Парадокс Ферми

Настя. Математика

— Всё, катись, лопнешь, — турнула Настя Кузьму.

Кот, быстренько умявший свой штатный ужин, несыто мяукал и порывался вскочить на кухонный стол, откуда неслись чудесные запахи. Очередной раз спустив мохнатого разбойника на пол, девушка тяжело вздохнула и проговорила, обращаясь к пустому месту у правого края стола, где полагалось сидеть Клёнову:

— Нет, это чёрт знает что такое!

Собственно, она даже знала, где квартировал помянутый ею нечистый. Без сомнения, он сидел в большом грязном мешке, который родитель давеча притащил со своей любимой «Юноны». Клёнов сразу спустил мешок в свою подвальную мастерскую и… немедленно потерял человеческий облик. Настя знала это его состояние и про себя называла «академическим запоем». Вот уже больше суток отец не вылезал из подвала, бросаясь от доски с формулами к компьютеру, от компьютера — к стеллажам с книгами, а от них — к рабочему столу с паяльником, осциллографом и монтажными платами. Подобное с ним случалось в предчувствии долгожданного прорыва, когда вот-вот должны были сойтись все концы и прозвучать вожделенное «Эврика!». В таких случаях Клёнов напрочь терял представление о времени, не спал по нескольку дней, а главное, ничего не ел. На призывы выйти перекусить рассеянно говорил: «Ага» — и, естественно, никуда не шёл, а когда Настя приносила тарелку в подвал — съедал хорошо если ложечку, после чего отвлекался и забывал.

«Ладно, если не Магомет к горе…» — опять вздохнула Настя, потрогала часы и поняла, что пора действовать решительно. Заварила в термосе крепкого чаю, вытащила из буфета корзинку слоёных сырных палочек (естественно, своей выпечки), взяла баночку с сахаром — и стала спускаться в подвал, во владения голодающего родителя. Привычно одолела лесенку, открыла железную дверь и ступила под бетонные своды.

В обширном, хорошо вентилируемом подвале было сухо, светло и прохладно. У нормальных людей здесь стояли бы бочки с грибами, огурчиками и квашеной капустой, но у Клёновых здесь располагалась в самом прямом смысле подпольная лаборатория. Попискивающие приборы, списанная из поселковой школы доска для мела, включённый компьютер, запах канифоли и горелого пластика, на длинном деревянном столе — путаница проводов и электронных деталей… Над скелетом будущего изобретения, с паяльником в руках, стоял осунувшийся Клёнов и что-то тихо насвистывал.

Это тоже было Насте очень хорошо знакомо. Когда родитель принимался вот так свистеть, ей всякий раз хотелось спросить его: «Ну что, Данило-мастер, не выходит каменный цветок?..» Только она не спрашивала. Она прекрасно понимала, какого калибра учёным был Клёнов. И если уж он всё-таки буксовал перед какой-то проблемой…

Потом Настя прислушалась к мелодии, которую он высвистывал. Удивительное дело! Она была очень похожа на песню, которой Настю недавно научила матушка Умай, только отец выводил её немного неправильно. Он фальшивил, и это резало слух.

Настя поставила корзинку и термос на край стола. Подошла к отцу сзади и обняла его, прижавшись головой к плечу.

— Неправильно поёшь, — тихо проговорила она.

Клёнов даже вздрогнул, нелегко возвращаясь из ледяного мира абстракций:

— Что?..

Настя глубоко вздохнула… и в подвале словно бы зазвучала флейта. Это было алтайское горловое пение — кай. Басенька когда-то пыталась научить дочь родовому искусству, но девочка, помнится, в то время энтузиазма не проявила. Теперь же… Невероятно! Нечто подобное Клёнов когда-то слышал в исполнении Настиного деда, знаменитого кайчи. Но даже и его пение не производило такого впечатления, как Настино. Мысли о покойной жене вдруг отступили куда-то, Клёнов заново сосредоточился на непослушных расчётах…

…И в голове вдруг воцарилась ослепительная ясность. Он бросил паяльник и метнулся к доске, схватил мел…

…Окажись в это время в подвале скромной ореховской дачи ведущие математические умы, Клёнова несомненно ждал бы триумф не меньший, чем Эндрю Джона Уайлса,[66] доказавшего великую теорему Ферма. На доске, у которой когда-то маялись, кроша мел, несчастные второгодники, возникали цепочки формул, без сомнения раздвигавших человеческие представления о мироздании. Клёнов стремительно вычерчивал целые гроздья дуг, вписывал в них треугольники и ромбы, смахивал тряпкой и снова чертил, перебрасывая в будущее величественный математический мост.

А Настя всё пела — легко, радостно и свободно…