

Пятнадцать минут прошли, и компресс, отдав всю целительную силу, как-то сразу сделался холодным, липким и неприятным. Как мэтр Ассенцо и говорил – это был признак, что лекарство полностью усвоилось. Джудо встал, с наслаждением прогнулся, больше не чувствуя боли, и ушел во вторую из своих двух комнат, служившую спальней, где скинул халат, отодрал компресс и бросил в тазик. Намочил в умывальнике полотенце и хорошенько протер поясницу. Хорошо было бы вообще в мыльню пойти, но времени нет. Так что он быстро оделся, поправил прическу и отправился к донье Кватроччи, по пути вспоминая дело о статуях. Тогда выяснилось, что рунические камни под статуями фейри ставили двое помощников королевской садовницы, аллеманские иммигранты, и делали они это по чертежу. Вот только, как оказалось, чертеж, сделанный маэстриной Флоретти, садовницей, отличался от того, который они получили от посыльного, которому некто дал двадцать реалов, чтобы подменить конверт. Этим «некто» оказался слуга аллеманского резидента. Вот так вот просто. Донья Кватроччи, доложив об этом королю, высказала мнение, что раздувать это дело не стоит – ведь никакого скандала в итоге не случилось. Его величество согласился, но поручил непременно что-нибудь этакое придумать в ответ. Но тут уж Джудо был совершенно не в курсе, да и не хотел. Так что он искренне недоумевал, с чего бы вдруг его по этому делу вызвала начальница Тайной Канцелярии.

Впрочем, как только он вошел в ее кабинет и на нее посмотрел, так тут же и догадался, зачем его позвали.

Донья Жеронима Кватроччи выглядела одновременно и растерянной, и довольной даже на взгляд простого человека, а уж Джудо видел куда больше.

Он отодвинул себе стул для посетителей и сел, глядя ей в глаза. Не боялся невольно ее соблазнить – сейчас она была защищена от этого его сидского свойства.

– Вот, значит, как… – протянул он.

Донья Жеронима неожиданно покраснела:

– То есть мои подозрения оправдались, выходит? – спросила она. – Ну же, озвучьте, сеньор Манзони.

– Если вы подозревали, что беременны, то это так, – кивнул он. – Я это вижу и как посвященный Матери, и как сид-квартерон. – Я и тогда понял, что вы тоже стали жертвой сида-соблазнителя, но из вежливости, конечно, ничего не сказал. А что это не без последствий обошлось, тогда было еще просто не видно, ведь на зачатие нужно время. Вы опасаетесь вреда для репутации? Зря. Как известно, подобное по закону проходит по разряду непреодолимых силы и обстоятельств, так что…

Она вздохнула:

– Ах, только что вы разрушили мою надежду, сеньор Манзони. Я не хуже вас знаю закон… но я так надеялась, что вы скажете мне – это дитя от моего супруга! Мы так давно мечтали об этом, но уже отчаялись. Он, конечно, примет и этого ребенка, но… Да и еще в том дело, что мне сорок три года, возраст опасный…

Манзони взял ее за руку, она тут же успокоилась. Он сказал:

– Сидское дитя вас не погубит ни в беременности, ни в родах. Вы даже немного помолодеете. Все-таки то был хоть и соблазнитель, но не из неблагих сидов. Вряд ли он снова потревожит вас, по крайней мере настолько, чтоб этого можно было опасаться. Сиды из двора Кернунна, к счастью, своим потомством от людских женщин не интересуются. Так что ваша дочь будет в полной безопасности.

Донья Кватроччи достала платок, вытерла глаза и преобразилась:

– Спасибо. Вы меня и правда очень утешили. И знаете…хм… я вот на вас смотрю и вдруг понимаю: зря я не уступила своему желанию вас попросить сделать это для нас… и дождалась, что это сделал сид, имени которого я даже не знаю.

Слегка обалдевший от такого признания старший паладин чуть не икнул. Помолчав, отпустил ее руку, встал, приложил два пальца к кокарде:

– Хм, хм… разрешите идти, донья Кватроччи?

– Ах, идите, идите, – отмахнулась она, чему-то улыбаясь.

И все еще обалдевающий паладин ушел.

Чучело

Паладины должны быть не только умными, способными к особым талантам и умениям мистического характера, но и ловкими, выносливыми и физически сильными – таково обязательное требование, ведь по роду занятий им часто приходится иметь дело с самыми разными фейри. А сиды, альвы, кобольды, тролли, корриганы, корреды и даже тилвит-теги отличаются огромной силой, так что биться с ними обычному человеку непросто. Вот паладины и тренируются как можно чаще. А уж младшие паладины – так и вообще света белого не видят. Шутка ли – трижды в неделю большая тренировка во дворе, и каждый день – в зале, да еще наставники то и дело норовят каждому назначить дополнительные занятия. Даже если младший паладин – такой крепкий плечистый здоровила, как Жоан Дельгадо, и способен разогнуть и согнуть подкову, а ударом кулака свалить с ног годовалого бычка.

Вот Андреа Кавалли, наставник Жоана, и назначил ему вечером, после ужина, вместо увольнительной как следует помахать мечом в тренировочном зале. А всё потому, что утром в спарринге с паладином Жозе Лафонтеном Жоан позорно пропустил два очевидных удара, и хорошо, что спарринговали с деревянными мечами, так что Жоан отделался только синяком на бедре да ссадиной на плече. Так что теперь весь вечер вместо того чтоб пойти в город и поразвлечься (конечно же, в пределах дозволенного), Жоан был вынужден лупить тренировочное чучело. Понятное дело, с чучелом рубиться – удовольствия мало, да и глупо, будучи уже младшим паладином второго года; это только кадетам полезно, а Жоан бы предпочел с живым противником. Так что чучело он воспринял как наказание, каковым оно, собственно, и было.

Конечно, чучело было все-таки получше, чем у кадетов-первогодков. Огромное, одоспешенное, с мечом и щитом, снабженное шарниром и пружиной, отчего оно от ударов могло повернуться или качнуться в непредсказуемом направлении. Да и тяжелое – тулово его было набито не только соломой, но и опилками. Но всё равно обидно.

Жоан, зайдя в зал, посмотрел на чучело и тяжко вздохнул. Не зря наставник выбрал для наказания именно время увольнительных: ведь некого же попросить поучаствовать в спарринге. Так что чучела не избежать. Жоан еще раз вздохнул и лупанул по чучелу. Оно качнулось, повернулось, и он еле успел уклониться от здоровенного щита, грубо сколоченного из корявых досок. Выругавшись, паладин пырнул чучело острием меча в соломенный «живот», прикрытый доспехами, метя в их сочленение. Но шарнир был смазан очень хорошо, и чучело опять повернулось, меч проскользнул, но теперь Жоан успел увернуться от меча чучела и врезать ему по «руке». Попал между наручем и наплечником, мешковина лопнула, и в дырку вылезла солома. Он нанес еще несколько ударов, успешно уклоняясь от меча и щита, оббежал чучело и врезал ему по спине. Чучело качнулось, роняя опилки из прорехи. Паладин плюнул:

– Скукота.

Он постоял немного, разглядывая чучело и усиленно пытаясь вообразить, что это здоровый тролль, например. Получалось плохо. Особенно когда на глаза попадалась торчащая из дыр солома.

Тут в зал зашел младший паладин Бласко – тоже в тренировочных шароварах, но без меча.

– О, привет, Жоан. А что это ты тут делаешь?

Жоан скривился:

– А ты как думаешь? Лучше скажи, что ты-то тут забыл. Я думал, ты в увольнение пошел.

Бласко вздохнул:

– Угу, пошел, как же. Я в прошлый раз в карты проигрался так, что вообще без гроша остался. А до выплаты жалованья еще неделя... По городу без денег шляться – тоска сплошная, даже леденец на палочке не купишь...

Он прошел к тренировочной стенке с перекладинами, надел на руки утяжелители, придвинул к стенке скамью и, зацепившись за перекладину ногами, стал качать пресс.

Жоан покрутил в руке меч, снова врезал по чучелу, отскочил, ударил по «руке» и поднырнул под щит, пырнул чучело снизу.

– Тьфу. Тоска...

– И не говори, – отозвался Бласко, не прекращая накачивать пресс. – Зря Кавалли так с тобой. Проиграть бой Лафонтену – не позор. Круче его только Манзони, сам Кавалли и Чампа.

– Так ведь вопрос не в том, что проиграл, а в том, как проиграл, – Жоан опять крутанул мечом «мельницу». – А проиграл я именно что позорно, сам понимаю... Может, раз уж ты тут, поспаррингуем? Это куда интереснее, чем чучело колотить.

Бласко перестал качать пресс и задумчиво посмотрел на чучело:

– Слушай... а у меня идея получше появилась, чем спарринговать. Тебе ж к тому же Кавалли именно с чучелом тренироваться велел, верно? Ну так вот это можно обустроить поинтереснее.

Жоан поднял бровь:

– Как?

– Дай подумать. Сейчас... Вот зараза. Ну ведь недавно же учил этот каст... – Бласко прикрыл глаза и, вспоминая, забормотал под нос что-то неразборчивое, шевеля пальцами. – Можно чучело заколдовать, чтоб оно поживее и порезвее было. Тогда не так скучно тренироваться будет, а?

Скосив глаза на унылое чучело, Жоан осторожно спросил:

– Хм… мысль интересная. А ты уверен, что получится?

– Обижаешь. К тому же я уже вспомнил этот каст, – Бласко начал разминать пальцы.

Младший паладин Бласко Гарсиа был потомственным магом, правда, в отличие от обоих родителей, способности имел весьма средние, чтоб не сказать – плохие, потому и решил, что лучше быть крутым паладином, чем плохоньким магом. В корпус его приняли с радостью, и определили ему сразу двух наставников – мэтра Джироламо, боевого мага и при этом паладина, и старшего паладина Теодоро Бонмарито, бывшего храмовника. Бласко умел колдовать, отлично сочетая это с паладинскими мистическими умениями, и среди младших паладинов он был единственным, кто обладал способностями к магии. Жоан, в магии разбиравшийся хорошо, но колдовать не умевший, ему даже немножко завидовал.

– Ну, приступим! – Бласко встал со скамьи, подошел к чучелу, повозил пальцем по его задоспешенному тулову, чертя несколько рун, потом отошел на пару шагов, сложил пальцы в «рожки» и резко ткнул ими в сторону чучела.

Жоан, с интересом приглядывавшийся к движениям сил, задействованных товарищем, угадал сочетание заклинаний «Кукла-убийца» и «Зеркальная тень». А еще он успел разглядеть, что Бласко все-таки кое в чем ошибся.

– Ты забыл поставить ограничение, балда!!! – заорал Жоан, отскакивая от ожившего чучела, которое сорвалось с места и, прыгая на одной «ноге», кинулось на них обоих.

Бласко охнул:

– Вот черт!!! И правда забыл! Ну ладно, сейчас развею, делов-то…

Он махнул руками, собирая ману, быстро закрутил каст «Расколдуйка», и в сторону чучела понесся едва видимый сверкающий шар. Однако чучело развернулось к нему щитом и отбросило каст обратно на паладина. Бласко не успел отбить, получил в лоб и, вскрикнув, упал на спину, проехался по полу почти до самой стены и там затих.

