Парторг 2

Глава 12

Чуянова я дожидаться не стал, нечего храбриться и изображать из себя супермена. Забот ещё полон рот. Тем более что Алексей Семёнович распорядился провести в Блиндажный связь, и телефонный аппарат установили непосредственно в моём блиндаже. Это я уже видел своими глазами, когда заезжал ставить Василию боевую мобилизационную задачу.

У меня даже в груди заныло, когда я увидел возле своей постели армейский телефонный аппарат. Сразу же всплыл в памяти мой командирский блиндаж, где у меня, командира роты, на расстоянии вытянутой руки стоял аппарат для постоянной связи с батальоном. Тёмно-зелёный корпус с потёртостями, знакомая трубка на рычаге, даже запах резины и металла напомнил о прежней жизни. Только там, на фронте, этот аппарат означал приказы и донесения о потерях, а здесь должен служить мирному строительству.

Поэтому, дождавшись, когда Виктор Семёнович прочитает мой отчёт, я сказал:

— Связь есть, вы не будете против, если я сейчас поеду домой? Если что, телефон под рукой.

— Езжай, — махнул рукой Андреев, откладывая в сторону листы с моими записями. — Отчёт всё равно мне отправлять. Алексею Семёновичу к утру бы вернуться.

Он посмотрел на меня внимательно, и я заметил усталость в его глазах. День выдался тяжёлый для всех, но Андреев держался молодцом, хотя явно нуждался в отдыхе не меньше моего.

Я хотел было ещё заехать в трест, но передумал и просто позвонил.

Трубку неожиданно взяла Зоя Николаевна. Она сообщила, что Беляев проводит совещание с инженерно-техническим персоналом треста и, судя по всему, предстоящей ночью никто спать не будет. Трест завтра должен с шести ноль-ноль начать функционировать как швейцарские часы. Таким выражением, со слов Зои Николаевны, Беляев начал идущее сейчас совещание.

Почему с шести ноль-ноль, а, допустим, не с семи, мне, конечно, непонятно, и причём тут швейцарские часы. Но спросил я не это.

— Зоя Николаевна, скажите, мой кабинет оборудован?

— Конечно, Георгий Васильевич, как вы и распорядились, — в её голосе слышалась деловая чёткость, которую я уже успел оценить за короткое знакомство.

Я хотел сказать, что не распорядился, а попросил, но потом передумал и сказал только, что я при необходимости на проводе. В конце концов, какая разница, как это называть, главное, что люди делают своё дело.

В Блиндажном меня естественно ждали. Василий распорядился приготовить баню и лично для меня приготовил какое-то очень вкусное мясо, за которым на своей полуторке куда-то съездили по его просьбе сапёры.

Баня была великолепной, я отдохнул телом и душой. Зайдя в неё и вылив на себя первые шайки ласковой тёплой воды, я понял, как устал за сегодняшний день. Пар окутал всё вокруг мягким облаком, горячая вода смывала не только грязь и пот, но и напряжение многих часов работы. Каждая мышца откликалась на тепло благодарным расслаблением. А уже сидя за столом и наслаждаясь великолепным блюдом из говядины, почувствовал всю степень своей усталости. Мясо было тушено с какими-то специями, которые Василий наверняка привез с собой, и с луком и морковью, добытыми невесть где, получилось нежным и сочным.

Новые жители Блиндажного были видимо потрясены, что я здесь оказывается живу. Вероятно, они предполагали, что такой важный товарищ, должен жить немного иначе, но явно не в оставшемся после войны блиндаже. Впрочем, заметно было, как их первоначальное удивление сменилось чем-то вроде уважения. Скорее всего, им понравилось, что их новый начальник не отсиживается в каком-нибудь особняке, а живёт в тех же условиях, что и они.

У меня, конечно, были планы немного поработать перед сном, но когда я, закончив свою позднюю трапезу, посмотрел на часы и увидел, что уже без четверти двенадцать ночи, глаза сами стали закрываться, и пришлось поторопиться, чтобы не заснуть за обеденным столом.

