Четверг, 15 июня.
В среду с утра и до самого вечера Магнус Торг с огромной энергией занимался расследованием нового убийства, убийства местного полицейского Альгота Ольссона. К сожалению, энер гия пропала зря. Не удалось обнаружить никаких следов пре ступника. Полицейские ходили по всей Ломме, из дома в дом, в поисках возможного свидетеля ночного происшествия. Спра шивали: кто поздно вечером ходил по шоссе или по пляжу.
Таким образом удалось найти несколько человек, одни езди ли в Мальмё или Лунд и вернулись последним автобусом, дру гие засиделись у приятелей или в кафе.
Forste kriminalassistent допрашивал всех очень подробно; вы яснял время выхода из дому и возвращения домой. Это был •сизифов труд. И у каждого нашлось какое-то алиби, не говоря уже о том, что подозревать их в убийстве полицейского было бы чистейшим безумием. Но офицер полиции твердо решил прове рять даже явную бессмыслицу. В таком деле, как эти три убий ства, бессмыслица может оказаться правдой.
В результате еще один день оказался проведенным впустую. Снова полное фиаско.
Зато у нас в пансионате была небольшая сенсация. Утром, как раз когда наша компания собиралась в салоне, чтобы чем-нибудь занять еще один день неофициального заточения, в ко тором нас держал Магнус Торг, у калитки раздался звонок. Через минуту в дом вошел высокий мужчина, с проседью, лет около шестидесяти. Следовавшая за ним froken Лилиан несла небольшой чемоданчик из желтой кожи. При виде нас незнако мец слегка поклонился. Лилиан позвала госпожу Астрид Бранде, которая, обменявшись несколькими словами с новым гостем, по вела его наверх.
Когда Лилиан вернулась, мы забросали ее вопросами:
— Кто этот человек? Откуда приехал?
Ответ прозвучал как выстрел:
— Он из Стокгольма, из польского посольства. Приехал в связи с событиями в Ломме и остановится в нашем пансионате на несколько дней.
Поляк, да еще из посольства. Интересно! Очевидно, хочет вмешаться в следствие. Но зачем? Ведь и госпожа Янссон, и Тшечецкий были гражданами Швеции, поляки просто не имеют права совать сюда свой нос. Эти люди выбрали свободу в на шей прекрасной стране, и посольству коммунистического госу дарства тут нечего делать. Это типичное вмешательство в наши внутренние дела. Надеюсь, Магнус Торг объяснит вновь прибыв шему, что ему следует ближайшим поездом вернуться в Сток гольм.
— Он прекрасно говорит по-шведски. А какой интересный! — восхищалась Лилиан. — Хоть и пожилой, а не одна flicka мо жет потерять из-за него голову. И какой элегантный. Такой костюм не купить даже в «Domusie» или в «Nordiska».
Эти коммунисты умеют заниматься пропагандой. Не сказал ни слова, только приехал, а уж девчонка на его стороне.
Поскольку я решил отмечать в своем дневнике не только события, но и мою реакцию, я позволил себе записать и это нелестное мнение о приезжем. Признаюсь, оно было несколько поспешным, ибо, когда новый гость появился за столом во вре мя обеда, он оказался милейшим человеком. Оказывается, при ехал он потому, что лично знал госпожу Янссон и хотел бы помочь следствию, насколько это в его силах. Он сразу огово рился, что не собирается ни в коей мере вмешиваться в работу полиции. Витольд Овицкий, так звали представителя посольства, живет в Швеции уже двадцать лет, правда, с небольшим пере рывом. Поэтому он не только в совершенстве владеет языком, но даже переводит нашу литературу на польский.
Поскольку Магнуса Торга весь день не было в пансионате — он все еще пытался нащупать какой-то след и без конца опра шивал жителей Ломмы, — встреча господина Овицкого с офи цером полиции состоялась только за ужином. К моему велико му удивлению, forste kriminalassistent вовсе не был шокирован появлением этого человека, видно, он был предупрежден на чальством. Если так, то это еще одно очко в пользу дипломата. Наверно, он еще в Стокгольме связался с министерством и толь ко после этого приехал в Ломму.