Жоан едва успел прыгнуть, перекрывая чучелу путь к поверженному приятелю, и лупанул по нему мечом. Заколдованное чучело переключилось на него и резво атаковало, бешено крутя мечом и щитом. Жоан, яростно матерясь, отбивался как мог, но очень быстро понял, что чучело успешно теснит его в угол. А проскочить мимо него в середину зала никак не получалось!!! Благодаря заклинанию «Зеркальная тень» чучело словно знало, куда и как собирается его атаковать паладин. Конечно, Жоану удавалось его достать, а самому при этом еще ни разу не получить ответного удара, но… чучело – оно чучело и есть, набито опилками и соломой и ничего не чувствует. Удары, которые оно получало, любого свалили бы уже – и человека, и даже сида или альва. А чучелу хоть бы что, только солома с опилками во все стороны летят. Можно, конечно, попробовать призвать круг света и сбить заклинания с чучела, но для этого нужно хоть немножко времени, а его-то как раз и нет!

Когда от очередного могучего Жоанова удара у чучела отвалилась «рука», а от пинка наконец разорвалась мешковина на пузе, паладин было обрадовался… но чучело, истекая опилками, как ни в чем не бывало поперло на него, размахивая мечом. Тут-то до Жоана и дошло, что оно не остановится, пока будет действовать заклинание. Пусть опилки высыплются и вылезет вся солома, но деревянный же каркас останется!!! Придется и его ломать... Одна надежда, что с каждым ударом даже учебный паладинский меч снимает с чучела немного маны, и заклятие скоро ослабнет, а там можно будет попробовать и круг света. Так что Жоан с удвоенным усердием принялся колошматить чучело.

Тут вдруг бабахнуло и полыхнуло белым, Жоан от неожиданности даже удар чучела чуть не пропустил, в последний момент парировал и тут же врезал в ответ. А чучело и развалилось, упало на пол, просыпая опилки, и больше не шевелилось. А паладин и сообразил, что это только что Бласко призвал круг света и снял все заклинания.

Жоан пнул чучело и для верности еще раз ткнул мечом. Подковылял Бласко, держащийся за лоб:

– Ничего себе каст получился…

– Ты его что, раньше не использовал? – возмутился Жоан.

Бласко пожал плечами:

– Так незачем же было. Ну что ты злишься, зато ты потренировался знатно. Тебе-то сплошная выгода, это мне в лоб прилетело… до сих пор искры в глазах пляшут… Ох и пропесочат меня наставники, чую… Особенно мэтр Джироламо.

Жоан его хлопнул по плечу:

– Да ладно. Зато тренировка и правда не скучная получилась. Будем считать, что отработали еще и боевое взаимодействие. Пойдем теперь за метлами, прибрать надо. А потом свалим все-таки в город, в «Кватро Полло», да и слопаем там их знаменитого каплуна на вертеле, да запьем кувшином сангрии. Угощаю!

Так что, быстро отмахав метлами по залу и вынеся на помойку остатки чучела, младшие паладины надели мундиры да и отправились славно поужинать, пока наставники не успели их перехватить.

Эпилог.

Из отчета королевского исполнителя дворцовой инвентарной комиссии: «После инвентарной проверки тренировочного зала при паладинском крыле королевского дворца обнаружена порча чучела одоспешенного и двух циновок. Рекомендую подать на взыскание стоимости оных из жалованья младших паладинов и кадетов. Комиссионер А. Скудини.»

Приписка на отчете: «Взыскание отменить, чучела и прочий инвентарь заменить немедленно и впредь заменять по первой необходимости. Его величеству требуются обученные паладины, а не чучела непорченные. Председатель комиссии Э. Торино.»

Спящий красавец

Конец года – это самые короткие и мрачные дни в Фарталье. Светает поздно, темнеет рано. А еще пост – две недели перед Долгой Ночью, после которой наступает Новолетие и начинается новый год. Постятся все, кроме кормящих матерей и тяжело больных. И если для простого люда провести две недели на чем-нибудь вроде вареной морковки дело не такое и сложное, то паладинам – настоящая мука. Ведь паладины все как на подбор – здоровые, крепкие, полные сил мужчины, да еще и занятые тяжелым, в общем-то, делом. Тренировки-то никуда не деваются. А попробуй побегать на плацу на одних вареных овощах и перловой каше с луком!

Собственно, на это и жаловался паладин Жоан, сидя за столом в младшепаладинской трапезной в ожидании обеда:

– Жрать-то как охота, а... На этакой жратве ведь и ноги протянуть можно! Щас бы сожрал жареный окорок, ей-боги!!! Прямо с вертела. Целиком, только горчицей намазать…

Сидящий напротив него мартиниканец Тонио Квезал вздохнул:

– Или фейжоады миску... Большую. С во-от такими кусками свинины или баранины… – он показал кулак.

Его соотечественник, Эннио Тоноак, грустно добавил:

– А к фейжоаде еще б штук пять или даже шесть чимичанги с говядиной... Или хотя б с курятиной…

– А мне бы тарелку прошутто… – робко простонал на кадетском конце стола Джулио Пекорини. – Хоть понюхать бы…

– Или большое блюдо спагетти карбонара… – мечтательно проговорил Оливио. – М-м-м...

– Устрицы печеные с базиликом и лимоном… – чуть ли не всхлипнул кольярец Алессио Эвора. – Сейчас бы, право слово, штук сорок сожрал бы.

Робертино хмыкнул:

– Да мы постимся-то всего неделю. Ничего с нами не случится, при тех порциях, что нам подают, мы даже не отощаем.

– Неужто тебе нравится жрать эту перловку клятую? – удивился Бласко.

– Не больше, чем тебе, Бласко. Я сам бы сейчас с удовольствием съел бы сковородку кестальской паэльи с утятиной или крольчатиной. Но нам по уставу строгий пост в Темные Дни полагается. Единственный пост в году, который мы соблюдать должны. Так что нам грех жаловаться. Вон инквизиторки все положенные посты соблюдают, а уж монахи вообще мяса не едят. А вы неделю кашу с морковкой едите – и уже ноете... Еще неделю потерпеть осталось, всего ничего.

Ему никто не успел ответить, потому что в трапезную вошел младший придворный повар в сопровождении поварят, волокших огромные кастрюли, стопки тарелок и прочей посуды. Все замолчали, поднялись и приветствовали повара легким кивком – так было положено. Потом уселись, и поварята быстро расставили тарелки, кружки, разложили ложки и вилки, а потом понесли вдоль стола кастрюли, из которых повар щедро раздавал еду. Порции, как и сказал Робертино, были большие. Каждому досталась миска густой чечевичной похлебки с кореньями, тарелка перловой каши, заправленной луком, обжаренным на оливковом масле, и к этому еще несколько отварных морковин, ну и по кружке компота. Компот был привычным и неизменным, и всегда по сезону. Зимой – из сухофруктов или шиповника, а иногда вместо компота подавали апельсиновый сок или мандариновую воду. Сегодня повар, чтоб хоть как-то порадовать молодых паладинов, к компоту добавил еще по блюдцу с кружком заморского ананаса.

Последним стол обошел поваренок с корзиной постных гречишных лепешек.

Паладины и кадеты, повздыхав, взялись за ложки и начали вяло ковырять похлебку. Но голод взял свое, и вскоре на столе осталась только пустая посуда.

Выскребая остатки каши, Тонио Квезал удовлетворенно сказал:

– А не так-то и плохо. Когда я только сделался кадетом, еще в Куантепеке при городских паладинах, там у нас свой повар был... так он даже мясное готовил в десять раз хуже, чем здешний повар – постное.

– Ну так здесь же дворец, как-никак, – ответил ему Оливио, допивая компот. – Кого попало на королевскую кухню не возьмут. Вот в гардемаринской школе – там была совершенно ужасная жратва. Например, кашу нельзя было есть ни ложкой, ни вилкой. Только резать на куски, отколупывая их от тарелки…

– Ты учился в гардемаринской школе? – удивился Эннио. – А чего ж ты тогда в паладины пошел?

– Того и пошел, – Оливио доел ананас. – Здесь жратва лучше и компания несравнимо приятнее.

Он встал из-за стола и, вымыв руки в рукомойнике у стены, первым покинул трапезную. За ним потянулись остальные, и только кадеты задержались – ведь им предстояло собрать посуду и отнести на кухню, а Карло и Джулио еще и пол в трапезной помыть – в наказание за то, что утром проспали на построение.

После обеда младшие паладины и кадеты должны были построиться в большом зале паладинского крыла, где наставники уже решали, кому чем заниматься до самой вечерней молитвы, да и после нее. Так что через пятнадцать минут все как один стояли длинной шеренгой навытяжку, внимая речи капитана, который расписывал, как важно следовать уставу. Речь была традиционно короткая, и все ее уже наизусть выучить успели. Когда капитан ее закончил и ушел, наставники принялись раздавать задания. Всех кадетов забрал на свое занятие мэтр Джироламо – им предстояло отрабатывать умения распознавать и сбивать заклинания. Часть младших паладинов получили направления на задания в городе – ведь придворные паладины в столице одновременно были и городскими, а горожане что ни день, то жаловались в канцелярию корпуса на фейские проделки, полтергейсты, колдокрыс и всякую незаконную магию, заваливая паладинскую канцелярию заявлениями. Часть оправилась на караулы в разных местах, Робертино был отпущен в университет, на практикум по анатомии, а Оливио – в город по поручениям от старших паладинов. Так что до первого ужина все были заняты по самое горло.

Первый ужин был таким же постным, как и оба завтрака с обедом. Густая похлебка из кореньев, гречневой крупы и шпината, заправленная обжаренным на оливковом масле луком, вареная картошка с тушеными в оливковом же масле овощами (морковь, сельдерей, свекла и спаржевая фасоль), компот и орехово-овсяное печенье на десерт. Изголодавшиеся по мясу паладины с тоской набивали желудки, в уме отсчитывая оставшееся до конца поста время. После ужина опять разошлись по караулам и занятиям – кому что назначили наставники, а те, кому повезло в этот день быть свободными от караулов, занятий и не заработать наказания, пошли в увольнительную в город. А кадетов опять забрал мэтр Джироламо.

А сами наставники отправились в свою старшепаладинскую гостиную – у них как раз появилось немного свободного времени, чтоб воспользоваться своими привилегиями, выпить по чашке кофе или чая, выдымить по дымной палочке и вообще отдохнуть.

Но не тут-то было. В гостиной их ожидали сам король и донья Сперанса Фурбакьоне, министр иностранных дел. Король устроился в кресле у камина, а донья Сперанса – за письменным столом.

– О, какая неожиданность, ваше величество, госпожа министр! – первым справился с удивлением Джудо Манзони и поклонился. Остальные последовали его примеру. Король махнул рукой:

– Садитесь, сеньоры. Как вы понимаете, если я пришел сюда – дело важное и... хм, секретное. Капитан знает, и он полностью полагается на вас.

– Гм, это лестно, – пробормотал под нос Кавалли. – Значит, дело крайне неприятное.