Михаил остался у нас, завтра ранний подъём, а он очень устал, и потеря даже получаса сна очень обидна, а у него получается почти час, а то и больше. Живёт он сейчас достаточно далеко от партийного гаража и добирается домой пешком. Василий уже приготовил ему место, и водитель благодарно кивнул, устраиваясь на топчане.

Я думал, что со сном у меня предстоящей ночью будут проблемы, но сильно ошибся. И заснул, стоило голове коснуться подушки, и звонков никаких не последовало. Так что утром проснулся бодрым и выспавшимся.

Георгий Максимилианович Маленков был очень озадачен текстом полученного отчёта сталинградских товарищей о работе, проделанной за восьмое апреля. Он смотрел на цифры численности сформированных за неполные сутки бригад, которые через несколько часов займутся уже реальным восстановлением жилья в разрушенном городе. Они будут не просто разбирать завалы, а ремонтировать то, что можно восстановить, и через несколько недель в этих домах будут жить люди, которые с ещё большим энтузиазмом начнут восстанавливать так необходимую стране промышленную мощь Сталинграда. И он не верил в реальность этих цифр.

Также как не верил в реальность создания за эти же часы, именно часы! мощного строительного треста, который без раскачки завтра же займётся организацией строительных работ в Сталинграде. Ему приходилось этим заниматься, и он отлично знал, что это такое, как сложно решить кучу внезапно возникающих вопросов.

А здесь набрали всё штатное расписание, разобрались с материально-техническим снабжением, поставили на довольствие больше семисот человек, даже решили все финансовые вопросы! Маленков покачал головой, перечитывая строки отчёта. Он знал, сколько обычно требуется времени на подобные мероприятия. Недели, а то и месяцы согласований, утверждений, поисков кадров и ресурсов. А тут всё за один день.

Маленков потянулся к телефонной трубке, но его опередили, раздался звонок, и он быстро снял трубку, будучи абсолютно уверенным, что это Берия.

Он сразу же понял, что отчёт из Сталинграда, оказавшийся на столе и у Лаврентия Павловича, произвёл на того такое же сильное и скорее всего ошеломляющее впечатление.

Берия хорошо говорил по-русски с небольшим грузинским акцентом, но сейчас у него был такой акцент, что Маленков даже в первый момент растерялся и подумал, а с Лаврентием Павловичем ли он разговаривает? Но тут же отбросил эту мысль, такое просто невозможно, чтобы из кабинета наркома внутренних дел ему от его имени позвонил кто-то другой.

— Доргой, это нэвозможно. За такой короткий срок выполныть такой объём работы. У нас что, действительно, в Сталинграде появился суперхэний? — непривычно для собеседника волнуясь, говорил Берия, проглатывая буквы в словах и неправильно произнося их. — Я нмэдленно поручу областному управлению НКВД проверить каждый слово в этом донесении.

На этом Берия положил трубку. Маленков ещё раз прочитал пришедший из Сталинграда отчёт и уже спокойно подумал:

«Надо будет внимательнее присмотреться к этому молодому человеку. Не думаю, что Чуянов и Андреев так нагло врут. Но в таком случае этот Хабаров действительно гений. А то, что Берия будет их дополнительно контролировать, так это неплохо. И присмотрит заодно за кем надо, — Маленков ухмыльнулся, то что Берия в сердцах может крыть всех отборным матом он знал и даже бывало выслушивал это устное творчество грозного наркома, но чтобы он забыл как правильно говорить по-русски, и кстати скорее всего матюки даже позабыл. — Это дорого стоит».

Эта мысль его даже развеселила и однозначно подняла настроение. Маленков положил пришедший отчёт в отдельную папку, которую решил после последнего заседанияможет ГКО завести для всех документов, имеющих отношение к восстановлению Сталинграда. Папка уже немного пополнилась за последние дни, но этот отчёт выделялся особо.