После ужина Магнус Торг пригласил поляка в библиотеку. Я был доволен, когда он обратился и ко мне:
— Я думаю, господин доктор, вы нам не помешаете.
А дипломату пояснил:
— Доктор Нилеруд очень помогает нам в этом деле. Он пре красный хроникер и ведет дневник, весьма полезный для след ствия. Кроме того, господин Нилеруд — судебный врач. Правда, он на отдыхе и оказался здесь случайно, но тем не менее помог нам установить моменты смерти всех жертв этого таинственного убийцы.
Витольд Овицкий любезно улыбнулся.
— Конечно, — сказал он, — я не имею ничего против при сутствия господина Нилеруда. К тому же у меня нет каких-либо особых сведений. Просто я знал госпожу Янссон, и она уже после приезда в Ломму звонила в Стокгольм, на Карла веген, в наше посольство. Она разговаривала со мной. Посколь ку интересы следствия требуют выяснения контактов госпожи Янссон, я решил приехать сюда и сообщить вам некоторые под робности.
Теперь я все понял. Несомненно, Магнус Торг выяснил, ка кие междугородные переговоры велись из нашего пансионата в те дни, когда здесь была госпожа Янссон. Его не мог не заин тересовать разговор с посольством. Вот почему Овицкий оказал ся в Скании. Я уже пятнадцать лет работаю судебным врачом, у меня немалый опыт и все же я не могу заметить ни малей шего промаха в действиях этого молодого следователя. Он де лает все, что возможно, но успехов пока никаких. Что за про клятое дело!
Когда мы уселись в удобные кресла, Витольд Овицкий заго ворил:
— Я знаю госпожу Янссон очень давно, с тех самых пор, как она оказалась в Швеции. Тогда всех бывших заключенных гитлеровских концлагерей, доставленных в эту страну, благода ря акции Фольке Бернадота поместили в больницы и дома от дыха. Там эти люди постепенно восстанавливали здоровье и душевное равновесие, утраченное в страшных лагерях. Наше посольство поддерживало постоянные контакты как со швед скими властями, так и с бывшими заключенными польского происхождения. Тогда я и познакомился с Марией Янссон. Мне довелось узнать историю ее жизни.
— Это очень интересно. Директор Янссон ничего не мог ска зать нам по этому поводу. Знал только, что у его приемной ма тери нет в Польше никаких родных.
— Совершенно верно, — подтвердил дипломат. — Госпожа Янссон не любила возвращаться к страшным воспоминаниям и не делилась ими даже с тем, кого любила как родного сына. Скажу кратко: ее семья жила в Польше, отец был лесничим. В 1942 году в их доме появились немцы и нашли там раненого партизана, которого хозяин не успел спрятать. Лесничего геста повцы застрелили на месте, дом сожгли, а мать, жену и четве рых детей отправили в Освенцим. Марии тогда было семнадцать лет, она была старшей дочерью. Ее братьям было тринадцать и одиннадцать, а младшей сестре — девять лет.
— Таких маленьких отправили в концлагерь? — удивился я.
— Там были и поменьше, — заметил Овицкий и продол жал: — Когда товарный поезд, набитый людьми, прибыл в Освенцим, эсэсовцы выгнали всех из вагонов, построили и стали по очереди подводить к офицеру СС. Тот движением тросточки отправлял одних направо, других — налево. Это называлось селекция. Тех, что оказались слева, самых молодых и крепких, погнали в лагерь, чтобы перед смертью они еще поработали. Остальных: стариков, женщин и детей сразу отправили в газо вые камеры и потом сожгли в печах крематория.
— Ужасно! — вырвалось у Магнуса Торга.
— Марию отправили налево, а вся ее семья в тот же день оказалась в газовой камере.
— Это страшно! — не удержался я.