Донья Сперанса услышала его бормотание и сказала:

– Вы совершенно правы, сеньор Кавалли. Именно что крайне неприятное… и настолько же деликатное.

Король оглядел всех придворных старших паладинов, рассевшихся по гостиной (здесь не было только капитана и мэтра Джироламо, сейчас занятого с кадетами), сплел пальцы в «домик» и уперся на них подбородком. Он всех их знал очень хорошо – и ценил. А раз он пришел сюда по какому-то вопросу – значит, дело такое, что довериться король может только паладинам, присягнувшим ему на верность на крови. И старшие паладины это понимали.

– Не будем ходить вокруг да около, – начал король. – Нам нужны верные люди, способные справиться с непростым заданием – и справиться быстро, по возможности без шума и последствий. А вы – я знаю – на такое способны. Донья Сперанса сейчас вам все объяснит.

Взгляды паладинов обратились на министра, и лишь Манзони смотрел ей на плечо. Впрочем, он обычно и не смотрел женщинам в лицо, особенно в глаза, если только дело не касалось секса. Особенность сидского наследия – стоило ему глянуть женщине в глаза, как ее тут же охватывало желание. Конечно, это совсем не означало, что от этого дама немедленно прыгнет с Джудо в постель или что он ее непременно туда затащит, но он предпочитал не беспокоить их напрасно. Тем более если он этих женщин уважал. А донью Сперансу Фурбакьоне он очень уважал. И к тому же он один раз уже с ней спал, было дело. Дама тогда страдала от несчастной любви и это сильно мешало ее государственной службе, вот Джудо ей и помог, как посвященный Матери, залечив ее сердечные раны.

– Сегодня мы получили секретное послание от дира Топаза Второго, с просьбой о помощи. Особенной помощи. Кто-то наложил на посла Аллемании в Кандапоре заклятие, от которого посол заснул беспробудным сном. Кандапорские шаманы не смогли его снять. А кесарь Алвин желает видеть своего племянника на празднествах Новолетия. Если он узнает, что принц попал под заклятие, он сильно обидится. И тогда, в лучшем случае, кандапорские купцы отделаются повышением ввозных пошлин, а в худшем – может начаться война.

Паладины переглянулись. Да, дело серьезное. Дир Топаз Второй – правитель тейга, то есть гномьего города-государства Кандапор, а тейг Кандапор – давний союзник Фартальи. Уже триста с лишним лет этому договору о взаимной дружбе и помощи. И по этому договору, если тейгу Кандапор будет объявлена война, Фарталья должна оказать военную помощь. Но воевать с Аллеманией Фарталье совсем ни к чему. Не то чтоб армия Фартальи была слаба, совсем наоборот. Просто король Амадео Пятый воевать очень не любил, войну считал последним делом и вообще очень затратным по всем статьям мероприятием, к которому следует прибегать только тогда, когда исчерпываются все остальные возможности. А вот кесарь Алвин так не считал, наоборот, воевать он любил, и что ни год, то устраивал своим соседям какую-нибудь пакость с целью побряцать оружием, а если повезет – то и повоевать. Так что попавший под заклятие принц Эдвин, посол в Кандапоре, вполне мог быть жертвой какой-нибудь подлой провокации со стороны самого Алвина. В любом случае, гномам надо помочь. Надо разобраться с заклятием и снять его. А поскольку дело секретное, срочное и очень деликатное, то лучших кандидатов, чем королевские придворные паладины, не найти. Магов к гномам посылать бесполезно – они очень не любят людских магов, и в общем-то не без причин. Так что остаются только паладины.

– Понятно, – вздохнул Джудо. – Хорошо. Мы бы хотели ознакомиться с подробностями...

– Пожалуйста, – донья Сперанса протянула ему сложенную бумагу с печатью министерства и надписью «после прочтения сжечь».

Джудо бумагу развернул, быстро прочитал, еще раз вздохнул и передал Теодоро. А там бумажка пошла по кругу, вызывая у каждого старшего паладина тяжкий вздох. Наконец, она вернулась к Джудо, и он бросил ее в камин. И сказал:

– Утром мы представим вам посланцев к диру.

Король посмотрел на него внимательно:

– Сеньор Джудо... могу ли я просить вас стать одним из этих посланцев?

– Ваше величество, – Джудо склонил голову. – Я ваш верный слуга, вы это знаете. Но есть такие сферы, в которых я, к моему великому сожалению, бесполезен. Только одно то, что я сид на четверть, делает меня в глазах гномов нежелательным гостем... не говоря уже о других обстоятельствах. Но я даю вам слово: мы выберем самых подходящих паладинов для этого дела.

Король встал:

– Отлично. Ваше слово, сеньор Джудо, многого стоит. Благодарю. Завтра я и донья Сперанса ждем ваших людей в малой королевской приемной. В девять утра.

Паладины встали, отсалютовали королю. Когда за его величеством и доньей министром закрылась дверь гостиной, все как один повернулись к Джудо Манзони. Тот пожал плечами и развел руками:

– Ну, что смотрите. Сами понимаете, я туда ехать не могу.

– Да мы просто ждем, что ты выберешь, кому ехать, – сказал Педро.

Никого не удивили эти слова. Со стороны, конечно, могло показаться странным, что старшие паладины решение такого важного вопроса взваливают на своего сотоварища, пусть и сержанта, а не на капитана, например. Но... капитан в дела старших паладинов не вступал – такова была традиция. Капитан – это была больше административная должность, а важные решения принимались старшими паладинами коллегиально, с участием капитана или без – зависело от обстоятельств. А среди старших паладинов значение имели личные заслуги и выслуга лет, вот и получалось, что Манзони для них был даже большим авторитетом, чем капитан – ведь он был самым опытным и старшим по возрасту, хотя выглядел лет на тридцать пять, не больше, а то и меньше. Сидская кровь сильно продлевает жизнь и молодость вплоть до шестого колена. А так-то по выслуге лет и по заслугам Джудо давно мог бы стать капитаном сам, но усиленно отмахивался от этого предложения, неважно, исходило ли оно от Каброни, желавшего наконец-то спокойно выйти в отставку и перевестись в городские паладины в какую-нибудь тихую глушь, или даже от самого короля. Однако все равно никакие важные решения без учета мнения Джудо не принимались, а если он вдруг (что бывало нечасто) отдавал какие-то приказы, то они не оспаривались, даже если капитан или другие старшие паладины с ними были не согласны.

Джудо снова пожал плечами, подошел к столику с напитками, налил себе апельсиновый морс и плюхнулся в кресло у камина, вытянул ноги к огню и сказал:

– А зачем? Сейчас обсудим и решим вместе. Вот еще не хватало, чтоб я один такое решал. Не дождетесь.

Паладины вздохнули, расселись по креслам и дивану, а самый младший из них, Ринальдо Чампа, подошел к столику с напитками и принадлежностями для чая и кофе возле камина и занялся своими обязанностями бариста.

Помолчав, старший паладин Роберто Ливетти кашлянул и сказал:

– Кхм, но дело-то не терпит отлагательств. Кого-то же надо выбрать. Одного из нас обязательно, если среди посланцев не будет никого старшего, гномы и разговаривать не станут… Может, кхм, жребий потянем, как раньше делали?

Все переглянулись. Идея была в общем-то соблазнительная. Но, подумав немного, Теодоро возразил:

– Нет. Тут надо с точки зрения наибольшей пользы подходить... Это же гномы. И ехать придется не к торговым представителям или там мастерам, как обычно, а в самый Кандапор, в подземный город, к диру... А значит, надо выбирать таких, чтоб они, во-первых, гномье королевское гостеприимство выдержали, и, во-вторых, при этом справились с делом. Ну и попутно не наворотили глупостей.

Манзони вытянул в его сторону палец:

– Вот именно! Так что я сразу отпадаю, гномье гостеприимство – это не для меня. Тем более королевское… Давайте для начала с этой стороны зайдем.

Старшие паладины опять переглянулись, а потом все уставились на Теодоро:

– Ты.

Теодоро замахал руками:

– Да вы что, с ума сошли? Нет!

Валерио Филипепи, бывший городской паладин из Понтевеккьо, сказал с нажимом:

– А кто еще? Ты же бывший храмовник.

– И что?

– Ну как что, – Валерио сделал невинное лицо. – Все ж знают, что храмовники – не дураки крепко выпить.

– Вранье!!! – взвился Теодоро. – Вранье и стереотипы!!! Вы, городские, так и норовите на остальных свои грешки списывать! Вот что все точно знают, так это то, что вы через одного – пьяницы! Не зря про вас говорят, что вы цвет мундира за то цените, что на нем винных пятен не видно! Так что нечего на других кивать, когда сами квасите как сапожники!

Валерио возмутился:

– Это мы-то квасим? Да нам до храмовников в этом деле как отсюда до Кольяри!

– Тихо! – негромко, но очень четко сказал Джудо, и действительно стало тихо. – Валерио, ты б, кстати, подумал – может, именно тебе бы стоило поехать, а? Опыт уже есть...

Филипепи схватился за живот в области желудка:

– О нет!!! И дело даже не в выпивке! Ладно выпивка, но гномья еда! Ну уж нет, только не это. Ведь потеряете меня во цвете лет! У меня и так вон мэтр Ассенцо недавно язву нашел, никак не залечит... Вы что думаете, я овсянку и толокно с вареной курицей просто так ем, что ли, от большой к ним любви? Да глаза бы мои их не видали, если б не эта клятая язва!!!

Паладины вздохнули. Педро Джулиани, сидевший за письменным столом и уже успевший взять из кожаной тисненой папки бумажку, а из малахитовой подставки – карандаш, и написать список из всех присутствующих, кроме, конечно, Джудо Манзони, вычеркнул Филипепи. И обратился к Теодоро:

– Но все-таки... Теодоро, ты храмовник с очень большим опытом, ну неужели ты не осилишь гномье застолье? Тем более что ты тоже как-то к гномам ездил.

Теодоро опять замахал руками:

– Ты думаешь, Валерио один тут с язвой, что ли? У меня, конечно, не язва, но сердце что-то пошаливает. Я вон даже кофе пить перестал, между прочим. Слышишь, Ринальдо? А то ты мне вечно кофе всучить норовишь. Чаю наливай.

Ринальдо отставил в сторону уже наполненную чашку и взял другую, начал наливать чай. Кофе же подхватил Роберто Ливетти. И сказал:

– Педро, а как насчет тебя?

Джулиани опять вздохнул:

– Ну-у-у... язвы у меня нет, сердце вроде тоже в порядке… Но как подумаю про гномье застолье, так заранее плохо становится. Ладно, отмечу пока себя в кандидаты. И тебя, Роберто, тоже. А если ты скажешь, что у тебя там язва, сердце или печень, то я первый тебе в лоб дам – я сам неделю назад вместе с тобой в «Сальмийской Кухарке» жареный окорок в горчичном соусе под две пинты агвардиенте усидел.

Отпив кофе, Роберто Ливетти кивнул со скорбным видом:

– Ну хорошо, пиши и меня в кандидаты. Эх, первый раз жалею, что у меня здоровье в порядке, простите боги…

Он снова приложился к кофе. Чампа подал чай Теодоро и еще кофе – Кавалли. Педро снова оглядел присутствующих и коснулся карандашом бумажки:

– Значит, так… Я, Роберто… Андреа, а ты как?

