Парадокс Ферми

Брагин. Смерть Щепова

— У вас не более десяти минут. — Врач потрогал холёную эспаньолку и тут же опустил руку, чтобы из-под рукава халата не вылезала манжета слишком дорогой рубашки. — Ему сегодня хуже. То есть состояние тяжёлое, но стабильное. К вечеру ждём на консультацию профессора Каца, известного израильского радиолога. Так что…

Эскулап явно нервничал, тёр ладони, сглатывал, в глаза не смотрел. Брагин его вполне понимал. Тут занервничаешь: денег на лечение дадено — впору мёртвого воскрешать. И кем дадено? Сразу чувствуется, бандитами. А ВИП-пациент и не думает поправляться. Ничто ему не помогает, и даже диагноз поставить толком не удаётся. Почему у него симптомы, как при кишечной форме лучевой болезни, однако количество лейкоцитов в крови в норме? Почему он страдает от мучительных болей, а опиаты не действуют? Почему при всех явных признаках тяжелейшего отравления самые изощрённые анализы ничего не показывают? Ни хроматографический, ни иммунохимический, ни атомно-абсорбционный? И в какой диагноз укладываются тотальное облысение, потеря зубов и язвы на теле, похожие на чумные бубоны? И главное, кто поверит, что врачи не бумажки перекладывают, а действительно делают всё, что в человеческих силах?..

— Понял вас, доктор, не более десяти минут. — Брагин покладисто кивнул. — Куда идти-то прикажете?

А сам почему-то вспомнил, как умирала мать. На ржавой продавленной кровати, в длинном холодном больничном коридоре, потому что в палате ей не нашлось места. И капельницу за неимением штатива вешали на крючок, присобаченный к стенке…

— Ах да-да, конечно, — обрадовался врач и повысил голос: — Вера Павловна, ты где? Выдай господину халат и быстренько проводи его в «тройку». Максимум на десять минут. Давай.

«Тройка» оказалась просторной одноместной палатой, внешне напоминающей хороший гостиничный номер. Новейший плоский телевизор, климат-контроль, удобная мебель, вазочки для цветов… Окно выходило в тихий парк, на стене — хорошая копия лесного пейзажа Шишкина… Но стоило шагнуть внутрь, и буквально у порога наваливалось ощущение беды. Вытяжная вентиляция ничего не могла поделать с запахом болезни и смерти. В палате густо разило всем, что извергал из себя отчаянно боровшийся за жизнь человеческий организм: испражнениями, рвотой, жёлчью. А также лекарствами и почему-то дешёвой парфюмерией.

В центре на электрической кровати-трансформере, не допускающей пролежней, лежал под капельницами Щепов.

Изжелта-зелёное лицо шефа страшно осунулось, черты неестественно заострились, единственным, что напоминало прежнего Щепова, были мутные от боли глаза. В них ещё чувствовалась жизнь, принимавшая безнадёжную последнюю битву.

— У вас десять минут, я буду за дверью, — шепнула Вера Павловна и вышла, а Брагин осторожно подошёл к кровати и не сказал — порывисто выдохнул:

— Привет.

— А-а, тёзка, — обрадовался Щепов. Он хотел было пошевелиться, но не смог, свистяще прошептал: — Вот, брат, загибаюсь. Похоже, всё, хана.

От него шёл чудовищный запах заживо гниющего тела. Такой, что хотелось удрать без оглядки и неделю не вылезать из-под душа, да и то, всё равно будет мерещиться.

— А что врачи говорят? — чувствуя себя криминалистом на эксгумации трупа, спросил Брагин. — Отравление?

Ясно было одно: медицина оказалась бессильна. За то время, что Щепов здесь лежал, за те деньги, что были засланы, — если бы могли, откачали.

— Да ни хрена они не говорят, — сипло вздохнул Щепов. — Ты лучше слушай… что я тебе скажу. Только… вначале… вытащи из телефона аккумулятор… — Он мазнул глазами по экрану телевизора, и лицо его исказила судорога. — Вот чёрт, и здесь эта хрень…

По телевизору показывали новости, больше похожие на чернушный фильм под названием «Делёж нефтяной империи». Правда, актёрский состав не позволял усомниться в хеппи-энде: такие персонажи в огне не горят и в воде не тонут.