— Вы, и особенно молодое поколение, считаете рассказы о гитлеровской оккупации преувеличением. А ведь тем же спосо бом, что и семья госпожи Янссон, только в Освенциме было уничтожено три миллиона людей. Моя родина потеряла в тече ние этих пяти лет больше шести миллионов человек. Из них меньше четырехсот тысяч погибло с оружием в руках, осталь ные — в тюрьмах и концлагерях.
— Госпожу Янссон выпустили из лагеря? — спросил я.
— Оттуда никого не выпускали. Единственным выходом бы ла печь крематория. После двух лет пребывания в Освенциме Марию перевели в Равенсбрюк, откуда в самом конце войны от правили в Швецию. У нее не было родных, ей незачем было возвращаться в сожженный дом, вот она и осталась здесь.
— Через два года она стала женой господина Янссона, — добавил Магнус Торг.
— Да. Я даже был на их свадьбе. Вскоре мне пришлось уехать из Швеции. Когда спустя пятнадцать лет я вернулся в
Стокгольм, на одном из приемов в посольстве я обратил внима ние на женщину в дорогих мехах. Ее лицо показалось мне зна комым. Я спросил одного из секретарей посольства, кто эта женщина в изумрудном колье. Он ответил, что это Мария Янссон, по происхождению полька. Но и это мне ничего не ска зало. Янссонов в Стокгольме тысячи, а мелкий торговец, хозяин продовольственного магазинчика, у меня никак не ассоцииро вался с всемирно известной фирмой «Эрик Янссон и сын». Толь ко когда эта женщина подошла ко мне и напомнила, что мы виделись в последний раз на ее свадьбе, я понял, какую карьеру сделала за эти годы молодая продавщица.
— И вы сумели познакомиться поближе со своей соотече ственницей?
— Да. Я бывал в ее доме на Веллингби в Стокгольме и при жизни ее мужа, и после его смерти.
— Наверно, — вмешался я, — у нее было острое предубеж дение против немцев? Она неохотно ездила в Германию даже по делам фирмы.
— Она избегала ездить только в ФРГ. Говорила мне, что просто не хочет встречаться там с гитлеровскими убийцами, ко торые не только пребывают на свободе, но даже занимают вы сокие посты в правительстве, армии и промышленности. Я впол не понимаю ее чувства.
— Госпожа Янссон помогала бывшим заключенным?
— Насколько мне известно, даже очень. Посылала деньги в разные страны. Когда в Освенциме ставили памятник жертвам этого лагеря, госпожа Янссон участвовала в сборе средств и сама послала чек на крупную сумму. Еще я знаю, что она финансировала некое неофициальное бюро, занимающееся розыс ком гитлеровских преступников, скрывающихся в различных частях земного шара, особенно в Южной Америке.
— Может, убийство этой женщины было актом мести какой-нибудь организации бывших гитлеровцев? — вмешался я. — Такая организация существует, например, в Аргентине. Если не ошибаюсь, ее штаб-квартира находится в Буэнос-Айресе.
— Бывшие эсэсовцы и гестаповцы организовали немало та ких союзов. Одни строго законспирированы, другие действуют полулегально, прикрываясь вывесками торговых фирм, как, на пример, мадридская организация, которую возглавляет небезыз вестный Отто Скорцени. В конце войны гитлеровцы перевели в банки нейтральных государств огромные суммы. Только на часть из них союзникам удалось наложить арест, выяснив их происхождение. Остальное используется для помощи военным преступникам. Все это дела хорошо известные. И все же я не думаю, что убийство госпожи Янссон — дело рук одной из этих организаций.
— Тогда чье же?
— Этого я, к сожалению, не знаю. Могу только сообщить вам о телефонном разговоре, который состоялся у меня с гос пожой Янссон в понедельник, то есть за два дня до ее смерти. Было это около часу дня.
— Fru Мария звонила вам только один раз? — спросил Магнус Торг.
— Да. До этого я виделся с ней в начале апреля.
— Это верно, что в последнее время госпожа Янссон была чем-то взволнована и угнетена? — спросил я.
— Нет. Я этого не заметил. Правда, она очень тяжело пе реживала смерть мужа, но с тех пор прошло четыре года. Вре мя врачует и не такие раны.