Кавалли покачал головой:

– А то ты не знаешь, Педро, что я ничего крепче кьянти не пью. Привычка.

Доселе молчавший старший паладин, кесталец Карлос Вуэльта и Махуэло, кивнул:

– И у меня тоже.

На это никто ничего не возразил – и Кавалли, и Вуэльта в прошлом, до того, как попали в придворные паладины и сделались наставниками молодых, были странствующими, а странствующим паладинам по уставу предписывается на выезде избегать крепких напитков. Так что странствующие паладины на всякий случай старались вообще подобного не употреблять – мало ли чего. Потому-то ни Кавалли, ни Вуэльта не годились в качестве посланцев к гномам – просто не были привычны к крепкому алкоголю, тем более в больших количествах.

– Эх, и правда. А жаль, вы бы оба с таким заклятием, думаю, на раз бы справились, – Педро потыкал карандашом в бумажку. – Ну, и остался у нас Ринальдо.

Он отметил мартиниканца, посмотрел на бумажку и просиял:

– А точно. Ринальдо, ведь ты-то как раз лучше всех нас подходишь для этакого дела.

Ринальдо Чампа, как раз смешивавший для Вуэльты сложный напиток из красного вина, гранатового сока и меда, вздрогнул и звякнул ложкой о бокал:

– Что? Это почему же?

Теодоро сказал, загибая пальцы:

–Ну, во-первых, ты из нас самый молодой, а значит – здоровье у тебя самое крепкое. Во-вторых, ты бывший городской паладин. Ну и в-третьих, ты – мартиниканец. И это, пожалуй, самое главное.

И без того вытянутые миндалевидные черные глаза Чампы сердито сузились:

– Не ты ли, Теодоро, тут насчет стереотипов о храмовниках возмущался? Так вот то, что мы, мартиниканцы, якобы способны пить без меры – это как раз самый настоящий стереотип!!! И то, что городские поголовно пьянствуют – тоже. Валерио про это уже говорил.

Манзони дернул его за полу мундира:

– Спокойно. Стереотипы стереотипами, но по сути Теодоро прав. К тому же, хочешь – обижайся, хочешь – нет, а мартиниканцы и правда крепки к алкоголю. И это научный факт. Так что ты вполне сможешь пить наравне с гномами. И это очень даже хорошо. И потом, дело же не только в спиртном, но и в гномьей кулинарии. Из всех нас ты один способен, наверное, переварить ее без последствий.

Чампа слишком уважал Джудо, чтобы возмущаться и перечить его словам, и потому только вздохнул:

– А с кулинарией-то что не так?

– Ну как тебе сказать… – Валерио поморщился. – Одна из статей торговли с гномами – мартиниканский красный перец, а если точнее – то сорта чили и хабанеро. Они их почти во всё добавляют, даже в десерты. Ну и другие особенности их кухни... В общем, тебе будет не так страшно, как любому другому. Главное – не спрашивать, из чего что приготовлено, и синих грибов не есть. Разве что совсем чуть-чуть, но лучше не надо.

Мартиниканец жалобно обвел всех взглядом:

– Так вы что, всерьез решили меня на это дело подписать?

– Почему нет? – Джудо допил морс и подставил ему стакан, и Чампа наполнил его. – У тебя всё, что требуется, есть. Ты старший паладин, а значит, гномы точно отнесутся к тебе с уважением. Ты крепок к алкоголю и сможешь выдуть много, и при том не упиться в колоду. Ну и ты привычен к красному перцу и всякой экзотической жратве. Грибы только не ешь, это Валерио правильно сказал. Не только синие, а вообще никакие. Вроде б вы, мартиниканцы, грибы не жалуете, верно?

– Ну, да. У нас слово «грибы» и слово «отрава» – это одно слово, – со вздохом сказал Ринальдо и подал Вуэльте его напиток.

– Так вот для гномьих грибов это верно как ни для каких других, – Валерио скривился. – В общем, не ешь их. Но тогда тебе придется есть всё остальное. Там, кротов жареных, личинок в карамели с перцем и прочее...

– Ладно, справлюсь как-нибудь, – смирился с судьбой Чампа. – А кто со мной еще поедет? Кого выберем из обычных? Они, как назло, все по караулам на неделю вперед расписаны. Для такого дела, конечно, можно расписание поменять, если бы не эти праздники... Из-за них всё сложнее.

Потягивая винно-медовый напиток мелкими глотками, Карлос Вуэльта сказал:

– А я думаю, что обычных паладинов можно и не тащить к гномам. Зачем? Надо из младших выбрать. Во-первых, они все уже достаточно хорошо обучены, во-вторых, практика, в-третьих, мы всё равно их после Новолетия собирались экзаменовать как раз по снятию заклятий... Да и расписание у них куда как гибче.

Старшие паладины переглянулись, и Джудо улыбнулся:

– Ты, Карлос, редко говоришь, но уж если говоришь, то самую суть. Точно, возьмем младших. Их вообще восемнадцать человек, выбор есть.

– Двадцать один, – педантично поправил его Карлос.

– Так-то да, но выбирать можно только из восемнадцати, – Джудо откинулся в кресле. – Потому что Бласко нельзя к гномам ехать, он все-таки какой-никакой, а маг. Опять же, Энрике тоже – он же альв наполовину. Альвов гномы не любят так же сильно, как и сидов. Ну и Оливио... учитывая некоторые культурные особенности гномов и прошлое Оливио, я бы не хотел его туда отправлять. Только-только его совсем отпустило, а ведь четыре года парень мучился.

Старшие паладины молча покивали. Они все в общих чертах знали историю Оливио, так что возражать не стали. Тем более что всё равно было из кого выбрать.

– Жаль, конечно. Одни из лучших, а их как раз и нельзя, – почесал кончик носа Педро. – Надо подумать...

– А что там думать, – Роберто Ливетти допил кофе, поставил чашку на столик. – Робертино и Жоан тоже в пятерке лучших. И они подходят как никто другой.

– Это почему вдруг? – прищурился Кавалли. – Почему не твои Тонио и Алессио? Тоже ведь хороши.

– Да потому, что и Робертино, и Жоан способны выдержать гномье застолье не хуже Ринальдо, – усмехнулся старший паладин Ливетти. – Ведь Робертино – кесталец, да еще и лекарь к тому же. Вдвойне устойчив к алкоголю. А Жоан, как по мне, камни переварить может, раз вырос на сальмийской еде. Ну и таланты обоих тоже важны.

– Это верно, – кивнул Теодоро. – Робертино – девственник, и духовная стойкость у него для такого возраста просто невероятная. А Жоан отлично в магии разбирается, он это заклятие, думаю, и сам распутать сумеет. Ринальдо, можешь на него положиться.

– И кстати… – Джудо поднялся с кресла, подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и покопался в нем, достал пухлый большой конверт и вручил его Чампе. – Вот тебе еще задание. Надо нам у гномов заказать малые пистоли, и к ним патроны особые. Гномы пистоли терпеть не могут делать, считают баловством, но, может, заинтересуются интересным техническим проектом…

Ринальдо развернул конверт, просмотрел вложенные чертежи:

– Любопытно. Было бы неплохо такое заполучить. Но оно же только под патрон с гномьим огнепорошком... Вряд ли гномы согласятся большими партиями такое делать.

– А ты попробуй их убедить, – сказал Теодоро. – Вдруг получится. Потому мы тебя и хотим послать – тебя напоить до бесчувствия трудно, и ты упрямый и дотошный. Вот и примени эти свои свойства на практике и ради блага паладинского корпуса. А с заклятием предоставь разбираться молодежи. Пусть учатся на выезде работать в условиях, близких к боевым.

Мартиниканец вздохнул, сложил бумаги в конверт и спрятал его во внутренний карман.

Робертино и Жоан ничего не подозревали до самого второго ужина. Робертино ушел в увольнительную и весь вечер проторчал в компании студентов в траттории «Три пьяных школяра» неподалеку от университета, да и Жоан тоже куда-то завеялся. Так что дежурный паладин три раза заглядывал то в тренировочный зал, то в младшепаладинскую гостиную, то в спальню и спрашивал, не вернулись ли они, чем возбудил любопытство остальных младших паладинов.

Когда Робертино наконец вернулся и зашел в казарменную спальню, там был только Оливио, валявшийся на своей кровати с книжкой новых стихов известного плайясольского поэта Гаэтано Николарди. Стихи были на любовные темы и при том очень откровенные, и у младшего паладина то и дело появлялся на щеках легкий румянец.

– Ого. Что это с твоим мундиром? – удивился Оливио, отложив книжку и присматриваясь к товарищу.

Робертино поскреб большое темное пятно на рукаве и вздохнул:

– Последствия научного диспута.

Оливио встал, подошел ближе и присмотрелся:

– А как по мне, так это соус песто. Пахнет, по крайней мере, именно им.

– Одно не исключает другое, – Робертино подошел к своей кровати, снял мундир, свернул его и положил на полку. – Придется завтра в чистку отдать. Сам я с этим песто не справлюсь...

– О чем хоть диспутировали? – полюбопытствовал Оливио. Он в душе немножко завидовал товарищу в том, что у того есть и другая жизнь, вне паладинского корпуса, пусть только в виде университета, но все же.

– Да так. Видишь ли... Мэтресса Трифольи и мэтр Пастель уже давно практикуют длительное кипячение медицинских инструментов перед использованием, и всех своих студентов этому учат. Не говоря уж о регулярной уборке и мытье рук с особым мылом, спиртовым или карболовым раствором перед тем, как за пациента браться. И этот метод уже внедрен по всем больницам Фартальи, потому как принцесса Беатриче считает его весьма действенным. Ну оно так и есть, вообще-то. Когда мэтр Пастель еще был студентом-практикантом, а мэтресса Трифольи – простой акушеркой в той же больнице, они открыли, что очень многие болезни переносятся особыми спорами, которые невозможно увидеть обычным глазом, только в очень сильный микроскоп. Такие микроскопы тогда еще никто не делал, очень уж сложно. Им пришлось у гномов на последние средства заказывать и разработку, и изготовление, чтоб свою теорию подтвердить. Ну, и они не прогадали. В общем, они на этом открытии построили свой метод препятствования заражениям, и с этим методом все согласились уже давно. Но вот вопрос, откуда эти самые споры берутся, до сих пор не выяснили окончательно. Сами мэтр Пастель и мэтресса Трифольи считают, что эти споры просто существуют в природе сами по себе, как вот животные и растения, но иногда почему-то начинают очень быстро размножаться и распространяться, отчего и возникают болезни. Чистота и гигиена потому и помогают предотвращать болезни, что кипячение, мыло и спирт с карболкой убивают эти споры. Многие маги-целители с ними, кстати, согласны в этом предположении. Даже амулеты от многих болезней научились делать на основе этой теории. А вот мэтр Квирелли и его последователи считают, что эти споры – это демонические сущности, только очень мелкие. И что с ними можно бороться не только медицинским способом, но и святыми экзорцизмами, просто надо найти именно нужный экзорцизм на каждый вид сущностей, и тогда можно, по их мнению, одним махом изничтожить эти споры в целой больнице, а то и в городе...