Я проснулся не только бодрым и выспавшимся, но и в великолепном состоянии духа. Сквозь сон уже пробивались звуки готовящегося завтрака, и это придавало утру особенную прелесть. Он наверное был почти готов, и сразу же чувствовался какой-то незнакомый, но очень вкусный картофельный запах. Василий определённо меня балует.

Мне хотелось поскорее приступить к работе, чтобы уже сегодня было сделано что-то реальное и конкретное. Даже одно выполненное дело сегодня точно сдвинет всё с мёртвой точки и начнётся восстановление.

Мне вчера перед сном не удалось поговорить с Иваном Петровичем, но я знал, что он возглавил одну из бригад, сформированных в нашем Блиндажном, и что всё готово для начала восстановительных работ на одном из намеченных нами зданий.

Иван Петрович уже был на ногах, и когда мы с Андреем и Михаилом направились на завтрак, он ожидал меня возле нашего камбуза вместе с Василием, который быстро усадил нас всех за стол и поставил перед нами большую сковороду картошки, жаренной на свином сале.

Я даже растерялся от неожиданности. В детском доме воспитанников не баловали такими блюдами, а Сергей Михайлович за давностью лет забыл, что такое картошка, жаренная на свином сале, которую он последний раз ел очень давно. Золотистые ломтики, хрустящие по краям и нежные внутри, источали аромат, от которого текли слюнки. Сало придавало картошке особенный вкус, какую-то домашнюю душевность.

— Ешьте, товарищи, не стесняйтесь, — улыбался Василий, явно довольный произведённым эффектом. — Сегодня день будет долгий, надо силы набираться.

Доклад Ивана Петровича был очень коротким, всего два слова:

— Мы готовы.

Мой ответ был таким же:

— Тогда начинайте.

В начале седьмого мы подъехали к «Красному Октябрю». Каково же было моё изумление, когда я увидел, что на нашем участке ремонта разбитой немецкой техники работа идёт полным ходом. Слышался лязг металла, звук работы сварочного аппарата, чьи-то команды. Несколько человек возились с полугусеничным транспортёром, кто-то разбирал двигатель на импровизированном верстаке.

Руководил ими естественно Дмитрий Петрович Кошелев, главный инженер горстройтреста.

— Как это всё понимать, Дмитрий Петрович? — я изобразил в своём вопросе недоумение.

— Решили проявить инициативу, Георгий Васильевич, — Кошелев меня отлично понял и ответил мне в стиле «рады стараться».

Но сразу же эту маску отложил и продолжил серьёзно:

— Вчера на совещании решили, что работать надо круглосуточно, за счёт непрерывности производства выработка достаточно существенно повысится. А вам Аня не дала позвонить.

— Это как не дала позвонить? — я даже растерялся от такого заявления.

Кошелев на мой вопрос не ответил, как-то странно посмотрев на меня. И я понял, что он жалеет, что сказал про Анну Николаевну. Вряд ли главный инженер треста какую-нибудь другую женщину назвал бы Аней. Что-то здесь было не так, какая-то история, о которой я пока не знал, но которая явно имела значение.

В этот момент на нашей площадке появился директор «Красного Октября» Павел Петрович Матевосян со своей свитой. Увидев меня, они направились к нам. Матевосян шёл уверенно, несмотря на раннее утро, выглядел бодрым и собранным.

Павел Петрович поздоровался со мной, как со старым знакомым, и сразу же заговорил о деле.

— Производство ваших протезов, Георгий Васильевич, мы, считай, уже наладили. Конечно, не в таких масштабах, как хотелось бы, но всему своё время. Пришло распоряжение восемьдесят процентов выпуска отправлять в Москву, и уже интересуются перспективами наращивания их производства.

— Это хорошая новость, — кивнул я. — Значит, дело пошло.

— Ещё как.

Разговор на протезную тему был прерван выскочившим, как из-под земли, коренастым мужичком в замасленном советском танковом комбинезоне.