— О чем был ваш разговор? — поинтересовался Магнус Торг. — Нам известно, что она говорила из этого дома.
— Госпожа Янссон задала мне довольно странный вопрос: что нужно сделать, если обнаружен скрывающийся военный преступник.
— Boт как... — вырвалось у меня.
Дипломат не обратил внимания на мое восклицание.
— Я, конечно, посоветовал ей обратиться в управление по лиции в Лунде или Мальмё и рассказать о своем открытии. «Это бесполезно, — ответила госпожа Мария, — они его не арестуют без неопровержимых доказательств. А таких у меня нет. В конце концов, я могла и ошибиться. Вы знаете, как в Швеции смотрят на ложное обвинение, да еще столь серьезное. Нет, сначала я сама должна во всем убедиться». Я посоветовал ей обратиться к какому-нибудь адвокату и обсудить с ним со здавшуюся ситуацию. Но и этот совет не понравился fru Марии. Она спросила меня, не был ли кто-нибудь из сотрудников по сольства в прошлом узником Освенцима и не знаю ли я таких поляков в Стокгольме. К сожалению, я ничем не мог ей помочь. Таких сотрудников у меня не было. В Стокгольме наверняка можно было найти нужных ей людей, но это требовало времени, а госпожа Янссон не могла ждать. Она хотела, чтобы такой че ловек немедленно приехал в Ломму, иначе, твердила она, этот бывший гитлеровец все поймет и либо сбежит, либо постарается от нее избавиться.
— Она предчувствовала свой конец, — заметил я.
— Это не предчувствие. Она отдавала себе отчет в сложно сти ситуации, — ответил Овицкий. — Я еще раз попросил гос-пожу Янссон переговорить на эту тему с кем-нибудь из полиции, попросил назвать фамилию этого преступника.
— Ну и что? — спросил я, ужасно заинтригованный.
— Она не захотела. Сказала, что не хочет напрасным подо зрением опорочить, может быть, невинного человека. В конце концов, она уступила моим просьбам и объяснила, о ком шла речь.
Тут даже Магнус Торг утратил свое завидное спокойствие.
— Я, наверно, неточно выразился, — поправился Овиц кий, — она не назвала фамилии, а только сказала, что речь идет о человеке, который проводил селекцию на станции в Освенциме и который послал в газовую камеру всю ее семью. Неудивительно, что она боялась за свою жизнь.
— Но почему она не назвала фамилии? — рассердился Маг нус Торг.
— Вы не знаете Марию. И в делах, и в личной жизни она была страшно щепетильна. Поскольку она не была уверена в своих подозрениях, она не считала возможным высказать их вслух.
— На том разговор и окончился?
— Да. В конце она сказала, что постарается сама разыс кать нужного человека. Намекнула, что у нее есть один на при мете. Даже поляк.
— «Den gammle fiskaren»? — подхватил я.
— Совершенно верно, fru Янссон именно так и сказала.
— Это Станислав Тшечецкий, — объяснил я, — вторая жертва преступника.
— Ужасная фамилия для шведского языка, — усмехнулся дипломат. — Удивительно, что вы так правильно ее произно сите.
— Я веду дневник по этому делу. Постепенно научился. Признаюсь, это было не так-то просто.
— Верю, — кивнул Овицкий и вернулся к теме разгово ра. — Когда я прочел в газетах сообщение о новом преступле нии в Ломме, я сразу понял, что убит тот, о ком говорила мне госпожа Янссон.
— Вы знали этого поляка? — спросил Магнус Торг.
— Нет. Но я выяснил в польском консульстве в Мальмё, что Станислав Тшечецкий, уже будучи гражданином Швеции, не сколько раз получал визу для въезда в Польшу. Кроме этого, никаких контактов с консульством не поддерживал. В посоль стве тоже никто не знал старого рыбака.
— Вы полагаете, — спросил Магнус Торг, — что Мария Янссон встречалась с этим человеком? С какой целью?