– Ага, понятно. Значит, в траттории сошлись сторонники этих двух теорий и в жарком споре выясняли, чья теория вернее? – усмехнулся Оливио.

Робертино кивнул:

– Точно. Ну, нас было больше, вот им и пришлось перейти к более, хм, весомым аргументам. Когда они начали кидаться тарелками, я решил, что хватит диспутировать, и накрыл нашу компанию куполом святой брони. Но до того мисочка с песто успела в меня попасть...

– Держу пари, что вы свалили раньше, чем трактирщик успел определиться, с кого за разгром деньги брать.

– Как обычно, – расплылся в улыбке Робертино. – Я еще ни разу не оплачивал убытки от подобных диспутов.

Тут в казарменную спальню заглянул дежурный паладин:

– О, наконец-то, Сальваро. Тебя наставник ищет, по какому-то срочному делу. И Жоана тоже. Его не видел?

– Нет. А что случилось-то? – Робертино выдвинул сундук из-под кровати и достал запасной мундир. Дежурный качнул головой:

– А не знаю. Велено вас найти и сказать, чтоб сразу как появитесь, так шли в гостиную старших паладинов.

Тут мимо дежурного в казарму протиснулся Жоан, чуть растрепанный, слегка нетрезвый и очень довольный.

– Чего-чего? Я слышал, тут обо мне говорили? – он подошел к зеркалу у двери и принялся поправлять одежду.

– Правильно слышал, – сказал дежурный. – Быстро в порядок себя приводи – и в старшепаладинскую гостиную. Наставники там ждут.

И дежурный ушел.

Паладины переглянулись, Оливио удивленно спросил:

– Что вы уже натворить-то успели?

– Да вроде ничего, – призадумался Жоан. – Вроде бы. За раздолбанное чучело меня уже отчитали, а так больше никаких проколов не припомню. А ты, Робертино?

Тот плечами пожал и начал надевать свежий мундир:

– Да я тоже. Разве что кто-то успел из-за диспута сегодняшнего нажаловаться... Да нет, вряд ли. Я из «Школяров» сразу в казармы пошел.

Жоан пригладил волосы:

– Ну и я тоже думаю, что вряд ли тот студент-магик, которому я только что бока намял, на меня настучал. У нас была честная драка по правилам, да и он выглядел человеком приличным... Ладно, всё равно сейчас всё сами узнаем. Ну, идем. Чем скорее отделаемся от взыскания, тем лучше.

– Почему сразу – взыскание? Может, вас за прилежную учебу и хорошее поведение наградить хотят, – слегка иронично сказал Оливио и не выдержал, захихикал.

Оба приятеля тоже рассмеялись, махнули руками и решительно пошли в старшепаладинскую гостиную. В любом случае, уже ради того, чтоб зайти в эту гостиную, стоило и взыскание потерпеть. Тем более что никакой крупной вины они за собой не знали, а за мелкую разве что отчитают. А старшепаладинская гостиная – это было интересно. За все время своего кадетства и паладинства ни Жоан, ни Робертино ни разу там не были. Среди младших паладинов ходили слухи, будто там роскошь практически королевская, и хотелось в этом убедиться своими глазами.

С точки зрения Жоана гостиная действительно была очень роскошной. Такую изящную и красивую мебель, такие ковры и светильники он только в королевских покоях видел. Сам-то Жоан, хоть и происходил из старинной семьи донов, привык к куда меньшей роскоши. Да и то сказать, про сальмийских донов всегда говорили, что они образом жизни и богатством от своих крестьян-вассалов не шибко отличаются, и это, в общем-то, была правда: в Сальме крестьяне не бедствовали, а доны не роскошествовали. А вот Робертино даже слегка разочаровался – по степени роскоши гостиная мало чем отличалась от большой гостиной его родного Кастель Сальваро. Разве что была уютнее и удобнее, и не такая официальная. И еще в ней в углу, у одного из окон, стоял большой массивный письменный стол со старинным прибором из малахита, явно кестальской работы. Робертино в родной кестальской старине разбирался неплохо, и сразу определил, что этому письменному прибору не меньше ста лет, и сделан он по заказу каким-то мастером из Пассериньи, городка, славившегося резчиками по камню. Кстати, той же работы были и ониксовые шахматы на столике под другим окном.

Пока Робертино разглядывал письменный прибор и шахматы, а Жоан – бронзовые светильники со светошарами, в гостиную зашли Манзони, Чампа, Филипепи и Кавалли. Кавалли жестом указал ученикам сесть на диван, и те послушно уселись, ухитряясь даже сидеть навытяжку. Манзони и Чампа сели в кресла у окна, Филипепи – в кресло возле столика с печатными листками, а Кавалли принялся ходить по гостиной туда-сюда перед младшими паладинами:

– Полагаю, вы уже догадались, что вас сюда не просто так позвали? – спросил он.

Жоан и Робертино кивнули, пожирая взглядами всех четверых. Отметили, что Кавалли немного обеспокоен, Манзони же, как обычно, непроницаем, Филипепи тщательно скрывает радость, а Чампа пребывает в некоторой растерянности, смешанной с легким отчаяньем.

– Да, сеньор Андреа, – хором сказали оба младших паладина.

– Вам придется поехать по очень важному делу вместе с сеньором Чампой. Завтра с утра, – вздохнул Кавалли. – Вас выбрали из всех младших паладинов именно из-за ваших талантов и достоинств, так что имейте это в виду и постарайтесь соответствовать. Дело государственной важности и при том секретное. Официально будет указано, что вы отправлены вместе со старшим паладином Ринальдо Чампой по делам паладинского корпуса. В тейг Кандапор.

Младшие паладины переглянулись. По делам паладинского корпуса в Кандапор, к гномам – это было необычно. Не то чтоб паладины не имели дела с гномами, совсем наоборот. И как правило, этими делами занимались придворные старшие паладины. Необычным было то, что к этим делам подключили младших.

Паладинский корпус включал в себя всех паладинов вообще, а не только тех, кто учился или служил при королевском дворе, это была довольно разветвленная организация, со своими канцеляриями в каждом крупном городе, к которым приписывались все местные паладины – неважно, городские, странствующие или храмовники. Во главе каждой такой канцелярии стояли, как правило, три или четыре старших паладина – лейтенант местного паладинского «крыла», и сержанты от храмовников, городских и странствующих. Ну и был, конечно, секретарь, тоже старший паладин, обычно очень пожилой, который ведал всеми документами и отвечал за делопроизводство. Но все они подчинялись четырем капитанам, а те в свою очередь – непосредственно королю. Однако вопросы, касающиеся всяких новшеств (в вооружении, обучении и тому подобное), по традиции решались старшими паладинами из числа придворных. Считалось, что раз уж их направили ко двору, доверили им честь оберегать королевскую семью и воспитывать новое поколение паладинов, то и остальные вопросы они способны решать не хуже. А дела с гномами обычно касались как раз вооружения, и потому этими делами занимались исключительно старшие паладины, опытные во всех отношениях. А не младшие.

Манзони, видя недоумение младших паладинов, пояснил:

– Сеньор Чампа будет вести переговоры по новому вооружению, а вот вам придется заняться совсем другим делом. И вот это дело как раз и есть государственная тайна. Так что постарайтесь вообще не трепаться, на вопросы особо любопытных можете прямо сказать – мол, наставники посылают по важному делу к гномам, а по какому именно делу – говорить запретили. Если справитесь и всё благополучно обернется, то потом можете и рассказать, не всё, конечно, но что можно – сами поймете, не дураки.

Кавалли опять прошелся по гостиной и наконец сел на стул возле письменного стола:

– В общем, вы с сеньором Чампой едете завтра. Оборудование особое вам не понадобится, разве что, Робертино, свой лекарский чемодан захвати. На всякий случай. Мундиры еще парадные прихватите, все-таки прием у дира... Полный парад не требуется, только придворный, без снаряжения. И у интенданта получите теплые плащи и сапоги с перчатками, в Верхнем Кандапоре холодно. А что касается самого дела – то вам придется поработать над снятием сонного заклятья с аллеманского посла, принца Эдвина. Думаю, справитесь. Пока сеньор Чампа будет с гномами застольничать и переговоры вести, вы и займетесь. И постарайтесь управиться побыстрее, сеньор Чампа, конечно, крепок, но больше двух дней гномьего пира и он вряд ли выдержит.

Чампа только вздохнул тяжко. Робертино с тревогой обвел взглядом наставников:

– А… а что, так всё ужасно? Я имею в виду – гномий пир...

– Да, Робертино. Так что ты в свой чемодан положи побольше всякого, что обычно применяется при обжорстве очень тяжелой и острой едой… и злоупотреблении крепкой выпивкой, – опять вздохнул Чампа. – Я, конечно, надеюсь, что выдержу, но все-таки, на всякий случай, позаботься о лекарствах.

Вот это было неожиданностью – такого оба младших паладина и предположить не могли.

– А как же мы? – робко спросил Жоан. – Мы-то как, ведь мы вряд ли выдержим… Ну, еда едой, но выпивка… Не уверен, что я смогу… Опыта мало.

– Вам и не надо, – успокоил их Филипепи. – То есть, конечно, отведать не меньше десяти блюд и попробовать не меньше десяти напитков придется, так по гномьим обычаям гостеприимства положено. Но вы – младшие, вам будет намного меньше почестей, и вы даже сами себе должны наливать и накладывать, главное – от каждой перемены вкусить, а уж сколько – это дело ваше. Так что справитесь. Самое главное – не спрашивайте, из чего приготовлено, не ешьте грибы, всю выпивку обязательно закусывайте и пейте мелкими глотками. И вообще старайтесь поменьше и есть, и пить. Кстати, не забудьте у Аваро еще походные столовые приборы попросить, а то гномы всё руками едят, у них ложек-вилок не водится. Что еще… ага, этикет. Если вас представят гномкам – смотреть на них можно только прикрыв глаза ладонью или опустив голову. Ни в коем случае не в лицо, это страшное оскорбление. Если гномки решат с вами поговорить, то обращаться к ним – «глубокочтимые сеньоры», если гномки одеты в темную одежду со множеством каменных бус и железных цепей, или «блистательные доньи», если в яркую с золотом и драгоценными камнями. Смотрите не перепутайте. И кстати – первыми с ними не заговаривать, запомните это покрепче. Если что-то надо у них спросить, попросите выступить посредником любого гнома поблизости, у которого будет борода. К самим гномам можете обращаться просто «сеньор», даже к диру.

Джудо добавил:

– И самое главное. У гномов из-за того, что очень мало женщин, вовсю процветает мужская любовь. И у них это совершенно в порядке вещей. Так что будьте готовы к тому, что на вас будут томно смотреть, стрелять глазками и посылать воздушные поцелуи. И особенно к тому, что вам будут предлагать вместе выпить. Это, чтобы вы знали, у гномов всегда означает приглашение к флирту.

Робертино и Жоан переглянулись растерянно:

– Ого... А гномы вообще знают, что нам положено целомудрие блюсти?