Он коротко кивнул головой, здороваясь с незнакомыми ему людьми, и тут же затараторил, обращаясь персонально к Кошелеву:

— Товарищ майор, мы там такое нашли! Вам, Дмитрий Петрович, надо срочно посмотреть.

Мы невольно заулыбались. Скорее всего, это был кто-то из бывших сослуживцев Кошелева, попавших в плен уже под Сталинградом, которых он встретил среди прибывшего вчера спецконтингента.

— А товарищам Матевосяну и Хабарову можно посмотреть, — сдерживая смех, спросил Кошелев, — или это секретно, только мне?

— Вот и за это тоже мы вас, Дмитрий Петрович, всегда любили и уважали.

— Это что ты, Степанов, имеешь в виду? — удивился Кошелев.

— За ваше чувство юмора.

На площадке разбитой техники уже натащили много чего, и естественно начались большие и маленькие неожиданности. Никакого всеевропейского зверинца, как можно было ожидать, пока не наблюдается, в Сталинграде были только немецкие части, которые обходились техникой, произведённой в самой Германии и Чехии. Но наверняка скоро повезут разбитое с просторов юга России, и там наверняка чего только не будет.

Но неожиданности всё равно начались уже сейчас, и посмотреть на одну из них и предложил ремонтник Степанов. Ею оказался небольшой уголок, как это ни удивительно, нашей техники.

Когда я это увидел, у меня даже дыхание перехватило: пять полуторок, две «эмки» и четыре «Студебеккера»! Как армейская автомобильная служба могла такое проглядеть? Конечно, все они прилично разбиты, особенно полуторки, но всё равно их наши военные уже должны были оприходовать и эвакуировать для ремонта и восстановления.

Я, честно говоря, был озадачен увиденным и откровенно не знал, что делать. Выход из этой, по моему мнению, тупиковой ситуации предложил директор завода.

— Не создавайте, товарищи, проблему на ровном месте. Составляйте, как положено, акты о техническом состоянии найденной техники и начинайте её восстановление. И параллельно обратитесь в автомобильную службу группы войск. Думаю, вопрос быстро решится. Им сейчас тоже техника нужна, но не в таком виде. А вы восстановите и если что просто передадите. Все будут довольны.

Кошелев тут же занялся организацией ремонта найденной техники, а я задержался с Матевосяном.

— Сейчас главное решить все оргвопросы с «Баррикадами», а потом в ближайшие недели Москва примет решение о скорейшем восстановлении нашего завода, — начал он мне рассказывать свои перспективы. — Вопрос это почти решённый, осталось только проработать детали. К нам направят крупные строительные организации. И думаю, что огромное количество металлолома, который сейчас на полях, пойдёт в наши печи. Твой участок заводу будет очень нужен и станет одним из наших цехов. Поэтому мы вам уже сейчас начнём помогать с его строительством и оборудованием. Часть рабочих, а то и всех, постепенно сможешь отсюда забрать. И будет очень здорово, если наш жилой фонд хотя бы немного восстановишь.

Я посмотрел на часы. Павел Петрович, в отличие от некоторых, на мой жест отреагировал адекватно, только поинтересовался:

— Куда в такой ранний час спешишь?

— Хочу перед тем, как в трест ехать, на «Баррикады» заехать. Я ведь до сих пор даже с директором не познакомился. Дважды специально приезжали, оба раза неудачно.

Матевосян засмеялся и развёл руками.

— А что ты хотел, чтобы тебя там с хлебом-солью встречали? У них, мой дорогой, положение хоть караул кричи. Сергею Васильевичу не до бесед, ему уже жёсткие планы с Москвы спускают. И с пустыми руками к нему лучше не соваться. Вот у тебя сейчас есть, что ему предложить, поэтому теперь можно к ним ехать. Только попозже и договорись о встрече, утром он весь в совещаниях и в звонках, — Павел Петрович протянул мне руку в знак того, что пора расходиться. Лясы точить можно до бесконечности, а надо делать дело, тем более что в пределах видимости уже маячили его нетерпеливые подчинённые, ожидающие, когда он освободится.

