Наступал третий день Праздника Летнего Солнцестояния, близился рассвет, ритуал перерождения Великого Осириса был в самом разгаре. Меж огромных, покрытых росписью колонн струился благовонный дым, звучали шушан-удуры, во внутреннем дворе храма разыгрывали волнующую мистерию. В начале действа лучезарный Хра в образе солнечно-рыжего Кота сокрушал под развесистым деревом змея Ими-Ухенефа — кромсал огромным тесаком длинное цветастое тело, сплетённое из пальмовых волокон. Да не один, конечно, а с преданными соратниками: грозным Анхуре, свирепым Упуаутом, могучим Мехен-Та. Затем победоносный Хра изводил под корень приспешников нечистого супостата — змеев Индифа, Бабаи, Демиба, Апопа, Джесертепа, а также крокодила Магу.
Священная мистерия, исполненная с искренней верой, поистине завораживала, зрители поддерживали защитников жизни многоголосым криком, впадали в экстаз, дети рвались помочь небесному воинству. Тысячная толпа, казавшаяся единым живым существом, дышала пивом, маслом, потом и чесноком. В бархатное небо уже выплывало созвездие Саху, вслед за ним, одновременно с восходом Солнца, замерцает великая звезда Сотис, и в Египте начнется новый год. Он принесёт благословенный разлив Великой реки. Изобилие воды, плодоносный ил на пшеничных полях, урожай… жизнь!
«Не верьте тому, кто скажет вам, будто жизнь божества — сплошной праздник. — Узер смиренно вздохнул и медленно, осторожно, чтобы не заметили зрители, переменил положение на троне. — Не верьте тому, кто скажет вам, будто бог повелевает своими смертными подданными как хочет, сам же нисколько не зависит от них…»
На самом деле, конечно, жаловаться было грех. Его культ, по крайней мере, обходился без драм, без ужасной, хотя и временной, кончины от рук подлых врагов. Узер сидел в мягком анатомическом кресле, в благополучном удалении от толпы, под сенью опахал, под непроницаемой защитой голограммы, проецируемой «Джедом». «Анх» ненавязчиво ограждал его от чрезмерной жары, у подножия трона стояли жрецы-херихебы, следившие за правильностью церемоний, военачальники-маджаи, блюститель веры — иерофант. Самый цвет, самая соль, самые ревностные служители своего бога, вечно прорастающего, цветущего и колосящегося. В местном произношении — Осириса.
У них всё получилось. В размеченных Джехом каналах и рукотворных озёрах плескалась вода и сновали рыбацкие лодки, никогда не возвращавшиеся пустыми, урожай следовал за урожаем. Когда светозарный Осирис посещал свой народ, ему подносили для благословения младенцев. Да и собственный сынок Гор подрастал крепышом и обещал стать героем — не иначе, в деда Геба пошёл. Чего ещё желать?..
…А вот чего. Узер подумал о том, что давно не виделся с Зетхом. Надо будет или в гости завернуть, или хоть звякнуть по голосвязи, узнать, как у брата дела. Хотя и тут беспокоиться было особо не о чем, ведь Зетху по жребию досталась лучшая часть пирога, и он не из тех, кто склонен разбазаривать подарки судьбы. Рыжий владел Нижним Египтом, землёй, без преувеличения благословлённой Творцами, прозванной за плодородие Чёрной. Брось в неё пепел из курительницы, окропи водой, и вырастет тринопля. Да такая, что руки отвалятся, пока урожай соберёшь. Возделанные поля трижды в год отдаривали землепашцев просом, пшеницей, полбой, ячменём, овощами, бобами всевозможных сортов и разноцветным хлопком. Излишки перевозились по реке и по целой системе мощёных дорог — до самого выхода к межматериковому морю…
Чтобы в таких условиях бедствовать, надо было родиться вовсе без рук, а главное, без головы, и к Зетху это уж точно не относилось. «Да, надо как-нибудь выбрать время и пригласить его в гости. Хра давным-давно остыл, Небетхет больше не даёт ни причины, ни повода для ревности…»
На безмятежном, точно здешние небеса, жизненном горизонте просматривалась лишь одна чёрная тучка. Наблюдатели. Репты.
С той достопамятной встречи Зетх их больше не видел, но знал, что они обустроили себе целую систему подземелий и основали там собственный культ. Якобы тайный и, естественно, чёрный. Но эта чернота была не от плодородного чернозёма, а от самой Тьмы. И народ к ним тянулся соответствующий: ворьё, осквернители могил, насильники и предатели. Себя репты причислили к владыкам загробного мира, уничтожителям земных тел грешников, что, согласно местным верованиям, и души обрекало небытию. Имена новых богов вполне отражали их суть: чего стоил хотя бы «Сжигающий Миллионы»!..