– Знают, – вздохнул Филипепи. – Но у них другое понятие целомудрия. Отношений между мужчинами оно не касается.

– Гм, а если отказаться совместно пить, гномы, наверное, обидятся? – спросил Жоан. Не то чтоб он был шокирован услышанным, все-таки в Фарталье мужская любовь считалась вполне допустимой и не осуждалась, хотя и не поощрялась, но всё равно это было неожиданно.

– Если это будет предложение от молодого гнома, без бороды то есть, то можете смело отказывать, – сказал Филипепи. – А если выпить вместе предложит гном с бородой, или хотя бы с усами, то тут два варианта. Можно сказать, что у вас уже есть другие обязательства… но тогда будьте готовы убедительно врать, потому что вас тут же начнут расспрашивать о ваших обязательствах, а под обязательствами они понимают только любовные союзы. Причем расспрашивать будут очень настойчиво и требовать, хм, интимных подробностей. А можно согласиться выпить, но тогда уж придется потерпеть некоторый флирт и постараться не напиться допьяна. Пока вы напрямую не дадите согласие на, гм, близкое знакомство, вас никто не станет тащить в постель. А вот если напьетесь до бесчувствия – то гном сочтет вас законной добычей, у них в таком флирте считается, что если напился – значит, согласился. Вроде как доверился. Так что я вам советую все-таки соврать про обязательства, но тогда уж заранее всё придумайте и продумайте. И помните – гномы знают, что паладины должны блюсти целомудрие, потому врать придется про обязательства относительно мужчин.

Младшие паладины тяжко вздохнули, и Жоан жалобно спросил:

– Сеньоры… а вы нас точно таким вот образом не наказываете за что-то?

– Нет, Жоан, не наказываем, – ободряюще улыбнулся ему Кавалли. – Но деваться некуда, дело королевское. А долг паладина – служить королю. Даже если эта служба предполагает выпивку и флирт с гномами... Мы вас обоих потому и выбрали, что верим – вы справитесь.

– Спасибо, сеньор Андреа. Но у меня еще вопрос… А как насчет поста? – спросил Робертино.

– Ради такого случая я раздобуду завтра для вас разрешение от архонтисы, – ответил Джудо. – Рано утром схожу к ней... так что не переживайте

А Филипепи добавил:

– И потом, учитывая, что за еда у гномов, это будет не нарушением поста, а самым настоящим испытанием. К тому же после этого вам вряд ли какое-то время захочется есть хоть что-нибудь, кроме постной овсянки. Поверьте моему опыту...

Вернувшись в казарму, Робертино и Жоан не стали заходить в спальню, а направились в лекарскую каморку, где Робертино достал из-под лавки чемодан и принялся паковать в него что требовалось. Жоан уселся на откидной стульчик у откидного же стола и мрачно за ним стал наблюдать.

– Деваться некуда, – наконец вздохнул он. – Доверие, понимаешь, нам оказали...

Робертино тоже вздохнул:

– Да уж. Но с другой стороны – ведь рано или поздно пришлось бы побывать у гномов... Так, где там у меня были сорбенты? Ага, вот. На, держи сразу, чтоб потом не забыть, – он сунул Жоану три бумажных пакетика.

– А что это?

– Особым образом выжженный древесный уголь и еще кое-что. Перед тем, как пить, раскуси пилюлю и проглоти. И постарайся, чтоб гномы этого не заметили.

Жоан обрадовался, спрятал пакетики в карман:

– А поможет?

– Ну, хотя бы частично – да. Надеюсь. И вот что… Филипепи прав – надо заранее придумать, что мы гномам будем врать. Про обязательства. Ведь он же сказал, что подробно расспрашивать начнут… полагаю, что вплоть до размеров, гм, члена и цвета волос на, гм, лобке...

Он погрустнел. Жоан упер локти в откидной стол, положил подбородок на кулаки и мрачно сказал:

– Даже не представляю. Придумать я такое точно не смогу. У меня воображение на этот счет отказывает намертво.

Робертино закрыл чемоданчик, поставил его на скамейку, взял с полки бутылку с граппой, замаскированную под настойку дубовой коры, плеснул в стаканчики:

– У меня тоже. И я совсем не умею врать, вот в чем беда…

Жоан отпил граппы, поморщился и занюхал рукавом:

– Ух-х… Значит, надо кого-то настоящего описывать… Кого вот только? Хм... Я сегодня после тренировки в мыльне вместе с Тонио и Лукой мылся... можно кого-то из них за образец взять. Только я боюсь, что меня на смех пробьет. Вот сейчас представил, как я гному описываю Тонио или Луку тем же стилем, каким в романах про любовь пишут – и уже ржать хочется… И потом – а как я после этого смогу с ними в одной мыльне мыться и вообще им в глаза смотреть? Ведь же каждый раз буду вспоминать, как про них гномам врал. Нет, этакая идея никуда не годится.

Отпив граппы, Робертино кивнул:

– Вот именно. Такая же история. Нет, наверное, надо попробовать женщину описать. Только говорить о ней в мужском роде. А ну-ка, давай попробуем.

Жоан сделал еще глоток граппы, наморщил лоб и сказал:

– М-м-м… До корпуса была у меня девушка, селяночка Мартина… А ну-ка… Вот послушай, получается ли. Итак… Мой возлюбленный роста среднего, со смуглой кожей и золотистыми кудрями... Талия тонкая, ноги длинные, глаза голубые, губы на вкус как вишня или клубника, ну, смотря чем до того полакомиться… Задница упругая, а груди круглые, как маленькие дыньки, и их так здорово держать в ладонях, когда она стоит на четвереньках, а я сзади… А, тьфу!!! Ну вот. Только хуже сделалось – как о Мартине подумал, так тут же и вспомнил, как трахался с ней в последнюю ночь перед отъездом сюда... Вот же, больше трех лет прошло, а как вчера было.

– Так это же хорошо, – Робертино вынул из ящика комода коробочку с кольярской пастилой из водорослей, и зажевал граппу. – Достоверно соврать получится. Только постарайся не забывать, что надо в мужском роде говорить и про груди не упоминать. Тем более что у нее имя легко в мужское переделать: Мартина – Мартин.

Жоан тоже взял кусочек пастилы, откусил:

– Бр-р, как ты это ешь.

– Вкусно, – пожал плечами Робертино. – И полезно. Эх, тебе-то проще, а мне как быть, даже и не знаю.

– Неужели тебе никто не нравится? – удивился Жоан.

Приятель вздохнул:

– Ну вообще-то нравится. Даже очень... и если б я не был паладином, то...

– Так в чем проблема-то?

Робертино куснул еще пастилы и пробормотал:

– Опыта нет…

Жоан махнул рукой:

– А, делов-то. Просто помечтай вслух. Вот прямо сейчас попробуй, а я тебе скажу, получается или нет. Представь, что я гном, а ты мне рассказываешь.

Еще раз вздохнув, Робертино отпил глоток граппы и сказал:

– Мне очень нравится мой возлюбленный… – он смотрел в стакан, чувствуя невероятное смущение. – Он выше меня на целую голову, а мне всегда нравились высокие и стройные... Очень изящные руки, с узкой ладонью и длинными пальцами, кожа светлая, и цвета как топленое молоко… талия тонкая, ноги длинные. А губы такие пухлые, но четко очерченные, как на картинах маэстро Сараваджо… глаза зеленые, как нефрит, а волосы цвета свежеочищенного каштана…– тут Робертино запнулся, потому что поднял голову и наткнулся на очень удивленный взгляд Жоана.

– Э-э… Робертино, ты... ну... я понимаю, конечно, так тоже бывает, – осторожно сказал Жоан. – Но я б на твоем месте о таком наставнику рассказал, ну ведь плохо же может кончиться.

– Почему? – не понял Робертино. – Ну да, я влюбился… наверное. Но я же обеты давал, и вообще способен себя держать в руках.

– Угу, я, конечно, знаю, что у тебя стальная воля, но это ж никто не выдержит – каждый день видеть, да еще иной раз в одной мыльне мыться и вообще...

Теперь уже Робертино удивился:

– Ты чего? Какое еще «в одной мыльне мыться»? Я только один раз в купальне подсмотрел, и то, если б Алисия специально не оставила щелку между ставнями, ничего бы не увидел.

– Какая еще Алисия? – Жоан взял стаканчик приятеля и встревоженно понюхал. – Никаких Алисий при дворе не припомню…

Тут-то до Робертино и дошло, он схватился за голову:

– Ой-ой... Представляю, что ты только что подумал!!!

Жоан поставил стаканчик:

– Так, постой. Ты ж про Оливио говорил, разве нет? По описанию – он ведь. Он у нас тут один такой, с зелеными глазами, кожей цвета топленого молока и каштановыми волосами, а губы и правда прям как маэстро Сараваджо рисовал.

Робертино, все еще держась за голову, простонал:

– Нет, не про него!!! Просто я тренировался говорить в мужском роде, а получилось… Нет, к черту это всё, я лучше просто попробую с гномами выпить, если боги смилуются, не упьюсь.

С облегчением Жоан допил граппу и спросил:

– Ладно. Но все-таки, про кого это ты тут откровенничал? Клянусь, никому не скажу. Надеюсь, все-таки не про Оливио.

– Да я же сказал – не про него, – Робертино с грустью посмотрел в свой стаканчик. – И вообще не про мужчину. Просто... мы в отпуск вместе с Оливио в Кесталью не просто так ездили, а его сестру двоюродную искать. Там длинная история была, если хочешь, спроси Оливио, он расскажет. Ну так вот нашли мы сеньориту Луису. Она здорово на Оливио похожа, потому что ее отец покойный – брат-близнец матушки Оливио, а он в мать пошел. Ну... Луиса теперь живет в Кастель Сальваро как воспитанница моей матушки, потому что ее земли моему отцу под протекторат переданы до ее замужества. И меня угораздило в нее влюбиться. Конечно, я ей ни слова не сказал, зачем, всё равно ведь ничего не выйдет... Разве что согрешил чуток, когда попросил Алисию – это моя сестра – подстроить так, чтоб увидеть Луису без одежды, – Робертино махом допил граппу. – Красивая она. Очень. Уж как я пожалел тогда, что я паладин, и не передать…

Жоан взял бутылку и плеснул еще на два пальца в каждый стакан:

– Сочувствую... Ведь если б не твое паладинство, то у вас, может, чего б и срослось. Может, даже б поженились.

– А, чего уж там, – Робертино выпил и зажевал пастилой. – Я паладин, и это на всю жизнь. А гномы... а гномы обойдутся и без моих откровений. Справлюсь как-нибудь, наемся сорбента, может, и не напьюсь. А может, гномы мной вообще не заинтересуются. Ладно, поздно уже. Пойдем вниз, возьмем у Аваро что требуется, а то он скоро свое хозяйство запрет и придется утром его вылавливать.