Я скорректировал свои планы и решил сначала поехать в трест, а лишь затем, предварительно созвонившись, наконец-то ехать знакомиться с Шачиным Василием Сергеевичем, директором завода № 221 («Баррикады»).

Но прежде чем покинуть нашу ремонтную площадку, я ещё раз поговорил с Кошелевым.

— Давай, Дмитрий Петрович, определяемся. Что ты будешь делать в первую очередь? Спрос с нас ежесуточный, поэтому доложи о твоем плане на сегодня, — у меня на самом деле волосы чуть ли не буквально дыбом вставали от своих слов.

Это какое-то завиральство, требовать реальной отдачи уже на следующий день после начала работы. Но страшная реальность такова, что мы должны показывать реальные результаты ежедневно, иначе ситуация в Сталинграде только ухудшится. До высшей меры дело, конечно, не дойдёт, но кто-то точно пойдёт по этапу, возможно, и я в том числе. А самое главное, рухнут все мои планы на корню изменить отношение к сталинградскому спецконтингенту.

Но Кошелев, похоже, всё отлично понимает, и мои слова его не удивили.

— Я всё понимаю, Георгий Васильевич. Поэтому мы попробуем прыгнуть выше головы. В том, что эту технику не эвакуировали, как положено, ничьей вины нет. Один из моих бойцов в плен попал, когда во время боёв мы пытались эвакуировать подбитые танки, и немцы его припахали как раз, — Кошелев скривился в ухмылке, — можно сказать, по специальности. Они уже после окружения сколотили бригаду из наших пленных и зачем-то заставили часть нашей захваченной техники стащить в одну из балок на окраине города, ловушку какую-то для наших готовили. С расстрелом у немчуры как-то не сложилось, и их успели освободить, правда, сидели в каком-то подвале пятьдесят человек неделю без маковой росинки во рту. Балку ту немцы основательно заминировали, снегом она была занесена основательно, необходимости лезть туда сломя голову не было, вот поэтому и пропустили.

— А эти бойцы все у тебя?

— Да ну, все, — Кошелев прищурился. — Человек десять. Они молодцы, сразу же доложили особистам о ловушке, наверное, зачли, и большинство сразу же в запасные части отправили.

— Ладно, это хорошо, что не придётся никого подставлять докладом об обнаруженной нашей технике. Самое главное, какие перспективы восстановления.

— Самые радужные. Немчура на что рассчитывала? Техника в хорошем состоянии, русские на радостях сунутся и взлетят на воздух. Мины уж очень хитро были поставлены. Если бы немцы успели пленных расстрелять, то вполне бы могло и сработать. «Студебеккеры» все восстановим, один, возможно, даже сегодня. Полуторки, кроме одной. С «эмками» повозимся, но восстановим. Срок четыре дня.

— Ну что же, отлично. Теперь смотри, какой общий расклад у нас получается. Павел Петрович сказал, что у него планы здесь сделать цех по подготовке лома к переплавке. Сначала, конечно, разборка и прочее. Так что ты давай с заводскими налаживай контакт и, не откладывая в долгий ящик, параллельно начинайте основательный цех тут строить. Чтобы работать не под открытым небом и не одними кувалдами махать. Кто-то, конечно, здесь останется, но большинство на другие объекты пойдёт. Вот такие расклады у нас получаются.

— Мне такие расклады, Георгий Васильевич, нравятся, — Кошелев заулыбался, довольно раскинув руки. — Значит, перспектива есть. А это самое главное. Людям надо видеть, что их труд не впустую, что они строят что-то настоящее.

Я кивнул, понимая, что он прав. Для бывших военнопленных особенно важно было чувствовать себя нужными, полезными. Это был путь к их реабилитации не только формальной, но и внутренней.