Такие вот наблюдатели. Которым по статусу вроде бы полагалось только присматривать за происходящим, ни во что особо не вмешиваясь.
Надо будет обсудить это с Зетхом. А там, собрав побольше улик, выйти на Хра. И уж тогда, заручившись его поддержкой и помощью…
Только ни к чему хорошему это не приведёт. Сотрёшь в порошок одних — явятся другие, ещё хуже. Страшная штука, эта Тёмная сторона. «Собственно, а как вообще вышло, что репты здесь оказались?..»
…А мистерия в честь богов тем временем достигла неистовства: всё гуще клубился хмельной дым, всё стремительней делались ритмы… пока наконец, отвечая на совокупный призыв многих сотен людей, над горизонтом не поднялась лучезарная Сотис. Дружно, с новой силой грянули шушан-удуры, взвизгнули цевницы — и ликующая толпа пала ниц.
Осталось нанести заключительный, действительно божественный штрих.
«Помогите, Творцы… — Узер покачал на руке „Уас“, снял с предохранителя, тщательно взял прицел. — Я спокоен, я спокоен, я совершенно спокоен. Я уверен в себе, я уверен в своих силах, я самый лучший. Моя рука тверда, мой глаз меток…»
Ему предстояло явить чудо. Поджечь огромную бадью, наполненную до краёв горючей смесью, дабы небесный костёр возвестил начало нового года. На протяжении всей мистерии Узер старался на бадью даже не смотреть, но глаза то и дело находили её помимо его воли. В этот раз её расположили жутко далеко, да ещё и на вершине пилона. И промахнуться нельзя. Узер, конечно, предусмотрительно попросил Упуаута подстраховать его с лучемётом, но стоило представить, как горестно покачает головой Хра, и желудок норовил подняться к горлу. Славный полководец Геба на такой дистанции не промахивался. По неподвижной мишени, при вполне достаточном освещении, да не в бою, где горит воздух и кипит расплавленный камень…
Узер сконцентрировался, задержал дыхание, мысленно устремился в цель, подгадал паузу между двумя ударами сердца — и плавно надавил на спуск.
Вспыхнуло, грохнуло, взорвалось в ушах, резануло глаза. Попал!!!
— Осирис!.. — выдохнула толпа и развернулась, простирая руки к высокому пьедесталу, где на троне высился Узер. — Осирис! Отец наш, Осирис!
Сегодня, правда, к живому богу за благословением было не подойти. Кругом престола бдели львы — могучие маджаи, жреческая гвардия и бритоголовые месниу, «железные люди». За благословением — в другой раз, где-нибудь в колосящемся поле, у только что выкопанного канала. Там Осирис будет близким и понятным, точно росток, выглянувший из земли. Сегодня же он являл свою божественную славу — да и то краешком, отсветом, дабы не ослепить и не погубить своих верных…
На другой день Узер делил священные хлебы. Ещё тёплые, из печей, громадные, увенчанные рельефным изображением Ключа Жизни, скопированного с его «Анха». Жрецы разломают крупные куски на множество более мелких, потом их будут делить ещё и ещё, пока не достанется каждому до самого последнего из жителей царства. Жрецам известно: если хоть кто-то окажется обойдённым, наказанием для виновного может стать смерть. Знать бы им ещё, что затейница Исет придумала добавлять в тесто малую толику дивитола. Такую, чтобы на срок жизни особо не повлиял, но с гарантией добавил здоровья, вселил бодрость, зажёг глаза светом…
Вот так рождается безграничная вера в могущество богов и горячее желание служить им верой и правдой. Узер только мысленно разводил руками, понимая, что мужской разум на подобное не способен.
Он разламывал один хлеб за другим, отрабатывая божественную повинность, и мечтал, как по завершении церемоний устроит себе прогулку на лодке. Он велит принести двадцать весел с лопастями из эбенового дерева, отделанными золотом, и с рукоятками из дерева секеб, выложенными серебром. И пусть придут двадцать прекрасных жриц с волосами, заплетёнными в косы. И пусть наденут они сетки из бисера, возьмутся за вёсла и медленно повезут его по глади озера в густые заросли камыша…
Завершив наконец казавшийся нескончаемым труд, Узер начисто забыл и о бисерных сетках, и о серебряных рукоятях — повёл в сад на прогулку наследника своего. Он шёл под руку с женой, в неизменном обществе друга Джеха…
Чего, спрашивается, ещё?