После второго завтрака на следующий день Чампа с Жоаном и Робертино, одетые в теплые плащи, отправились на королевскую станцию телепортов, откуда их и перебросили высоко в горы Монтеферри, в долину Дра-Кандапор. Монтеферри протянулись вдоль северо-восточной границы Фартальи, и за ними лежали западные области Аллемании и княжество Борравия. Сами горы принадлежали нескольким гномьим тейгам, поделенным между ними и по поверхности, и под землей. Тейг Кандапор был самым большим и богатым из всех гномьих тейгов Монтеферри, имел давние торговые и прочие связи с Фартальей и его дир считался среди остальных чем-то вроде верховного короля, хотя остальные тейги были независимыми и управлялись, в общем-то, по своим обычаям. Главенство кандапорского дира признавалось ими только для внешнеполитических дел, ему поручалось решение всех вопросов такого рода, вплоть до права объявления войны соседним королевствам. Впрочем, вопреки распространенному мнению, гномы воевать очень не любили, хоть и были сами по себе изрядными задирами. Гномы предпочитали торговать, а чтобы обезопаситься от воинственных соседей в лице Аллемании и Алевенды, заключили в старые времена союз с Фартальей. С тех пор фартальская армия всего четырежды выступала в поддержку гномов по этому договору, и все четыре раза захватчики (один раз Алевенда, дважды Аллемания и один раз Борравия) получали хорошую взбучку – не в последнюю очередь потому, что гномы, не желая воевать сами, усиленно вкладывались в вооружение союзников. Так что у фартальской армии всегда было самое современное оружие на континенте. Впрочем, сто лет назад тогдашний аллеманский кесарь переступил через свои расистские предрассудки и заключил союз с тремя тейгами северо-аллеманских гномов, чтобы тоже получить доступ к достижениям гномьих оружейников. Такой союз усилил армию Аллемании, но в то же время подогрел ненависть гномов Монтеферри – как выяснилось, у них у всех были какие-то очень давние счеты к аллеманским гномам.

Обо всём этом младшие паладины знали – ведь помимо непосредственно воинских и паладинских умений и знаний им в корпусе преподавали и другие науки. Потому что паладин должен быть ко всему прочему еще и очень хорошо образован.

Станция магических телепортов в долине Дра-Кандапор лежала поодаль от Верхнего Кандапора, чтобы людская магия не досаждала гномам. Почему-то от нее у многих гномов возникала аллергическая почесуха, оттого они человеческих магов и не любили. Так что паладинам пришлось сесть на низкорослых горных пони, крепких и лохматых, укутаться в теплые плащи и ехать к Верхнему Кандапору целый час с лишним. Чтобы не тратить время зря, Чампа по пути рассказал младшим паладинам о сути дела поподробнее. Когда он замолчал, Робертино, поправив капюшон плаща и потуже затянув тесемки, сказал:

– Странно. Если посла заколдовали, то как? Гномы же чуют нашу магию, если кто-то колдовал прямо там, они бы уж точно должны были почувствовать. А посла только утром слуги обнаружили в таком состоянии.

Жоан пожал плечами:

– Не обязательно было колдовать прямо там. Конечно, надо смотреть, что да как, но есть ведь уйма способов наложить на кого-то заклятие, кроме прямого колдовства. Не говоря уж о том, что это вообще могла быть магия крови, в таком случае магу совсем не нужно быть недалеко от жертвы. Он мог сидеть вообще где-нибудь в Берштадте, лишь бы кровь была под рукой.

Чампа поднял палец:

– Вот именно. Я тоже думаю, что тут смердит кровавой магией. Хоть в Аллемании к ней и относятся очень сурово, но... сами понимаете. Впрочем, есть еще два варианта – отложенное заклятие и порча по кукле-образу. Правда, последнее все-таки больше наше, мартиниканское, здесь такое считают примитивным баловством, хоть и зря. Примитивное-то примитивное, но очень действенное...

Он поежился под меховым плащом и приложил перчатку к носу, чтоб согреть.

– Отложенное заклятие тоже может быть, – согласился Жоан. – Только тут Робертино прав – его ведь надо как-то доставить к месту, а когда оно срабатывает, высвобождается магия. И ее-то гномы должны были почуять. Разве что это была очень необычная магия, штучная работа, так сказать...

– Вот вы оба и займетесь расследованием – после приема у дира. Придется вам самим этим заниматься, без моей помощи, – скривился старший паладин. – Пока я буду с гномами пить и жрать… да спасет меня Дева от последствий. Хорошо хоть любовного интереса мне не надо опасаться, молодым гномам ко мне интерес проявлять по статусу не положено, а старшие уже все давно женаты и с постоянными любовниками. Кстати, насчет этого – вы придумали хоть, о чем врать будете?

Робертино вздохнул:

– Не умею я врать, сеньор Ринальдо. Так что мне только на милость богов и остается надеяться.

– Ну, если ты все-таки упьешься до беспамятства и тебя, хм, того, это не будет считаться нарушением обета, потому как не по своей воле ты это делал.

– Спасибо, утешили, – с легким сарказмом сказал Робертино и опять вздохнул.

Дальше они ехали молча до самых ворот Верхнего Кандапора, где их уже ожидала целая делегация из десяти гномов, одетых в суконные кафтаны, подбитые лисьим и волчьим мехом, в кожаные штаны с золотым шитьем и сапоги, украшенные множеством пряжек. На головах у гномов были высокие остроконечные шапки-треухи из волчьего меха, а ухоженные бороды разной длины непременно украшала хоть пара зажимов или заколок. После взаимных поклонов и приветствий гномы быстро отвели паладинов к подъемнику, который и доставил всех на двести футов вверх по отвесному склону, ко входу в пещеры. Сами пещеры были неожиданно слишком простыми, без особых изысков. Впрочем, очень быстро оказалось, что это что-то вроде преддверия или сеней. Внутри горы гостей завели еще на один подъемник, на этот раз просто огромный, и он начал опускаться вниз, минуя высокие этажи подземелий. Робертино насчитал восемь таких ярусов, пока наконец подъемник не остановился на одном из них.

Вот тут-то и открылась вся роскошь тейга Кандапор. Настоящий подземный город, с улицами, мостами, галереями и даже садом и озером. Всё это освещалось чем-то вроде светошаров, но светящих не теплым солнечным светом, а холодным, голубоватым сиянием, похожим на свечение гнилушек, только куда более ярким. Впрочем, были здесь и теплые огни – в окнах домов. Сами дома были разные – одни представляли собой часть скальной стены, другие – отдельные строения, третьи словно вырастали из скалы, и все они как будто переходили один в другой, не имея четких границ, некоторые комнаты вообще были открытыми, и из них по лестницам и мостикам можно было перейти в соседние дома. Судя по роскоши открытых комнат, это было что-то вроде гостиных или приемных, предназначенных для демонстрации семейного богатства в том числе. И дверей в привычном людям виде не было видно, их заменяли плотные занавеси. Видимо, воровства среди гномов не водилось, раз тут не опасались выставлять всем напоказ дорогие вещи, которыми были наполнены эти открытые гостиные, и не пользовались дверями.

Гномы-провожатые явно торопились, и паладины только и успевали, что вертеть головами, пытаясь рассмотреть всю эту необычайную красоту.

Наконец, широкая мощеная улица уперлась в площадь, выложенную плитками зеленого камня, в которых Робертино опознал малахит, нефрит и жадеит. Посреди площади, как-то очень естественно переходящей в большой зал, их ожидала еще одна группа гномов, одетых еще богаче, с куда более длинными бородами. Главным в этой группе был невысокий даже по гномьим меркам, но очень плечистый гном с черной бородой до пола, в серебряном шлеме с золотыми рогами и в мантии, подбитой мехом снежного барса. Одет он был помимо плаща в кафтан из красной и зеленой парчи, длинный, почти до пола, из-под которого выглядывали загнутые носы сафьяновых красных сапог, усыпанные драгоценными камнями. Гномья борода тоже вся искрилась множеством драгоценных украшений. В руке гном держал посох с большим набалдашником из горного хрусталя, выточенного в виде сферы.

Провожатые довели паладинов к этой группе гномов и отступили на шаг, когда Чампа со спутниками оказался прямо напротив гнома в рогатом шлеме. Старший паладин поклонился малым поклоном, сняв берет, Робертино и Жоан склонились ниже, как им полагалось, если бы пришлось приветствовать кого-то из королевской семьи. Гном стукнул посохом в пол, качнул головой и сказал по-фартальски почти без акцента:

– Рад приветствовать в нашем тейге посланцев нашего друга Амадео, пятого этого имени. Перед вами Топаз Лдари, волей Духов Камня дир тейга Кандапор, второй этого имени.

Чампа выпрямился, надел берет и сказал, приложив к кокарде два пальца в малом паладинском салюте:

– Старший паладин, верный слуга его величества Амадео Пятого, посвященный Девы, Ринальдо Чампа. Рад приветствовать тебя, дир Топаз из рода Лдари, тейга Кандапор.

Похоже, что у гномов, по крайней мере гномов-мужчин, этикет был крайне простой, и здесь нужно было представляться самому. Робертино тоже надел берет, отсалютовал и сказал:

– Младший паладин, верный слуга его величества Амадео Пятого, посвященный Девы, Роберто Диас Сальваро и Ванцетти. Рад приветствовать вас, сеньор дир.

Он заметил, что гномы, услышав его имя, переглянулись и уставились на него с интересом и уважением одновременно. Неудивительно: граф Сальваро и сам, и через кестальских купцов вел обширную торговлю с гномами, продавая им знаменитую кестальскую граппу, поделочные камни и особенно никелевую и хромовую руды, которые не водились в Монтеферри. Сами кестальцы эти руды использовали для варки своего знаменитого стекла зеленых и синих оттенков, из которого выдували прочные бутылки для кестальских вин и той же граппы, а гномы научились из них добывать хром и никель, которые пускали на изготовление алхимических приборов и хирургических инструментов.

Жоан последовал его примеру и тоже представился. Его имя гномов не впечатлило, и это явно огорчило младшего паладина. Впрочем, он постарался не подать виду.

Дир, быстро оглядев гостей, сказал:

– Мой друг Амадео прислал вас помочь нам выйти из того, хм, непростого положения, в котором мы оказались. А значит, вы для нас – дорогие гости, наш долг – оказать вам почет и уважение, ибо так мы выказываем почет и уважение и вашему повелителю Амадео, верному другу тейга Кандапор и всех тейгов Монтеферри. И потому я приглашаю вас разделить с нами торжественную трапезу и насладиться знаменитым гостеприимством Кандапора.

– Для нас это большая честь, сеньор дир, – снова склонил голову Чампа, стараясь, чтоб никто из гномов не увидел в его черных глазах тоску.

– И для нас тоже, – заверил его Топаз Второй. – Сейчас вас, дорогие гости, проведут в отведенные вам покои, где вы омоете руки и бо… лица с дороги, а когда прозвучит большой гонг, добро пожаловать на пир!

Чампа, видимо, решил, что большой беды не будет, если он попробует настоять на своем (в конце концов, гномы в нем и его спутниках нуждались намного больше, чем он – в соблюдении гномьих приличий). И потому сказал:

– Касательно непростого положения, сеньор дир. Для поиска выхода из него было бы очень хорошо, если бы мы сначала занялись этим делом, а уже потом воздали должное знаменитому гостеприимству Кандапора. Дело ведь не терпит отлагательств.