— Я предполагаю, что, по крайней мере, она пыталась с ним встретиться. Просто ей надо было показать своего подозре ваемого еще одному возможному свидетелю. В разговоре со мной она подчеркивала, что боится ошибиться. И это понятно: с тех пор утекло немало воды. Трудно узнать кого-то, с кем не виделся почти двадцать лет. Неудивительно, что ей хотелось услышать еще чье-то мнение.
— Интересно, — заметил я, — как госпожа Янссон пред ставляла себе такую очную ставку?
— Да очень просто, — дипломат взглянул на меня как на дурака. Он не понял, что, задавая этот глупый вопрос, я ста рался вытянуть из него побольше. Не скрывает ли он что-нибудь от нас? Действительно ли он приехал помочь нам, или просто пытается разнюхать, в каком состоянии находится следствие? А может, именно посольство организовало чистку бывших поль ских граждан? Предположение довольно дикое, но я заметил, что Магнус Торг проверяет самые нелепые гипотезы. В этом деле все так нелепо и запутанно, что ничему и никому нельзя верить, особенно иностранцу.
— Очень просто, — повторил Овицкий. — Госпожа Янссон знала фамилию, под которой скрывается преступник, и его адрес. Тшечецкий мог под любым предлогом навестить его, рас смотреть и даже поговорить с ним.
— Пожалуй, — согласился я, — но вы читали газеты, в которых сообщались подробности убийства рыбака? В его доме нашли кольцо, которое было собственностью госпожи Янссон и исчезло в день ее смерти.
Дипломат улыбнулся.
— Я хотел бы задать представителю полиции один вопрос. Можно?
— Конечно, — откликнулся Магнус Торг.
— Какими доводами располагает полиция по поводу того, что госпожа Янссон была ограблена и что среди прочих драго ценностей у нее было похищено это кольцо с жемчужиной? Честно говоря, я очень внимательно изучал описания преступле ния, приведенные во всех газетах, начиная с «Квельспостен», и не нашел там никаких доказательств, что ограбление вообще имело место.
— Но это же ясно, — возмутился Магнус Торг. — Нам из вестно, что эти драгоценности были у госпожи Янссон здесь, в Ломме. Это подтверждают жильцы пансионата. Горничная Ли лиан показала нам место, в котором fru Мария хранила свои украшения, она даже примеряла их с разрешения хозяйки.
— Допустим, — согласился Овицкий, — но это лишь дока-зывает, что у госпожи Янссон были эти драгоценности, а вовсе не то, что их у нее украли. Ведь нет никаких доказательств, что ценности находились в комнате fru Марии в момент ее смерти и исчезли сразу же вслед за этим.
— Ну, знаете ли! — Магнус Торг пожал плечами.
— Я допускаю возможность ограбления, но ведь могло быть и иначе. Госпожа Янссон могла спрятать куда-нибудь эти безде лушки или подарить их кому-нибудь.
— Неплохой подарок в несколько тысяч крон, — заметил я.
— Для нее это пустяк. Она могла на другой день поехать в Мальмё и купить вдвое больше украшений.
— Если допустить, что вы правы, и она, подчиняясь минут ному капризу, подарила кому-нибудь эти драгоценности, то уж во всяком случае не старому поляку, — категорически заявил Магнус Торг.
— Почему же?
— Да потому, что мы бы тогда нашли не одно кольцо, за катившееся под шкаф, а все вместе. Могу вас уверить, что мы очень тщательно обыскали весь дом. Там больше ничего не бы ло. К тому же мужчинам не дарят украшений, даже из жела ния помочь. В этом случае можно ограничиться чеком.
— Верно, — признал дипломат. — Бижутерия — это пода рок для женщины или для молодой красивой девушки. И по том, кольцо могло оказаться в домике Станислава Тшечецкого не только потому, что этот человек был замешан — как утверж дают некоторые малопочтенные газеты — в убийстве госпожи Янссон.
— В какой-то степени вы меня убедили, — согласился Маг нус Торг. Подумал и добавил: — Вы точно подметили: «бижуте рия — это подарок для женщины или для молодой красивой девушки». С голубыми глазами и светлыми, как лен, волосами.