— Есть, понял. — Брагин распотрошил свою «Нокию», чтобы вражье ухо не дотянулось в палату. — Слушаю.

Щепов облизнул сухие губы.

— Это не яд, тёзка… Это сука Чёрный постарался. — И, пресекая возможные вопросы, прошептал: — В Москве есть человечишко один… маг, волшебник, в натуре экстрасенс. Не клоун типа Кашпировского или Чумака… всамделишный, настоящий. Ему человеку жизнь испортить — раз плюнуть, только дай на фотографию посмотреть. Если он защиту киллеру даёт, того уже никто не поймает… Может любое ничтожество вытащить из грязи в князи… а сильных мира сего — смешать с дерьмом. А когда смотришь на него, он чёрный, как негатив… отсюда и кликуха…

— Негр, что ли? — ничего не понимая, нахмурился Брагин.

— Нет… — Щепов то ли усмехнулся, то ли оскалился, было не понять. — Это сущность из него прёт… внутренняя чернота. Однажды я исхитрился, сфоткал его, а снимок отнёс к своим, на Лубянку, чтобы прокинули по «программе близнецов». И вот чудеса… Программа почти стопроцентно отождествила Чёрного аж несколько раз… с каким-то эсером-террористом, затем с конником Будённого… и наконец — с командиром заград-отряда в годы Великой Отечественной… Сколько же этому гаду лет? Люди столько не живут… — Щепов замолчал, дёрнулся, и по зелёной щеке сбежала слеза. — И он, сволочь, ещё поживет, а я… Влез куда не надо… не в своё дерьмо… теперь вот хлебаю…

В шею точно потянуло ледяным сквозняком, Брагин ощутил, как шевельнулись волосы на затылке. Он всю жизнь довольно скептически относился к потусторонним чудесам, не верил ни в порчу, ни в сглаз, ни в чёрную кошку, но в словах умирающего была какая-то страшная правда, и он молчал, не представляя, что тут можно сказать.

— И вот ещё что, тёзка, — передохнув, выговорил Щепов. — Ты… мечтал ведь прикупить домишко в Орехово?.. Откуда знаю?.. Короче, у меня там фазенда, от деда ещё… Так вот, забирай. Не хрен финансы разбазаривать… Бери, тёзка, владей, нотариус в курсе… Мне-то уже ничего не надо, я сам скоро к деду… Я, Коля, напоследок хочу одного…

Он обессиленно прикрыл глаза, и Брагин наклонился поближе: вдруг всё-таки удастся порадовать уходящего в вечность? Но синюшные губы Щепова скривились в жуткой ухмылке, и он выговорил:

— Подъехать бы на «Граде»… и со всех сорока направляющих… бабахнуть по этому бля…

Он не договорил. Его тело вдруг выгнулось судорожной дугой, а изо рта вместе с кладбищенской вонью вылетел крик. Жуткий, надсадный, полный страдания и невыносимой тоски. Ничего человеческого в нём уже не было — так кричит погибающее в муках животное.

— Всё, всё, всё, посторонние уходят, — влетела в палату Вера Павловна, сопровождаемая медсестрой и врачом.

Разом склонившись над кроватью, они стали что-то делать, включать дополнительные приборы, опорожнять шприцы… А Щепов всё кричал, и Брагин отчётливо слышал его голос в коридоре, потом в холле и чуть ли не за рулём служебного «Мерседеса».

Больше всего ему хотелось тоже заорать, вернуться и поставить жирную точку. Выстрелом. Пусть уж лучше сразу, чем вот так, под никчёмными капельницами, в неизвестно чем заслуженных муках…

А ещё Брагину хотелось поехать в Москву, отыскать там господина Чёрного и проверить, помогут ли тому астрал и пентаграммы против спецназовской пули. Маг ты, волшебник, колдун или экстрасенс — нам по хрен. Кровь на разрезе у всех одинаковая — красная…