Гномы переглянулись, и на их лицах отразилось недоумение и даже некоторый испуг. А дир сказал:

– Нет, нет, сеньор Ринальдо Чампа, не годится гневить Духов Камня, откладывая пир гостеприимства. Ибо эти почести воздаются не только гостям, но и самим Духам в благодарность за то, что они послали нам гостей, и не простых, а способных помочь нам в беде.

– Как вам и Духам будет угодно, – обреченно сказал Чампа и опять поклонился. Отделаться от гномьего гостеприимства не получилось. Раз уж речь зашла о духах, то настаивать на своем бесполезно.

К ним подошли два гнома – один из бородатых, одетый не так роскошно, как остальные, но зато с огромным кольцом ключей на поясе, и второй – моложе всех присутствующих, без бороды, но с усами. Одежда на нем была довольно богатая, но без излишеств. Гном с ключами сказал:

– Сеньоры, я – Брабит Мсети, ключарь дира. А это – Усим, мой племянник и помощник старшего дознавателя, он вам все будет показывать и рассказывать, если понадобится. А сейчас мы проведем вас в гостевые покои.

И гном развернулся и зашагал куда-то. Паладины устремились за ним, а безбородый Усим замыкал шествие.

Идти пришлось не очень долго. С мощеной зеленым камнем площади вело несколько улочек-коридоров, от которых в свою очередь ответвлялись другие – одни низкие, высотой всего в шесть-семь футов, другие – высокие, и на них выходили окна и галереи разных помещений. В одной из улочек Брабит свернул в пятый по счету отнорок, ведущий в высокий и довольно широкий округлый то ли зал, то ли маленькую площадь. Впрочем, сюда выходили только два яруса помещений, и отсюда не вел никакой другой коридор, так что это был скорее зал. Посреди зала торчал фонтан, а вокруг него были набросаны шкуры, ковры и небольшие твердые подушечки, стояло также несколько кованых узорчатых скамеечек и стульчиков. Брабит указал на занавешенные входы в помещения нижнего яруса и на лесенку на верхний ярус:

– Прошу, устраивайтесь с удобствами. Здесь внизу – умывальни, вверху – опочивальни. Усим придет за вами сразу после гонга, это через полчаса, и отведет на пир. Без него по Кандапору ходить не советую – заблудитесь с непривычки.

И ключарь вместе с Усимом ушел.

Робертино заглянул за одну из занавесок – там действительно была довольно роскошная мыльня, даже с горячей водой. За другой занавеской оказался смывной сортир с совершенно неприлично богатыми стульчаками из белого мрамора, инкрустированного лазуритом.

– Не вышло отвертеться от пира, а жаль, – сказал он. – Сеньор Ринальдо… полагаю, нам надо переодеваться в парадные мундиры?

Чампа скорбно кивнул:

– Правильно полагаешь. Мечи, кстати, не нужны, баселарды тоже. На пиру надо быть безоружными.

Он поднялся по лестнице и наугад выбрал себе опочивальню. Робертино и Жоан переглянулись:

– Я смотрю, роскошно живут гномы… а отношения у них тут между собой какие-то простецкие, – сказал Жоан.

– Это только кажется. Я читал, что у них очень строгие правила внутренней жизни, – Робертино подхватил свою дорожную сумку. – Просто нам со стороны многого не видно. Ты, кстати, обратил внимание, что мы нигде не встретили ни одной гномки? А между прочим, они здесь на деле самые главные. Без одобрения старших гномок даже дир шагу не сделает, не то что простые гномы.

– Нам ничего такого о гномах не рассказывали, – Жоан пошел на лестницу. – Непорядок.

– Не дошло до этого еще просто, – ответил ему Чампа, выходя из своей опочивальни в длинном стеганом халате. – Как раз после Новолетия Филипепи должен был вам пару лекций на тему гномов прочитать. Так, я быстро в купальню, хоть согреюсь немного. Надеюсь, успею… а вы давайте пока переодевайтесь.

Переодеваясь в парадный мундир, Жоан переложил в карман пакетики с сорбентами, и Робертино тоже набил ими карманы. Мимо их общей на две опочивальни «гостиной» по галерее прошел Чампа в халате и полотенце на голове.

Младшие паладины спустились вниз и принялись бродить по залу, пиная подушки. Жоан то и дело поправлял парадную шляпу, съезжающую ему на лоб, пока Робертино ему не сказал:

– Да что ты ее мучаешь, оставь. Зачем тебе тут шляпа? Гномам на наш этикет наплевать, а среди них я тут, под землей, никого кроме дира в головном уборе не видел. Даже берет можно не надевать, я думаю.

Жоан с облегчением снял шляпу и нацепил ее на огромный кристалл хрусталя, стоявший тут, видимо, для красоты:

– Ну и славно. Слушай, как думаешь, гномок нам все-таки покажут?

– Не знаю. Отец, помню, говорил, что гостей гномкам представляют обязательно, если это почетные гости. А мы, думаю, вполне почетные. Ты помнишь, что на них прямо смотреть нельзя?

– Помню. Интересно, правда ли, что у гномок тоже бороды…

– Неправда, – Робертино пощупал в кармане пакетики с сорбентами. – Они вообще-то довольно красивые, даже на людской взгляд. Ну, отец так говорил. Знаешь, он ведь кьянталусец наполовину, а кьянталусская знать, по слухам, от гномов частью происходит, оттого они такого маленького роста. Интересно, правда это или болтовня глупая? Если правда, то я сам, выходит, отчасти гном.

Жоан критически его оглядел:

– Ну… ростом ты повыше, чем здешние гномы. На целый фут. И почесухи магической у тебя нет. И... да нет, брехня это. Мне как-то Джорхе, помню, говорил, что у гномов и людей несовместимость какая-то, общего потомства не может быть. Странно как-то даже. От фейри – может, а от гномов – нет. А что медицинская наука на этот счет говорит?

– А вот не знаю. Надо будет у мэтрессы Трифольи спросить.

Тут спустился одетый в парадный мундир Чампа. Шляпой он тоже пренебрег, только повязал красно-желтой повязкой голову, потому что по мартиниканским обычаям гость за столом должен обязательно повязать волосы. Из-под повязки на плечи спускались две черные косы, завязанные красными шнурками. Чампа упорно носил прическу, принятую среди мартиниканских паладинов, и даже упрямый капитан Каброни уже давно махнул рукой на все попытки заставить его завязывать уставной хвостик.

– Ну, где там уже этот гонг, – проворчал он. – Раньше сядем – раньше встанем… Если встанем.

Робертино вынул из кармана несколько пакетиков:

– Возьмите, сеньор Ринальдо. Это сорбенты, перед тем, как пить, раскусите и проглотите пилюлю.

Старший паладин обрадовался пакетикам не меньше, чем до того Жоан, разложил по карманам:

– А поможет?

– Ну, хотя бы отчасти должно. Вы ведь к тому же и так устойчивы к алкоголю, как все мартиниканцы.

Чампа наморщил нос:

– Еще бы нам не быть устойчивыми, Робертино. Знаешь, почему? Потому что в старые языческие времена дважды в год, перед началом каждого сезона дождей, устраивали большие ритуальные пьянки и пили пульке. Пить должны были все, кроме жрецов, детей, беременных и кормящих женщин. Считалось, что чем больше выпьешь, тем больше уйдет пульке Тлалеку и Сентеотлю, древним богам плодородия и дождей. Пульке можно выпить довольно много, оно по крепости чуть сильнее пива. Но упиться тоже можно, и еще как. Так вот тех, кто упивался так, что не мог стоять на ногах, жрецы хватали и тут же на алтарь волокли, где и приносили в жертву богине засухи Атлакатли под пьяные крики остальных. Этот ритуал по всей Мартинике был распространен, не только в Чаматлане. Вот и получилось, что все нынешние мартиниканцы – потомки тех, кто выживал во время этих ритуальных пьянок. А вот почему кестальцы почти так же устойчивы к спиртному – вот это интересный вопрос.

Робертино пожал плечами:

– Сами не знаем. У нас никаких таких обычаев не было. Как-то, наверное, само так получилось. Потому, наверное, что зимы у нас холодные и снежные, особенно в Верхней Кесталье... если все дороги снегом занесет и дома до крыш засыплет, то что еще зимой в деревнях делать-то, кроме как пить и, хм, любиться...

Тут-то и прозвучал гонг, и почти сразу же, словно из-под земли вырос, явился Усим:

– Сеньоры, позвольте проводить вас на пир.

Пир впечатлял. Для начала тем, что вместо привычного большого стола посреди трапезной здесь всё было наоборот. Середина огромного круглого зала была пустой, блестела отполированным мрамором пола, а вот вдоль стен стояли невысокие столики, причем тоже пустые. Вообще. В сердца младших паладинов закралась даже робкая надежда – а вдруг все эти россказни про страшное гномье гостеприимство – это такие страшилки, и на самом деле все будет чинно и благородно, и очень скромно…

Как только гости вошли в зал, тут же в другой вход, напротив, вошла толпа гномов во главе с диром. На сей раз дир был уже без шлема и мантии, и оказалось, что голова у него выбрита до блеска. Дир по-свойски взял Чампу за руку и самолично отвел к большому и высокому столику, усадил на вполне человеческих размеров стул, сам забрался на соседний стул по маленькой приставной лесенке. Кроме него за этот столик сели еще четыре столь же бородатых, но менее богато одетых гнома. После того, как уселся дир, ключарь Брабит подхватил под руку Робертино и усадил за такой же человеческой высоты столик, за какой посадили Чампу. И сказал:

– Для сына сеньора Сальваро особый почет! С тобой, сеньор Роберто, рядом сядет Малдур Лдари, племянник дира. А Усим сядет вместе с сеньором Жоаном.

Так и очутились Жоан и Робертино за одним столом, зажатые между двумя гномами. Малдур Лдари оказался молодым гномом с очень короткой бородой. Он тут же фамильярно схватил Робертино за плечо и страстно сказал на фартальском с очень заметным акцентом:

– Как я рад познакомиться с таким хорошим юношей!!! Из такого хорошего рода! И с таким красавцем!

– Мне тоже очень приятно, – вежливо, но холодно сказал Робертино, пытаясь намекнуть гному, что не хотел бы углублять знакомство. Но то ли гномы не понимают таких намеков, то ли еще что, а только Малдур руку с его плеча не убрал, а наоборот, прижался теснее:

– Тебе у нас нравится, Роберто Сальваро?

– Кандапор очень необычный город, – все так же ровно и холодно сказал Робертино и все-таки ухитрился вывернуться из этого полуобъятия. Лицо его сделалось словно каменное. Жоан сочувственно прошептал ему на старой талле (которой паладинов тоже учили):

– Похоже, дирский племянничек на тебя запал.

– Это ужасно, – тоже шепотом ответил ему Робертино на том же языке, надеясь, что старинная талла гномам неизвестна.

Усим, которому поручили Жоана, наоборот, пока что вел себя очень прилично.

Тут наконец ударил гонг, дир встал и сказал:

– Давайте же восславим Духов Камня! Давайте отведаем первую перемену блюд и напитков!